В.Трушков,
доктор философских наук, профессор

До конца X в. Россия была языческой. Влияние язычества у восточных славян было настолько мощным, что ощущавший потребность во введении монотеизма князь Владимир первоначально стремился использовать для этих целей... язычество. Именно он создал пантеон языческих богов в Киеве таким образом, что максимально выделил приоритет «верховного бога» с тем, чтобы на его базе обеспечить в ближайшем будущем переход к однобожию. Но исторического времени для решения этой сложной задачи у князя не было.

В течение, примерно, 250 лет шел процесс острого соперничества между новой религией и традиционным язычеством. Как показывает история всех стран Европы, такого срока явно недостаточно, чтобы преодолеть старую веру, чтобы она осталась лишь в виде рудиментов и вкраплений в безоговорочно господствующее христианство.

Причем в отличие от ряда западноевропейских стран в России христианство не было гонимой народной верой, оно было продиктовано как княжеская воля. Этим самым христианство было обречено на статус «господской (барской) культуры», тогда как язычеству оставалась благодатная роль народной веры. За два с половиной века начал складываться уникальный симбиоз христианско-языческого мировидения, которое оказывало влияние не только и даже не столько на религиозную жизнь общества, сколько на все национальное бытие.

Для политической культуры было крайне важным сохранение в этом мировоззренческом симбиозе того демократизма, который пронизывал все политеистические верования. Природа демократического качества политеизма станет очевидной, если не забывать, что многобожие — это верование родоплеменного строя, в котором налицо элементы первобытного социального равенства. В сменивших первобытнообщинную формацию классовых обществах можно их найти как сказку о навсегда ушедшем «золотом веке», как «воспоминания, включенные в памятники культуры».

Убедительным доказательством демократичного мировидения родоплеменного строя являются устное народное творчество и мифология. Обратимся для начала к русскому фольклору. Из всех былинных богатырей самые почитаемые — Илья Муромец и Микула Селянинович, то есть мужицкие сыновья. Более того, в образе Микулы Селяниновича прославляется не только сила богатырская в ратном подвиге, но и мирный крестьянский труд. В былинах об Илье Муромце антиподом богатыря выступает не только и не столько Соловей-Разбойник, сколько несправедливый князь. В конфликте богатырей, символов и носителей силы народной, и княжеской власти русская былина всегда на стороне народа.
И не только былина. Вот известная всем народная сказка «По щучьему велению». Емеля-дурак нигде не признает ни власти, ни верховенства царя. Примечателен его диалог с первым царским посыльным:
«— Ты дурак Емеля?
А он с печки:
— А тебе на что?
Одевайся скорее, я повезу тебя к царю.
— А мне неохота...»
Отношение крестьянского сына к царю не меняется и тогда, когда уговаривать его приезжает первый вельможа:
«— Емеля, Емеля, что ты лежишь на печи? Поедем к царю.
— Мне и тут тепло...
— Емеля, Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить, поить, — пожалуйста, поедем.
— А мне неохота...
— Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги. Емеля подумал-подумал:
— Ну ладно, ступай ты впереди, а я за тобой вслед буду».

Любимый герой многих русских сказок — Иван-дурак. В них обычно изображен конфликт двух культур, двух мировидений. Герой выглядит дураком только в глазах людей чуждой народу культуры, «рыночного» мировоззрения.

Однако известные нам варианты русских былин и сказок существенно «подправлены» поздним православием, с их языческими оригиналами, которые несли в себе всю атмосферу родоплеменных отношений, мы не знакомы. В фольклоре тех народов, который дошел до нас в менее «отредактированном» последующими эпохами виде, демократизм политеистического мировидения проявляется еще ярче. Поэтому обратимся к дошедшей до нас в более «девственном» виде мифологии древних.

Есть один примечательнейший сюжет, повторяющийся и в скандинавской, и в шумерской, и в древнегреческой мифологии: как только перед богами возникает проблема, касающаяся судьбы всех людей, человечества, они решают ее только советом, сообща. Напомним коротко шумерскую легенду о Гильгамеше. Владыка Урука за свое своенравие и буйство наказан богиней Аруру. Она создает дикого человека Энкиду для того, чтобы он победил Гильгамеша. Но, не пересилив в схватке один другого, богатыри становятся друзьями и совершают вдвоем много подвигов. Тогда по воле богов Энкиду умирает. Гильгамеш потрясен (не забудем, что шумеры не верили в загробную жизнь). Теперь он занят единственным — поиском бессмертия. Наконец, через воды смерти он добирается до острова, где обитает единственный человек, спасшийся после потопа. Они встречаются. Гильгамеш узнает, что Ут-Напишти получил бессмертие решением совета богов, обсуждавшего вопрос о всемирном потопе. Но во второй раз совет богов, видно, не соберется...

А теперь обратимся к античному мифу о всемирном потопе. Вот версия этого мифа, принадлежащая Мертлику¹.

Когда Зевс занял трон на Олимпе, первое поколение людей переживало золотой век. Он сменился серебряным. А на смену ему пришел железный век и начался настоящий упадок. Люди бороздили моря и океаны в поисках наживы, а потом и военной добычи. Земля перестала быть общей, поля отделяли друг от друга межой, но никакие границы не могли предотвратить стычек из-за земельных наделов. С наступлением железного века стали исключительно сильными надменность и алчность. Злые, бездушные поколения утратили всякую нравственность. Не могла терпеть больше все это богиня справедливости Астрея. Покинула она грешную, пропитанную людской кровью Землю и вознеслась на небо, чтобы в который раз пожаловаться отцу своему Зевсу. Тогда решил он сам убедиться в испорченности людей и спустился на Землю.
Дошел Зевс до Аркадии, где царствовал Ликаон, постоянно убеждаясь в справедливости жалоб дочери. Зевс вошел во дворец, не таясь, что он бог. Над творящими молитву насмехался лишь Ликаон, заявляя, что надо еще проверить, кто пришел в гости. Царь схватил одного из рабов, убил, разрезал на куски и бросил конечности в котел. Другие же части приказал зажарить. И вот это страшное угощение он подал к столу Зевсу. Бог превратил царя в волка.

После этого мрачный Зевс вернулся на Олимп, созвал всех богов на совет, чтобы решить, как наказать людей. Сначала он хотел испепелить их, но боги обеспокоились судьбой Олимпа. И было принято решение о потопе...

Эти мифы отражают традицию родового строя решать все основные вопросы своей жизни коллективно, сообща. В них, как и в русских сказках и былинах, проявился демократизм родоплеменных отношений, который был неотъемлемой и очень существенной частью мировидения людей эпохи политеизма. Восточнославянское язычество точно следовало этой политеистической традиции.

Столь длинный экскурс в русский фольклор и древнюю мифологию представляется оправданным потому, что он ярко демонстрирует те черты, которые вместе с язычеством были положены в основание отечественной политической культуры. Подчеркнем, что это была арматура фундамента русской политической культуры, которую принятие христианства не устранило. Наоборот, оно как бы обволакивало эту языческую арматуру догматами, обрядами, мировидением христианского монотеизма. Этот мировоззренческий симбиоз отразил тот известный исторический факт, что феодальные отношения у восточных славян складывались весьма своеобразно: здесь не было стадии рабовладения в развернутом виде. Его проявления (холопство) можно рассматривать лишь как периферийный экономический уклад, а не господствующие производственные отношения. Это позволило ряду исследователей даже утверждать, что у восточных славян рабовладельческая стадия была как бы пропущена (так оригинально в этом регионе проявил себя известный закон соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил).

Помимо причудливого сочетания язычества и христианства, на формирование отечественной политической культуры, безусловно, мощное воздействие оказала необходимость борьбы восточных славян с татаро-монгольским (ордынским) нашествием. Здесь мы сталкиваемся с уникальнейшей ситуацией. Политическая культура, основанная на христианском монотеизме, кажется еще слишком молодой, чтобы существенным образом определять политическое поведение народа. К тому же и покоится она вроде бы на рыхлом грунте. Единая восточнославянская государственность распалась за два века до чужеземного ига. Едва христианство сумело вытеснить язычество из внешней, показной стороны духовной жизни, как воцарились опять же «язычники», хотя и не славянские, а монгольские. Экономическое единство было немыслимо из-за натурального характера хозяйства. Где же те скрепы, которые позволили не только сохраниться народу, но и сформировать самобытную политическую культуру?

Ордынское господство явилось, несомненно, важным фактором становления отечественной политической культуры. Прежде всего потому, что она изначально приобрела черты национально-освободительного характера. Сама история русского народа одарила ее таким качеством. Отечественная культура в средние века складывалась под воздействием ряда экстремальных факторов.

Во-первых, раздробленная Русь противопоставила Орде героизм народа. В качестве примера сошлемся на оборону Рязани. «Повесть о разорении Рязани Батыем» так описывает этот подвиг: «И не осталось во граде ни одного живого; все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было тут ни стонущего, ни плачущего, ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые». Сейчас на месте Старой Рязани (нынешний областной центр с таким названием в средние века назывался Переяславль-Рязанский, а героический город-пепелище находится от него в 55 км) исторический заповедник, а на противоположном берегу Оки в г. Спасске прекрасный музей, в котором много места уделено именно героическим предкам.

Во-вторых, ордынский опыт покорения Руси, поумерив пыл завоевателей, привел к тому, что Орда не оккупировала Русь, а ввела ясачную зависимость, дополняемую набегами. Это давало возможность сохранять бытие национальной культуры, в том числе политической.

В-третьих, скотоводы-кочевники не смогли адаптироваться, в лесах. К тому же они были покорителями военными, но не культурными: их культура была ужй и беднее, потому что ужй и беднее была структура их деятельности.

Для формирования политической культуры было важно, что, пользуясь современной терминологией, и во время ордынского ига в русских княжествах сохранялось «местное самоуправление» в форме вече. Это было не княжеское всевластие, а власть под надзором. Но для нашего анализа оно важно именно тем, что постоянно поддерживало огонек стремления к независимости.

Центрами же и борьбы за независимость, и формирования политической культуры были города. Понимая это, Орда стремилась сдержать появление крупных городских центров. Для этого она умело перераспределяла их статус, не позволяя какому-либо из них стать центром политической (а значит, освободительной) жизни и культуры. Ради этой цели она постоянно меняла владельцев ярлыка великого князя. Орда вынуждена была признать необходимость передать функции сборщиков дани самим русским князьям, так как не могла сориентироваться в системе расселения, которая была сложной и из-за огромной территории, и из-за географических условий. Этим самым она способствовала формированию политических центров на бескрайних русских просторах, и чем, помимо своей воли, положительно влияла на формирование политической культуры. Более того, в этой ситуации духовная основа политической культуры оказалась уникальной.

С одной стороны, ее опорой выступало язычество, которое оказалось удивительно живуче, оно живет и сейчас. Кто из нас в детстве не кричал: «Чур не я!». Но Чур — это языческий Бог. Кто из нас не знает баек про домовых, леших, русалок, водяных и т.д. Но ведь это все языческие Боги. Вы посмотрите на причудливость сегодняшних христианских православных обрядов. Под Рождество теперь уже с согласия церкви сложился обычай ворожбы. Но ведь сама ворожба есть не что иное, как антихристианское занятие, она связана с верой в многобожие и никак не соответствует христианским канонам.

В XII—XV вв. язычество тем более имело все основания процветать в стране, имевшей многовековую историю своих языческих верований и к то-му же попавшей под власть иноземного язычества. Но складывается уникальная ситуация: с одной стороны, язычество в самом деле процветает, а с другой стороны, эта ситуация способствует... укреплению христианства. Но в очень необычном качестве. Христианство в средневековой России выступает для народа не столько религиозным фактором, сколько становится политическим фактором. Еще до образования единого Московского царства оно фактически берет на себя роль государственной религии. Обратите внимание: все походы русских князей против Орды всегда осуществлялись под двумя знаменами. С одной стороны, под старыми знаменами, знаменами отдельных земель-княжеств, языческими по сути, а с другой — обязательно под знаменами христианства. Вспомним, как попал в число святых Сергий Радонежский. Строго говоря, от всех остальных руководителей монастырей он отличался только одним. Не усердием в вере (усердными были и многие другие, за что тоже причислены к лику святых), в историю он вошел тем, что признан организатором и вдохновителем сопротивления Дмитрия Донского, в частности, благословившим на Куликову битву (и это несмотря на то, что документально так и не установлено, имел ли место даже сам факт встречи Сергия Радонежского и Дмитрия Донского). Это яркое подтверждение, что политическая культура средневековой Руси была сориентирована на государственность.

Более того, в истории России имели место удивительные эпизоды. Известно, что когда в 1372 г. тверской князь взял город Торжок, то его дружина захватила православные церкви, содрав с икон серебряные оклады, а церкви сожгла. Надо при этом иметь в виду, что тверской князь сам себя считал православным христианином. Торжокские жители тоже считали себя православными христианами. Так зачем же, присоединяя очередной город к своему княжеству, тверской князь со своей дружиной грабил и жег православные церкви, которым должен был поклоняться? Если рассматривать эти факты в системе церковных представлений, то мы не найдем никакого объяснения — это бред какой-то! Свои храмы рушат правоверные поклонники христианства! Но все станет на свои места, если мы будем иметь в виду не религиозную, а политическую сторону этого процесса. Дело в том, что тверской князь, совершенно резонно считал, что церковь является институтом, обеспечивающим государственность тому же торжокскому княжеству. Торжокское княжество свою самостоятельность может декларировать до тех пор, пока эта его самостоятельность формально поддержана, освящена церковью. Причем не некой абстрактной церковью, а именно местной церковью, исходящей из канонов православия. Князь-завоеватель сжигал церкви не как иноверец, не как противник христианства, православия, в частности, а он сжигал их как атрибут самостоятельности, суверенности захваченного им города.

В пользу такой трактовки указанного события говорит и то, что это был не единственный в своем роде случай. Известно, что в 1398 г. новгородское княжество присоединило к себе Устюг. История повторилась — церковь была разграблена. В 1434 г. уже не какой-то местный князек, а московский князь Василий Васильевич присоединил Галич, и опять-таки первым делом в знак своей победы он порушил галичские церкви. Здесь сразу надо иметь в виду два момента. Первый — чисто духовный, который тесно вписывается в политическую культуру той поры. При устойчивом, традиционном христианском мировидении подобные факты были бы невозможны, но этого устойчивого христианского мировидения на Руси не было потому, что оно накладывалось на более глубинное язычество. Известный теоретик и историк православия Г.Флоровский уже в XX в. писал о том, что на Руси было две религии: дневная — христианство и ночная — язычество. Причем язычество на Руси официально почиталось очень долго. Все мы знаем находящийся в центре Москвы на Красной площади собор Покрова на рву, который в обиходе известен как Храм Василия Блаженного. Кто такой Василий Блаженный? Это юродивый, который всегда сопровождал Ивана Грозного, к советам которого Иван Грозный всегда прислушивался. Нетерпимый к всякому, кто ему перечил, он этому юродивому позволял при себе говорить самые резкие слова в свой адрес. Василий отличался, кроме всего прочего, тем, что носил одно и то же тряпье зимой и летом, и по снегу всегда ходил босой. А когда Василий Блаженный умер, то князь, который исповедовал формально православие и во всех официальных бумагах подчеркивал свое христианство, велел похоронить его, по всему поведению юродивого явно язычника, по всем христианским правилам. То есть настолько эта духовная основа была противоречивой, что она не могла не влиять на всю политическую культуру.

Собственно политический фактор состоял в том, что православная церковь выступала не только, а фактически даже не столько духовным институтом, сколько институтом политическим. В конце концов, окончательное возвышение Москвы, окончательный статус Москвы как столицы решился очень просто — он стал бесспорным тогда, когда в конце XV в. из Владимира в Москву переехал митрополит Петр. Если представить, что митрополитство переместилось бы в другой город, в этом городе была бы и столица.

1. Рудольф Мертлик. Античные легенды и сказания. Пер. с чешского. М., 1992.