Проблема ограничения и сокращения вооружений стала актуальной в последнее время не только в связи с возможной ратификацией Договора СНВ-2 и агрессией НАТО в Югославии, но и в более широком плане. Со времен М.Горбачева сокращение вооружений нередко представлялось как самостоятельная ценность, даже в том случае если оно вело к ущербу для безопасности страны. А ведь переговоры о взаимном разоружении — лишь одно из средств укрепления безопасности, одно из многих¹. Иногда не самых важных. Именно такой позиции мы придерживались в 80-е годы и авторы излагали ее в своих публикациях и выступлениях в различных организациях СССР. И именно эта позиция подвергалась атаке во второй половине 80-х годов со стороны апологетов “нового мышления”. Они превратили переговоры с США в самодовлеющую ценность, создав целые управления, которые регулярно получали задания “придумать к утру” очередную уступку на переговорах, новую “решающую” инициативу для М. Горбачева и Э.Шеварднадзе.

Думается, что новому президенту и его команде следует по новому переосмыслить роль переговоров о сокращении вооружений и тактику России на этих переговорах.

Если говорить о значении переговоров по сокращению вооружений, то оно действительно чрезвычайно важно: за 30 лет политические элиты привыкли, что огромные арсеналы вооружений могут и должны постепенно сокращаться. Односторонний выход из переговоров означал бы существенное политическое поражение страны. В особенности это важно для России, которая являясь инициатором всех переговоров в области контроля над вооружениями, сохраняет в этой связи огромный морально-политический капитал. Этим капиталом следует распорядиться разумно.

Кроме того, Россия в силу кризисного состояния экономики, физически не может поддерживать даже существующие уровни вооружений, а тем более их наращивать.

Вместе с тем Россия унаследовала и негативные последствия этих переговоров последних десяти лет. Участником большинства договоров об ограничении вооружений Россия стала как правопреемник СССР, получив в наследство все потери и сделанные уступки, весь наработанный при Э. Шеварднадзе “капитал”. Развал Советского Союза, роспуск Варшавского Договора, поспешный вывод войск с территориии Германии создали качественно новый фон для выполнения договоров по разоружению: утрачены прежние союзники, резко ослаблена военная мощь страны. В ряде случаев существенно изменился сам предмет договоров. Например, изменен состав ракетно-ядерных вооружений России и перечень объектов их дислокации в сравнении с теми, что были заложены в Договор СНВ-1. Изменился — и весьма существенно, — состав вооруженных Сил, ныне они далеко не те, какими обладал СССР на этапе подготовки и подписания Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ). Сократился состав радиолокационных станций дальнего обнаружения и группировка космических средств системы раннего предупреждения о ракетном нападении, полигонов для испытаний ядерного оружия и т.п.

Кроме того, изменились географические районы применения договоров. Территория России составляет лишь часть территории СССР, страна оказалась в совершенно иных внешних границах. Изменение состава участников прежде всего затронуло Договоры об ОВСЕ, СНВ-1, СНВ-2. Этот процесс может пойти существенно дальше, если НАТО реализует свои планы расширения блока на Восток.

Указанные обстоятельства, особенности переживаемого Россией этапа побуждают руководствоваться более жесткими нормами в подходе ко всему процессу выработки и реализации договоров по разоружению. Понимая всю опасность и ответственность, следовало бы признать, что ограничение и сокращение вооружений не может и не должно быть самоцелью, инструментом политических игр и маневров, уступкой для политических или финансовых торгов. Приниматься к исполнению могут лишь такие договорные обязательства, которые реально снижают для России риск военной опасности. У любых переговоров есть очень существенный аспект — время. Как правило, переговоры и ведутся для того, чтобы лучше использовать именно этот фактор. В этом смысле руководство страны, прежде всего ее будущий президент, должны четко понимать, что участие России в договорах и соглашениях об ограничении вооружений должно ясно и недвусмысленно способствовать тому, чтобы страна могла получить передышку, не дав втянуть себя в ненужные конфликты, разорительную гонку вооружений или в пустые затраты крупных материальных средств на выполнение малозначащих для безопасности России обязательств. Поэтому из числа возможных шагов со стороны России не должны исключаться такие, как: постановка вопросов о возможном пересмотре этапов тех или иных договорных обязательств; о внесении некоторых поправок в положения договоров, вызванных новыми условиями их реализации и др.

Кстати, право внесения поправок любым участником оговорено в тексте каждого договора. Более того, каждый договор предусматривает право выхода из него любого из участников, если он решит, что связанные с содержанием договора исключительные обстоятельства поставили под угрозу его высшие интересы. Подобные прецеденты имели место. В 1979 г. США отказались от ратификации подписанного ими Договора ОСВ-2, мотивируя свой шаг тем, что договор ослабляет эффект “устрашения”, создаваемый американскими ядерными силами, и тем самым снижает уровень безопасности США. Некоторое время после этого стороны соблюдали основные положения Договора на основе джентльменских договоренностей. Но в 1986 г., когда американской стороне понадобилось превысить допустимое Договором число стратегических бомбардировщиков, США в одностороннем порядке расторгли все договоренности ОСВ-2. В нынешних условиях резерв уступок со стороны России исчерпан.

Анализируя сегодня Договор СНВ-2, необходимо иметь в виду несколько вытекающих из него важных последствий. Прежде всего, перспективу дальнейшего сокращения стратегических наступательных вооружений, в частности будущий Договор СНВ-3, который, по мнению США, может быть подписан только после ратификации Договора СНВ-2.

Во времена СССР, в эпоху нового политического мышления, при разработке и заключении разоруженческих договоров принципиально допускалась возможность односторонних “материальных” уступок во имя получения так называемого “политического выигрыша” и достижения в конечном счете “баланса интересов” участвующих в переговорах сторон. В середине 1980-х годов в подходе советского руководства к переговорам о разоружении этому положению придавалось принципиальное значение: было провозглашено, что решения военно-технического порядка не могут компенсировать дефицит политической воли в стремлении человечества выйти из замкнутого круга эскалации военных усилий.

В складывающейся ситуации российской стороне необходимо было бы добиться полной ясности в вопросе об отношении США к соблюдению Договора по ПРО, активизировав его обсуждение не только в созданной в связи с этим договором Постоянной консультативной комиссии, но и на более высоком политическом уровне, а именно — на уровне президентов. Результат его решения должен быть практически увязан с дальнейшими конкретными шагами России по выполнению ею обязательств в части сокращения и ограничения стратегических наступательных вооружений.

В своем стремлении обеспечить условия, необходимые для развертывания национальной ПРО территории страны, руководство США перенесло решение этой проблемы на высший политический уровень, надеясь (как это уже не раз бывало) “переиграть” именно там российскую сторону. 20 июня 1999 г. во время встречи лидеров “восьмерки” в Кельне было подписано российско-американское “Совместное заявление относительно стратегических наступательных и оборонительных вооружений и дальнейшего укрепления стабильности”. В нем, в частности, констатируется: “...Обе стороны подтверждают свои существующие обязательства по статье XIII Договора по ПРО рассматривать возможные изменения в стратегической ситуации, затрагивающие положения этого Договора, а также при необходимости, возможные предложения по дальнейшему повышению жизнеспособности Договора”.

На практике это означает, что российская сторона дала принципиальное согласие на внесение изменений в Договор по ПРО. При этом не вызывает сомнений то, что американская сторона будет вести дело таким образом, чтобы расчистить себе путь на юридическом поле, обеспечивающий возможность развертывания широкомасштабной ПРО “как только это будет технически осуществимым”. Об этом довольно красноречиво свидетельствуют результаты голосования в обеих палатах американского конгресса по проблеме ПРО, означающие безоговорочную поддержку планов Вашингтона.

Следует напомнить также и о влиянии на глобальный стратегический баланс ядерных вооружений третьих стран — прежде всего Великобритании и Франции. Прежняя уступка СССР об исключении их из рассмотрения на переговорах с США об ограничении ядерных вооружений не может рассматриваться как раз и навсегда решенный вопрос. Будущему президенту, следовало бы вновь вернуться к этому вопросу. Хотя бы для того, чтобы прозондировать реакцию союзников США, которая, как ожидается, будет весьма болезненной.

Следующая проблема, которая потребует внимания непосредственно президента России, — ресурсы, которые в нынешних условиях Россия может выделить на реализацию договоров, крайне ограничены. Ежегодные бюджетные ассигнования на эти цели сейчас составляют 2—3 млрд. руб., в то время как реальные потребности на эти цели гораздо выше. Вряд ли возможно ожидать существенного увеличения ассигнований на эти цели и в предстоящие годы.

Это вынуждает критически подходить к определению приемлемых для России сроков выполнения обязательств по разоружению. В первую очередь это касается таких весьма “ресурсоемких” договоров, как Договор по открытому небу, договоренности о ликвидации химического оружия и стратегических наступательных вооружений.

Крайне осторожно в этой связи следует подходить и к принятию Россией каких-либо новых обязательств по ликвидации вооружений. Во всяком случае эти расходы должны быть не только из бюджета России. Уничтожать оружие значительно дороже, чем его сохранять. Необходимо, чтобы те страны, которые заинтересованы в уничтожении Россией своих арсеналов, выделили бы для этого прямые инвестиции.

Особую актуальность и практическую значимость приобретает сегодня рассмотрение проблемы достаточности СНВ: решается вопрос о ратификации Государственной Думой Российской Федерации Договора СНВ-2, при этом высказываются и отстаиваются диаметрально противоположные мнения, демонстрируются все мыслимые и немыслимые варианты подходов к решению столь значимой для России и всего мира проблемы.

Как ранее уже указывалось, СНВ-2, ограничивающий к 2007 г. количество стратегических ядерных боезарядов до 3000—3500 единиц, требует ликвидации всех российских межконтинентальных баллистических ракет (МБР) с разделяющими головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН), что составляет 50% от общего числа боезарядов наших МБР. В то же время в США ликвидации подлежат лишь 50 МБР с РГЧ ИН “МХ”, то есть 19% боезарядов. Фактически уменьшение количества боезарядов США до 3000—3500 единиц будет произведено за счет частичной “разгрузки” МБР и БРПЛ. Это дает возможность создать так называемый “возвратный потенциал”, размеры которого могут составлять около 2700 боезарядов против 525 у России. Это приведет к слому исторически сложившейся структуры наших СЯС (с опорой на МБР) и переносу основы СЯС (по боезарядам) на морской компонент, что характерно для американских СЯС. Такая перестройка СЯС является труднореализуемой задачей для России, особенно в условиях экономического кризиса.

Иными словами, Договор СНВ-2 для американской стороны означает получение реальных односторонних преимуществ, а для России — фактически одностороннее ядерное разоружение.

В 2000 г. Администрация и Конгресс США должны определиться, следует ли Америке выходить из бессрочного договора по ПРО 1972 г. или нет. Если будет принято решение о выходе, то эшелонированная стратегическая ПРО может быть развернута уже к 2007—2008 гг. Альтернативой ратификации СНВ-2 является следование России условиям ныне действующего договора СНВ-1.

Возможна иная, трудноприемлемая для США позиция. В рамках договора СНВ-1 упор мог бы быть сделан на поддержание на боевом дежурстве максимально длительное время МБР с РГЧ ИН Р-36М2, РТ-23 УТТХ и УР-100Н. Очевидно, что продление сроков эксплуатации ракетных комплексов чревато снижением их надежности. Однако, с другой стороны, как показала практика эксплуатации ракетно-космических средств производства СССР, даже при многократном продлении ресурса многие из них продолжают решать задачи с удовлетворительной эффективностью. Наиболее зримый пример этого — станция “Мир”, уже давно и не один раз выработавшая все мыслимые ресурсы эксплуатации, но все еще успешно работающая на орбите.

Путем продления сроков эксплуатации МБР с РГЧ ИН к 2007 г. в составе РВСН можно было бы сохранить более 200 таких ракет с 1600—1700 ББ и одновременно иметь примерно 300 моноблочных ПГРК “Тополь” и “Тополь-М”, сохранить 10 —12 подводных ракетоносцев (1000—1200 боеголовок). Тогда в целом в СЯС насчитывалось бы до 3000 ядерных боезарядов. Это вдвое меньше, чем разрешает иметь договор СНВ-1, но вполне достаточно для сохранения способности к нанесению неприемлемого ущерба США в ответных действиях, в том числе и гарантировать прорыв системы ПРО США.

1. См. подробнее работы «Духовного наследия», в частности: Ратификация Договора СНВ-2. — М., 1996 и др., в т.ч.: Подберезкин А. Резерв уступок со стороны России исчерпан // Независимая газета. 1996. 4 июня; Договор СНВ-2 и будущее стратегических ядерных сил. — М., 1999.

Предыдущая

Оглавление

Следующая