— Ваш любимый литературный герой? — Пушкин.
Б. Ельцин 1 сентября 1998 г.

Премьер сказал, что он был далек от мысли... Подумав, добавил: — От всякой мысли.

Есть злая шутка: политические традиции России можно свести к простой формуле: “внизу — власть тьмы, наверху — тьма власти”. Понятно, что это — неустойчивая система, время от времени впадающая в тяжелые кризисы. Все мы видели, что разрушение страны проведено элитой — теми, кто наверху, у кого была “тьма власти”. Поговорим об этой части общества, о государственной элите. Попытаясь найти исторические корни ее вырождения. Как сказал Л.Шебаршин: “Ошибки прошлого — строительный материал политики настоящего”.

Период, последовавший после Великой Отечественной войны, был периодом нарастающего диссонанса между динамизмом научно-технической революции и авторитарной системой, блестяще показавшей себя в экстремальной ситуации, но неспособной адаптироваться к мирным условиям. Идеологические и авторитарные методы управления окончательно “выдохлись” в 70—80-е годы. Идеология и сила государства взаимосвязаны. Идеология обеспечивает авторитет власти, согласие граждан на то, чтобы данный политический режим “продолжался”. Сила, опираясь на авторитет, делает эффективным принуждение. Это понимал уже Макиавелли, говоря о силе и согласии как двух опорах государства (“макиавеллиевский кентавр”). Кризис в сфере идеологии сразу подрывает эффективность авторитарных методов (принуждения). Что же мы видим с конца 50-х годов?

Исчезли, выветрились в эти годы идеалы: скрытый диссидент-партработник — типичное явление того времени, не говоря уже о комсомольских функционерах. Д.Волкогонов (возможно, имея в виду прежде всего себя) писал, характеризуя тот период: “Великая страна всегда должна иметь грандиозные замыслы и привлекательные идеалы. Достойных, реальных замыслов уже давно не было, а идеалы сильно потускнели”. Типичное явление того времени: бывший герой 60-х гг. — физик, космонавт — уступал место по престижности на социальной шкале рядовому чиновнику загранучреждения, а то и торговому работнику, “доставале”. Наступила эпоха посредственности, приспособленчества. Прав был Ю.Трифонов, когда писал: “Люди, умеющие быть гениальнейшим образом никакими (выделено — А.П.), продвигаются далеко. Вся суть в том, что те, кто имеет с ними дело, довоображают и дорисовывают на никаком фоне все, что им подсказывают их желания и их страхи. Никакие всегда везунчики”.

“Эра серых” — особенность целого периода советской истории, получившего в официальной историографии термин “развитого социализма”. Это было настолько заметно, что даже появилась целая периодизация “серости” времен застоя. Так, Г.Кваша пишет: “Действительно, если во второй фазе правит бал чернь, а в третьей — серость, интеллект становится страшным грехом, то в четвертой фазе (конец 90-х годов и первая четверть ХХI века — А.П.), напротив, профессионализм, блеск ума, гении становятся желанными как для власти, так и для народа. Элитарность становится легальной”.
Именно серые, посредственные люди — тип 80-х годов. Они либо маскирующиеся под них хитрецы — наиболее успешно приспосабливались к тем условиям, охотно жили по двум стандартам — “для службы” и “для себя”. Именно они оказывались самыми неуязвимыми при всех поворотах жизни. Но именно они в скрытой форме уже люто ненавидели породивший их строй. При этом одна часть готова была стать при первой (но реальной) возможности предателями этого строя, своей партии, даже страны. Другая же привыкла и стала считать даже удобной эту маску, понимая, что система дает им — этим серым чиновникам — удобные возможности для существования. Так произошло разделение элиты. Одна ее часть еще тянула лямку, уже выбиваясь из сил из-за неявного саботажа другой части. А эта другая часть, предвкушая поживу, уже прощупывала почву, осторожно заводила контакты на Западе и сплачивалась для грядущей перестройки и захвата собственности. И вот мы имеем в России феномен номенклатурного “царя Бориса”. Феномен потому, что нет ничего более противного традиционному русскому представлению о государе. Православная Церковь в лице своих Святых учила: “Лицо и сан царя христианского на земле есть живой образ и подобие Христа Царя, живущего на небесах”.

Можно провести аналогию между тем, что происходит сегодня в России, и тем, что не раз происходило в прошлом. Конечно, любая историческая аналогия условна, однако сопоставление помогает нам сегодня в анализе действительности. Наиболее близкий период для сравнения — рубеж 30-х годов, хотя внимательный наблюдатель увидит, что корни уходят гораздо глубже, в тысячелетнюю историю России.
Сперва посмотрим на ситуацию в России в 90-е годы, которая зеркально (с противоположными знаками) отражает ситуацию 30-х годов. В первом случае цель — усиление государства, а во втором — ослабление. Методы, механизмы и приемы по сути одни и те же. Опишем схематически политическую обстановку двух переломных периодов нашей недавней истории, отвлекаясь от их оценки, стараясь разглядеть лишь “структуру” ситуации. Получается очень грубо такая картина:

В начале 30-х годов

1. Страной управляет аппарат партии, во главе которого стоит Генсек — “Хозяин”.

2. “Хозяин” опирается на аппарат партии и ГПУ в борьбе с оппозицией, уклонами — “левым” (Троцкий и др.) и “правым” (Бухарин и др.).

3. Балансируя между “левыми” и “правыми”, стравливая их и опираясь на поддержку аппарата партии и ОГПУ, “Хозяин” организует две большие программы:

• коллективизация;
• индустриализация.

4. Идеология строится из понятий социальной справедливости (социализм), пролетарского авангарда и интернационализма, ускоренного развития и модернизации, пролеткульта и затем социалистического реализма, “построения социализма в одной стране” с постепенным усилением роли Государства, борьбы с остатками эксплуатации.

5. Изменение социальной структуры: уничтожение остатков “эксплуататорских классов” — кулачества, нэпманов и части буржуазной интеллигенции, вовлечение в элиту большого числа выходцев из крестьян и рабочих. Разгром оппозиции (“врагов народа”)с последующим прощением части “врагов” и возвращением их в элиту и во власть.

90-е годы

1. После победы “либерального” крыла КПСС страной управляет бывший аппарат партии (номенклатура), во главе которого стоит Президент — “Папа”.

2. “Папа” опирается на администрацию, деньги, СМИ и в последнюю очередь на силовые структуры в борьбе с “левой” (НПСР) и “правой” (радикальные либерал-демократы) оппозицией.

3. Балансируя между “левыми” и “правыми”, “Папа” организует две большие программы:

• приватизация промышленности с последующей деиндустриализацией;
• либерализация хозяйства, т.е. установление рыночных отношений с распадом единого народно-хозяйственного комплекса.

4. Идеология строится из понятий свободы предпринимательства, индивидуализма и культа обогащения, ориентации на западную модель культуры и шкалу нравственных ценностей, ослабление институтов государства.

5. Изменение социальной структуры: экономическое уничтожение интеллигенции и профессиональных рабочих, создание класса собственников и финансовой олигархии. Перевод части элиты социалистической и советской ориентации из категории внутрипартийной оппозиции в категорию “врагов народа” в 1991 г. Эволюция оппозиции из непримиримой в “конструктивную с переходом части ее в “партию власти”.

Главный вывод заключается в том, что во второй половине 80-х годов правящая элита партии и государства сменила курс, сделав ставку на антикоммунизм. При этом элита использовала именно те специфические методы и ресурсы, которыми владела партия (типичный представитель этого явления М.Горбачев, но наиболее яркий, откровенный — А.Яковлев, а также выращенные ЦК КПСС Е.Гайдар, Г.Явлинский, А.Чубайс и прочие “демократы”). Никто не знает точно, где, когда и кем в партийной элите было принято решение о смене строя. Но такие решения принимаются не в узком кружке, а с согласия достаточно широкой прослойки. Процесс выработки и реализации этих решений на полуофициальном уровне, очевидно, начался не позже 1986 г. Во всяком случае это я скорее почувствовал, чем понял.

В 80-е годы возможности системы были использованы в заведомо преступных целях. А так как система была по-своему эффективна, то средства для этого были предоставлены огромные. То, что казалось невозможным — развалить империю — было сделано системой, способной не только разгромить превосходящие силы противника, создать ядерный потенциал и запустить спутник за считанные годы, но и решить другую титаническую задачу — уничтожить, казалось бы, неуничтожимое — СССР, себя самое. “Перестройка” высвободила колоссальную энергию, которая была использована для разрушения страны!

Как ни горько это слышать честным коммунистам, но руководители КПСС сделали то, что задолго до этого предсказывал философ-антикоммунист И.А.Ильин в своей работе “Что за люди коммунисты?” (1953). Разумеется, он имел в виду не рядовых коммунистов-тружеников, а именно элиту КПСС, партийную номенклатуру. Он писал: “Нет никакого сомнения, что за последние двадцать лет умственно-образовательный уровень компартии повысился, а моральный уровень понизился. Первое потому, что в партию стала входить и впускаться столь нужная ей интеллигенция — и техническая, и военная, и работающая в области искусства (организация “зрелищ” для революционной массы), и даже церковная (группа так называемого “патриарха”). Эта новая большевистская интеллигенция (уровень которой несравненно ниже прежней, русско-национальной) — не обновила, однако, ни партию, ни ее программу: она служила за страх, приспособлялась, всячески страховалась и утряслась, наконец, в несколько миллионный кадр чиновников, спасающих себя и губящих Россию и Церковь. Но именно поэтому морально, патриотически и, конечно, религиозно — ее уровень таков, какого Россия никогда еще не имела. Эти устроившиеся бюрократы не верят в партийную программу, не верят своим властителям, не верят и сами себе. И назначение ее состоит в том, чтобы верно выбрать близящийся ныне момент, предать партию и власть, сжечь все то, чему поклонялись эти долгие годы, и поклониться тому, над чем надругивались и что сжигали доселе. Но возрождения России она не даст: для этого у нее нет ни веры, ни характера, ни чувства собственного достоинства. Возрождение придет только от следующих поколений”.

Таков прогноз И.Ильина и, думаю, многие коммунисты, не соглашаясь в частностях, признают главное: номенклатура “предала партию и власть, сожгла все то, чему поклонялась долгие годы”. А главное, эта перекрасившаяся в демократов и буржуа номенклатура не даст возрождения России”.
Особо надо поговорить о профессиональных качествах элиты. М.С.Горбачев — типичный пример того, как самонадеянный и лишенный корней человек стал на вершине политической власти. О нем, таких как он, сказал в свое время Б.Шоу: “Он ничего не знает, а думает, что знает все: ему на роду написано быть политиком”.

Но это все же не главное. Вспоминая о былом, мы стыдливо замалчиваем подлинные жизненные мотивы “демократизации” и “гласности”. А они таковы: партийно-хозяйственную элиту перестали устраивать те личные материальные возможности, которыми она обладала в рамках той системы. Их уже не устраивали командировки в США с суточными в 25 долл., госдачи и казенные “волги”. Им хотелось уже иметь кредитные карточки, частные дома-виллы (и не только под Москвой) и “мерседесы”, яхты и самолеты. Но при этом у элиты действовало правило: “Все в нашей власти! — если во власти все наши”.

Свидетельствую, как человек, близко знавший и ту, и “новую” элиту, — так и было. Советская номенклатура в 70-е годы медленно скатывалась к воровству. “Демократия” стартовала с этого воровства и быстро набрала такие темпы, которые и не снились прежней элите. Встречаю как-то бывшего министра, спрашиваю: “Как живете? Плохо, наверное, ведь без должности и т.п.” “Ну, что ты, — отвечает. — Никогда раньше так хорошо не жил, как сейчас. Никогда у меня не было столько. Никогда я так мало не работал!”

Те, кто не поддержал этот курс в конце 80-х—начале 90-х годов, ушли в оппозицию, сохранив верность прежней модели, осторожно обновляя ее с учетом новой реальности. Но о них мы поговорим ниже.

Исторические корни того процесса вырождения элиты, которое на наших глазах привело к катастрофе российскую государственность, требуют еще для своего выяснения глубоких исследований и раздумий. Выскажу свои предварительные соображения по одной из причин этого явления. Она, конечно, не объясняет всех сторон противоречивого процесса, но, на мой взгляд, очень существенна. Дело в том, что в России быстрое развитие капитализма в конце прошлого века нанесло тяжелый удар по сословной структуре общества и подорвало легитимность государства, которая складывалась именно из поддержки сословий (прежде всего, дворянства и духовенства). Государственная идеология не смогла противостоять свойственной буржуазному обществу идеологии, представляющей общество как арену классовой борьбы (“буржуазия — пролетариат”).

Буржуазное государство Запада в ходе своего развития укрепилось благодаря формированию гражданского общества, основу которого составил “средний класс” — буферная сила, гасящая радикализм классовой борьбы. В России крушение сословного общества не успело привести к возникновению общества гражданского. Советское общество, не став гражданским, унаследовало идеологию классовой борьбы, в которой “пролетарская” компонента была неразрывно связана с “буржуазной”. В России с ее национальной культурно-духовной спецификой возник уникальный гибрид буржуазно-пролетарской идеологии с подспудным монархизмом и православием.

Прав был Н.А.Бердяев, говоря, что “социализм буржуазен до самой своей глубины и никогда не поднимается над уровнем буржуазного чувства жизни и буржуазных идеалов жизни. Он хочет лишь равной для всех, всеобщей буржуазности, буржуазности, закрепленной на веки веков, буржуазности окончательно рационализированной и упорядоченной, излеченной от внутренней, подтачивающей ее болезни, преодолевшей остатки иррационального в ней начала. Социализм связал судьбу свою с классом, порожденным “буржуазным” строем, с детищем капитализма — пролетариатом. Идеологи социализма — рабы необходимости, не знающие духовной свободы, — вообразили, что пролетариат, состоящий из пасынков капитализма, может быть классом-мессией. Вы наделили этот класс, подобно избранному народу Божьему, всеми добродетелями и доблестями и выдали его за высшую расу, за творца новой жизни. Положение рабочего класса в капиталистическом обществе бедственное и заслуживающее сочувствия и помощи. Но в душевном типе этого класса нет особенно высоких черт. Он принижен нуждой, он отравлен завистью, злобой и местью. Он лишен творческой избыточности. Может ли из этих душевных стихий родиться высший человеческий тип и высший тип общественной жизни? Тип “пролетария” есть скорее низший человеческий тип, лишенный благородных черт, черт свободных духом, которые могут быть и у самых простых рабочих и крестьян. Но для этого в нем не должно быть “пролетарского” сознания и “пролетарской” психологии. На неблагородстве, на рабстве духовном и на зле хотите вы создать свое новое царство. Образ вашего класса-мессии выдает вашу духовную природу.

И “буржуазия”, и “пролетариат” той исторической эпохи, которая имеет стиль капиталистический и социалистический, являют собой измену и отпадение от духовных основ жизни. Первой совершила эту измену и отпада от святынь “буржуазия”, и за нею пошел “пролетариат”. От “буржуазии” научился “пролетариат” атеизму и материализму, от нее усвоил себе дух поверхностного просветительства, через нее пропитался духом экономизма, она толкнула его на путь борьбы классовых интересов. Я хорошо знаю, что “буржуазия” и “пролетариат” представляют абстракции, не соответствующие живой действительности и никогда ее не покрывающие. Вы выдумали “буржуазию” и “пролетариат”, вы вызвали к жизни эти абстрактные духи и, дав им имена, наделили почти магической силой”.

Тот факт, что в официальной советской идеологии “буржуазная” компонента была, на первый взгляд, подавлена, не меняет дела. Да, на время часть общества, проникнутая буржуазным мировоззрением, была низведена до положения пролетариев и даже почувствовала себя пролетариями. Это лишь усилило ее затаенную ненависть к государству. А.Тойнби очень верно подметил: «Пpолетаpий — это скоpее состояние души, чем нечто обусловленное чисто внешними обстоятельствами. Истинным пpизнаком пpолетаpия является не бедность и не низкое пpоисхождение, а постоянное чувство неудовлетвоpенности, подогpеваемое отсутствием законно унаследованного места в обществе и оттоpжением от своей общины». К тому же начиная с 60-х годов произошло, как мы говорили, расщепление идеологии нашей элиты: будучи “пролетарской” на людях, она становилась злобно-буржуазной “среди своих”.

Таким образом, идеология элиты в советской России оказалась системой очень неустойчивой, подверженной кризисам. В условиях гражданского общества это было бы не так страшно. У нас же суть власти — абсолютизм — не изменилась за последние столетия: и при батюшке-царе, и при коммунистах, и при демократах верховная власть, контроль над государством остается в руках одного человека, которого выдвинула и поддерживает элита. Элита, и только она, назначала и меняла царей, генсеков, а теперь и президентов. Вспомним гвардейские путчи, партийные пленумы и т.д. В этом смысле в России ничего не изменилось. Я сейчас не оцениваю этот вывод, я просто констатирую исторический факт: в России верховную власть выдвигает и снимает элита, а не общественное мнение или выборы. Сейчас, правда, это явление ошибочно характеризуют как “олигархию”. Возможно, этот термин точнее отражает суть власти.

Не вижу, кстати, в этом ничего плохого. Демократия, особенно в том виде, в котором ее увидело русское общество в конце 80—90-х годов, вызывает мало симпатий. Но ее пороки гораздо глубже. Об этом, весьма подробно и убедительно писал Н.Бердяев в 1923 г.: «Демократия — не новое начало, и не впервые входит она в мир. Но впервые в нашу эпоху вопрос о демократии становится религиозно-тревожным вопросом. Он ставится уже не в политической, а в духовной плоскости. Не о политических формах идет речь, когда испытывают религиозный ужас от поступательного хода демократии, а о чем-то более глубоком. Царство демократии не есть новая форма государственности, это — особый дух».

Поэтому по мне уж лучше власть аристократии, или элиты. Проблема в другом — в слабости, неоформленности, ущербности нынешней квазиэлиты, которую элитой-то назвать трудно. Другое дело — элита, стоящая на высоте своей миссии в обществе и государстве. Приведу требования, которым должна соответствовать настоящая элита, которые формулирует социолог, член-корр. РАН Ж.Т.Тощенко: “Если элита — лучшее, отборное, качественное, то это означает, во-первых, служение высшим интересам общества, без скидок, без оговорок, без сомнений, что именно этими людьми защищаются национальные интересы как в геополитическом смысле, так и при решении внутренних проблем.
Во-вторых, это демонстрация своего служения обществу во всем — большом и малом, заметном и скрытом, в трудовой деятельности или на поле брани, в творчестве или обычной жизненной ситуации. Иначе говоря, это проявление гражданственности, верности обществу, в котором ты живешь и работаешь.
В-третьих, это соблюдение требований нравственности, без назидания и морализаторства, постоянное проявление ответственности во всех без исключения жизненных ситуациях, демонстрация внутреннего достоинства, особенностей суверенности личности.
В-четвертых, это высокий интеллектуальный уровень, который помогает возвышаться над сиюминутным и обыденным и который способствует умелому, эффективному и рациональному решению жизненных проблем.

И наконец, нельзя исключать преемственности в формировании элиты, ибо многие качества отшлифовываются на протяжении поколений, будь то британская аристократия или русское дворянство, наследственные династии врачей, учителей, ученых или хлеборобов. Иначе говоря, к элите может принадлежать не только тот, кто имеет власть или деньги (причем, чем больше, тем лучше). К ней можно и нужно отнести того, кто обладает необходимым набором гражданских и нравственных качеств, которые позволяют без скидок, натяжек и обмана именовать людей представителями элиты как обладателей всего лучшего, что накопило человечество в процессе своего развития”.

Таким образом, речь идет фактически о власти интеллектуальной, духовной аристократии. В определенном смысле это, конечно, антидемократично. Но, скажем прямо, это для России правильнее, практичнее. Да и привычнее (мирились же 70 лет с властью партноменклатурной элиты), а политические привычки — реальный фактор общественной жизни, который обладает огромной инерцией. Его не отменишь декретом. Так что, возможно, элитарный принцип формирования власти — в ближайшей перспективе есть единственный способ управлять нашей страной. Наконец, думаю, что политическая система, во главе которой стоит аристократия интеллигенции, очень созвучна идее империи — скорее всего, единственно возможной формы существования России. Одно дополняет и обогащает другое. Делает его возможным, необходимым, неизбежным. Но по большому счету политическая система остается той же. Даже сейчас мы видим, что чем больше проходит разных выборов, тем чаще и по любому поводу мы говорим о монархии. На практике сложилась специфическая для России система “демократического самодержавия”, где крайне мало реальной, а не бутафорской демократии, и которая... по сути продолжает российскую самодержавную традицию царей и генсеков. Не стоит удивляться поэтому, что и в современных условиях наследник будет назначен элитой (как прежде назначался гвардией) еще при жизни нынешнего царя. Выборы в этом случае сделают этого наследника лишь легитимным. Не стоит заблуждаться на этот счет: коронацией в России легитимировали как монархов лиц, на деле назначенных гвардейцами.

Для нас важно понять, насколько в рамках такой системы возможно наращивать потенциал развития, воплощать мировоззренческие ценности нашей культуры в практические результаты. И как это реализовать в политике, если мы сочтем, что это в принципе возможно. Все эти рассуждения важны для поиска ответа на самый главный вопрос: что делать? В принципе возможны три основных варианта ответа: Первый. Выход из политического кризиса через выборы. Опыт показывает, что такой вариант возможен, но отнюдь не гарантирован, так как Власть может фактически предрешить результаты выборов, сделать их декорацией. Здесь все зависит от силы оппозиции и демократии, их способности противопоставить Власти реальные возможности: СМИ, организационные структуры, финансы, авторитет, искусство политической борьбы и т.д. Понятно, что это требует огромной практической работы.
Второй. Не исключен и силовой метод. По мере роста социальной напряженности он становится все более реальным. Однако искусственное прерывание эволюции всегда, а особенно в нынешних условиях, чревато непредсказуемыми последствиями: техногенными, международными и пр. Именно поэтому лидеры оппозиции и заявили о “лимитах на революции”. Но это не стоит трактовать как абсолютную невозможность революций в XX или XXI веках.
Третий. Нельзя исключать и эволюцию Власти, которая просматривается в отдельных аспектах политики.
Рассмотрим более подробно каждый из вариантов.

Очевидно, что “папа-хозяин”, (неважно, кто конкретно имеется в виду: Б.Ельцин, Ю.Лужков и т.д.) концентрирует в руках всю полноту власти, и он эту власть добровольно не отдаст, не надо питать иллюзий. Так же, как в 20—40-е и в последующие годы, аппарат государства работает на “хозяина”, и никакие выборы не в состоянии ничего изменить. Сегодня можно говорить и приводить множество примеров того, как, какими способами нынешняя власть в наших худших традициях сможет или попытается не допустить ее демократической замены. Ну, например, только очень наивный человек поверит в справедливость выборов и честных подсчетов голосов в июне—июле 1996 г. Главное, пожалуй, другое: никто в России накануне выборов 1996 г. не верил в то, что Ельцин, в случае проигрыша, уступит власть, никто.
Лушче всего отношение общественности к этому характеризует анекдот тех времен: Приходит на доклад к Б.Ельцину председатель Центризбиркома Н.Рябов и говорит:
— Есть две новости, Борис Николаевич, плохая и хорошая.
— Ну, понимаешь, давай сначала плохую.
— Зюганов во втором туре получил 68% голосов.
— Да, понимаешь... Ну, а хорошая?
— А Вы, Борис Николаевич, — 75%.

Шутка в целом ясно показывает цинизм и глубину политического конформизма нашего времени. Не уступает ему и конформизм идеологический, вылезающий особенно активно в период избирательных кампаний, когда из любого временщика-чиновника (министра, сотрудника администрации, депутата, «публициста») мгновенно делают идола-идеолога. Как говорил в свое время И.Солоневич, «берут бревно и делают из него кумира. Берут палец и высасывают из него «идеологию», достают ротатор и становятся вождями».

В целом, есть все основания сказать, что сегодня ни в одной крупной социальной группе уже нет надежды на то, что пришедшая к власти часть старой номенклатуры, оказавшаяся в государственном отношении несостоятельной, демократическим путем передаст власть какой-то иной элите. Это, с одной стороны, заставляет поставить вопрос о необходимости политической борьбы за власть. А с другой стороны, вызывает вопрос: где, в какой культуре формируется эта новая элита?

Так мы переходим к проблемам организованной оппозиции. Чтобы понять эти непростые проблемы, мы должны прежде всего очертить, хотя бы очень кратко, социальную ситуацию в России с точки зрения отношения общества к власти и оппозиции.
Первое утверждение, которое вряд ли вызывает сомнения, состоит в том, что общество в целом не поддерживает крайний радикальный протест. Возможно, потому, что и наша история (в том числе советская и постсоветская) неоднократно показывала, как власть может обходиться с теми, кто выступает с таким протестом. Те “радикалы”, которые “в письмах” стараются быть “непримиримыми”, требуя от оппозиции, как они это привыкли требовать от ЦК КПСС, “решительных” мер, сами, как правило, не способны, да и не хотят делать не только решительных, но даже самых простых шагов в политической борьбе. Их аргумент: “Я-то, что могу!” На самом деле даже то немногое, что они могут делать (прийти на акцию протеста, постоять в пикете и т. д.) они не делают. Приведу лишь один пример. На регулярные акции протеста, проводившиеся оппозицией в Москве в 1996 и 1997 гг., приходило не более 100 тыс. человек, т.е. 1% от проживающих в Москве. Среди них, как правило, не было радикальных критиков власти. На ум приходят бессмертные строки Шекспира:

Совсем не знак бездушья — молчаливость.
Гремит лишь то, что пусто изнутри.

Это отнюдь не означает, что я против радикальных форм протеста вообще. Наоборот, необходимо всячески, где только возможно, бороться — и бороться решительно — за свои права. Ни о каком смирении и примирении не может быть и речи. Каждая социальная группа должна отстаивать свои интересы. Компромисс интересов достигается только в ожесточенной борьбе. Бормотать о согласии в обществе, где за 8 лет “реформ” разрыв в доходах 10% наиболее и наименее обеспеченного населения возрос с 4,5 раз до 17,5 раз, — это то же самое, что заниматься циничной демагогией. Ничто не остается в жизни и политике безнаказанным. Тем, кто нарушает “Большие Принципы”, приходится неизбежно платить — на этом свете и на том. Октябрьские события 1993 г. никто не забудет. Здесь важно помнить не только о нравственных заповедях, но и о неизбежном правиле: в политику приходят с блестящим будущим, а уходят с ужасным прошлым. Социальные столкновения в реальных условиях России неизбежны. Пока народ ТАК смиренен, он не может рассчитывать на уважение властей. Но вот что меня поражает: в качестве крайней формы социального протеста сегодня часто выступают не действия против власти, а добровольное лишение себя жизни. Массовые самоубийства — характерная черта нашего времени. Люди доведены до такого состояния, что не боятся даже смерти, но боятся идти против власти. Сегодня очевиден разрыв между отношением к

Правительству, доверию к Власти и готовностью действовать против нее. Поэтому было бы ошибкой преувеличивать не только радикальный, но и умеренный “протестный потенциал” масс. Он, конечно, есть — ведь перекрывают железнодорожные пути шахтеры. Но в целом, не в одном-двух регионах и не среди двух-трех групп, а именно в целом неоспорим факт: народ мирится с нищенской зарплатой, которую к тому же еще и вовремя не выплачивают. Народ мирится с обманом, с воровством. Народ не верит власти, ибо интуитивно понимает, что власть остается той же — с партбилетами или нет. Народ не верит, не борется, но отнюдь не смирился душевно. В этом главный наш сегодняшний феномен.

Кроме того, необходимо, чтобы люди (во всяком случае их значительная часть) почувствовали себя в безвыходной ситуации, были загнаны в тупик. И речь идет не об отдельных узких социальных группах в отдельных регионах, а о значительной, социально-активной, дееспособной части населения. Это могут быть женщины, студенты, военнослужащие и т.д., доведенные до отчаяния, но способные к мало-мальски организованному протесту. В свое время В.И.Ленин отметил, что революция стала результатом безвыходности положения народа, которая и заставила его “броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации”. Понятно, что такой подход принципиально неприемлем для сторонников силовой социальной борьбы, искренне предполагающих, что революции можно делать не от крайней безысходности, а для “улучшения” социального положения. Они, однако, забывают, что ни одна революция не решила изначально стоящих перед ней задач: не сделала человека лучше, не сделала условия жизни его лучше. Скорее, наоборот: в результате революций каждый раз общество на время попадало в условия гораздо более худшие, чем до революции. Вспомним французскую революцию, за которой последовали казни и голод. То же самое и после революции 1917 г. в России. То же само и после кубинской революции и т.д. Требовались годы, десятилетия, чтобы восстановить разрушения от социального взрыва, вернуть нормальные отношения в общество, обеспечить его стабильное воспроизводство.

Из замечания В.И.Ленина вытекает вопрос в том, какова нравственная мотивация борьбы. Как соотносится в этой борьбе социальный интерес класса и группы с интересами народа и общества в целом? Это — вовсе непростой вопрос, над ним сегодня мучительно думают русские люди. В этой связи мне кажется чрезвычайно глубокой мысль Н.А.Бердяева. С этой мыслью можно не соглашаться, но ее надо обдумать. Он писал: “Социальный вопрос порожден не внешними, а внутренними причинами. И он не может быть разрешен внешними материальными средствами. Социальный вопрос ставится и решается в психической среде, и в основе его решения лежат те или иные душевные стихии. Лишь сотрудничество классов создает здоровую душевную атмосферу в решении социального вопроса. Когда он решается исключительно движениями снизу, в этом решении действуют нездоровые и злобные душевные стихии. Социальное движение построено исключительно на принципе классовой борьбы, культивирует не высшие, а низшие инстинкты человеческой природы. Оно является не школой самоотвержения, а школой корыстолюбия, не школой любви, а школой ненависти. Снизу идущие, исключительно классовые разрешения социального вопроса разрывают единство человеческого рода и разделяют его на две враждебные расы. Это движение понижает психический тип человека. Оно отрицает космический, т.е. иерархический строй общества. Это революционное разрешение социального вопроса предполагает отрыв от духовных основ жизни, отрицание их и презрение к ним. Революционный, классовый социализм мыслит и действует так, как будто бы не существует человеческого духа и духовной жизни, как будто нет ничего внутреннего, а одно лишь внешнее”.

Быть может, кому-то проблема нравственного обоснования идеологии социальной борьбы покажется слишком отвлеченной, философской. Прискорбно, если такой прагматизм возьмет верх — речь идет о фундаментальном условии успеха. Более того, о предохранительном механизме против новых тяжелых ошибок.

Но перейдем к более земным, очевидным вещам. Чтобы вести успешную социальную борьбу, необходимо, чтобы у “возмущенных масс” была мощная дееспособная партия, вооруженная не только современной политической теорией, но и обладающая реальными организационными ресурсами, способными обеспечить достижение поставленной политической задачи (СМИ, деньги, средства связи и т. д.). Никто, например, в Англии не будет сомневаться в победе лейбористов на выборах не только потому, что политическая система гарантирует от подтасовок, но и потому, что лейбористы имеют способность на практике защитить демократические принципы, обладая необходимыми для этого ресурсами. Да простят мне мои друзья из КПРФ, но сегодня ни того, ни другого у них нет. Чтобы по этическим соображениям избежать прямой критики КПРФ, сошлюсь на длинную цитату современного неглупого марксиста, с которым я полностью согласен: “Отсутствие ярких лозунгов, выражающих чаяния масс трудящихся, наиболее рельефно проявляет главную проблему современного коммунистического движения — его идейную слабость. За последнее десятилетие коммунисты так и не сумели выдвинуть новую социальную идею взамен “призвавшего долго жить” вульгарного коммунизма. Поэтому, когда лидерам коммунистов удается прорвать информационную блокаду, выясняется, что им нечего сказать народу. Это обстоятельство становится особенно заметным в сравнении с их предшественниками — большевиками. Снова призывая народ в социализм, коммунисты сами не знают, каким он должен быть, даже в самых основных его признаках, — если бы знали, сказали. Иными словами, на смену юношескому романтизму, как говорит Л.Шебаршин, “приходит старческий”. Но и прагматизма, определенного политического цинизма, а на самом деле холодного расчета, современным комлидерам явно не хватает. А без этого политическая победа не возможна. И это хорошо понимают «в народу», где после президентской кампании 1996 г. сложилось устойчивое убеждение, что КПРФ не хотел, а может быть и боялся победы. В свое время эту мысль очень ясно изложил И.Солоневич, писавший, что «И Ленин, и Троцкий понимали смысл и стратегию гражданской войны безмерно яснее, чем понимали это Колчак и Деникин. Идейный фанатизм никак не препятствует холодному расчету — как религиозный фанатизм иезуитского ордена никак не препятствует самым холодным и трезвым расчетам его дипломатической практики». Не обладает КПРФ, к сожалению, и адекватными организационными ресурсами. И не только по объективным причинам. Похоже, как и в 20-е годы, у партии крайне мало способных организаторов-хозяйственников, финансистов, журналистов. В конечном счете именно это обстоятельство представляет собой главную причину, по которой большинство населения, несмотря на катастрофические последствия буржуазных реформ, все еще голосует за продолжение капитализации страны, а не за социалистическую альтернативу. Несколько перефразируя Энгельса, можно сказать, что современные революционные социалисты (не только коммунисты) хотя и критикуют капитализм, но не в состоянии понять причины его достижений и противоречия его современной стадии. Вследствие этого они не способны противопоставить капитализму реальную альтернативу, а лишь объявляют его никуда не годным. Иными словами, теоретический багаж левой оппозиции неадекватен глубине кризиса, сложности внутреннего и международного положения России. К сожалению, многие в левой оппозиции так и не поняли двух принципиально важных вещей.

Во-первых, что предательство партийной элиты было подготовлено и стало неизбежным в силу существования в неизменном виде самой системы, которая безнадежно отстала от современных реалий. Она противилась возвращению идеологии к национальным культурным корням. И в то же время она не смогла ответить на вызов нового этапа НТР.
Во-вторых, левая оппозиция в своем большинстве так и не смогла преодолеть страшную болезнь вульгарного марксизма — догматизм. Остался неизменным страх перед новым движением мысли и души. Этот страх и догматизм среднего человека, боязнь поступка в момент решающего выбора давали и будут давать знать о себе. Среднего человека все время учили быть “как все” (вспомним классическое: “ты что, самый умный?”). И это “как все”, если не будет преодолено, обрекает оппозицию не только на поражение, но и на вымирание. Справедливо в этой связи замечание А. Кара-Мурзы, которое приведу здесь целиком. Кстати, именно в его словах следует искать и разгадку секрета лучшей партийной структурированности КПРФ по сравнению с другими партиями в современной России: “Нынешняя компартия — инерционное образование, самый большой фрагмент бывшей (ныне расколовшейся) абсолютной “партии власти”. Члены этой корпорации по инерции продолжают считать себя “Властью” — разумеется, не актуальной, а скорее провиденциальной, “истинной властью” в период, когда Россия находится под “неправедной властью” “временного оккупационного режима”. Это, кстати, вполне соотносится с традиционалистской политической культурой России. Отсюда и объективное тяготение формально “левых” коммунистов к национально-патриотической риторике, ибо архетип их существования — представительство от имени “истинной России”. В этом смысле периодически вспыхивающий спор среди политологов, кем считать зюгановцев — “правыми” или “левыми”, представляется принципиально непродуктивным. Ведь по глубинному самоощущению самих “коммунистов” они не могут определяться в понятиях “левые — правые”; они якобы представляют собой всю Россию и выступают не против “другой России” (“другой России” в их понимании нет и быть не может), а против “не-России” “анти-России”, временно захватившей власть над телом России, но не над ее душой. (Вспомните легенду о граде Китеже.)”. Не вполне верно, на мой взгляд, оценивают лидеры левой оппозиции расстановку социальных сил в России. На выборах 1995 г. “левые” получили 32% голосов, “традиционалисты” — 20, “демократы” — 31%. Из этого следует, что по меньшей мере треть населения может быть отнесена к среднему классу, численность активных граждан в котором эксперты оценивают в 25 млн. чел. Между тем мало кто в оппозиции, особенно в КПРФ, занимался вопросом формирования “среднего класса”. Не того, классического западного, а нашего, “русского”. А между тем некоторые цифры требуют серьезных размышлений. Так, в 1997 г. так или иначе сдавали квартиру 4%, торговали на улице 8%, торговали своей сельскохозяйственной продукцией — 7%, работали “челноками” — 6%, оказывали услуги населению — 5%, а работали по договору — 12%. Все вместе это говорит о том, что значительная часть населения, более 30%, ушла в мелкий и средний бизнес, потеряв, как правило, в уровне своего социального статуса, но прибавив в материальном благополучии.

Но дело даже и не в социальной базе “левых” и “правых”. Сводить разницу в принципиальных подходах различных слоев общества к социально-экономическим условиям — явное упрощение. Проблема в том, что даже тем политическим силам, которые смогут предоставить лучшие материальные условия всему обществу, отнюдь не гарантирована его поддержка: слишком велика разница в базовых, мировоззренческих подходах и ценностях. Так, например, я полагаю, что при всех преимуществах социалистического уклада он не может быть воспринят абсолютным большинством нации по разным причинам, но прежде всего из-за его насильственного в принципе характера.

Лучше всех по этому поводу высказался Н.А.Бердяев: “Всякое государство, как бы ни была деспотична его форма, все же признавало человека индивидуальным существом, оно сознавало свои границы. Государство могло притеснять человека, и даже истязать его, но оно не имело претензий принудительно организовать совершенного человека и совершенное человечество, насаждать насильственную добродетель. И потому оно давало свободно дышать. Ничего страшнее насильственной добродетели не может быть на свете. Во имя достоинства человека и свободы человека, во имя высшей его природы необходимо предоставить человеку некоторую свободу греха, свободу выбора добра и зла. Если бы суждено было когда-либо осуществиться коллективизму в окончательной форме, то свобода человека была бы истреблена окончательно. Обобществлены и социализированы были бы и дух человека, и тело человека, а не только материальные орудия производства. Обобществление и социализация должны были бы идти все дальше и дальше вглубь. От этого рокового процесса никуда нельзя уйти, от него нет спасения. Этот процесс не может ограничиться материальной стороной жизни”. Иначе крайне трудно, даже невозможно объяснить, почему “левых” поддерживает не абсолютное большинство общества (75–80%), которое, казалось бы, было вполне удовлетворено принципами экономического и социального распределения и управления, а относительное меньшинство — 30–40%. Причем даже по мере ухудшения социально-экономического положения эта доля не растет. Увеличивается протестный электорат, особенно за счет “средних слоев”, которые перешли на более низкую социальную ступень после кризиса 17 августа 1998 г., но этот рост отнюдь не означает автоматического прироста сторонников “левых” (табл. 2.1).

Под эти политические установки подведена серьезная социально-экономическая основа. Так, директор Института социально-экономических проблем Н.Римашевская приводит следующие соображения об экономической стратификации нашего общества. Правительство и ряд серьезных экономистов вплоть до 17 августа 1998 г. говорили о стабилизации все более уверенно. В связи с этим любопытны данные социологов, исследовавших состояние общества за последние пять лет. Удивительно, но факт: на вопрос об ожиданиях и в 1993 и в 1997 гг. 70—80% опрошенных отвечали, что ждут улучшения, перемен не будет, но и хуже не станет. Но зато число тех, кто был убежден в грядущем ухудшении ситуации, падении уровня жизни, к началу 1998 г. снизилось в 2,5 раза! Понятно, что эти цифры радикально изменились после кризиса 17 августа 1998 г.: средний класс, все те, кто как-то “держался на плаву”, стремительно опустились на дно, почувствовали себя, как и те 30% населения, которые уже давно оказались социально обделенными. таблица

При этом, впрочем, социологи предостерегают от эйфории: по их мнению, стабильность — это скорее следствие недавнего опыта, побуждающего общество к осторожности и взаимной терпимости, ибо в противном случае мы рухнем в кровавую междоусобицу. Эти подспудные настроения сыграли, наверное, не последнюю роль в создании “комиссии четырех” и в той серии компромиссов по бюджету, которых все же удалось достигнуть думской оппозиции и Правительству.

Но даже в случае победы левых на волне стихийного радикального протеста две другие ведущие силы (“реформаторы” и “традиционалисты”) не будут ликвидированы. Борьба продолжится, в условиях жесточайшего кризиса она будет превалировать над решением конкретных задач нации, а значит, в конечном счете станет неконструктивной для общества. В итоге в выигрыше окажутся авантюристы, для которых важна власть сама по себе как инструмент для овладения собственностью, а в проигрыше — все три силы: “реформаторы”, “традиционалисты” и “левые”.

Эти экскурсы в теорию и историю имеют самое непосредственное отношение к реальной политической жизни. Приведу лишь один пример — эпизод с утверждением С. Кириенко в апреле 1998 г. Госдумой. И лишь в той его части, где речь идет о ситуации внутри КПРФ. Процитирую письмо, которое я написал, но по просьбе Г.А. Зюганова не направил в адрес членов фракции. (Оно было уже размножено, а затем уничтожено. Фрагменты из него, впрочем, стали все равно известны и напрочь испортили мои отношения с некоторыми членами фракции.) “Предатели-соглашатели” и остальные честные оппозиционеры!

Апрельский (1998) кризис — весьма показателен. Как и всегда в критические минуты, позиция политиков проявляется особенно ярко. Правда, это отнюдь не означает, что яркость высвечивает подлинные движущие мотивы. Иногда (не так уж и редко), о действительных мотивах приходится только догадываться: даже в самом близком кругу, принимающих политические решения, не всегда знают, что скрывается за официальной позицией. Поэтому любая трактовка событий субъективна. Можно лишь описать с большей или меньшей степенью достоверности и полноты свои действия и размышления. Начну с того, что дословно воспроизведу текст “открытого” письма, которое я намеревался направить членам фракций, входящих в НПСР, не редактируя его и не меняя сути. По ходу лишь прокомментирую.

В среду, 22 апреля, до голосования, которое должно было состояться на той же неделе в пятницу, я показал его Г. Зюганову, считая неэтичным не поставить его в известность. На самом деле письмо готово было еще раньше, но Зюганов находился до 22 апреля в Красноярске, поддерживая на выборах в губернаторы П. Романова. Г.А. Зюганов посмотрел и грустно сказал: “Ну, вот. Теперь начинаем общаться через письма”. Мы поговорили. Рассылку письма я остановил, хотя несколько экземпляров ушло и наделало потом много шума. Как всегда, прессу беспокоил не анализ и прогноз, а “жареное”. “Жареным” оказалась критика В. Купцова.

Открытое письмо
членам Президиума НПСР
и депутатам оппозиционных фракций

Уважаемые товарищи!

Вынужден обратиться к Вам с письмом, т.к. сложилось впечатление, что надвигающийся кризис НПСР не хочет всерьез анализировать его Президиум. А ведь речь идет не только и даже не столько о судьбе С.Кириенко (лично ему ничто не угрожает), а о судьбе страны, НПСР и Госдумы. Именно в такой последовательности. (Формально я был не прав. Г.Зюганов до этого письма собирал Президиум дважды, но обсуждалась одна позиция — Пленум. Иные точки зрения не дискутировались.)

Настал день, когда боязнь быть обвиненными в трусости и “оппортунизме”, удерживавшая многих, вынуждена уступить место осознанию опасности уничтожения нашего движения. Реальная угроза НПСР, созданию которого мы отдали много сил и два года своей жизни, заставляет меня обратиться открыто к ее членам. Есть все основания полагать, что, как и во время Брестского мира, “разгул революционной фразы” мешает трезво оценить ситуацию. Позволю привести уместную в этом случае мысль В.И. Ленина. Характеризуя политическую ситуацию в январе 1918 г., он писал, что “большинство партийных работников, исходя из самых лучших революционных побуждений и лучших партийных традиций, дает увлечь себя “ярким” лозунгом, не схватывая новой общественно-экономической и политической ситуации, не учитывая изменения условий, требуют быстрого, крутого изменения тактики” (Полн. собр. соч., т.. 44, с. 101—109). Мне кажется, что историческая аналогия с нынешней ситуацией прямая, но выводы — принципиально разные.

Не буду вдаваться в подробности этого вопроса, оставлю в стороне чувства и эмоции. Возьму за основу холодный рассудок и логическое мышление (чего, к сожалению, явно не хватает кое-кому из нас). (Любопытная деталь. Сторонники досрочного роспуска Государственной Думы (ГД) не имели аргументов. Вместо них — одни эмоции, что, кстати, ими и не отрицалось). Итак:

1. Ни для кого не секрет, что выдвижение С.Кириенко на пост главы правительства и нежелание Ельцина менять эту кандидатуру — спланированная акция, направленная на роспуск Государственной Думы. Вопрос в другом — почему некоторые наши радикальные лидеры следуют этому сценарию? А ведь план таков.
Изначально финансово-промышленные группы (ФПГ) не устраивает сама возможность намеченных парламентских (1999) и президентских (2000) выборов по той простой причине, что велика вероятность непредсказуемого и нежелательного для них результата. В их представлении предпочтителен другой вариант: “мягко”, конституционно распустить Государственную Думу, провести выборы в ГД по своему сценарию, когда абсолютное большинство избранных депутатов будет представлять интересы региональных элит и ФПГ, а отнюдь не оппозиции. Сценарии и способы реализации этих планов хорошо известны, но главное — вполне реальны. (Об этом говорили, не скрывая, многие руководители ФПГ, в том числе и мне лично. Любопытно, что мою позицию впоследствии подтвердили губернаторы, например Д.Аяцков, которые дистанцировались от конфликта, ожидая, что он закончится новыми выборами).
При этом важно подчеркнуть наивность надежд на победу на внеочередных выборах. Прежде всего потому, что значение депутатского мандата резко выросло, в т.ч. и благодаря нашей работе. Именно поэтому губернаторы будут кровно заинтересованы, впрочем как и ФПГ, “выложиться” и иметь своих, подконтрольных депутатов. “Ростовско-московский” сценарий выборов не просто вероятен. На мой взгляд, он неизбежен.
Понятно, что такой результат приведет к качественно иной по составу ГД, но главное — резко усилит тенденцию превращения России в конфедерацию, приведет к ослаблению власти федеральных органов.
После такого результата, по возможному сценарию, происходит перераспределение полномочий в пользу новой ГД накануне президентских выборов. Таким образом, страна, по мнению авторов этой концепции, не будет зависеть от случайностей, в том числе и связанных с возможными выборами президента.
И в этом плане есть своя логика, с которой во многом можно было бы и согласиться. За исключением одного: роли в этом процессе оппозиции, и прежде всего, оппозиции НПСР. Эта роль заведомо будет сведена к минимуму в новом парламенте, а новая элита в этом случае не допустит и на президентских выборах победы кандидата от оппозиции.
Не являясь членом КПРФ, я не имею права давать советы политическому руководству партии относительно избираемой стратегии. Но, как сопредседатель НПСР, я хочу честно высказаться по следующему поводу: преждевременный роспуск ГД усложняет ситуацию внутри объединенной оппозиции. Уже сейчас ясно, что точки зрения радикалов не придерживается значительная часть депутатов от оппозиции не только в аграрной группе и группе “Народовластие”, но и в самой фракции КПРФ. Идея о том, чтобы руками (точнее, голосами) этих депутатов “втихую” согласовать премьера, по сути своей — нечестная, чреватая углублением разногласий, вплоть до разрыва. Не лучше ли честно, без предвзятостей, обсудить общую стратегию? (Именно так, в конечном счете и произошло: не только часть аграриев и членов группы “Народовластие”, но и определенная часть фракции КПРФ выступила с отличной точкой зрения, став “предателями”. Насколько после этого они полюбили “принципиальных” союзников можно догадываться.)
У этой проблемы есть и другая, может быть, еще более важная для НПСР сторона. Речь идет о том, что в случае досрочных парламентских выборов маловероятно, чтобы КПРФ пошла в рамках НПСР. Об этом стараются открыто не говорить, но рискну предположить, что результат будет именно таким. Это означает, что НПСР скорее всего развалится, а на президентских выборах, естественно, уже не поддержит единого кандидата. А значит, мы опять проиграем.
Поэтому радикализм, проповедуемый Т.Авалиани, В.Купцовым, А.Куваевым, Т.Астраханкиной и другими радикальными “лидерами”, играет только на руку нашим политическим противникам. Они, безусловно, понимают, что произойдет в результате их действий и готовы не только на роспуск ГД, но и на развал оппозиции в лице НПСР. Об этом, в частности, откровенно сказал новый “вождь” А.Куваев, заявивший, что “выбирать придется между С.Кириенко и партией”. Из этого высказывания видна вся провокационность тактики радикалов.
Но главное все-таки не в этом. Главное в том, что основной пострадавшей стороной останется Государство и народ. Инициаторы роспуска ГД не могут не знать, что в соответствии со статьей 111 п. 4 Конституции РФ Президент в любом случае распускает ГД и назначает Председателя Правительства. Уже не исполняющее обязанности, а полноценное Правительство во главе c тем же С.Кириенко.
Даже если выборы ГД и состоятся через 4 месяца (в чем лично я сильно сомневаюсь), даже если они и сохранят возможность участия партий по спискам, минимум 4 месяца страна будет управляться только Президентом. За эти месяцы Президент сможет сделать очень и очень многое. Например, окончательно завершить приватизацию, в том числе и земли, окончательно развалить оборонную промышленность и многое другое. Но главное все-таки в том, что ФПГ за эти месяцы смогут решительным образом провести перегруппировку сил, ослабленных в результате тяжелых боев с оппозицией на региональных выборах 1996—1997 гг. и внутренними разборками.
В любом случае при таком развитии ситуации выиграют только наши оппоненты. Если они “доведут реформы до конца” за это время, то вина ляжет на оппозицию, которая фактически самоустранилась от участия в реальном политическом процессе, предоставив им полное право делать все, что вздумается. Рассчитывать на то, что еще более ослабленная страна будет “благодарна” вождям радикалов за такой результат, что “вся ответственность ляжет на Президента” — наивно.
Следует учитывать и тот факт, что конфронтация Думы с Президентом играет на руку сепаратистским и криминальным элементам, открывая для первых путь к дроблению России, а для вторых — к проникновению в органы исполнительной и законодательной власти (пример с Новокузнецком и Н. Новгородом не требуют комментариев). Над страной нависла совершенно реальная угроза прихода к власти криминальных элементов на федеральном уровне. И эти силы не будут ждать, пока политические партии разберутся между собой. В этом смысле я неоднократно говорил о том, что “третья сила” (криминальная) уже не просто рвется к власти, но берет ее. Именно поэтому любой союз против криминалитета предпочтительнее самых “принципиальных” партийных баталий (напомню, что это писалось до успеха А.Лебедя на выборах в Красноярске).
Это также видно лидерам “непримиримых”, у которых, по сути, есть единственный аргумент — “сохранить доверие своих активистов”. Это — серьезный аргумент для всякого партийного лидера. Но лидер отличается от партийного чиновника прежде всего тем, что он ведет за собой, а не следует в фарватере настроений, даже (как не раз показывал пример В.И.Ленина) под угрозой непонимания активом этих действий.
У меня складывается устойчивое убеждение, что наши “радикалы” в конечном счете преследуют иные цели — любой ценой сохранить свой контроль над активом, даже ценой ущерба и для страны, и для патриотического движения в целом.
Таким образом, мы стоим перед принципиальным выбором: либо мы действуем в интересах Нации и Государства, пренебрегая возможными выгодами и узкопартийными интересами, либо... мы ориентируемся на беспроигрышную в принципе для нас симпатию радикального актива в ущерб нации. Ситуация не нова. Я об этом не раз уже писал и говорил. И такой выбор снова встанет перед нами не только при голосовании в пятницу, но и не раз, в принципе, в будущем. И здесь важно определиться принципиально, что для нас важнее — интересы Государства или интересы своих партий (а точнее, их радикальных членов).

2. Я категорически не согласен, что все те, кто послушно следуют за радикалами, получают название “принципиальные коммунисты”, а те, кто хочет продумать и просчитать ситуацию, не руководствоваться только идеологическими мотивами и эмоциями, — “предатели”. Совсем наоборот. Осуждая недальновидные решения, принятые под давлением радикалов, пытаясь удержать ситуацию в стране под контролем, им требуется больше мужества. Очевидно, что им уже не будет места в списках на выборах от оппозиции потому, что они пошли против воли “вождей”. Очевидно, что на них обрушится гнев патриотической и партийной печати и актива. Очевидно, что и другая, президентская сторона, увидев, что ее планы под угрозой, не останется в стороне. Но в этом и заключается реальное мужество политика — не бояться идти “против волны” (именно так и произошло.). “Принципиальные” стали раскручивать кампанию в печати и на митингах, заявляя по сути одно: “Партия должна руководить фракцией” (А.Фролов). На самом-то деле речь шла совсем о другом. Не партия, а ее маленькое ядро, находящееся под контролем двух-трех человек. И не фракцией хотелось бы поуправлять, хотя и фракцией тоже, а всей оппозицией, более того, — всей Госдумой. Вообще в те дни страна вновь стала жить решениями “от пленума до пленума”, что с точки зрения КПРФ — прекрасная пропагандистская акция. Но с точки зрения страны?.. Нет, уверен, что это не добавило очков оппозиции. Скорее, наоборот. Многие, в том числе и я, увидели тупое желание вернуться к стандартам конца 70-х годов. Может потому, что других не знали? (Или боялись?)

3. В этой связи возникает вопрос: как действовать дальше? Ситуация для оппозиции крайне сложная и возможны лишь два варианта решения. Дать при третьем голосовании согласие на диктат президента, потеряв во многом свое “политическое лицо”, либо идти “до конца”, усугубляя сделанные ошибки. Все остальные варианты похожи на детские попытки уйти от решения вопроса (“жалобы” в Совет Федерации, очередная попытка импичмента, обращения в Конституционный Суд и т.п.). Они лишь свидетельствуют о неспособности вождей оппозиции, а отнюдь не Президента, трезво смотреть на вещи. (К сожалению, я опять оказался прав. Ни Совет Федерации, ни Конституционный Суд, ни очередная пустая угроза импичмента не только не сработали, но, скорее, наоборот, показали, что лидеры оппозиции неадекватно воспринимают реалии. Жаль и того, что все “радикалы”, выдвигавшие эти и другие предложения и толкавшие на их озвучивание Г.Зюганова, — как-то “рассосались”, отошли в сторону, оставив его с этими предложениями наедине. Более того, некоторые радикалы, заявляя одно, лицемерно голосовали “за” Кириенко, что явилось, естественно, полной неожиданностью для Г.Зюганова.) Я предлагаю следующий план.
Во-первых, признать, что отставка В.С.Черномырдина — это в том числе и наша победа. Ему нечего было сказать: 5 лет разрухи — это лучшее свидетельство о его работе. Но и оппозиции не стоит стесняться своей добытой потом и кровью победы, ведь его отставка была сделана накануне отчета Правительства в Госдуме. (Мне до сих пор не ясно, почему этого не было сделано? Почему самый ущербный В.Черномырдин вновь стал “героем”?).
Во-вторых, почему мы все время играем на руку Б.Березовскому, вмешиваясь в борьбу ФПГ? Ведь наша позиция по отношению к Чубайсу и Немцову не только осенью, но и сейчас, наша позиция по отношению к Кириенко — это явная поддержка схем олигарха. Мы послушно следуем его сценарию конфронтации. Его интересы понятны. Но зачем нам-то его поддерживать?
В-третьих, признать реалии, а именно что в рамках действующей Конституции мы испробовали все возможности для убеждения Президента в том, что кандидатура С.Кириенко не лучшая. Все возможности до единой — “четверки” и повторного голосования до внепарламентской борьбы. Других возможностей у нас нет. А поэтому члены НПСР, депутаты ГД, вольны сами, на свой страх и риск, принимать последнее решение. Оно не должно навязываться им никаким органом. В кабине для тайного голосования они должны остаться один на один со своей совестью и долгом перед избирателями.
В-четвертых, признать, что тактика руководства фракции КПРФ была недальновидной и ошибочной, а по форме — партийно-бюрократической и неприемлемой. (Напомню лишь один эпизод. На заседании фракции В.Семаго спрашивает несколько раз, зачем мы это делаем, кто настаивает. Улыбаясь, В.Купцов отвечает: “Не будем обсуждать, ибо есть политическое решение”. Это пресловутое “политическое решение” живо напомнило мне, как 20 лет назад ныне процветающий демократ, а в то время крупнейший партийный чиновник также ломал мне жизнь, говоря: “Это политическое решение”. Потом я потратил много лет, чтобы узнать, что лежало в основе этого решения. Только через 10 лет узнал. Обычная анонимка одного подонка). Хотел бы напомнить В.А.Купцову и его окружению, что Россия — это не изба-читальня, которой он руководил, а Госдума — это не Комитет по физкультуре, членом которого он является. Бездарность руководства требует, чтобы оно было сменено. И я предлагаю, чтобы фракция отказалась от одиозных ее руководителей, прежде всего, В.А.Купцова, а заодно и осудила методы аппаратных интриг, поощряемые им во фракции. Эти люди привели Горбачева к власти и развалили СССР. Теперь они принялись за Россию.
И, наконец, последнее. Я изначально не был согласен с такой позицией. Пытался обсудить пресловутое “политическое решение”. Но каждый раз, как впрочем и многие другие мои коллеги, наталкивался на демонстративное игнорирование наших попыток. Более того, ставшее практикой аппарата В.Купцова откровенное хамство, предательство и неискоренимая страсть к интригам говорят о том, что такая позиция не случайна. (Воспитанное аппаратное хамство бьет не по самолюбию, а сплошь и рядом вредило делу. Почему-то часто оказывалось, что таким образом достигались обратные требуемым политические результаты). Она естественна для стиля работы, провоцирующего “непослушание” и избавление от “ослушников”. В то же время я выполнял взятое обязательство по голосованию, как, впрочем, и все эти годы без исключений.
Я обращаюсь к депутатам, членам оппозиционных фракций с предложением — поддержать мою позицию, не идти по схеме, разработанной за нас нашими оппонентами, рассчитывающими на наше скудоумие и идеологическую заангажированность.
Прошу рассматривать это письмо как официальное предложение внести в повестку дня очередного заседания фракции вопрос об освобождении В.Купцова с поста заместителя руководителя фракции с формулировкой — “за бездарное руководство”.

Сопредседатель НПСР
Председатель Цетрального Совета
ВОПД “Духовное наследие”,
Депутат Государственной Думы

Такая позиция имела и имеет негативные последствия. Никого сейчас не интересует, что роспуск весной Государственной Думы (как следствие “политического решения”) был бы огромной ошибкой руководства КПРФ — но мы должны это вспомнить. Представьте себе, что новые выборы состоялись бы в условиях фактического контроля ФПГ и губернаторов, относительной стабилизации экономики и достаточно дееспособного президента. Уже после выборов состоялся бы финансовый крах и потеря влияния ФПГ над ситуацией в стране, т.е. они получили бы мандат на руководство страной в условиях деградации президентской вертикали.

Но, похоже, в руководстве КПРФ эти соображения явно уступали страхам перед “непониманием партийного актива”, а может быть и боязнью левых радикалов. И вновь приходят на ум слова Н.Бердяева, который разочаровался в социализме: “Ложь лежит в самой основе нравственного пафоса социализма. Ложь эта соблазняет сентиментальных людей. Социалистические декламации о богатых и бедных в большинстве случаев лживы до самых своих основ. Нравственный пафос социализма есть смесь ложной чувствительности и аффектированной сострадательности с жестокостью и злобной мстительностью. Сентиментальность часто ведет к жестокости. Это — закон душевной жизни. Социализм, по нравственному своему складу, есть сентиментальная жестокость...”.

Тяжесть нашего положения в том, что бесперспективность попыток радикализации социального протеста сопровождается разочарованием общества в демократических механизмах. А значит, не решат, по большому счету, проблемы и выборы 1999 или 2000 гг. Вероятнее всего, разделение сохранится в тех же масштабах, как и в 1995 г. Ну, может быть, вместо Жириновского появится Лебедь. Или, если удастся изменить избирательный закон, будут доминировать представители региональной административно-криминальной элиты. Ситуация с выборами Президента также повторится, если не удастся создать широкой коалиции. Классический ход событий — тот же: лидер оппозиции бесспорно выходит во второй тур, в котором он проигрывает “партии власти”. Вывод очевиден: необходима широкая коалиция. Коалиция государственников, патриотов, куда бы входили как коммунисты, так и демократы, объединенные общими патриотическими идеями и принципами.

К сожалению, такой очевидный вывод вовсе не очевиден для некоторых “руководителей” КПРФ “областного масштаба”. Так, например, А.Куваев полагает, во-первых, что за КПРФ голосуют столько же, сколько за всю коалицию. Во-вторых, что “союзники из себя ничего не представляют” по сравнению “с мощью московской организации”, а потому должны (?!) помогать горкому (т. е. А.А.Куваеву). На мой взгляд, эта позиция неразумна, прежде всего с точки зрения интересов самих московских коммунистов. Называя “крупной” организацию, насчитывающую не более 20 тыс. человек (из которых 90% далеко перешагнули пенсионный возраст), они создают для себя иллюзию обладания серьезной политической силой. Но организация становилась силой только тогда, когда сотни тысяч москвичей поддерживали коммунистов. Зачастую не разделяя их взгляды и, конечно же, не представляя себе, что их лидером может стать такой, мягко выражаясь, немасштабный партийный чиновник. Сегодня огромный город Москва — по сути целое государство— попросту не замечает московский горком КПРФ во главе с А.А.Куваевым — он слишком мелок, неинтересен. Такой же серенький, как и его скромненькая многотиражка, почти никем не читаемая и не замечаемая. Но именно такие серенькие, “никакие” лидеры не только олицетворяли руководство КПСС последних лет (из них самый “серый” и бездарный — М.Горбачев), но и передали эстафету нынешним “серым”, которые оказались не только “серее”, но и мельче. Говоря о серости в политике, о конформизме, я меньше всего имею в виду конкретные политические персоналии. Их приходится называть только ради иллюстрации явления. Оно важно постольку, поскольку существуют тенденции и закономерности, определяющие исторический процесс, политическую ситуацию, стратегию и тактику оппозиции.

Именно эту мысль я и хотел бы подчеркнуть особо: в конце 90-х годов “серость”, прежде всего взращенная в 70-е и 80-е гг., изжила себя полностью. Ее остатки в оппозиции и КПРФ лишают левых перспективы. Если во власти “серость” нормальное явление, там господствует конформизм, чиновничья этика и т.д., то в оппозиции, где существует острый дефицит ресурсов, отсутствие интеллекта, серость — очевидная роскошь! Но в этом-то и беда, ибо именно “серенькие”, как известно, лучше всего приспособились в 80-е годы, делали самые устойчивые карьеры. Они же легче других пережили и катастрофу 1991—1993 гг. И такие серенькие карьеристы никогда не способны создать коалицию. Во-первых, потому что в коалиции их единственное “аппаратное” умение — интрига — мало что стоит. Во-вторых, их никогда не признают там “вождями”. Но в итоге именно из-за этого сама возможность коалиции выглядит маловероятной. Более того, долговременные союзы столь же маловероятны, ведь “вождям” нужны “массы”, а не союзники, на которых они смотрят не иначе, как на “попутчиков”. Ясно и то, что ни одна из существующих политических сил не может сегодня претендовать на монополию идеологии, власти или кадровых назначений. Но ни одна из них не может и быть в коалиции, если не согласится с общедемократическими принципами, прежде всего терпимостью к чужому мнению. И не нарочитому, а естественному.

К сожалению, все эти рассуждения имеют отнюдь не только теоретическое значение. Приведу в качестве примера одну из оценок самого, пожалуй, влиятельного политологического центра на конец 1998 г. Как одному из его членов мне не раз приходилось принимать участие в проведении этим центром аналитических исследований и вынесении такого рода оценок.

Политическая ситуация

Главной особенностью современного российского кризиса является определяющая роль политической составляющей. Ее основная часть — беспомощность государства и, в первую очередь, исполнительной власти, повсеместное отсутствие доверия и уважения к ней. В подобной ситуации любая экономическая политика изначально обречена.

Положение многократно ухудшилось после мартовского 1998 г. кризиса, когда обществу стала окончательно очевидна недееспособность и непредсказуемость Президента, являвшегося олицетворением государственной и, прежде всего, исполнительной власти (хотя формально он и не является ее главой). Часть ближайшего президентского окружения продемонстрировала недопустимую безответственность. После этого кризиса недееспособность президентской власти стала катастрофически прогрессировать.

Предпринимавшиеся попытки остановить эту пагубную тенденцию понятны, но они не могли изменить ситуацию. Кризис 17 августа 1998 г. вызвал обвальную деморализацию практически всей элиты, и прежде всего — политикообразующего слоя. В нем стали резко усиливаться настроения безвыходности, расслоение и метания. Одновременно нарастала готовность присоединиться к любой, хотя бы внешне сильной фигуре или группировке, положиться на нее. В обществе и явно, и подспудно нарастают ощущения безвластия, тревоги и возбуждения. Эти процессы временно замедлились и стали менее заметны благодаря приходу Е.М.Примакова, который одним своим авторитетом и политическим весом, явной неангажированностью и некоррумпированностью внешне скомпенсировал деградацию власти. Е.М. Примаков постепенно укрепляет свои кадровые позиции. Правительство пытается нащупать варианты политики выхода из кризиса. Положение Премьера и Правительства укрепляется тем, что они пока пользуются доверием, если не поддержкой большинства Думы. Но Правительство малоактивно, у него во многом связаны руки. Левые довольны поражением правых и укреплением своих позиций. НДР, находясь в процесса самораспада, видит в Е.М.Примакове естественного патрона. “Яблоко” поддерживает его из тактических соображений. Радикальные либералы-монетаристы деморализованы до такой степени, что их никто не принимает во внимание.

Источником влиятельности Премьера (и Правительства) является и то, что значительная часть правящей элиты видит в нем одного из наиболее вероятных кандидатов в Президенты.

Влияние большинства так называемых олигархов существенно ослабло или вовсе сошло на нет. Сегодняшнее Правительство не зависит от них, как зависело прежнее.
Премьер достаточно удачно маневрирует, играя объективно доставшуюся ему роль исполняющий обязанности Президента, и мало ассоциируется пока с провалами в экономике.
Несмотря на временную стабилизацию, политическая ситуация будет ухудшаться в силу целого ряда причин.
Премьер не может в полной мере исполнять роль главы исполнительной власти в силу того, что:

• не обладает полной свободой маневра в кадровой области;
  
• может в любой момент потерять свой пост из-за каприза Президента, неспособного адекватно оценивать ситуацию или в результате действий кого-либо в президентском окружении; более того, постоянно муссируются планы смещения Премьера и замены его на “удобную” для приближенных к Президенту лиц фигуру;
  
• правительство не контролирует ситуацию в области государственных СМИ.

С февраля—марта, несмотря на вероятное укрепление позиций внутри Правительства, Премьер, вероятно — в силу ухудшения экономической ситуации — начнет терять поддержку общества и элиты. Поддержка последней начнет слабеть особенно быстро, если (и когда) станет окончательно ясно, что у Е.М.Примакова действительно нет президентских амбиций, или что его шансы быть избранным на пост президента или сыграть роль “создателя короля” уменьшаются...

Современная специфика России добавляет принципиально новые черты, не свойственные “цивилизованным” государствам, зато нередко встречающиеся в современной политической истории стран Африки, Азии и Латинской Америки, а именно: появление откровенно преступных уголовных режимов, которые вплотную приблизились, даже овладели властью. Как совершенно справедливо подметил С.Кара-Мурза, “Мы разобрали первый вопрос — философский и культурный генотип того режима, который установился в России. Это — генотип маргинального паразитического меньшинства, которое вдруг приведено к власти. Организовать жизнеустройство ни по типу коммуны (советский строй), ни по типу гражданского общества (капитализм) такое меньшинство не может. Никаких перспектив оздоровления и преодоления кризиса этот уклад не имеет — ни вследствие ошибок или нехватки ресурсов, а именно из-за своего культурного и философского генотипа.

Но это наша сегодняшняя политическая реальность. Какова же будущая? И здесь есть определенные закономерности. Каждый раз после очередного “волевого рывка” появляется не просто новая, а качественно новая, абсолютно неожиданная Россия. Неожиданная и неизвестная для всех, включая и самих русских. И у этого нового качества есть традиционные признаки: сильное государство, сильные институты государства, сильная власть, но что особенно важно — сильные нравственные и духовные опоры, новые, либо по-новому осознанные ценности, приоритеты, принципы. Полагаю, что именно такие качества появляются в сегодняшней нарождающейся России. Они уже проглядывают через туман псевдолиберальной демагогии и пустопорожней болтовни. Они уже становятся нормой для общества. Они уже закладывают нравственную и духовную опору для будущего взлета России”.

Предыдущая

Оглавление

Следующая