Просматривая старые путевые заметки, натолкнулся недавно на записи, относящиеся к событиям февраля 1994 г., которые происходили на территории бывшей СФРЮ. С тех пор прошло семь лет. Всего семь лет или уже семь лет. Это - как посмотреть. Но в любом случае, воды бурным, полноводным, зачастую мутным потоком истории, водопадом обрушившимся на наши головы в конце ХХ в., унесено немало. Пусть поэтому впечатления семилетней давности, относящиеся уже к веку минувшему, станут скромной, но объективной, без прикрас и мифов, страничкой летописи недавнего прошлого, которое прочно связано с настоящими человеческими судьбами, памятью, а также незавершенностью политических и социальных процессов, свидетелями которых мы являемся.

Напомню, что в тот период в центре общемирового внимания - и это совсем не преувеличение, а, как говорится, медицинский факт - была война в Боснии. Запад однозначно поддерживал мусульман и игравших с ними тогда в одной команде хорватов, а мы, конечно же, симпатизировали сербам. Хотя не все в равной степени, а некоторые - и вовсе им не благоволили. Но это - к слову.

Сербы тогда прочно владели инициативой и временами казалось, что они вот-вот дожмут мусульман. В плотном кольце осады находилась столица Боснии - Сараево, с падением которого война могла завершиться победой сербов. А такого исхода Запад очень опасался и делал все возможное, чтобы этого не допустить.

Не будем никого оправдывать. Война была крайне жестокой, кровопролитной, и все участники конфликта (сама возможность возникновения которого всего несколькими годами раньше выглядела просто нереальной, противоестественной) не щадили своих бывших сограждан, о религиозной и этнической принадлежности которых многие прежде даже не задумывались. Средневековые нравы очень быстро возобладали в этом, далеко не самом захудалом со всех точек зрения, уголке старушки Европы. Однако за счет эффективной и четко отлаженной работы информационно-пропагандистской машины, одним из главных агрегатов которой был канал общемирового круглосуточного информационного телевещания CNN, правящим кругам западных стран при бесспорном лидерстве Вашингтона удалось навязать мировому общественному мнению упрощенное восприятие происходящего: "Во всем виноваты сербы, и только они. Все остальные - чуть ли не ангелы во плоти, борющиеся за свободу, справедливость, национальную идентичность и создание собственного демократического государства". Большинство людей повсюду в мире с вполне естественным беспокойством наблюдавших за развитием конфликта в Боснии, уже не задумывались о его корнях, причинах, эволюции, влиянии на него из-за рубежа.

9 февраля высший орган НАТО - Североатлантический совет, жестко осудив действия боснийских сербов в районе Сараево, в форме ультиматума потребовал от них в десятидневный срок отвести на 20 км от центра города свои тяжелые вооружения. В свою очередь мусульманам - как бы для баланса - было предписано передать находившееся в их распоряжении тяжелое оружие под контроль сил ООН, хотя, как видно сейчас, это второе требование было чисто декоративным. В случае невыполнения своего ультиматума Альянс пригрозил сербам, что по их позициям будут нанесены удары с воздуха.

Боснийские сербы, находившиеся тогда в состоянии известной эйфории от своих военных удач, отреагировали на натовские угрозы с бравадой и неким пренебрежением. И, как теперь мы знаем, серьезно просчитались. У них тогда были хорошие возможности для того, чтобы закрепить военные успехи на "политическом поле", которые они не реализовали. Но военная победа казалась столь близкой и многим в руководстве боснийских сербов туманила мозги.

В Москве же, напротив, к натовскому ультиматуму подошли очень серьезно. Сама перспектива применения Альянсом силы воспринималась чуть ли не как преддверие краха всей системы европейской безопасности и переход конфликта в БиГ в неуправляемую стадию. Началась активная работа с Белградом, чтобы через него убедить боснийских сербов не отвергать натовский ультиматум. Не стоит думать, что боснийские сербы (в дальнейшем для их обозначения будем также употреблять слово Пале - название административного центра сербской части БиГ) были простыми марионетками Белграда, которыми тот манипулировал по собственному разумению. Между Пале и Белградом существовали весьма непростые взаимоотношения, подобные тем, которые в свое время сложились между Ереваном и Степанакертом, что в Нагорном Карабахе. Боснийские сербы, считавшие себя передовым отрядом борцов за Великую Сербию, отвергали конформизм и соглашательство Белграда, который, как они подозревали, мог в определенной ситуации пойти на сговор с Западом, не посчитавшись с интересами своих соплеменников - сербов, волею судеб ставших после развала СФРЮ национальными меньшинствами во вновь образовавшихся государствах. Поэтому уговорить Пале было делом отнюдь не простым. И все же в результате интенсивных консультаций, которые происходили в различных форматах и по различным направлениям, была найдена приемлемая для боснийских сербов формула: они соглашались отвести свои тяжелые вооружения на 20 км от Сараево, но для гарантирования безопасности сербского сектора этого города туда в срочном порядке должна была быть переброшена часть российского миротворческого батальона, который с 1992 г. дислоцировался в Восточной Славонии (территория Хорватии) в районе г. Вуковар.

Для отвода тяжелых вооружений боснийским сербам давалось совсем немного времени. В сроки натовского ультиматума могли не уложиться ни они, ни российские миротворцы, которым предстояло осуществить марш-бросок в несколько сотен километров по занесенным снегом зимним дорогам некогда цветущей и преуспевающей Югославии. А что будет, если не успеют? Большая война, с задействованием всего потенциала Североатлантического альянса? Вопросов - намного больше, чем ответов. А перспективы рисовались в весьма мрачных тонах.

В этих условиях российским руководством было принято решение в срочном порядке командировать в Югославию группу представителей МИД и Минобороны, которые должны были на месте проследить за развитием ситуации. По сути, ставилась задача сделать все возможное, чтобы предотвратить реализацию на практике наихудшего из сценариев - силового. Увязались с делегацией и журналисты.

Вылет группы из аэропорта в Чкаловском был назначен на 10-00 19 февраля. Утро в тот день было просто изумительным: солнечно, легкий морозец, синее-синее небо над головой. "ИЛ-18" главкома воздушно-десантных войск, на котором мы должны были вылететь в Белград, стоял в некотором отдалении от своих более современных собратьев. За полгода до этого мне уже приходилось путешествовать - и тоже в Югославию - на этом ветеране отечественной авиации, много повидавшем за свою долгую летную жизнь. Говорят, что в молодости он был личным самолетом первого заместителя министра обороны маршала Якубовского. Так что, по моим подсчетам, лайнеру было уже под сорок, что для самолетов - возраст весьма преклонный.

Настало время взлета. Самолет долго бежал по бетонке, прежде чем оторвался от земли, и медленно поплыл над дачными поселками, дорогами, по которым двигались казавшиеся игрушечными машинки, заснеженными полями и лесными массивами, которых немало в этом районе Подмосковья. Надрывно выли расположенные на крыльях четыре турбовинтовых двигателя, причем сами крылья от напора встречного воздуха как будто колыхались, и временами казалось, что наш "ИЛ", как гигантская птица, ими машет.

Внутри же лайнера быстро воцарилась деловая армейская обстановка. Прапорщики длинными ножами резали соленые огурцы, рубили колбасу, соединяя ее затем с толстыми кусками хлеба, в результате чего получались аппетитные бутерброды, не уступавшие по толщине хваленым американским гамбургерам. Кто хотел, естественно, мог дополнить эту трапезу освежающим и очищающим организм от шлаков, как утверждают энтузиасты, традиционно русским напитком.

За бортом самолета погода по мере приближения к Югославии начала портиться. Время от времени самолет попадал в зону турбулентности. В эти моменты его нещадно трясло. В иллюминаторе ничего не было видно - ни земли, ни голубого неба, только "молоко" облаков. Когда мы находились в полете уже не менее шести часов, я решил спросить проходившего мимо моего кресла пилота, все ли в порядке, и когда мы будем садиться. В ответ он мне сказал, что мы уже часа полтора кружим над Белградом и не можем приземлиться, потому что посадочная полоса занесена снегом и ее сейчас пытаются более или менее расчистить. Напомню читателю, что в ту пору в отношении Союзной Республики Югославия (СРЮ) действовал режим введенных Советом Безопасности ООН санкций. Авиасообщение Югославии с внешним миром было запрещено, и поэтому белградский аэропорт уже давно практически не использовался по своему прямому назначению. Дабы получить разрешение на осуществление нашего рейса, российской стороне пришлось запрашивать ооновский комитет по санкциям, чтобы тот дал свое "добро".

Наконец, машина начала снижаться. Делала она это так же медленно, как несколько часов назад поднималась. Как я ни всматривался в иллюминатор, в нем по-прежнему было одно "молоко", ни единого просвета. Крыши домов показались неожиданно совсем рядом. Вот и посадочная полоса. Но она же вся ледяная! Получается, что расчистили только сугробы, а лед на бетонке остался. Касание... Машина долго катится по дорожке и медленно, как-то нехотя, тормозит. Хорошо еще, что наш самолет один на огромном поле аэродрома. Во всяком случае, больше лайнеров я что-то не заметил. Потом, уже в аэропорту, встречавшие нас представители российского посольства в Белграде расскажут, что мало кто ожидал, что "ИЛ" сможет совершить посадку в таких условиях и прорабатывались варианты отослать его в Загреб, или даже в Будапешт.

Мы вышли из самолета. Если бы я не знал, что мы прибыли в Белград, то никогда бы не поверил, что нахожусь в Югославии. Скорее где-то в Сибири. Кругом сугробы снега. Холодно. За пару недель до этого мне довелось побывать в Вене, и там уже была настоящая весна. А здесь ей и не пахло. К такому повороту дел я совершенно не был готов. Да и оделся, прямо скажу, весьма легкомысленно. Надеялся увидеть Югославию в весеннем наряде, а передо мной была земля во власти зимы. Как будто война вознамерилась тягаться с самой природой, задерживая приход тепла.

В аэропорту российскую делегацию встречал командующий вооруженными силами боснийских сербов генерал Р.Младич. Для одних этот плотный, коренастый человек был и до сих пор остается национальным героем, защитником исконно сербских земель. Для других - он исчадие ада, виновник многих преступлений, совершенных против мирного несербского населения Боснии. Во всяком случае, пресловутый Гаагский трибунал по бывшей Югославии, где сейчас прокурорствует не требующая представлений Карла дель Понте, выписал один из первых своих ордеров именно на арест генерала Младича.

Но все это будет позже, а тогда, в феврале 1994 г., Младич держался уверенно и молодцевато. Старшим среди военной части российской делегации был командующий ВДВ генерал-полковник Е.Подколзин, а мидовскую группу возглавлял заместитель министра В.Чуркин, который к тому же являлся российским спецпредставителем по урегулированию в бывшей Югославии. Не знаю, встречались ли когда-либо прежде Чуркин и Младич, но их взаимная антипатия была видна невооруженным глазом. Когда делегации расселись в креслах и начался разговор, Младич обращался исключительно к Подколзину, полностью игнорируя Чуркина, который время от времени вставлял какие-то неприятные для Младича реплики, подзаводя генерала. Видимо, привыкшему находиться в фокусе всеобщего внимания, в том числе со стороны СМИ, Чуркину было неприятно оставаться на "вторых ролях", и он всячески старался о себе напомнить.

Разговор получился сумбурным и каким-то не цельным. Младичу, конечно же, хотелось сказать многое своим русским братьям, в которых он хотел видеть союзников, готовых прийти на помощь правому делу сербского народа. Он говорил о том, что русские и сербы должны быть по одну сторону баррикад, а мусульмане, хорваты, НАТО и прочие - по другую. Не забыл он, естественно, о единении православных, панславизме и т.п. Однако подтекст всех этих сентенций был прост и незатейлив - русские должны защищать сербов. Младич при этом старался быть максимально искренним и открытым, но, слушая монолог генерала, становилась более понятной логика мысли и действий, которую война навязала людям. Они стали ожесточенными, зашоренными, упертыми.

Младич рассказал, что на его глазах мусульмане сожгли его дом, а он в это время находился всего в нескольких сотнях метров от них и мог подавить противника огнем артиллерии, но не сделал этого, потому что в этом случае пострадали бы мирные люди. Такой эпизод, естественно, не мог не вызвать симпатии к этому человеку.

С другой стороны, он трактовал события в Сараево таким образом, что, дескать, осады города нет и в помине, что через него просто проходит линия фронта, а отсюда, мол, и издержки для мирного мусульманского населения. Здесь он явно лукавил, потому что было известно, что сербы капитально "утюжили" город из своих тяжелых вооружений.

Досталось от Младича и бывшему югославскому лидеру Тито, который, как утверждал генерал, своей политикой продвижения на руководящие посты в партии и государстве хорватов и мусульман и чуть ли не преднамеренным установлением административных границ в их пользу, дескать, и породил нынешний конфликт.

В течение беседы Младич несколько раз, явно этим бравируя, повторил, что сербы, мол, натовцев не боятся, как не боялись в свое время фашистов, и готовы, если потребуется, с ними драться. При этом, повторю, наших миротворцев он явно относил к своим союзникам, которые должны в любых условиях помогать сербам. То же обстоятельство, что находятся они на территории бывшей СФРЮ для содействия урегулированию конфликта, а отнюдь не для участия в боевых действиях на той или иной стороне, как-то уходило в его высказываниях на задний план. Что же касается планов самих боснийских сербов, то Младич говорил об этом без всякого желания и при первом удобном случае старался перевести разговор в плоскость общих рассуждений. Во всяком случае, каких-либо более или менее конкретных оценок ситуации под Сараево нам от него выудить так и не удалось.

В общем, от этой беседы осталось неоднозначное впечатление. Стало ясно, что война донельзя обострила противоречия, которые, в принципе, существуют в любом обществе, но которые в мирных условиях обычно не приобретают крайних форм своего выражения.

Из Белграда нам предстоял неблизкий путь в район Вуковара, где базировался российский миротворческий батальон. Присланные за нами белые ооновские "Тойоты" уже стояли у выхода из здания аэропорта.

Отъехав совсем немного, буквально несколько десятков километров, от столицы СРЮ, мы как будто попали совсем в другой мир. Открывшаяся перед нами картина наводила уныние. Вокруг - полное запустение. Дорога, а двигались мы по некогда прекрасной трассе мирового уровня, проложенной через всю территорию бывшей СФРЮ, не расчищена, "проходимым" был только один ряд. Людей нигде не было видно, жизнь как бы замерла. И только кое-где в отдельных домишках горел свет, свидетельствуя о том, что там кто-то есть.

Километрах в 70-ти от Белграда мы пересеклись с двигавшейся нам навстречу колонной российских десантников. Это была часть нашего батальона из-под Вуковара, спешившая в Сараево.

О таких эмоционально насыщенных эпизодах обычно снимают фильмы. Представьте себе: посередине снежного безмолвия, за многие тысячи километров от своей родины, в ситуации, когда на следующий день может начаться большая война, встречаются две российские военные колонны. Десантники выскакивают из машин и бегут приветствовать своего командующего. В этих войсках действительно существует какой-то особый дух. То, что они - одна семья, это сущая правда. Подколзин внимательно выслушивает рапорт командира сараевской колонны, затем задает ему, на мой взгляд, гражданского человека, совсем уж банальные вопросы о том, где колонна планирует заночевать, как обстоит дело с питанием, все ли здоровы и т.п. Как будто все это имеет сейчас какое-то значение. Хотя для военных, наверно, имеет. Может быть, именно в такие моменты и проявляется выучка, собранность, наличие или отсутствие дисциплины. Ответы были четкими и ясными. Подколзин еще раз напомнил командиру о важности скрупулезного выполнения задачи, заключавшейся в необходимости прибыть в Сараево к утру следующего дня. Но по виду командира и его парней было видно, что уж они-то не подкачают. И они прибудут к новому месту дислокации за 3 часа до окончания срока натовского ультиматума. Но это будет завтра. А сегодня мы тепло прощаемся с десантниками, желаем им благополучия и продолжаем путь.

В наш миротворческий батальон, штаб которого располагался в местечке Клиса, на территории аэропорта, мы прибыли уже ночью. Там нас ожидал, как и положено, торжественный ужин. Им и завершился этот наполненный впечатлениями и эмоциями, показавшийся бесконечным, день.

Думаю, что самое время подробнее рассказать о нашем батальоне. Местность, где он дислоцировался, называется Восточная Славония. Это - часть Хорватии, ее северо-восток. Издревле здесь жили сербы. Пока существовала единая Югославия, никаких особых проблем между православными сербами и католиками - хорватами не возникало. Однако болезненный распад СФРЮ, сопряженный с войнами и обильным кровопролитием, воздвиг ров между этими двумя братскими народами. Расположенный в этих краях город Вуковар, ставший ареной жесточайших боев и получивший название югославского Сталинграда из-за того, что в нем, по сути, не осталось ни одного целого дома, вошел в современную историю в качестве символа человеческого безумия конца ХХ в. Тогда, в начале 1994 г., эти события были еще свежи в памяти. Сербы и хорваты не могли жить вместе. Попадание серба на хорватскую территорию, а хорвата - на сербскую было чревато для них самыми неприятными последствиями. Именно в этих краях и базировался российский батальон, призванный выполнять функцию буфера между двумя славянскими народами, ставшими практически в одночасье непримиримыми врагами.

На следующее утро мы совершили объезд постов наших миротворцев, или, как их называли ребята-десантники, "чек-пойнтов". Разговоры с ними очень насторожили. Все наши собеседники говорили одно и то же - ситуация ухудшается с каждым днем, становясь все более тревожной. Хорваты приближают свои позиции к российским постам: если раньше они находились в километре, то теперь сократили расстояние до 500-600 м. Их снайперы постоянно держат на мушке наших ребят. Десантники хорошо знают их позиции, и даже их лично - в бинокль все хорошо видно. Женщин-снайперов изучили практически досконально.

Сербы же приближаются к нашим с другой стороны. Их позиции - еще ближе, 100-150 м. У наших ребят на сербов большой "зуб". Те любят порассуждать о дружбе двух наших народов, но некоторые их ретивые парни говорят, что если хорваты пойдут вперед, а наши начнут отходить, то сербы будут по нашим стрелять. То есть, кое-кто рассматривал наших как живой щит. Я был в этих краях в августе 1993 г., и тогда наши миротворцы были очень хорошо, по-братски, настроены по отношению к сербам. Теперь же я заметил, что кое-что изменилось. Появилось определенное недоверие.

Один из офицеров, по-моему это был командир 5-й роты, рассказал, что, по его наблюдениям, в Сербской Краине все больше заправляли какие-то теневые структуры, которые контролировали псевдолегальную власть либо через своих людей, либо с помощью денег или просто угроз. Активно в этих краях действовали аркановцы (по псевдониму-кличке лидера), полумафиозное военизированное формирование, прославившееся наибольшей непримиримостью в борьбе с хорватами, но одновременно исправно терроризировавшее и сербское мирное население. Некое подобие армии батьки Махно. Словом, простые люди, как водится в подобных случаях, страдали, а всякий криминал грел на ситуации "ни войны, ни мира" руки.

Хорваты же, со своей стороны, только и думали о том, как заполучить контроль над Сербской Краиной, и нынешнее положение было не более чем затишьем перед новой бурей. Наши командиры в один голос отмечали, что дух большой войны витал в воздухе, и начаться она могла в любой момент.