Давно известно, что существует тесная взаимосвязь духовного и материального: выход из духовного тупика лежит через преодоление социально-экономического кризиса и, наоборот, преодоление социально-экономического кризиса невозможно без активного использования национального культурно-духовного потенциала.

1.Завышенные ожидания

    На фоне удручающих последствий реформы восторги по поводу "фундаментальных законов экономического поведения человека - разумного" столь же неуместны, как и стенания насчет "ужасов" государственного регулирования. Не только наш собственный, еще очень ограниченный, рыночный опыт, но и длительный опыт развития свободного рынка на Западе должны послужить предостережением от идеализации рынка. Можно предвидеть возражение: Россия находится на ином витке исторического процесса, когда задача состоит в переходе от государственной к рыночной экономике, от тоталитарного режима к демократии.

    Это так, и все же предпочтительней руководствоваться не слепой верой в магию рывка, а трезвым учетом как его преимуществ, так и недостатков.

    Сразу же оговоримся: анализируя потребность общества и человека, мы не оставляем "за скобками" фундаментальный вопрос духовно-культурных ценностей и потребностей человека. Чем нравственнее личность, тем выше культурно-духовные потребности человека относительно потребностей материальных, во многом искусственных, создаваемых самим обществом.

    Очевидно, что для подлинно нравственной личности не безразлично, где работать и что делать, как себя творчески реализовать в жизни. Более того, для такой личности сфера потребления в духовной области важнее, чем в материальной, потребности которого могут быть существенно добровольно ограничены.

    Рынок проходит в своем развитии различные стадии. Его характер, механизмы и производимый им эффект обусловлены уровнем развития общественных отношений, производства, другими важными факторами, определяющими состояние общества, - традициями, культурой, моралью, институтами, психологией людей. Рынок времен Адама Смита и современный - далеко не одно и то же, а предсказанный им рост богатства - не единственный результат свободного предпринимательства.

    Рыночный обмен выступает как действенный фактор прогрессирующего разделения труда, роста производительности, расширенного производства все новых продуктов и услуг, предложение которых постоянно раздвигает круг индивидуальных потребностей и потребления.

    Принято различать два основных типа потребностей: основные (в пище, одежде, жилье и т.п.), имеющие абсолютный характера и относительные или, как их еще называют, престижные. На ранних этапах промышленного общества доминируют, естественно, первые. По мере того, как уровень жизни основной массы людей повышается, возрастает значение престижных благ. Спрос на них растет быстрее, чем на основные материальные блага, соответственно быстрее возрастает и цена. Престижные блага появляются сначала как предметы роскоши, доступные лишь немногим. Демонстрируя новые возможности потребление, рынок порождает тем самым завышенные ожидания: для большинства потенциальных потребителей они оказываются обманчивыми, по крайней мере в близкой перспективе. Поскольку относительные потребности практически безграничны, -обществу изобилия" парадоксальный образом сопутствует феномен социальной недостаточности - расширяющаяся сфера неудовлетворенных потребностей.

    Страны, только сейчас начинающие переход к рынку, ощущают это особенно сильно: недаром слово "престижный" стало ныне одним из самых употребляемых.

    Пока речь идет об основных базовых потребностях, потребление практически не зависит от социальной среды, т.е. от других участников этого процесса. Эти потребности абсолютны, и следовательно, их полезность также абсолютна для каждого индивида. Иначе обстоит дело с социально престижными благами. По мере того, как круг потребителей расширяется, относительная полезность новых товаров и услуг (доставляемое ими удовлетворение) снижается, поскольку она все больше зависит от степени их доступности и от внешних условий, создаваемых массовым потреблением.

    Рыночные стимулы доводят гонку приобретательства до такой точки, когда возникает феномен избыточности, указывающий на социальные пределы роста. О существовании физических пределов роста заговорили более двух десятилетий назад.

    Такие пределы предсказуемы, хотя они довольно растяжимы. Но еще ранее того возникают социальные пределы роста в рамках рыночных отношений.

    Социальный фактор все больше обнаруживает себя в том, что массовое индивидуальное потребление начинает вызывать последствия, которые существенно обесценивают значимость новых потребительских благ.

    Простейший пример, позволяющий проиллюстрировать эту ситуацию, -развитие автомобильного рынка. Рыночные силы стимулируют безудержный рост числа автомобилей, который порождает серьезные социальные проблемы. Они остро стоят на Западе, вообще в больших городах, а ныне все больше дают о себе знать и в России, в частности, в Москве. По сообщениям печати, еще год назад более 80% транспортных магистралей города были загружены транспортом сверх допустимого уровня. Сейчас ситуация быстро ухудшается, поскольку темпы прироста парка автомобилей резко возросли - до 20 тыс. в месяц; городу грозит транспортный паралич. "Москва остановится летом" - так озаглавлена недавняя публикация в "Известиях" (27.04.94).

    Поскольку спрос на престижные блага (материальные и нематериальные) безграничен, рынок раскручивает производство, а тем самым и спираль потребительских вожделений все дальше, гипертрофируя количественную сторону потребления и одновременно снижая его качественную сторону. Греческий экономист К.3олотас обосновал это скрупулезными расчетами, показав, что в наше время каждой единице прироста материального производства соответствует снижающийся процент прироста общественного благосостояния. Согласно его оценке, соотношение темпов роста общественного благосостояния с темпами экономического роста в начале будущего столетия должно приблизиться к нулю (это можно было бы назвать "законом убывающего благосостояния"). Дальнейший рост ВНП будет сопровождаться абсолютным снижением общественного благосостояния.

    Речь идет, разумеется, о промышленно развитых странах. Можно спорить о том, насколько точен этот прогноз, но тенденцию он улавливает верно. Качество жизни все больше определяется состоянием окружающей среды, а оно все больше ухудшается. Возрастающие в связи с этим расходы на защиту окружающей среды, правоохранительные силы, здравоохранение не при носят соответствующего повышения общественного благосостояния.

    Рынок формирует психологию, ориентированную на присвоение, обладание, что, конечно, отнюдь не равнозначно качеству жизни.

    Когда основные потребности человека удовлетворены, дальнейшее повышение материального благосостояния, как правило, не приносит большей удовлетворенности жизнью.

    Атмосфера соперничества порождает у многих комплекс неполноценности: я - неудачник, неуверенности в себе, стрессовое состояние, требующее "разрядки" с вытекающими отсюда явлениями социальной патологии: склонностью к алкоголизму, употреблению наркотиков, агрессивному поведению. Здесь для рынка, с присущей ему тенденцией эксплуатировать человеческие слабости и пороки, открывается самый широкий простор (особенно для нашего мафиозного "рынка").

2.Требования времени

    Принцип саморегулирующегося стихийного рынка не только не дает удовлетворительного решения проблем, но и чреват разрушительными последствиями. Государству пришлось под давлением обстоятельств и демократических сил все больше включаться в решение хозяйственных задач, с которыми рынок не справляется. Речь идет прежде всего о коллективных потребностях: образовании, здравоохранении, социальном страховании, содействии развитию коммуникаций, энергетике, поддержке фундаментальных исследований, конструкторских разработок и т.п. Кульминацией преобладавшей на протяжении XX века тенденции к коллективному обеспечению общественных потребностей стало социальное государство (welfare state), в нем получил наглядное выражение тот "невольный коллективизм", который все это время упорно пробивался сквозь индивидуалистический строй рыночных отношений.

    Нелишне напомнить в этой связи некоторые цифры.

    В передовых промышленных странах социальные расходы (включая образование, здравоохранение и жилищный сектор), не превышающие в конце прошлого века 2-3% ВНП, к середине 70-х годов нынешнего столетия составили от трети до четверти ВНП, а в некоторых странах и больше. К этому времени в Западной Европе страхованием по возрасту, инвалидности и болезни было охвачено свыше 90% работающих, от несчастных случаев - более 80% и по безработице - 60%.

    Рост социальных расходов почти целиком объясняет увеличение доли государственных расходов в целом: она стала заметно расти с конца XIX века (до этого длительное время снижалась), достигнув - в среднем по Западной Европе - примерно 25% ВНП в 1950 г. и почти удвоившись к середине 70-х годов - до 45%^*.

    Однако даже при таких масштабах государственное вмешательство все же не затрагивает главной проблемы - индивидуалистической ориентации общества "массового потребления". Вместе с тем оно стало вызывать негативное отношение, поскольку воспринималось многими как ограничение свободы индивидуального выбора, личной инициативы ("государство-нянька"), как причина растущей бюрократизации и увеличения налогов. Это подготовило почву для неоконсервативной волны 80-х годов.

    Наступление на социальное государство было реакцией на резкий скачок вверх государственных расходов и налогов в 60-70-е годы. Тем не менее подспудные коллективные потребности продолжают нарастать. Необходимость в регулировании хозяйственной деятельности, в каких-то общих правилах или нормах, не только сохраняется, но и усиливается.

    Показательно, что администрация Б.Клинтона встала на путь "реабилитации" государственного вмешательства в экономику. Это нашло отражение в первых же круп- ных экономических мероприятиях администрации: общенациональной программе переподготовки рабочих и плане коренной реформы здравоохранения с тем, чтобы сделать его более доступным для всех американцев. Американский историк А.Шлезингер, предсказавший этот поворот еще в середине 80-х годов, писал: "Государственное вмешательство было и остается в этом ужасном мире лучшим средством укрепления нашей демократии, продолжения наших традиций и расширения прав И свобод наших граждан". (АМ Шлезишер.мл., Циклы американской истории. Пор.Свнгл. М., 1992, с 367 1

    Эволюция "свободного рынка " парадоксальна еще в одном отношении. Главной фигурой на мировом рынке стали крупные корпорации, в том числе и прежде всего транснациональные. Между материнской компанией и филиалами происходит интенсивное движение товаров, технологий и капиталов. Важная особенность этого внутрифирменного оборота состоит в том, что он управляется планируется из одного центра - штаб-квартиры корпорации. "Внутренний" корпоративный рынок, на который приходится ныне более половины мирового торгового оборота, по существу, выводится из сферы действия собственно рыночных законов. Поэтому некоторые западные эксперты склонны даже рассматривать современные транснациональные корпорации как "элемент пострыночной экономики".

    В сфере внутрифирменного оборота действуют так называемые трансфертные цены (их называют также расчетными ценами), которые могут довольно сильно отклоняться от рыночных. Корпорации вносят элементы организованности, плановости в функционирование стихийного рынка, что позволяет ослаблять негативные последствия конкуренции, неопределенности, компенсировать несовершенство "обычного" рынка. Внутрикорпоративное регулирование служит своего рода противовесом как стихии "внешнего" (для корпорации) рынка, так и государственному регулированию, позволяя крупнейшим компаниям минимизировать издержки того и другого.

    Способность рыночной системы удовлетворять индивидуальные рыночные ожидания имеет пределы. Рыночная система не может выполнить того, что, казалось бы, обещает: не может удовлетворить индивидуальные потребности всех или большинства людей вместе, вызывая одновременно негативные побочные последствия для всех. И это все больше дает себя знать в современном взаимозависимом и сложном обществе.

    Значит, рыночные отношения нужно соответствующим образом направлять, заставляя их "работать" на общее благо^**.

    Мы хорошо знаем по собственному опыту: для того, чтобы действовать в общих интересах, идти на самоограничение, люди должны воспринимать общество как справедливое в своей основе. Это в конечном счете и критерий отношения к власти, к различным ее ипостасям. Критерии социальной справедливости едва ли поддаются точной оценке, но главные условия для нее очевидны.

    Такой подход не означает ну игнорирования, ни принижения личного интереса. Важно, чтобы люди осознавали или ощущали, что общее благо отвечает и их личным интересам.

    Реально ли, однако, рассчитывать на появление иной, социально ответственной, этики индивидуального поведения? Попытки навязать обществу какую-то рационально сконструированную систему морали опасны и неприемлемы. Иное дело - способствовать распространению и утверждению естественных для "человека общественного" нравственных ценностей. Мотивы экономического поведения включают не только "я", но и "мы". Такой вывод делает, в частности, оспаривая постулаты неоклассического либерализма, известный американский социолог А.Этциони.

    Моральные обязательства наряду с личным интересом, остаются одним из важнейших регуляторов экономического поведения, без них невозможны нормальные рыночные отношения. {A.Etzioni. The Moral Dimension. N.Y. - L., 1988, 1990.)

    В странах, достигших сравнительно высокого уровня жизни, все сильнее заявляют о себе и новые этические ценности. Шкала индивидуальных предпочтений претерпевает изменения: на первый план выдвигаются такие ценности, как безопасность (личная, экологическая), здоровый образ жизни, возможность самовыражения и самореализации.

    Но рынок же порождает или усугубляет проблемы, которые служат источником беспокойства и недовольства. Потребительство само по себе не приводит к повышению удовлетворенности жизнью. Когда при опросе, проведенном на всей территории США, американцам задали вопрос, хотели бы они и далее прилагать усилия для "достижения более высокого уровня жизни", только 17% ответили "да", тогда как 70% высказались за то, чтобы людей учили тому, как лучше устроить жизнь, имея в своем распоряжении лишь базовые товары и услуги.

    Сравнительные данные по странам, находящимся на различных ступенях экономического развития, свидетельствуют, что степень удовлетворенности жизнью практически не коррелируется с уровнем материального благосостояния.

    В России выбор курса реформ определили не столько соображения экономической целесообразности, сколько идеологические и политические мотивы, соблазн простых и быстрых решений. "Реформаторы" не смогли обеспечить управление процессом реформ.

    Попытка преобразовать экономику "с налета" произвела на свет уродливый, дикий рынок. Общественный пирог сильно уменьшился в объеме, а энергия частного интереса сосредоточилась на дележе этого уменьшившегося пирога, т.е. получила деструктивную направленность.

    Рыночный романтизм так же противопоказан политике, как и всякий иной. Экономика представляет собой сочетание, в той или иной пропорции, рыночных и нерыночных факторов. Эффективность (или неэффективность) нерыночных факторов так же поддается оценке, как и эффективность (или неэффективность) рынка^***. Когда речь идет о рынке и управлении - это не выбор по принципу "либо - либо". Нет, это выбор между различными комбинациями того и другого.

^*Growth to Limits. Ed. By P.Flora. Vol. 1. Berlin - N.Y., 1986, p. XXII
^** По словам выдающегося русского философа Владимира Соловьева, для того, чтобы всякий трудящийся для себя трудился вместе с тем и для всех, недостаточно естественной связи экономических отношений, а нужно сознательное направление их к общему благу (Вл. Соловьев. Соч. Т.1., М., 1988, с. 418.)
^***Ch. Wolf. Markets and Governments. Cambridge (Mass.). - London, 1988.