Сегодня, когда много говорят о необходимости продолжения, доведения до конца, недопущения свертывания реформ и т.д., особый интерес у людей, интересующихся отечественной историей, вызывает середина XIX в.

Это время вошло в историю как эпоха Великих реформ. Государство тогда подверглось переустройству без серьезных потрясений. То время выдвинуло немало интересных людей.

Михаил Никифорович Катков занимает видное место среди ярких личностей отечественной истории середины XIX в. Он - блестящий публицист, создатель и редактор "Русского вестника", журнала, на страницах которого увидели свет многие произведения русской литературы, ставшие классикой. Он - редактор "Московских ведомостей", которые были превращены в общерусскую газету. Катков - один из создателей охранительного направления в русской публицистике. Его взгляды сегодня представляют значительный интерес для тех, кого интересует развитие русской общественной мысли.

Каткова не понимали многие. Как, человек, которого считали либералом, смог провозгласить себя "сторожевым псом самодержавия"? При этом неминуемо встает вопрос: был ли Катков либералом? Если да, то в какой момент либерализм его начинает перерастать в охранительство? И где вообще граница между либерализмом и охранительством? Ответить на эти вопросы необходимо, чтобы разобраться в идейной борьбе 50-х годов XIX в.

Некоторые современники, подобно Б.Н.Чичерину, считали, что у Каткова "не было ни зрело обдуманных взглядов, ни выработанных жизнью убеждений". Примерно так же высказывается о Каткове и А.В.Станкевич: "В политике и в общественных вопросах ясные понятия и твердые убеждения заменялись у Каткова вкусами, часто изменявшимися под влиянием изменений окружавших его условий и личного положения... Катков не был способен сам сообщить определенное направление и характер, которые отвечали бы запросам и потребностям современной общественной действительности"¹.

Эта точка зрения в той или иной форме нашла отражение и в историографии. Следовательно, в первую очередь мы должны выяснить, каковы же были убеждения Каткова, если они были. Или иначе: был ли он человеком убежденным или же просто удачливым конъюнктурщиком?

Истоки мировоззрения Каткова следует искать в семье. Отец М.Н.Каткова, Никифор Васильевич, умер, когда дети были еще маленькими. Воспитанием сыновей занималась Варвара Акимовна, урожденная Тулаева. Женщина искренне верующая, она воспитывала своих детей в духе православия.

Интересно заметить, что сама она вместе со своей сестрой Верой после смерти родителей воспитывалась в доме княжны Анны Борисовны Мещерской - в том самом доме, где жили и воспитывались дети умерших Алексея Александровича и Натальи Борисовны (родной сестры А.Б.Мещерской) Яковлевых. У Ивана Алексеевича Яковлева впоследствии родится сын - Александр Иванович Герцен. Факт раннего знакомства родителей Герцена и Каткова не просто интересный исторический анекдот. Он помогает понять среду, в которой воспитывался юный Катков. А.Б. Мещерская фигурирует в "Былом и думах" под именем "княжна". Ее дом был "старинный православный дом - дом, в котором соблюдались посты, ходили к заутрени, ставили накануне крещения крест на дверях..." При всей своей ироничности Герцен пишет о княжне очень уважительно. Она сумела вырастить своих воспитанников в уважении к вере и церкви. Правда, уважение это было разным. У девочек, которых воспитывала сама княжна, - глубоким и искренним, у мальчиков, которых воспитывали учителя-французы, - поверхностным, неглубоким. Неудивительно, что и своих детей те воспитали по-разному.

Несмотря на возможное раннее знакомство и принадлежность к одному кругу, Герцен и Катков долгие годы не могли узнать друг друга как следует. Встреча их состоялась лишь после возвращения Герцена из ссылки. К этому времени" оба они сформировались как личности.

В основу мировоззрения Каткова легло православие. Вера в Бога являлась неколебимой на протяжении всей его жизни. Как следствие этого, для Каткова был характерен мистицизм. Уже после окончания университета, в 1839 г., в статье о Сарре Толстой он напишет: "Не говорите - нет чудес, - сама жизнь есть великое чудо. В потоке случайностей, говоре дня, мы не слышим божественной симфонии, в которую сливаются все бесчисленные разногласия и противоречия, и из которой обратно исходит все, что живет. Порабощенные мгновенно, мы не знаем что мы, где мы. Работники вечной воли, часто, о как часто! Не мы живем жизнью, а жизнь живет нами...".

Религиозные убеждения Каткова подверглись серьезному испытанию во время его учебы в университете. Человек своего времени, он подобно другим, испытал увлечение "наукой". Интерес к философии привел его в кружок Н.В.Станкевича, где он особенно сблизился с Бакуниным и Белинским. Особенно близки были Катков и Белинский. Катков переводил своему старшему товарищу немецких философов, а тот помогал ему понять прочитанное.

Обстановку, которая царила в среде молодых людей, неплохо передает Герцен на страницах "Былого и дум": "...Отношение к жизни, к действительности сделалось школьное, книжное... Все в самом деле непосредственное, всякое простое чувство было возводимо в отвлеченные категории и возвращалось оттуда без капли живой крови бледной алгебраической тенью... Человек, который шел гулять в Сокольники, шел для того, чтоб отдаваться чувству пантеистического своего единства с космосом и если ему попадался солдат под хмельком или баба, вступившая в разговор, - философ не просто говорил с ними, но определял субстанцию народности в ее непосредственном и случайном явлении". Члены кружка переживали увлечение Шиллером, Шеллингом, Гегелем. Особенно близким Каткову оказался мистический Шеллинг.

В начале 40-х годов Катков три семестра слушал курс "положительной философии", который Шеллинг читал в Берлинском университете. Этот курс наделал много шума. Известна оценка его молодым Энгельсом, также оказавшимся в числе слушателей: "Главное, что сделал Шеллинг здесь на кафедре, было то, что он прямо, открыто напал на философию и вырвал из под ее ног почву - разум". То, что так возмутило одного из создателей научного коммунизма, напротив, с восторгом было принято Катковым. Шеллинг попытался примирить разум и веру, науку и религию.

Основные идеи Шеллинга примитивно можно было бы сформулировать так: положительная идея свободы заложена в человеческом обществе в потенции, которая реализуется через государство в форме законов, которые подавляют личность, но удерживаю! мир в состоянии общей гармонии; освобождение же личности происходит через религию при помощи церкви. Таким образом, гражданская свобода, даваемая законами, по Шеллингу, на самом деле есть жесткая несвобода. Освобождение личности приходи! лишь через духовное освобождение. В строгих философских формулах философ Шеллинг высказал те мысли, которые с конца XVIII в. зрели в определенных кругах русской интеллигенции. Первым эту мысль публично высказал Н.Новиков, но, увлекшись масонством, он не смог избежать конфронтации с государством. Идея эта заложена н у Н.М.Карамзина в "Истории Государства Российского" и в "Записке о старой и новой России". Наибольшее влияние на современников и потомков оказали "Выбранные места из переписки с друзьями" Н.В.Гоголя, которые также несут в себе положительную идею свободы. Вопрос этот очень интересен и требует специального исследования.

Объяснял Шеллинг и борьбу внутри самой церкви. Церковь, по Шеллингу, проходит разные этапы развития. Католическая церковь, например, развивала господство, исходящее из здешнего мира, создавая некое духовное государство, что вызвало борьбу с ней. Борьба эта, в свою очередь, вылилась в реформацию. По сути, это была борьба за веру против насилия духовного государства.

Такая философская концепция отвечала на самые болезненные для Каткова вопросы: 1) занятия наукой в ней не противоречат религиозным убеждениям; 2) отрицается конфронтация с государством, так как именно благодаря ему открывается путь к свободе; 3) вера и церковь гармонично вписаны в систему как необходимые условия свободы. А объяснение борьбы внутри западной церкви еще более должно было укрепить Каткова в православии.

Из Берлина Катков вернулся убежденным сторонником "положительной философии" Шеллинга. Но, как справедливо замечает В.Кантор, было бы глубоко ошибочно признать Каткова просто эпигоном немецкой романтической философии и позднего Шеллинга. Такое признание было бы равнозначно отрицанию самостоятельного значения его в истории русской общественной мысли². Конечно, истоки консерватизма Каткова не в его юношеской страсти к романтической философии и Шеллингу. Наоборот, Шеллинг помог ему уложить в строгую систему то, что давно жило в нем. Истоки катковского консерватизма следует искать в его христианской религиозности и воспитании в традициях Карамзина. Но "положительная философия" сыграла большую роль в формировании его мировоззрения.

Из Германии Катков вернулся полным желания проповедовать новую передовую философию. После защиты диссертации в 1845 г. он приступил к чтению лекций по философии.

Современники по-разному оценили профессорскую деятельность Каткова. Б.Н.Чичерин писал: "Мне доводилось слушать курсы пошлые, глупые, пустые, но курса, в котором никто ничего не понимал, я другого не слыхал. И это было не случайное, а обычное явление. Катков читал уже второй год. Предшествовавший нам курс слушал его в течение двух полугодий, и никто из слушателей не понял ни единого слова из всего того, что читал профессор..." Такое мнение разделяли и некоторые другие слушатели, например А.В. Станкевич. Но в то же время Н.А.Любимов, Е.М.Феоктистов, П.М.Леонтьев и многие другие высоко оценивали лекции Каткова и считали их выдающимся явлением университетской жизни, отмечали повышенный интерес студентов к его лекциям. Но противоречия здесь нет. Ведь студенты ждали от Каткова совсем не того, что он стремился донести до них. "Вся эта толпа ничего не понимает из моих лекций, а ждет, не ругну ли я Бога", - сказал Катков С.М.Соловьеву, когда тот с удовлетворением отметил обилие слушателей на лекциях по философии. Действительно, протест и отрицание все больше захватывали студентов конца 40-х годов.

Московский университет 40-х годов отличался от университета 30-х. С одной стороны, кафедры занимали блестящие профессора Т.Н.Грановский, С.М.Соловьев, П.Н.Кудрявцев, М.Н.Катков и др., с другой - ограничения со стороны правительства затрудняли самостоятельный поиск студентов, рождали чувство протеста. Не имея возможности собираться открыто, они собирались тайно. Страх перед тайными обществами был особенно велик после революций 1848 г. и дела Петрашевского. О царившем в определенных кругах общества страхе перед тайными обществами вспоминает В.М.Голицын: "Многие родители загипнотизированы кошмаром тайных обществ, декабристов, петрашевцев и др.

Так я помню как однажды заботливые маменьки узнали, что их сыновья в числе семи или восьми сговорились собираться раз в неделю по вечерам для совместного чтения избранных авторов, и что ужаснее всего, в числе предметов чтения были статьи Белинского, лекции Грановского... Маменьки распорядились рассеять этот кружок, подчинив юношей более строгому надзору. Те же соображения побуждали некоторых родителей предпочесть для своих сыновей военную карьеру..., а не поступление в университеты... Вообще в то время страх умственной заразы для подрастающих поколений был равносилен тому, который ныне проявляют чадолюбивые родители к заразе дифтерита, оспы и пр.³

Катков понимал необходимость борьбы за молодежь. Терпеливо выискивал он своего слушателя в аудитории, которая не хотела слышать его, слушая очень внимательно.

Деятельность Каткова, пытавшегося распространять "положительную философию" среди студентов, была прервана императорским указом 1849 г., запрещавшим преподавание философии лицам недуховного звания. Пришлось искать иные пути донесения своих мыслей до русской публики.

В 1851 г. увидела свет книга М.Н.Каткова "Очерки древнейшего периода греческой философии". Работа вызвала неоднозначную оценку среди современников.

Вслед за Шеллингом Катков рассматривает историю мысли как единый процесс. Одна из основных идей работы заключается в том, что "первоначальная древняя мысль, как мать в своей утробе, носит идею будущих рождений, которые мало-помалу выделяются в движении веков и только в наше время вышли окончательно на свет". Первый шаг к "положительной философии" сделали милетцы, Гераклит и Демокрит. Они выбрали путь свободного просвещения. Живя со своим народом, они делали достижения своей мысли всеобщим достоянием и, таким образом, не спеша готовили весь эллинский народ к восприятию новых идей, просвещали его.

Им противопоставляется Пифагор. Он создал идеальную модель общества и попытался воплотить ее, но потерпел неудачу. Катков высоко ценит его учение и вместе с тем обращает внимание на то, что пифагорейские союзы, проходя через всю историю Греции, положительных результатов не дали нигде и никогда. Причиной этого является то, что Пифагор избрал путь создания тайной организации с целью захвата политической власти. Власть была нужна Пифагору, чтобы устроить государство на "разумных началах", но создание закрытой системы с многоступенчатой системой посвящения уничтожило положительную идею Пифагора. В идее Пифагор был ближе к свободе, чем милетцы и Гераклит, но в жизни они оказались свободнее, так как шли вместе со своим народом. "Касты оказались невозможны на эллинской почве". Страх перед тайными организациями в то время был очень силен, и Катков таким образом выразил свое отношение к тем из них, которые имели целью преобразование государства. Нужно не противопоставлять себя государству, а идти вместе с ним. Нужно не раскалывать народ, а сплачивать его.

Еще четче идеи, высказанные в "Очерках", прозвучали в ответе на критическую статью профессора Лебедева, помещенную в № 10 "Москвитянина" за 1854 г.

В "Очерках" Катков впервые печатно высказал те идеи, которые позже назовут охранительными. Не борьба за идеальное общество путем разрушения существующего государства с помощью тайных организаций, а просвещение в союзе с властью - вот перспективный путь развития общества. Предмет исследования выбран не случайно: ранние греческие философы, не разграничавшие еще науку и религию, напоминали молодежь 30-х годов, тайные пифагорейские союзы заставляли вспомнить о декабристах, петрашевцах и тех, кто считал себя их преемниками. При всей своей академичности, "Очерки" - книга о русской действительности, а не просто иллюстрация идей Шеллинга на конкретном материале. Катков, высказывая печатно свои мысли, продолжил традиции Н.М.Карамзина, последователем которого себя считал. Заметим, впрочем, что в отличие от последнего писал он достаточно тяжело и не все современники смогли увидеть позицию автора за тяжелым эзоповым языком николаевского времени. Да и читает академические работы очень небольшой круг образованных людей.

Каткову нужна была другая трибуна. В 1851 г. он впервые становится редактором "Московских ведомостей".

"Московские ведомости" начала 50-х заслуживают внимания, хотя по яркости материалов они много уступают газете начала 60-х XIX в., принесшей Каткову всемирную известность. Газета сразу выступила против московских консерваторов - профессоров Ше-вырева и Погодина, что привлекло к ней внимание молодежи. М.П.Погодин, несмотря на это, приветствовал обновление университетской газеты. "Московский летописец, - писал он, - должен отметить на своих страницах важное явление в летописи Москвы, более важное, чем у нас полагают - это новый вид "Московских ведомостей". Последние номера исключительно любопытны для образованных людей. Статьи Вернадского, Леонтьева, Буслаева, Кудрявцева, Соловьева, Спасского, Георгиевского одна за другой возбудили полной внимание, так что теперь во вторник, четверг и субботу невольно спрашиваешь, принесли ли газеты". Здесь отметим два факта: 1) возрастающий интерес к "Московским ведомостям и 2) все перечисленные Погодиным профессора станут активными сотрудниками "Русского вестника".

В газетной деятельности столкновение Каткова с николаевским режимом было не менее жестким, чем в университетский период. В 1852 г. умирает Н.В.Гоголь. Попытка Каткова опубликовать в "Московских ведомостях" письмо И.С.Тургенева о смерти писателя заканчивается вызовом к Закревскому и объявлением взыскания редакции. Нужно понимать влияние духовных поисков великого писателя на русскую интеллигенцию и лично на Каткова, чтобы почувствовать, какую бурю негодования должен был вызвать в нем этот запрет.

Работа в газете показала, что с ее помощью можно организовывать общественное мнение и активно влиять на него. В это время формируются принципы Каткова-редактора, заявленные им в период переговоров об издании своего журнала в 1853-1855 гг. Журнал был необходим, так как газета не давала возможности помещать фундаментальные статьи, которые могли бы положительно воздействовать на общество. Именно на это он делает упор в переговорах с Погодиным при попытке покупки "Москвитянина". "Цель моя - приобрести журнал в полное мое заведывание. Участвовать в чужом журнале, чьем бы то ни было, я не решусь..." Одновременно Катков вновь сходится с кружком Грановского. Он начинает формировать коллектив будущего журнала. Принципы Каткова-редактора наиболее полно высказаны им в письме к Погодину в 1854 г. и особенно в записке А.С.Норову. "Одних запретительных мер недостаточно для ограждения умов от несвойственных влияний; необходимо возбудить в умах положительную силу". Катков доказывает, что главным средством борьбы с заблуждениями ума должна быть гласность. Свою работу как редактора он видит не в том, чтобы предоставить страницы своего издания для свободного излияния авторских мыслей, но в том, чтобы организовать работу автора для проведения идей редакции. Идеи же должны быть созидательными, а не разрушительными, критика - доброжелательной.

Организовать новый журнал стало возможно только после смерти Николая I. В 1855 г. во время торжеств по поводу столетия Московского университета Катков знакомится с петербуржским профессором А.В.Никитенко. В дневнике Никитенко писал: "После долгих затруднений наконец решились дать ему позволение возобновить "Сын Отечества", как я ему советовал для облегчения дела. Только Катков почему-то не хочет называть своего журнала "Сыном Отечества", тогда как программу выхлопотал последнего". Замечание

Никитенко очень интересно. Из вышесказанного ясно, почему Катков не хотел использовать известное название, - ему был необходим свой журнал (об этом он говорил в письме М.П.Погодину). Важно и то, что, несмотря на некоторое смягчение цензуры к осени 1855 г., ему пришлось прибегать к хитрости, чтобы получить разрешение на издание: получать разрешение под чужую программу, а не под свою.

Таким образом, к моменту начала издания "Русского вестника" Катков пришел с твердыми жизненными убеждениями. В основе их лежало православие. Он, безусловно, был противником радикализма, но не принимал и существовавший в России режим, видя в нем главного виновника распространения демократических и социалистических идей среди русской молодежи. Свою задачу он видел в организации общественного мнения посредством печати, чтобы, с одной стороны, разоблачить радикалов, а с другой - оказывать влияние на правительство. Сформировались к этому времени и его принципы как организатора печатного дела.

Издание "Русского вестника" началось в 1856 г., когда поражение в Крымской войне уже определилось, Николай I умер и все ощущали необходимость перемен. "Какой-то электрический ток носился в воздухе. Все были полны надежд и ожиданий; все порывались к общественной работе, - писал Б.Н.Чичерин. - Катков... стеснялся идти вразрез с настроениями лучшей части общества, стеснялся не из угодливости, а потому, что в нем накипело слишком много горечи ввиду безобразий Николаевского режима". Первый номер "Русского вестника" показал, насколько Катков стеснялся.

Создаваемый журнал либералы считали своим. "С нетерпением ждали мы выхода первого номера "Русского вестника", - писал Б.Н.Чичерин. - ...Но, увы, какое горькое было разочарование! Более чем посредственная повесть Евгении Тур, скучнейшая статья Кудрявцева о Карле V и, наконец, статья Каткова о Пушкине, вот все существенное, что в ней заключалось. Я думал в последней по крайней мере встретить живое слово; читаю, читаю и нахожу один бесконечный туман".

Но так ли уж пуста была первая книжка "Русского вестника"?

На обложке читаем:
I. Отрывок из "Мертвых душ" ГОГОЛЯ
(выделено Катковым - Е.М.)
II. Древняя Русь С.М.Соловьева
III. Старушка Е.Тур
IV. Отрывок из воспоминаний С.Т.Аксакова
V. Карл V П.И.Кудрявцева
VI. Пушкин М.Н.Каткова
VII. Современная летопись

Перед нами программа журнала. Она читается четко, и не увидеть ее непросто: 1) продолжение линии Гоголя в литературе (то есть духовный поиск); 2) опора на традиции; 3) стремление подняться над спорами западников и славянофилов; 4) преемственность и связь с современностью. Для положительной идеи не хватает только отношения к государству. Его находим на первых страницах "Современной летописи": "С чистой и искренней любовью обращаем мы наши взоры к престолу. Все, что есть в нас силы и энтузиазма, все отдадим мы нашему царственному вождю, радостно и с полной преданностью пойдем мы в добрый путь под его знаменами, пойдем с доброй верой, что знамя вождя нашего есть истинная честь, свет и благо нашей Родины!".

Можно ли считать такую программу либеральной? Главная сложность в расплывчатости понятия "либерализм", особенно применительно к русскому общественному движению 50-х годов XIX в. Если исходить из того, что либерализм - это "идейно-политическое течение, объединяющее сторонников буржуазно-парламентского строя и буржуазных "свобод" в экономических, политических и других сферах", то программа Каткова далека от либерализма. Либералы ориентировались на реформу государства с целью получения гражданских, экономических и других свобод. Для Каткова все эти свободы приемлемы лишь до тех пор, пока они укрепляют государство, которое является главным условием истинного (духовного) освобождения. Для либералов свободы - цель, для Каткова - средство. Их союз был тактическим, временным.

Неопределенность в отношениях с либерализмом была отмечена в литературе. Б.Н.Чичерин совершенно верно заметил, что Катков "примкнул" к либеральному движению, но либералом в полной мере он не был никогда. Традиционное деление общественного движения на либералов, демократов и реакционеров не позволяет отнести Каткова ни к одной из этих групп. А.А.Корнилов, рассматривая Каткова как одного из лидеров либерального движения, замечает, что в социальной сфере он всегда был охранителем. При этом охранительство он понимает как консерватизм. В.А.Китаев совершенно справедливо отметил, что в работах А.А.Корнилова была подмечена существенная черта политических взглядов Каткова - его незатухающая вражда к социализму. Катков был сторонником реформ крестьянской, учебной, цензурной, судебной, даже учреждения представительства на основе имущественного ценза, но категорически против учений и теорий, стремящихся к изменению того социального порядка вещей, который сложился в современном мире. Такую позицию Корнилов определяет как консервативную. В то же время в работе "Общественное движение при Александре II" А.А.Корнилов писал, что Катков всегда был охранителем в социальных вопросах. Таким образом, охранительство и консерватизм в его представлении одно и то же. Такое уравнение кажется нам неправомерным. В советской историографии Каткова также относят к либералам. Несоответствие Каткова этому определению рождает противоречия. В.Н.Розенталь оценивал отношение "Русского вестника" к государству и стремление сплотиться вокруг престола как признак слабости, нерешительности и страха подвергнуться цензурным гонениям. В.А.Твардовская справедливо отметила, что позиция Каткова была принципиально направлена на укрепление самодержавного государства во все времена его деятельности как публициста. Даже децентрализацию и самоуправление он рассматривает как средство укрепления престола. Но насколько справедливо при этом определять Каткова как либерала? Сами издатели определили направление нового журнала как либерально-консервативное.

Суть либерально-консервативного направления, как его понимали издатели, была хорошо изложена М.А.Шмигельской. Она совершенно справедливо определила его основу в "сочетании преданности началам политики охранительной, с уступками требованиям общественного мнения". Исследовательница отметила, что, по мнению Каткова, "значение либеральной партии в том, что она одна могла осуществить "соединение свободы и порядка", охранить народы и правителей от реакции и от революции. В то же время автор противоречила себе, когда утверждала, что М.Н.Катков в это время "стремился играть роль главы официально допускаемой "оппозиции Его Величества", не становясь в то же время во враждебные отношения к властям". Его программа проникнута не оппозиционностью и конфронтацией, а стремлением к сотрудничеству с государством, объединению мыслящей части общества вокруг престола, то есть является, по сути, охранительной.

Катков добивался воздействия на читателя путем неоднократных повторений своих идей. Так, положительная идея, концептуально намеченная на обложке, наиболее полно и четко развивается им в статье о Пушкине, о которой столь нелестно отозвался Б.Н.Чичерин.

В этой статье Катков выстраивал ряд: Карамзин - Пушкин - Гоголь. "Русский вестник" виделся ему преемником именно этой линии в русской литературе. Эта линия ориентировала читателя на внутренний духовный поиск. Отмечая растущую в обществе потребность действовать, до всего доходить своим умом, Катков замечает, что "без этого условия ничего не может пойти впрок, но все же это только отрицательное условие". Положительная свобода предполагает развитие собственного мышления, выработку понятийного аппарата, усвоение всего светлого, выработанного человечеством.

Резко выступил Катков против дилетантизма: "...Из разных критических уголков раздаются уколы против теорий и философий... Пора теорий миновала безвозвратно. И затем сами начинают созидать свои теории, творить свою философию... Мы не хотим называть имен и готовы с полным беспристрастием отдать должное тем из наших критиков, в которых нельзя не заметить несомненных признаков дарования... Они правы, вооружаясь против отвлеченных формул; но, к сожалению, забывают только, что в этих, отвлеченных формулах никто, кроме них самих, не виноват, что предмет их собственного неудовольствия - недостаток их же собственной мысли". Нетрудно определить о ком идет речь: "Противоречия, крайности, путаница мнений и недоумение общества, непривычного к самостоятельной практической деятельности находили тогда свое выражение преимущественно в петербуржской журнальной литературе". Думается, справедливо мнение, что противостояние с Герценом начато Катковым именно в статье о Пушкине. Или, точнее, при таких взглядах уже в 1856 г. было очевидно, что его не избежать. В статье провозглашались основные принципы журнала: до всего доходить своим умом; в работах опираться на источники; внимательно изучать опыт предшествующих поколений; отдавать предпочтение созиданию, а не разрушению. Но, главное, Катков заявил себя продолжателем линии Карамзина и Гоголя, то есть ориентировал читателей на православие и служение Отечеству.

Третья книжка первого тома "Русского вестника", вышедшая в дни, когда в Париже начинался конгресс, решавший судьбу победителей и побежденных, заканчивается словами:

"Господь! Когда Твой гнев могучий,
Грозя с небес готов излиться вновь,
Не разряжай над нами грозной тучи,
Не правосудие яви нам, а любовь".

В этом стихотворении-молитве призыв к соотечественникам молиться о судьбе России, проигравшей большую войну. И в этом призыве к молитве, столь естественном для Каткова, также корень будущего конфликта.

Таким образом, Катков с самого начала общественной деятельности был склонен к охранительству. К либеральному движению он примкнул из тактических соображений. При этом он не скрывал своего консерватизма. Православие и верность традициям Н.М.Карамзина легли в основу мировоззрения будущего лидера русской публицистики.

__________