Когда окончательно состоялось освобождение Руси, или точнее уже Московского царства, от ордынского владычества, то на базе предыдущего опыта, предыдущей духовности, предыдущей политической культуры сформировался знаменитый тезис о Москве как о Третьем Риме. Причем он шел, заметим, из недр церкви. И преследовал сугубо церковную цель. А она была первоначально проста: если Москва - Третий Рим, то, значит, она в первую очередь является религиозным центром. И когда инок Филофей настаивал на этом своем тезисе, то естественно заботился об интересах церкви. Но обратите внимание, на практике это оказалась формула о претензии не церкви, а о претензии Московского царства. Москва воспринималась не только как символ, но и как синоним русскости. Московский - это было то же, что и русский.

Тезис о Москве как о Третьем Риме означал, что материальным носителем этой церковной идеи выступает Московское государство. Насколько причудливо выглядит политическая культура и тех, кто привносил эту идею, и тех, кто ее принимал. Ведь смысл идеи: Первый Рим - Рим, Второй Рим - Византия. Но и Западная римская империя и Восточная римская империя якобы изменили христианству, и поэтому Третьим Римом - может быть только Москва. Более того, Филофей утверждал: "И четвертому не бывать!".

Возникает вопрос: на каком основании Русь (Московское царство) могла претендовать на всемирную миссионерскую роль.

Объяснение можно найти не только в претензиях Московского царства, но и в истории христианства. В XIII в. завершился раскол на восточную и западную христианские церкви. Известно, как обменивались Папа и Патриарх любезностями. Иннокентий проклял Патриарха. Тот в ответ сделал то же, сопроводив анафему еще и очень выразительными ругательствами. Какое это имеет отношение к России? Самое прямое! Россия была отделена ордынским игом от этого процесса. Она в нем не участвовала. Более того, русская церковь именно из-за ордынского ига оказалась, с одной стороны, самой консервативной, а с другой стороны, самой устойчивой христианской церковью. Это не ее заслуга - так сложилось исторически. Никто, вообще говоря, не может исключать и такого варианта исторического развития, при котором католичество могло серьезно повлиять на Русь.

Литовцы с точки зрения этнической очень близки к славянам. Поляки - славяне. Но и те, и другие приняли католичество, а Литовское княжество в XIV в. было одним из крупнейших княжеств (оно не попало под Орду) и свои просторы раздвинуло до границ современной Московской области. Частью Литовского княжества были Смоленск и Брянск. Это самые ближайшие западные области от Москвы. В этой ситуации исключать абстрактную возможность окатоличивания Московского царства тоже нельзя. Но исторический процесс был иным - Русь из-за ордынского ига была отделена от влияния папской христианской церкви. Она не участвовала в споре и могла утверждать - причем не беспочвенно, - что она лучше всех сохранила исконные христианские заповеди.

На самом деле русское православие оказалось причудливым явлением (нас интересует не религиозная сторона, а только то, что в ней связано с политической культурой). Даже вносимые им в религиозный догмат свои новшества были по преимуществу направлены на решение национально-государственных проблем.

Например, среди христианских конфессий только русское православие широко отмечает Троицу. Для православного она символ единства, которое на Руси воспринималось как единство национальное, государственное. Именно Русская Православная Церковь лучше всех "орбис христианус" сохранила принципы общинной организации, которые оказались одновременно и принципами хозяйственной организации. И опять-таки дело не в том, что она более святая или справедливая. Просто условия ордынского нашествия, потребность самосохранения населения способствовали закреплению практики общинного хозяйствования. Но это стало генетической памятью народа, сохраняющейся до сих пор.

Государственническая ориентация православия ярко проявлялась и после освобождения от Орды. Идея Москвы как Третьего Рима господствовала в религиозной и политической культуре до тех пор, пока политической целью Московского государства было миссионерское стремление распространить христианское мировидение. Но государство-то развивается по своим законам, и поэтому русское государство, как и любое другое, решая так называемые миссионерские задачи, на самом деле занималось расширением своих просторов, укреплением своей мощи: при этом миссионерская идея была всего-навсего слабым идеологическим обеспечением этого процесса. Когда Иван Грозный брал Казань или Астрахань, было ли его единственной целью стремление обратить в христианство новых подданных? Нет. Он действительно обеспечивал возможность христианским проповедникам первыми нести свою веру на новые территории, но цель-то у него была сугубо светская.

Так началось превращение русского православия из религии, претендующей на мировое значение, в национальную религию. Это был процесс всеохватного культурно-исторического значения. Поскольку религия в позднее средневековье по-прежнему выступала основой мировоззрения, то не было ни одной сферы, где не проявил бы себя этот процесс.

Естественно, не могла быть исключением и политическая культура, в рамках которой русское православие стало играть качественно новую роль. Национальная религия стала обслуживать государственные задачи Московского царства, Московского государства, а потом русского государства.

Этот процесс завершился и был формально закреплен при Петре I, который превратил Русскую Православную Церковь в государственное чиновничье учреждение, передав управление церковью одной из 12 коллегий. Он даже использовал названия религиозных структур для совершенно других целей. Скажем, в церковной структуре Синод - это собрание высших иерархов. Что делает Петр I? Он называет Синодом прокуратуру, не оставляя никакой самостоятельности у фактического Синода, точнее его просто-напросто распускают, заменяя государственной коллегией.

Правда, было бы ошибкой считать Петра I пионером таких преобразований. Еще в 1571 г. английский парламент подтвердил 39 протестантских догм, по которым главой англиканской церкви становился король, а сама она превращалась в составную часть государственного аппарата феодально-абсолютистской монархии.

Таким образом, начиная с конца XVII в., политическая культура России резко меняется. Смысл этого изменения - секуляризация. Если прежде политическая культура включала в себя духовную (церковную) компоненту для освящения политики, то с петровских времен религиозная компонента для этой цели уже не требуется. Она по сути даже исключается. Идеологическая составляющая политической жизни и политической культуры становится светской.

Начинается процесс использования европейских политических институтов для решения российских государственных проблем. При этом новая политическая культура обществом рубежа XVII-XVIII вв. воспринимается тяжело. Вспомните Хованщину, стрельцов и т.д. Это было не что иное, как проявление сопротивления не просто отдельных групп, вельмож, отдельных бояр.

Это политическая культура не принимала первоначально западноевропейские новшества. Более того, в течение ряда десятилетий в русской политической культуре были две ветви: петербургская (западническая) и московская (традиционная). В формировании секуляризированной политической культуры России, в частности, принято особо выделять роль Петра I. Более того, вокруг роли Петра I в становлении и развитии отечественной политической культуры и при его жизни, и до сих пор идут острейшие дискуссии. Одни считают, что Петр I прервал складывавшиеся традиции отечественной политической культуры, осуществив насильственную европеизацию всей жизни и политической прежде всего. Другие утверждают: ничего подобного! Петр I осуществил якобы естественный, необходимый шаг, и никакого насилия над отечественной политической культурой им совершено не было.

Очень важно иметь в виду, что в последние годы эта проблема из сугубо исторической превратилась в исключительно актуальную. В этой дискуссии принимают активное, заинтересованное участие в последние годы и западные исследователи России, в том числе русского происхождения.

Так, в Кембриджском университете вышла книга серьезного исследователя России Г.Флоровского. В этой солидной (526 с.) монографии автор утверждает, что Петр I создал полицейское государство. Этот тезис он пытается подтвердить следующим образом. "...Полицейское государство есть не только и даже не столько внешняя, сколько внутренняя реальность. Не столько строй, сколько стиль жизни. Не только политическая теория, но и религиозная установка". Полицеизм, по мнению Флоровского, "есть замысел построить и регулярно сочинять всю жизнь народа и страны, всю жизнь каждого отдельного обывателя ради его собственной и ради общей пользы или общего блага. Полицейский пафос есть пафос учредительный и попечительный".

Правда, когда возникает вопрос, как доказать, что Петр I сформировал в России полицейское государство, то Флоровский реально приводит только один аргумент: "... в своем попечительном вдохновении полицейское государство неизбежно оборачивается против церкви".

С одной стороны, совершенно ясно, что определять тип государства только по признаку отношения к религиозным институтам однобоко. Но, с другой стороны, не стоит считать, что исследователь здесь взял какой-то вторичный, совсем уж не существенный момент. Почему? А потому, что церковь в средние века по своему влиянию на общество не уступала светской власти и стремилась стать законодателем моды и в самой государственности, и в политической культуре.

Г.Флоровскому как бы возражает прежде всего Н.Бердяев. Представлять эту фигуру нет необходимости: это один из видных русских философов конца XIX - начала XX вв., мыслитель, который пытался соединить философию с теологией. Н.Бердяев встретил Октябрьскую революцию негативно, но потом участвовал в разработке программных документов эмигрантской русской интеллигенции, где фактически выступил в поддержку советской власти. Вот что писал Бердяев: "...Православие оказалось русской верой. В духовных стихах "Русь Вселенская", русский царь - царь над царями. Иерусалим - та же Русь. Русь там, где истинна вера". Русское религиозное призвание представлялось русскому обществу как исключительное. Оно связывается с силой и величием русского государства. С исключительным значением русского царя. Империалистический соблазн входит в мещанское сознание. Духовный провал идеи Москвы как Третьего Рима был именно в том, что Третий Рим представляется проявлением царского могущества, мощи государства, складывается в виде Московского царства. Идеология Москвы, или Третьего Рима, способствовала укреплению могущества московского государства, царского самодержавия, а не процветания церкви, не возрастания религиозной духовной жизни. С этой точки зрения предложенная Флоровским альтернатива (не забудем, что Бердяев - это религиозный философ) выглядит уже мало убедительной.

И, наконец, хотелось бы обратить внимание на оценку Петра I знаменитым отечественным историком С.М.Соловьевым, который утверждал:

"Петр сам был истинный русский человек, сохранивший крепкую связь со своим народом. Его любовь к России не была любовь к какой-то отвлеченной России. Он жил со своим народом одной жизнью и вне этой жизни существовать не мог. Без этого он не мог так глубоко и горячо верить в свой народ, в его величие, только по этой вере он мог поручить русским людям то, в чем они, по холодным соображениям ума, не могли иметь успеха по своей неопытности и непригодности.

И свели они свои счеты - великий народ и великий вождь народа. За горячую любовь, за глубокую непокоренную веру в свой народ, народ этот заплатил вождю успехом, превосходящим все ожидания. Силой и славой небывалыми.

Те неопытные русские люди, которым Петр поручал начальство над своими неопытными войсками, оказались полководцами, каких не могла дать ему образованная Европа.

Те неподготовленные российские дипломаты, не знавшие ни прошедшего, ни настоящего держав, куда были посланы представителями России, очень скоро стали вровень с самыми искусными министрами европейскими.

Таким образом, уясняется для нас историческое значение этого образа, в котором Петр является в первый раз перед нами, и каком видим его в продолжение всей жизни: в работе пребывающий Царь-работник, царь с мозолистыми руками".

Интересно, как же петровские реформы повлияли на политическую культуру, которая сложилась в пору экономического, политического и социокультурного преодоления средневековья? Что касается отношения Петра к Западу, то широко известно знаменитое его высказывание - по-петровски грубоватое, но достаточно выразительное: "Нам нужна Европа на несколько десятков лет. А потом мы повернемся к ней задом".

Совершенно ясно, что Петр I критически отнесся к той традиционной политической культуре, которую он застал. Для этого были и объективные, и субъективные факторы. Но Петр I прежде всего окончательно решил вопрос соотношения государственного и клерикального в отечественной политической культуре. Решил его решительно в пользу государства. Для этого потребовалось изменять такие элементы политической культуры, как представление об оптимальной для этой эпохи политической структуре общества. Для этого Петру I пришлось идти на то, чтобы изменить социальный статус боярства, заменить его на первых ролях дворянством и тем самым оторвать еще больше государство от клерикальных институтов. Петр I осуществил секуляризацию отечественной политической культуры. Впрочем, не стоит думать, что он эти шаги предпринимал первым в отечественной истории. Еще Дмитрий Донской назначал митрополитов. Еще Алексей Михайлович - отец Петра I - издавал, по сути, указующие директивы иерархам православной церкви...

Было бы неверно считать, что этатизм присущ только отечественной политической культуре. Откровенно этатистской является, например, китайская политическая культура. В ней поклонение императору со сложными и пышными, до мельчайших подробностей разработанными церемониалами понималось как поклонение китайской государственности. Этатистская традиция живет и в современной китайской культуре.

В начале 1997 г. мне довелось быть в составе официальной делегации в КНР. Среди тех, кто нас принимал, был член Постоянного комитета Политбюро, секретарь ЦК КПК Ху Цзинтао, пятое лицо в китайской официальной иерархии, возглавляющее непосредственно организационно-партийную работу в Компартии Китая. Китайский политик упорно подчеркивал, что в любых политических вопросах, в том числе в межпартийных отношениях, приоритетными для правящей партии являются интересы китайского государства.

Подобный этатизм - рассмотрение через призму государственных интересов, воспринимаемых как важнейшая культурная ценность, при решении всех политических, хозяйственных и культурных вопросов - проявлялся во встречах на всех уровнях, будь то встречи в китайской деревне, на волостном предприятии (это особый тип экономической структуры, основанный на коллективной собственности в промышленности и не имеющий аналогов в других странах), в научно-исследовательском Центре при Госсовете (правительстве) КНР или новом экономическом районе в Шанхае.

Этатизм ярко проявляется в японской, корейской и ряде других национальных политических культур. Тем более без него невозможно понять все важнейшие социокультурные и политические процессы в современной России. Один из митрополитов писал, обращаясь к царю: "Вас, царей, Господь Бог себя место избрал на земле и на свой престол вознес". Иначе говоря, политическая культура на Руси складывалась таким образом, что ее ведущим элементом становилось государство. Петр I завершил этот процесс, организационно его оформил, проявив при этом беспощадность до такой степени, что лишил РПЦ всякой организационной независимости от государства.

Политическая культура, в которой сердцевиной политической жизни рассматривается государство, называется этатистской.

Типом политической культуры, которую можно рассматривать как альтернативу этатизму, является политическая культура, которую профессор Э.Баталов определил как "рыночную". Она характерна прежде всего для большинства стран Западной Европы. Попытаемся выяснить генезис и этого типа политической культуры.

Однако сразу же уточним ее название. Дело в том, что рынок имеет место на всех этапах исторического развития, где существует разделение труда и экономическая обособленность производителей.

Поэтому альтернативой этатистскому типу политической культуры фактически может выступать не рыночная, а либерально-рыночная политическая культура.

Нетрудно прежде всего заметить, что либерально-рыночная, как и этатистская культура является следствием вполне конкретных исторических условий. Как и у восточных славян, в Западной Европе конкурирующими центрами кристаллизации политической культуры (и само собой, политической жизни) выступали церковь и государственные (королевские) институты.

Общезападноевропейская государственность появилась примерно в то же время, что и общая государственность восточных славян. В IX в. при Карле Великом сложилось мощное государство, раскинувшееся от Средиземного до Северного моря. В течение нескольких десятилетий на этих просторах активно функционировала политическая структура, повлиявшая на основы политической культуры народов западной части континента. Приоритет в этой складывавшейся культуре тоже, как и у восточных славян, принадлежал государству.

Общим с восточными славянами являлся и следующий этап исторического развития Западной Европы - распад единого государства на мелкие феодальные княжества. При этом каждый сеньор считал себя суверенным и рассматривал как самостоятельную политическую единицу (фактически суверенитет западноевропейских феодалов был ограниченным).

В этой ситуации - а она в Западной Европе была куда более продолжительной, чем у восточных славян, которые с конца 30-х годов XIII в. попали под ордынское иго, - складывается ряд особенностей, повлиявших на политическую культуру.

Во-первых, формируется сложная многоступенчатая система вассальных зависимостей. Мелкие сеньоры находились в вассальной зависимости у более крупных сеньоров, каждый из которых, будучи сувереном по отношению к крестьянам и мелким феодалам, сам являлся вассалом у более влиятельных сеньоров или непосредственно у короля. Впрочем, вассальные зависимости существовали даже между королями.

Однако система вассальных зависимостей была весьма слабой, в повседневности носила скорее символический характер. Действенной она становилась, очевидно, только тогда, когда появлялась реальная военная угроза общим интересам. Что касается ее экономической базы, то о ней можно говорить достаточно условно - скажем, совместное содержание вооруженных структур.

Складывается своеобразное положение: средневековая западноевропейская государственность иллюзорна. Она настолько немощна, что в спокойные времена "спит", но в то же время, она, благодаря системе вассальных связей, постоянно присутствует в общественном сознании. Ясно, что в таком положении государство не может быть конкурентом церкви в борьбе за доминирующий статус в общественной жизни.

Во-вторых, позиции церкви были более надежны и активны. Но в Западной Европе она играла иную роль, чем у восточных славян. Русская православная церковь вынуждена была выступать идейным знаменем борьбы за национальную независимость от ордынского ига. Не забудем, что в средние века борьба за независимость в условиях феодальной раздробленности протекала обычно под религиозными знамениями. В таких условиях религия становилась главным духовным цементирующим материалом.

В Западной же Европе церковь тоже выступала в те века организатором, но военных походов, вошедших в историю под названием крестовых. Их она, естественно, тоже подавала как борьбу за чистоту веры. Вспомним, что официальной целью большинства из крестовых походов объявлялось освобождение гроба Господня от неверных. Это предполагало, что каждый такой поход должен был нацеливаться на Иерусалим. Что было на самом деле? Из всех крестовых походов в Иерусалиме закончился лишь один. Зато другие походы фантастически далеко отклонялись от местонахождения гроба Господня. Так, один из них закончился разрушением Константинополя, столицы Византии и, одновременно, центра восточной ветви христианства. Маршруты других крестовых походов, с точки зрения веры, были еще причудливее.

Среди многообразных последствий такой ориентации западной ветви христианства отметим лишь то, что связано с темой нашего анализа: занятая заботой об увеличении своих богатств, папская церковь не могла сохранить положение лидера в формировании западноевропейской политической культуры. В глазах европейцев она выглядела ничуть не привлекательнее "спящей" государственности и связанного с нею этатизма в культуре.

Однако культурно-политический вакуум невозможен. Поэтому появляется еще один центр кристаллизации в западноевропейской политической культуре. Он был неслучаен, ибо порождался экономическими интересами. Не забудем, что хотя государство обычно дремало, королевские дома (как, кстати, и церковь) постоянно нуждались в средствах и не забывали о такой сугубо государственной функции, как сбор налогов. Этому способствовало начавшееся в XII в. развитие городов и рост городского населения. Они расширяли базу налогообложения, которая прежде могла включать лишь подвластное население. В меняющихся условиях средневековое западноевропейское государство становится инициатором формирования гражданского общества.

Собиранию населения в гражданское общество содействовало появление первых парламентов, созыв которых во имя налогов инициировало государство. Вот факты.

В 1265 г. появляется первый в истории парламент (это слово на русский язык переводится как "говорильня"). Английский король созвал его ради обсуждения единственного вопроса - о налогах. Это было собрание представителей наиболее влиятельных социальных групп общества. При этом отдельно заседали представители церкви, феодалов и городов. Приняв по отдельности свое решение, палаты собирались вместе для согласования позиций.

Ясно, что в меньшинстве всегда оставались горожане (их палате противостояли единым фронтом две другие), и, следовательно, на них падало основное бремя налогов. В борьбе за свои экономические интересы городское население постепенно становилось гражданским обществом. Что касается парламента, то как только система сбора налогов стабилизировалась, его роль в жизни английского общества сократилась. Тем не менее, после установления устойчивого финансирования государства за счет городов на рубеже XV и XVI вв. король Генрих VII получил возможность распустить все вооруженные образования феодалов. Так в политической жизни Англии гражданское общество и государство остались один на один.

Характеризуя гражданское общество, К.Маркс в "Капитале" отмечал: "Лица существуют здесь одно для другого как представители товаров, то есть как товаровладельцы... Характерные экономические маски лиц - это только олицетворение экономических отношений, в качестве носителей которых эти лица противостоят друг другу".

В результате особенностей исторического развития одновременно - и взаимосвязано - завершились процесс формирования централизованного государства, с одной стороны, и с другой - становление гражданского общества, вся экономическая зависимость которого от государства была сведена только к налогам. И это не случайно. "Государство в целом, - подчеркивал Ф.Энгельс, - является лишь выражением, в концентрированной форме, экономических потребностей класса"1 . Такое соотношение между государством и гражданским обществом привело не только к изменению роли церкви, но и самой религии. На базе папского христианства становится неизбежной Реформация, существенная перестройка не только церковных институтов, но и некоторых религиозных положений.

Появляется англиканская церковь, которая в определенной мере стала отрицанием католичества. Она, в частности, отвергает экономические претензии католической церкви на верховенство в обществе. Таким образом, в Англии сложился своеобразный треугольник центров, в котором ни государство не смогло подчинить себе церковь, ни церковь не сумела верховодить в отношении государства, а ведущую роль перехватило гражданское общество, обеспечившее себе значительную независимость как от церкви, так и от государства.

Аналогичный процесс происходил во Франции. Там в 1332 г. были собраны Генеральные штаты. Они тоже состояли из сословных палат и решали те же вопросы, что и английский парламент. Правда, в отличие от него, Генеральным штатам не повезло: в конце XV в. Людовик XI просто-напросто перестал их собирать, правда, не отменив их и не разогнав, как это случилось в отечественной истории конца XX в. Вновь Генеральные штаты собрались лишь в конце XVII в., накануне Великой Французской революции.

Во Франции гражданское общество формировалось тоже в экономической независимости от королевской власти. Что касается Генеральных штатов, то они стали выполнять роль основного политического института гражданского общества.

Важно отметить, что и во Франции в пору, когда гражданское общество в основном завершило свое становление, тоже произошла религиозная реформация, резко ослабившая значение не только католичества, но и церковных институтов. Впрочем, обо всем этом известно не только из учебников истории, но и из... романов Дюма.

Итак, специфический западноевропейский расклад политических сил привел к особой политической культуре. Она стала доминирующей в XV-XVII вв., в пору заката феодального строя и энергичной замены его капиталистическим. В новой политической культуре оформились интересы и представления того самого гражданского общества, сердцевину которого составляла буржуазия. Главным вопросом этой политической культуры стал вопрос отношения к феодальному абсолютистскому государству.

Неприятие этатизма в западноевропейской политической культуре потребовало выработки в рамках новой политической культуры качественно новых представлений о системе государственного правления.

Здесь огромная роль принадлежит французскому мыслителю Шарлю Луи Монтескье (1689-1755 гг.). Именно он развил и обосновал концепцию разделения властей, впервые выдвинутую английским философом-материалистом, создателем идейно-политической доктрины либерализма Джоном Локком (1632-1704 гг.). Исходя из "естественного права", французский просветитель настаивал на том, что государственная власть должна складываться из трех самостоятельных и независимых друг от друга властей: законодательной (парламент), исполнительной (правительство) и судебной.

Законодательная власть устанавливает нормы общественного, прежде всего политического, поведения, исходя из политических интересов, традиций, политической культуры данного общества. Исполнительная власть на основе этих норм, или законов, осуществляет практическое управление государственными делами. Поскольку могут возникать противоречия, с одной стороны, между этими двумя властями, с другой, между властью (прежде всего, исполнительной) и гражданским обществом, плюс к этому противоречия внутри гражданского общества по поводу установленных законов и их исполнения, то требуется третья власть - судебная.

Эта концепция, выражавшая интересы буржуазии, была взята ею на вооружение и стала одной из идейных основ Великой Французской революции. Сразу оговоримся: в чистом виде эта концепция нигде никогда не реализовывалась. Хотя бы потому, что на каждом этапе в каждой стране, исходя из всей совокупности особенностей, обязательно на практике существовал приоритет либо исполнительной, либо законодательной власти. Но поскольку идея "разделения властей" нашла (и продолжает находить) себе сторонников, то попытаемся выяснить ее природу.

Ясно, что при феодальных отношениях никакого разделения властей быть не могло: сеньоры всех уровней, вплоть до короля, потому и почитали себя суверенами, что обладали полнотой власти. И не только политической, но и экономической, ибо крестьяне находились в полной экономической и частично личной зависимости от феодалов. Значит, концепция разделения властей является одновременно и антифеодальной, и постфеодальной.

В капиталистическом обществе концепция "разделения властей" представляет собой специфическое выражение буржуазного равенства и неравенства.

Необходимо иметь в виду, что в буржуазном обществе личной зависимости человека от человека нет, и все члены общества равны. Но не во всех отношениях, а только в одном: они равны, потому что все являются товаровладельцами. В этом равном качестве они все имеют право на формирование норм этого общества. Поэтому все граждане-товаровладельцы участвуют в формировании законодательной (представительной) власти.

Однако в качестве товаровладельцев члены общества неравны. У одних (меньшинства) в частной собственности могут быть крупнейшие средства производства, а у других (большинства) в собственности имеются лишь их рабочие руки или интеллект. Естественно, что они не могут в равной степени участвовать в реальном процессе управления. Преимущественным доступом к политическому управлению, в котором внеэкономическими средствами защищаются прежде всего экономические интересы, имеют те, кто владеет частной собственностью на основные средства производства.

Значит, в политической системе такого общества должна быть, наряду с законодательной, еще такая власть, которая бы точно отражала реальное неравенство и надежно обеспечивала бы интересы тех, кто занимает командные высоты в экономике. Вот такой властью и является исполнительная власть. Она формируется реально не всеми товаровладельцами, а только ассоциацией крупных собственников.

Наконец, государство всегда заинтересовано в том, чтобы практически любые возникающие в обществе противоречия разрешать относительно мирными средствами, без острых конфликтов и катаклизмов. В государстве в рамках исполнительной власти создается система принуждения. Но она должна работать "по правилам". Правила эти устанавливает законодатель. Но устанавливать степень соответствия поведения граждан государственными законам призвана судебная власть.

На разных этапах буржуазного общества далеко не все члены общества были товаровладельцами. Так, до XX в. экономическим дискриминациям в разных странах подвергались то женщины, то негры, то еще какие-то социальные группы населения. И пока какая-то категория не получала все права товаровладельцев, она, как правило, не получала и гражданских прав участия в выборах законодательной власти. Даже в середине XX в. шла острая борьба за предоставление избирательных прав женщинам в Швейцарии, за избирательные права негров в США.

Система разделения властей - это не некий абстрактный идеал политической культуры для всех времен и народов, а наиболее оптимальный вариант политической организации буржуазного общества. Поэтому было бы наивно и ненаучно с точки зрения идей Монтескье оценивать античность или Древний Египет, средневековье или советскую систему. За пределами буржуазного строя концепция "разделения властей" не работает, не может работать.

Продолжение. Начало см.: «Обозреватель - Observer», № 6, 2000.