Конфликты в пост-СССР
и национальная политика России
 
 

Как ни прискорбно говорить об этом, но мы, к сожалению, находимся на той стадии реформирования общества, когда с устоявшимися представлениями в области межнациональных отношений уже благополучно расстались, а новых еще не обрели.

Мы уже познали и даже отчасти признали притягательную силу демократических ценностей. Но одновременно столкнулись с явлением, от которого давно уже отвыкли — столкнулись с деятельностью оппозиции, которая при определенных условиях принимает неадекватные, а то и извращенные формы. Я имею в виду конфликтное поведение той или иной оппозиционной группы, группки, а то и отдельного человека. Такое поведение проявляется через решения, основанные на ценности интеграции группы с собственной культурной системой, позволяющей оценить испытываемую ею дискриминацию и на этой основе выработать тип собственного реального поведения.

Излишне говорить, что любое оппозиционное конфликтное поведение политического характера, во-первых, нацелено на изменение существующей политической системы и, во-вторых, выражается в конкретных действиях, включая политическое насилие.

Не будем характеризовать все типы конфликтного поведения, а коснемся лишь тех, которые американский политолог Д.Сандерс называет, насильственными вызовами государству и включающими в себя политические покушения, акты партизанской войны и политического терроризма, убийства, вызванные политическим насилием, беспорядки и попытки государственных переворотов (мировые вызовы: антиправительственные выступления оппозиционных лидеров, оппозиционные акции в законодательных органах, демонстрации протеста, забастовки и др.).

Проблема политического экстремизма актуализировалась в России в связи с деятельностью оппозиции, отличающей себя от правительства на основе этничности. Это касается организации типа нашумевшего за последние годы одиозного русского национального единства и др., нацеленных на «возрождение национальной государственности», а следовательно, на победу в режимном конфликте с государством.
Режимные требования становятся в последние годы приоритетными и в этнических нерусских образованиях, определяя направленность оппозиционных событий. Если взять Северный Кавказ, то там, как показывает статистика, оппозиционные события, связанные с насилием или внутренними волнениями составляют, %;

Адыгея — 60
Карачаево-Черкессия — 55
Кабардино-Балкария —75
Ингушетия — 65
Северная Осетия — 80
Дагестан —55

Переход от планово-регулируемой экономики к рыночной, где бы он ни происходил, всегда сопровождается социальными катаклизмами. А в таком многонациональном государстве, как бывший Союз, социальное и экономическое неравенство, возросшая конкуренция на рынке труда, земли, жилья и др. зачастую перерастают в этнические конфликты. Именно такова природа многочисленных этнополитических конфликтов-бунтов: «ферганские события» (1988 г.), «душанбинские» (1990 г.), «ошские» (1991 г.) и др. Чаще всего этническая общность, подвергшаяся нападению, выступала в этих конфликтах в роли «козла отпущения», а истинные причины были связаны с социально-экономическими неурядицами (например, с острейшей нехваткой жилья в Душанбе или земли в Фергане, Оше и т.д.). Здесь мы имеем дело с так называемой стихийной оппозиецей государству, скоррелированной в традиционалистское конфликтогенное этническое русло.

С уверенностью можно утверждать, что, хотя элита всех этнических групп, например, Северного Кавказа с разной степенью активности уже участвует в процессе модернизации, традиционный уклад жизни сохраняется сегодня не только у значительной части нерусских народов, но и, практически, у массы всего сельского и значительной части городского русского населения Северного Кавказа — это не менее 80% населения региона по сравнению с, примерно, 60% по всей стране.

Разумеется, такой дисбаланс в пользу сторонников «социальной справедливости» в российском обществе в целом и на Северном Кавказе, в частности, можно объяснить экономической деградацией последних лет. Но он является и подтверждением того, что Россия, все-таки, до сих пор не имеет законченного опыта перехода от традиционной к современной цивилизации — той великой революции, в ходе которой между традиционными этногенными общинами возникает общая культура, объединяющая их в единую нацию.

Уже с 60-х годов нынешнего столетия в науке утверждается, что ограниченный объем ресурсов, предназначенных для удовлетворения потребностей членов общества, неизбежно ведет к конкуренции, а с нею — к фундаментальному неравновесию макросоциальных структур, которое проявляется в явлении структурной напряженности — в проблемах статуса или власти между группами, безработицы, бедности, в проблемах перераспределения доходов.

Структурно напряженным становится то общество, члены которого утрачивают относительно равные возможности для удовлетворения своих потребностей по сравнению с другими членами этого же общества: испытывая «лишения», они оценивают подобную ситуацию как дискриминацию.

Однако теория дискриминации, объясняя причины оппозиционности поведения этнических групп, сама по себе не дает достаточно убедительного представления об условиях трансформации этнополитической оппозиции в дестабилизирующее государство политическое насилие, в том числе в крайних формах революций, терроризма и гражданских войн.

Нужно согласться с тем, что прежде всего политический режим государства создает определенную политическую среду — предоставляет оппозиционным группам политические возможности, увеличивающие или, наоборот, снижающие вероятность их политического насилия по отношению к государству.

Относительно высокого уровня политического развития на постсоветском пространстве достигли лишь государства Балтии и, с некоторыми оговорками, Армения, которые вошли в политическую стадию модернизации, базируемую, по общепринятой классификации, на режиме неустойчивой демократии, хотя и при этом режиме:

• при проведении выборов случаются злоупотребления и подтасовки;
• действия политических партий, армии, службы безопасности и милиции создают возможности для ограничения прав и свобод граждан;
• не исключается возможность военного или иного переворота.

В Армении на процесс становления посткоммунистической демократии положительное влияние оказала зарубежная армянская диаспора (главным образом, европейская и североамериканская).

Существующие еще с прошлого века традиционные для армянского общества партии социалистической («Дашнакцутюн») и либерально-демократической ориентации сохранили в диаспоре свои финансовые и идеологические центры, и в 80-е годы эти партии восстановили свои структуры в Армении, составив вместе с новообразованным на базе Карабахского движения Армянским общенациональным движением (АОД) костяк посткоммунистического политического спектра Армении. «Восстановленные» партии, находясь в оппозиции к правящему АОД, вели весьма жесткую борьбу против курса президента Л.Тер-Петросяна.

Однако борьба эта в целом не выходила за рамки обычной для демократических обществ внутрипарламентской конфронтации.

В других же постсоветских государствах уровень демократичности значительно ниже.

В Узбекистане и Туркменистане с особой наглядностью проявились все признаки тоталитарных режимов, при которых:

• граждане обладают лишь теми правами, которыми их наделили власти;
• конституция, если она существует, может в любое время подвергаться изменениям по усмотрению властей;
• выборы, если они проводятся, носят показной характер;
• применяются грубо-силовые методы управления.

Тем не менее время показало, что подобные режимы не в состоянии обеспечить достойного уровня жизни своих граждан. Обострение экономического кризиса в Узбекистане и экономические проблемы в Туркмении заставили эти государства отбросить некоторые декларированные ими принципы.
Не потому ли они все в большей степени интегрируются в СНГ?

В условиях гражданских войн в Азербайджане, Грузии,  Таджикистане и Молдавии, а также социальной напряженности в Белоруссии, Киргизии и Казахстане, оформились ограниченно авторитарные режимы, при которых:

• власти опираются на принуждение, хотя иногда склонны идти на компромисс с обществом;
• за исключением вопросов политики, человек в значительной степени независим от властей;
• существует свобода печати, но она ограничена в случае критических выступлений против режима;
• действауют выборные представительные органы, но с ограниченными полномочиями и зависимостью от исполнительной власти.

Иной тип политического режима сложился в России  и на Украине — здесь установлен соответствующий идеологической фазе модернизации режим частичной демократии, при котором:

• действуют выборные представительные органы, независимые от исполнительной власти, но с ограниченными полномочиями;
• власти в своей деятельности в равной мере ориентированы как на принуждение, так и на компромисс с обществом.

Причины насилия и нестабильности надо искать в разрыве между замедленным развитием политических институтов и ускоренными процессами изменений, фактически происходящими в экономике и социальной жизни этих стран.

В России в самом конце 1993 г. был избран двухпалатный парламент, который по замыслу авторов новой российской Конституции должен был отражать и новую расстановку политических сил, появившихся уже после распада СССР. Однако результаты выборов показали, что и в России еще не сложились партии с ясно различимыми программами, а в массовом сознании не сформировались дифференцированные политические интересы. Поэтому один и тот же электорат мог голосовать одновременно за политических субъектов с противоположными политическими доктринами: за критикующего власти Жириновского — по партийному списку, за партию власти «Выбор России» — по мажоритарным округам; за региональных сепаратистских лидеров — в Совет Федерации, а за противостоящую сепаратизму Конституцию РФ — на референдуме.

Частичная демократия неизбежно порождает авторитарные тенденции, выражающиеся:

• в усилении государственного контроля над всеми институтами гражданского общества (включая прессу, суды и частное предпринимательство);
• в большем или меньшем стремлении подавить автономистские и федералистские настроения региональных и этнических меньшинств;
• в концентрации полномочий в руках исполнительной власти в ущерб функциям парламента.

В рамках соответствующего этому периоду развития режиму «частичной демократии» государство дестабилизируется не только за счет более благоприятной политической среды, создаваемой этим режимом для политического насилия, исходящего от общества, но и политических структурных и принудительных возможностей, предоставляемых для насилия со стороны, в первом случае — соперничающих фракций внутри государства, а во втором — самого государства в отношении политической оппозиции.

Отсюда возникновение внутрисистемного (элитного) конфликта как между ветвями, так и уровнями властей, который, проявляясь через определенные параметры независимости исполнительной власти и централизации, может быть ограничен лишь в результате согласия на перераспределение власти и собственности между государством и обществом, между «центром» и регионами на основе определенного баланса интересов правящих элит и массы населения.

Это объясняется тем, что недостаточная структурированность российского общества, проявляемая в сохранении в нем значительных сфер влияния родовой и традиционной социокультуры, вводит в необходимый для модернизации процесс индивидуализации человека мощные заряды эгоцентричности и меркантильности, сращивающие его с клановыми и общинными структурами, вызывая этим криминализацию общественной и государственной жизни страны. Кроме этого, сильнейшим детонатором взрыва этнополитических конфликтов явилось и скачкообразное движение общества в направлении от тоталитарной системы к демократической.

Подобный переход практически всегда сопровождался борьбой старых и новых политических элит, а в многонациональных постимперских обществах такая борьба почти неизбежно приобретает этнополитическую окраску.

Внутрисистемный (элитный) конфликт инициирует в период модернизации внутренний (гражданский) конфликт, который, проявляясь через систему конкретных этнополитических и режимных конфликтов, является следствием политической конкуренции между государством и не представленными в политической системе группами и по этой причине может быть урегулирован лишь по мере предотвращения «внутреннего конфликтного поведения» самого государства — его режимного насилия.

Выделение независимых государств из единого многонационального государства, как правило, сопровождается процессом, получившим название «раздел колониального наследия»: народы делят совместно нажитое имущество, вооруженные силы, территорию. Где бы ни проходил такой раздел — он всегда сопровождался политическими конфликтами. Так что развитие событий на территории бывшего Советского Союза происходит по стандартному для постимперского мира сценарию. И если размежевание бывших союзных республик прошло относительно бескровно, то, когда в борьбу за свою долю политического и территориального наследства вступили народы бывших автономий, возможности «мирного развода» значительно уменьшились. Некоторые из новых государств уже используют военную силу для сохранения своей территориальной целостности (Азербайджан, Грузия, Молдавия), другие, вероятно, готовы к этому при некоторых обстоятельствах.

В новой ситуации значительно повысилась опасность перерастания этнополитических конфликтов в фазу вооруженной борьбы, а произведенный в 1992 г. раздел вооружения Советской Армии обусловил многократное увеличение числа жертв таких конфликтов. Кроме того, его участники, получив доступ к современному вооружению — танкам, ракетным установкам, боевой авиации — и рассчитывая достигнуть собственных целей на поле боя, еще меньше склонны к компромиссам. В 1992 г. первый вооруженный конфликт — осетино-ингушский — вспыхнул и на территории РФ.

Обострение этнополитических конфликтов вызвали и крайне непоследовательные шаги Центра на пути преобразования унитарного государства в федеративное.

Реакция Центра в этой сфере постоянно запаздывала, и когда он, наконец, решался на какие-то изменения, — требования республик возрастали. Попытки же остановить дезинтеграционные тенденции силой во время известных тбилисских (1989 г.), бакинских (1990 г.) и вильнюсских (1991 г.) событий лишь усугубляли нарастание общего политического кризиса.

Августовский путч 1991 г. довершил процесс распада Союза, и ко времени встречи глав трех государств в Беловежской Пуще СССР уже практически перестал существовать.

За период с 1987 г. — время начала первого крупного этнополитического конфликта (карабахского) — на территории бывшего Советского Союза зафиксировано:

• 5 региональных войн — длительных (не менее нескольких месяцев) вооруженных столкновений с участием регулярных войск и использованием тяжелого вооружения (карабахский, абхазский, таджикский, южно-осетинский, приднестровский, чеченский кон-фликты);
• около 20 кратковременных вооруженных столкновений, длительностью до нескольких дней, сопровождавшихся жертвами среди мирного населения (наиболее значительные из них — ферганский, ошский, осетино-ингушский конфликты, а также бакинский и сумгаитский погромы);
• более 100 невооруженных конфликтов, имеющих признаки острой межгосударственной, межэтнической, межконфессиональной или межклановой кон-фронтации (большая часть таких конфликтов сосредоточена в пределах Средней Азии, Закавказья и российского Северного Кавказа).

Возникшие конфликты имеют тенденцию к разрастанию, вовлекая в конфронтацию все более широкие слои населения. Только в зонах вооруженных конфликтов (т.е. в районах, непосредственно затронутых региональными войнами или вспышками кровавых столкновений и этнических погромов) проживает не менее 10 млн. чел., в том числе несколько сотен тысяч русскоязычных жителей, часть из которых была вынуждена спешно покинуть эти районы.

По характеру и уровню существующей и потенциальной конфронтации все государства и республики на территории бывшего СССР подразделяются на 3 типа зон.
 
Зоны вооруженных конфликтов

В зонах этого типа в настоящее время ведутся боевые действия либо наблюдается ситуация неполного (неустойчивого) перемирия, при которой вооруженные столкновения спорадически возобновляются в виде отдельных вспышек насилия.

К их числу относятся южные и центральные районы Таджикистана.

К этому типу относятся регионы, где ранее имели место военные действия или реальная угроза их возникновения, а достигнутое с тех пор умиротворение конфликта путем разъединения воюющих сторон не устранило породивших его политических и этнопсихологических проблем.

В эту категорию входят: территория Нагорного Карабаха и примыкающие к ней районы западного Азербайджана, оккупированные карабахскими войсками, Приднестровье, Южная Осетия, Пригородный район Северной Осетии, Чеченская и Ингушская республики.

В эту категорию включены территории, в которых в настоящее время сложилась обстановка этнопсихологического и (или) политически выраженного противостояния между различными общинами и регионами в форме конфронтации между представляющими их лидерами, партиями, националистическими организациями или властями.

К числу этих территорий можно отнести: Крым, ряд республик Северного Кавказа (Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкеcсия), населенные лезгинами районы северного Азербайджана, а также восточную и юго-западную части Ферганской долины, где сохраняется межэтническая напряженность.

Если возвратиться к началу наших размышлений, то можно сказать, что как характер оппозиционных целей, так и приоритетность выбора в реальном поведении мирных или насильственных мер органично связаны с социо-культурной специфически конкретной оппозиционной макрогруппой. Задача, вероятно, состоит в том, чтобы “выводить” эти группы из состояния закрытости, дать им шанс вариативности поведения, что объективно повысит возможности практической реализации парадигмы согласия, когда оппозиция получает возможность на разрешение существующего с государством столкновения интересов. В таком случае характер целей оппозиции будет определяться обязанностью всех членов гражданского общества стремиться к миру — к дружескому взаимодействию на основе признания верховенства интересов всего общества, что предполагает особый тип действий — дебаты, осуществляемые исключительно мирными средствами.

Говоря об особенностях сдерживания ситуации в России, следует отметить, что для органов государственной власти при решении задач национального развития и регулирования межнациональных отношений, обеспечения прав человека и гражданина ориентиром является Концепция государственной национальной политики Российской Федерации, которая учитывает необходимость обеспечения единства и целостности России в новых исторических условиях, развития российской государственности, согласования общегосударственных интересов и интересов всех населяющих ее народов, налаживания их всестороннего сотрудничества, развития национальных языков и культур.

В противовес экстремистским проявлениям действенная национальная политика должна стать консолидирующим фактором, если она будет отражать все многообразие интересов народов стран, иметь в своем арсенале четкие механизмы их согласования. В этой связи особое значение приобретает общность позиций органов государственной власти, различных политических и общественных сил в национальном вопросе, основанных на конституционных принципах, научно обоснованных выводах и рекомендациях.

Можно вспомнить, что среди принципов государст-венной национальной политики особое значение имеют следующие:

• равенство прав и свободы человека и гражданина независимо от его расы, национальности и языка, отношения к религии, принадлежности к социальным группам и общественным объединениям;
• запрещение любых форм ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности;
• своевременное и мирное разрешение противоречий и конфликтов;
• запрещение деятельности, направленной на подрыв безопасности государства, возбуждение социальной, расовой, национальной и религиозной розни, ненависти либо вражды и т.п.