В.Кременюк,
доктор исторических наук, профессор,
заместитель директора Института США и Канады РАН

Кокетливая фраза В.Путина относительно возможности вступления России в НАТО (интервью Би-би-си в марте 2000 г.) не может оказаться в одночасье забытой или дезавуированной. Как ее ни рассматривать и как бы к ней ни относиться, она возвращает нас к одной из наиболее важных проблем внешней политики России, к ее главному на сегодня нерву — отношениям с НАТО. Ведь в зависимости от того, как будут развиваться эти отношения, куда они повернут в будущем, будет определяться и дальнейшая судьба России, ее безопасность: загремят ли вновь чужие танки в подмосковных полях и не пройдет ли опять вал войны по России, или же все это останется в прошлом?

Проблема здесь состоит, как минимум, из двух частей:

• отношение России к НАТО, как к агрессивной военной организации, способной, как показали югославские события, развязать войну против кого угодно, в том числе и против России и уже, поэтому представляющей собой угрозу в ее адрес;
• и более широкий контекст, в рамках которого отношения с НАТО, хотя и занимают видное место, но все же остаются только частью чего-то более крупного.

Начнем с последнего. Тяготение России к Западу, частью которого и является НАТО, вполне объяснимо: это и более высокий жизненный уровень в странах Запада, опережающее Россию развитие технологии, неизмеримо лучшая организация производства и распределения продукта, состояние окружающей среды, причем как природной, так и антропогенной (города, дороги, мосты, аэропорты), в целом — более высокое качество жизни. И русские, как нормальные люди, хотят у себя того же, понимая, что с помощью Запада это можно сделать лучше и быстрее.

Это вовсе не фантазия и не попытка создать себе очередного кумира. В истории уже не раз бывало так, что именно Запад помогал России преодолеть отсталость, продвинуться вперед по пути модернизации. Можно вспомнить эпоху Петра, время первоначальной индустриализации после отмены крепостного права в 1861 г., период первых советских пятилеток. Именно западный опыт и западная технология каждый раз оказывали определенное воздействие на выбор стратегии экономического, социального и технологического развития России.

Вот и сейчас, в связи с обнаружившимся в очередной раз отставанием России от наиболее развитых стран в сферах экономики, технологии и социальных отношений, первой реакцией россиян стало желание, наряду со сломом старой системы отношений и старого режима, сблизиться с Западом, построить у себя аналогичную модель развития, открыть границы для свободного потока людей, идей и капиталов, создать своего рода сообщающиеся сосуды со странами Запада. Тем самым — вернуть страну в лоно христианской цивилизации, отказавшись от идеи «уникальности» России, которая, как элемент государственной философии правящего класса России (до революции и после нее), в свое время обусловила поддержку коммунистического эксперимента среди россиян.

С этой точки зрения понятно, почему отношения с Западом попали в число приоритетов внешней политики России. Причем не только и не столько приоритетов официальной политики Москвы, сколько интересов и приоритетов самых разных групп российского населения — деловых людей, ученых, деятелей культуры, общественных деятелей, наконец, просто рядовых граждан. Люди не просто удовлетворяли нормальный здоровый интерес к Западу, порожденный годами самоизоляции и пропаганды, а стремились научиться чему-то полезному для себя у Запада, понять механизм и процесс его процветания, заимствовать у него все то ценное, положительное и привлекательное, чего не было в советском обиходе, — лучший выбор товаров и услуг, возможность свободно передвигаться и путешествовать, право на выбор президента из нескольких претендентов, в депутаты Госдумы, в мэры, и многое другое.

Конечно же, все это сопровождалось и коренным изменением официальной внешней политики России, провозгласившей «стратегическое партнерство» со странами Запада своей главной задачей. И хотя у многих специалистов и политиков постановка такой задачи вызывала законные недоумения, она оставалась главной целью внешней политики Кремля. Законное же недоумение было вызвано элементарным здравым смыслом, пониманием простого факта, состоящего в том, что не может быть равноправного партнерства между богатством и бедностью, между страной, переживающей сложный период реформ, и странами, давно находящимися на стадии стабильного развития. Если близость между ними и возможна, то только в форме зависимости одной стороны, более бедной, от другой, более богатой.

Оставалось только ответить на вопросы типа: а может ли Россия в ее нынешней фазе развития согласиться на такую зависимость? Или: если все же зависимости не избежать, сумеет ли существующее правительство своим авторитетом, своей властью заставить россиян воспринять ее как должное и при этом сохранить видимость суверенитета великой державы? И, наконец, имеются ли гарантии того, что такая зависимость России от «стратегических партнеров» на самом деле приведет к процветанию и демо-кратии, как в свое время привела потерпевших поражение Германию и Японию к процветанию и демократии американская оккупация?

Ключевое значение для получения честных ответов на эти вопросы имела судьба блока НАТО. Этот блок благополучно пережил «холодную войну» и перешел в новое время в качестве важного элемента западной интеграции. Если все остальные элементы западного миропорядка ориентированы по отдельности на Западную Европу или на США, то блок НАТО — по сути единственное звено, объединяющее их и игра-ющее роль обеспечения безопасности всего западного мира. Но, вместе с тем, блок НАТО — это военный блок, что бы там не говорили его апологеты о его «мирном», «оборонительном» характере. Мало того, это — блок, вход в который России был заказан всегда — как в момент его создания в 1949 г., так и полвека спустя, когда формально Запад и Россия перестали быть соперниками.

Поэтому как элемент стратегии «сдерживания» России, во всяком случае в Европе, блок НАТО сохранил свое значение. И, с этой точки зрения, его роль и место во взаимоотношениях между странами Запада и Россией, во-первых, свидетельствует о том, как на самом деле Запад относится к России, кого он видит в ней сейчас и в перспективе; во-вторых, чем, какими инструментами намерен Запад воздействовать на Россию в случае возникновения и развития разногласий между ними.

Одно дело, когда речь может идти о финансовом давлении, об использовании зависимости России от кредитов Запада. Это общепринятый метод общения и обижаться на него, а, тем более, делать из него какие-то долговременные выводы, было бы неправильно. Но совсем иное дело, когда речь идет о возможных военных угрозах, типа угроз НАТО в адрес Югославии. Вот это уже совсем иное дело, это уже шаг в направлении войны.

Поэтому неспроста в России так внимательно следили как за дискуссиями на Западе относительно будущего НАТО, так и за эволюцией блока в первой половине 90-х годов. Трезвые политики в России понимали, что было бы наивно ожидать, будто НАТО последует в небытие вслед за Организацией Варшавского Договора, хотя такое решение в наибольшей степени подтвердило бы, что угроза войны в Европе исчезла. Но, отдавая себе отчет в том, насколько большую роль сыграл блок не только в уравновешивании советской военной мощи в Европе в годы «холодной войны», но и в содействии реальной интеграции стран континента и преодолении исторической вражды между ними, политики в Москве понимали, что в будущем жить придется вместе с НАТО. И главной задачей для Москвы будет поиск наиболее удобных и приемлемых путей построить такое сожительство.

В период 1992—1994 гг. внешнеполитическая мысль в Москве и в Брюсселе развивалась приблизительно одинаково: безопасность Европы могла бы быть обеспечена главным образом путем установившегося тесного и доверительного сотрудничества между Россией и НАТО. И такая схема вполне укладывалась в концепцию «стратегического партнерства» между Россией и Западом, в принципе не ущемляя почти ничьих интересов — ни в Европе, ни за ее пределами. Но события в Москве осени 1993 г. и последующая война в Чечне (1994—1996 гг.) показали, что в России начал укрепляться режим личной власти Президента Б.Ельцина, весьма далекий по духу и методам политики от того образа «демократической России», который начал формироваться на Западе после устранения КПСС от власти. И вот тут роль НАТО и схема обеспечения безопасности в Европе резко изменились.

Не вызывавшие до тех пор большого интереса разговоры о вступлении Польши, Венгрии, Чехии в НАТО вдруг стали чуть ли не стержневой линией укрепления безопасности в Европе. Россия, еще не объ-явленная источником угрозы, тем не менее, стала рассматриваться как возможный объект, а не субъект политики по обеспечению безопасности. Сама безопасность в Европе все более часто трактовалась как военная, а не политическая задача. С точки зрения интересов безопасности России ситуация в Европе резко изменилась в худшую сторону: выяснилось, что военная система НАТО приближается к границам России, что у Москвы практически не осталось союзников ни в Европе (за исключением Югославии), ни в СНГ (за исключением Белоруссии), что блок НАТО готов к использованию силы и, как показала его агрессия против Югославии, умеет это делать.

На какой-то момент опасность военного противостояния между Россией и блоком НАТО затмила интересы сближения с Западом и все блага, которые ожидались от этого. Резко активизировались военные круги, а также все те силы в России, которые связаны с военным производством и снабжением, организации ветеранов, патриотические группировки. Накал страстей дошел до такой степени, что даже факты огромной задолженности России перед Западом, зависимость ее продовольственного и потребительского рынков от импорта западной продукции, зависимость ее деловой жизни от западных инвестиций технологий (компьютеры) — все это вроде бы отступило перед готовностью противопоставить НАТО твердую позицию России, опирающуюся на остатки ее военной мощи.

В этом умонастроении прошли решения НАТО о расширении на Восток и война блока против Югославии. Но рядом с ними, параллельно с ними продолжали действовать и все те соображения, по которым России захотелось идти на сближение с Западом. Мало того, провалы «курса реформ» в стране, анемия экономики при растущей безработице сделали проблему сближения даже еще более актуальной и необходимой: выход России из кризиса теперь уже никем в стране не мыслится без активного участия западных правительств, финансовых институтов и западных инвестиций.

Вот и оказалась внешняя политика России в тисках неразрешимой дилеммы: с одной стороны, все более обостряющаяся зависимость от Запада в сохранении стабильности внутри страны за счет импорта продовольствия, товаров и услуг из западных стран за счет поступлений от продажи нефти на мировом рынке; а с другой — конфронтация с политикой НАТО, которая все больше обретает черты средства военного давления на Россию. Видимо, этой дилеммы не было бы и в помине, если бы Россия при Ельцине и после не-го пошла по пути развития демократических институтов и рыночных реформ. В этом случае и проблемы зависимости от Запада, и опасности со стороны НАТО решались бы по-другому, в духе приверженности общим ценностям и идеалам. Но победивший в России олигархический режим не может рассчитывать на мягкость и сочувствие Запада и должен готовиться к суровым испытаниям внутри страны и за рубежом.

Нынешнюю тональность Запада в отношении России прочитать довольно легко. Запад отдает должное международным позициям России, ее все еще сохраняющемуся весу в международной системе. Но он не рассматривает ее более как симпатичного и внушающего доверие партнера, которому можно простить какие-то грехи, помочь в преодолении трудностей, до бесконечности авансировать, надеясь на его конечную трансформацию в аналога западных образцов. Разочарование Запада по поводу провала «демократических» реформ в России (это при том, что конец демократическим преобразованиям в стране положил поддержанный Западом Б.Ельцин) достигло таких размеров, что на повестку дня западных институтов поставлен вопрос о разработке мер по ограничению международной роли России, по сокращению ее свободного доступа к рынку кредитов и источникам иностранной помощи.