Т.Пархалина, кандидат исторических наук, заместитель директора ИНИОН РАН

Отношения Россия — НАТО через год после Косовского кризиса невозможно оценить и понять без краткого исторического анализа. После развала Советского Союза в начале 90-х годов проблема формулирования российской внешней политики и политики безопасности, а также участия России в будущей европейской архитектуре безопасности связана с вопросом собственной идентичности, с определением своего места в Европе и мире. Потеря былого международного статуса и ряда территорий была воспринята многими в стране как национальное унижение и привела в ряде случаев к политической дезориентации. Дебаты по внешней политике сфокусировались на уровне и качест-ве отношений с Западом, на сохранении «особого статуса», на возможности баланса между европейским и азиатским азимутами во внешней политике.

Реакция российского общества на реформы М.Горбачева и Б.Ельцина сравнима с тем, что происходило в XIX столетии: и тогда, и сейчас важными моментами остаются «особая роль России» в мировой истории, способность играть роль моста между Востоком и Западом. Раздаются сомнения относительно копирования западной модели развития, использования западной помощи при реформировании, высказываются мнения о пагубном влиянии западных ценностей на российскую духовность и культуру и т.д.

На протяжении всего периода с начала 90-х гг. дискуссия в России по вопросам европейской безопасности была в значительной степени сфокусирована на проблеме расширения НАТО. И это не случайно, таким образом российский политический истеблишмент (вольно или невольно) пытался уклониться от решения реальных проблем, связанных с безопасностью страны, трактуемой в самом широком смысле, включая ее экономические, политические, экологические, культурные и иные аспекты.

Анализируя отношения Россия — НАТО, уместно напомнить, что первоначальная реакция российского президента Б.Ельцина на стремление Польши интегрироваться в НАТО, выраженная им во время визита в Варшаву в августе 1993 г., была достаточно спокойной. Она соответствовала и положениям хельсинкского Заключительного акта СБСЕ, которые сводятся к тому, что каждая страна сама выбирает систему безопасности и входит в те союзы, которые, по ее мнению, эту безопасность могут гарантировать. Достаточно спокойно российские политические и военные элиты среагировали вначале и на решение НАТО разработать программу «Партнерство во имя мира», рассматривая ее как своего рода «прихожую» или «комнату ожидания», куда страны Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), а также Россия войдут и где будут оставаться неопределенно долгий срок.

Так продолжалось до тех пор, пока Программа не была опубликована в январе 1994 г. Именно тогда в российских СМИ была начата первая серьезная антинатовская кампания. Связано это было с тем, что российские политические и военные круги достаточно негативно восприняли ряд положений Программы. Прежде всего это касалось положения о транспарентности в планировании национальной обороны, военного бюджета и обеспечения демо-кратического и гражданского контроля над вооруженными силами.

В целом же, вопрос о расширении НАТО породил много мифов и иллюзий, которые очень искусно эксплуатировались российскими политиками. Ведь для многих в России проблема взаимоотношений с НАТО является, прежде всего, психологической.

В 1994 г. Россия и НАТО сотрудничали в урегулировании Балканского кризиса (Босния и Герцеговина). В тот период Россия совместно со странами Запада голосовала в ООН за резолюцию, осуждающую политику Милошевича. После натовских бомбардировок сербских позиций в Боснии тогдашний российский министр иностранных дел А.Козырев подвергся жесточайшей критике внутри страны, он был обвинен в проведении прозападной политики, заклеймен как предатель российских национальных интересов.

В то же время Россия и НАТО достаточно плодотворно сотрудничали в Боснии в рамках сил по поддержанию мира (IFOR).

В мае 1995 г. Россия наконец подписала индивидуальную программу партнерства с НАТО. В процессе подготовки документа российские официальные лица настаивали на особом статусе страны, исходя при этом из того, что Россия не может быть сравнима ни с одним государством ЦВЕ. Но Россия да-же после подписания документа не принимала реального участия в Программе, что отчасти объяснялось финансовыми причинами, а отчасти тем, что российские военные круги не были готовы к сотрудничеству «на общих основаниях». Проблема подчинения натовскому командованию трактовалась как «унижение великой державы» и в значительной степени являлось камнем преткновения в процессе налаживания реального сотрудничества.

В конце 1996 г., когда российские политики осознали, что процесс расширения НАТО становится европейской реальностью, начался процесс переговоров по подготовке некоего документа, который мог бы предоставить России определенные гарантии ее безопасности в процессе расширения альянса. С большим трудом рождался Основополагающий акт Россия — НАТО о взаимоотношениях, сотрудничестве и безопасности, который был подписан 27 мая 1998 г. в Париже главами государств — участников НАТО и президентом России. В тексте документа обе стороны объявили друг друга партнерами.

Но стали ли они партнерами в действительности?
Ответ отрицательный.

Каковы причины?
Кто несет за это ответственность?
Представляется, что обе стороны.

Запад в целом и НАТО, в частности, когда они поддерживали не политическую линию российских реформ, а отдельных политиков, которые были заинтересованы в создании неправильного впечатления на Западе о ходе и результатах реформ. Запад несет ответственность и за то, что не было принято во внимание психологическое состояние российского постсоветского общества.

Россия несет свою долю ответственности за то, что не были созданы действительно партнерские отношения с НАТО, когда она встала на путь так называемой «минимизации ущерба» от процесса расширения вместо того, чтобы выстраивать модель сотрудничества с НАТО; когда она не принимала активного участия в Программе «Партнерство во имя мира», когда она не использовала Основополагающий акт в полном объеме.

На этом фоне развивался новый Балканский кризис вокруг Косово. Во время переговоров в Рамбуйе каждая из сторон — НАТО и Россия — в традициях времен «холодной войны» поддерживали: одна — албанцев, другая — сербов в их «нежелании» и «неготовности» договориться.

Проголосовав за резолюции Совета Безопасности ООН №№ 1199 и 1244, Россия использовала свое право вето, когда в ООН обсуждался вопрос о том, предоставить ли НАТО мандат на проведение миро-творческой операции в Косово. Внутри страны официальные власти не предоставили почти никакой информации об «этнических чистках» в Косово и, таким образом, общественное мнение России не было готово к адекватному восприятию ситуации.

После начала натовской воздушной кампании против Югославии российские официальные круги немедленно заморозили отношения с НАТО, объясняя это тем, что Североатлантический союз нарушил принципы Основополагающего акта, начал агрессию против суверенного государства и не принял во внимание российскую позицию. Создавалось впечатление, что некоторые представители российских политических и военных элит ждали повода для разрыва отношений с НАТО. Таким образом была воспроизведена парадигма поведения времен «холодной войны».

Как объяснить подобную реакцию? Основная причина кроется в том, что российский политический класс ищет компенсацию за провал в реформировании страны, скрывая неспособность политических институтов разрабатывать и реализовывать ответы на вызовы безопасности в широком смысле этого понятия. Это является наиболее эффективным средст-вом завоевания политической власти и сохранения кон-троля над населением.

Каковы же результаты российской позиции в ходе Косовского кризиса?

К сожалению, они отрицательные на всех направлениях российской внешней политики: идет ли речь об отношениях с Западом в целом, или со странами Восточной Европы, или со своими партнерами по СНГ.

Более того, она не способствовала построению каких-либо «стратегических фигур» на Востоке, а также консолидации населения внутри страны, ибо почти треть населения России составляют представители мусульманской конфессии, которые ясно дали понять, что они солидарны с косовскими албанцами-мусульманами.

В условиях приближения выборных кампаний (парламентской и президентской) острая антизападная риторика большинства представителей российского политического истеблишмента нарастала, из НАТО попытались сделать нашего главного и самого опасного врага, что и было «козырной картой» в политической игре многих политических сил и их лидеров.

А вместе с тем, впервые в истории Государства Российского сложилась ситуация, когда от наших западных границ не исходит реальной угрозы. В то же время существуют не мнимые, а реальные угрозы с Юга. И вместо того чтобы совместно с Западом (включая все его институты) искать адекватные ответы на эти вызовы нашей безопасности, а сюда следует прибавить и качественно новые, такие как терроризм, распространение наркотиков, экологическую угрозу, техногенные опасности, неконтролируемые миграционные потоки, новые болезни и т.д., мы попытались выстроить конфронтационную линию поведения с НАТО и другими западными организациями. И это в эпоху глобализации! В период, когда для модернизации нам необходимы западные инвестиции!

Каковы, так сказать, уроки Косово для России? На мой взгляд, они сводятся к следующему:

• массовое сознание в нашей стране оказалось не готово к адекватному восприятию ценностей, базирующихся на защите прав человека и национальных меньшинств (причины различные: тип политической культуры, ситуация в самой России, неудачи в политике реформ и т.д.); плоды этого мы сейчас пожинаем в Чечне;
• некоторые российские политические и военные элиты, разыгрывая антизападную карту, бросили интересы своей страны под ноги Милошевичу, который использовал Россию как карту в своей игре, получая капитал на противоречиях России и Запада;
• процесс принятия решений в России показал отсутствие демократического и гражданского контроля над вооруженными силами, что является реальным вызовом нашей национальной безопасности;
• в то же время результаты социологических опросов в период Косовского кризиса свидетельст-вовали, что россияне в основном оказались гораздо более разумными, чем некоторые политические лидеры, и не поддержали линию на конфронтацию с Западом.

В период и после Косовского кризиса российские политики и дипломаты предприняли попытку разделить Запад на «плохой» (НАТО) и «хороший» (ЕС). Каждому, кто сколько-нибудь серьезно занимается изучением природы европейских интеграционных процессов, было с самого начала этой инициативы ясно, что она обречена на неудачу. Объясняется это не только тем, что большинство стран Европейского союза являются одновременно и членами НАТО, но и тем — и это еще более важно, — что все они члены евроатлантического сообщества, базирующегося на одной системе ценностей. И это стало реальностью именно в ходе развития процессов интеграции на Европейском континенте. Поэтому игра на так называемых противоречиях бесперспективна.

Учитывая возрастающую критику, связанную с неадекватным, по мнению Запада, применением военной силы в Чечне, которая исходила и исходит в адрес России со стороны различных европейских и международных институтов (Совет Европы, ЕС, ОБСЕ), российское политическое руководство после отставки Б.Ельцина попыталось восстановить отношения с НАТО.

По инициативе В.Путина, тогда и.о. президента России, МИД РФ обратился к Генеральному секретарю НАТО лорду Робертсону с приглашением посетить Москву.

Визит состоялся в середине февраля 2000 г. В ходе его была достигнута договоренность размораживать отношения Россия — НАТО в формате Основополагающего акта.

Что реально стояло за этой инициативой Кремля?

• Во-первых, дать сигнал Западу в целом, что «новая» кремлевская команда готова развивать диалог.
• Во-вторых, после событий в Косово и в Чечне российское руководство как бы попыталось «разменять» Чечню на Косово: сейчас именно то время, когда можно попытаться восстановить отношения с НАТО, учитывая, что НАТО несет ответственность за Косово, а Россия — за Чечню.
• В-третьих, в условиях когда ЕС и Совет Европы были и продолжают оставаться самыми серьезными критиками действий России на Северном Кавказе, российский политический класс попытался «использовать» НАТО (которая все это время по сути воздерживалась от критики) для того, чтобы изменить отношение Запада в целом к России накануне президентских выборов.
• В-четвертых, можно предположить, что будучи прагматически настроенным политиком, В.Путин понимает, что конфронтация с Западом противоречит россий-ским национальным интересам, которые состоят в модернизации страны, а последняя, практически невозможна без западных инвестиций и технологий.

После визита Генерального секретаря НАТО в Россию начался очень медленный процесс размораживания отношений: в расширенном формате (по сравнению с предыдущим периодом, когда обсуждались только вопросы IFOR) собирается Совместный постоянный совет Россия — НАТО, будут обсуждаться новая стратегическая концепция НАТО и концепция национальной безопасности РФ, проблемы нераспространения ОМУ, совместной борьбы с терроризмом, идет речь об активизации информационной деятельности НАТО в России.

Вместе с тем, нельзя не заметить, что в рамках министерств и ведомств, которые и должны реализовывать решения президента страны, не испытывают большого энтузиазма по поводу восстановления отношений с НАТО.

Да это и понятно: ведь по сути этим должны заниматься те же люди, которые совсем недавно их замораживали и утверждали, что «НАТО — это преступная организация, с которой Россия никогда не будет иметь дело».

Попытаемся рационально наметить, так сказать, «план-минимум», который было бы целесообразно России, с точки зрения автора, реализовать в отношениях с НАТО.

1. Как можно скорее восстановить отношения в полном объеме Основополагающего акта Россия — НАТО и использовать этот документ для «конструирования» реального партнерства.
2. Не уклоняться от участия в Программе «Партнерство во имя мира», а использовать ее возможности для формирования кооперативных отношений со странами, которые претендуют в будущем на присоединение к Североатлантическому союзу.
3. Использовать возможности парламентских связей для налаживания постоянного диалога по проблемам строительства системы безопасности в Европе, не вырывая при этом вопросы, связанные с НАТО, из общего контекста развития интеграционных процессов на континенте.
4. Способствовать разработке «новой восточной политики» тех стран, которые совсем недавно стали членами НАТО.
5. На всех уровнях — политическом, дипломатическом, военном, парламентском — ставить вопрос о разработке своеобразного «кодекса поведения» международных институтов (прежде всего НАТО и ЕС) в процессе их расширения.