С. Пыхтин

Начнем с денег. Сами по себе они не составляют квинтэссенцию ни добра, ни зла, они не абсолют, а ценность сугубо относительная, непосредст-венно зависящая от того, насколько, с одной стороны, эффективно и мощно национальное хозяйство, с другой — здорова ли духовно, физически и политически сама нация, которая им владеет. Без экономической и политической составляющих нет и не может быть полноценной национальной валюты, настоящих денег.

Поэтому, когда с рублем происходят на протяжении целого десятилетия потрясения, чаще всего их источник находится не в отвлеченных от жизни сферах финансово-банковских отношений. Они всегда обусловливаются неблагополучием, коренящимся в политическом и хозяйственном организмах нации.

Что же происходит с нашей политикой и экономикой, если русская национальная валюта оказывается такой ненадежной? Что так сильно влияет на состояние рубля?

Приведем мнение по этому поводу международного дельца Сороса, имеющего «свои интересы» в России: «Российская экономика страдает от бездарного управления. Предприятия переправляют прибыль в офшор на Кипр, не платя своим рабочим зарплату, не платя за потребление газа и электричества, не платя налоги. Прежде всего, вам нужно навести порядок в собственном доме». А некий влиятельный отечественный эксперт, вращающийся во властных коридорах, г-н Илларионов считает, что «мы очень маленькая, бедная, неразвитая страна, и сегодня Россия в лучшем случае — четверть от того, чем был СССР».

Ясно, господам либералам хочется внушить русскому сознанию, что Россия сопоставима с такими понятиями, как Люксембург, Бельгия или Верхняя Вольта, но в отличие от настоящего Люксембурга — еще и «бедным и неразвитым», а в отличие от Верхней Вольты — «с ракетами». А внушив и убедив в этом русских варваров, реализовать давнюю и вполне параноидальную мечту врагов России, суть которой в том, чтобы раздробилась она на множество рахитичных государственных образований и чтобы сделали это сами русские.

Разнообразным противникам России реализация подобной идеи никогда не удавалась, как они ни старались. Ни во время великой Смуты начала XVII в., ни в период Северной войны начала XVIII столетия, ни после неудачной для Российской империи Восточной войны XIX в., первой настоящей мировой войны Европы против России, ни во время Великой русской революции начала XX в., ни при нашествии на Советскую Россию Европы, объединенной германским Третьим рейхом.

Всегда и русская нация, и национальная элита России были готовы к тому, чтобы встретить во всеоружии вызов истории вместо того, чтобы безропотно подчиняться ей.

И теперь, вопреки стараниям либералов-космополитов, вроде «яблочников» или «Союза правых сил» и этношовинистов-сепаратистов, подобных шайми-евым, рахимовым и аушевым, по превращению ее из страны в «пространство», Россия несмотря ни на что обладает необходимыми материальными и интеллектуальными ресурсами, чтобы стать супердержавой, чтобы предстоящее столетие оказалось русским веком всемирной истории.

Впрочем, не строим ли мы очередные воздушные замки? Не тешим ли себя несбыточными иллюзиями? Отнюдь.

Россия фантастически богата даже в ее современных псевдогосударственных пределах.

Согласно данным отделения экономики РАН, общая стоимость совокупного национального богатства только одной РФ (недра, леса, промышленность, инфраструктура и т.д.), оцениваемого в долларах США, равна 320—400 трлн. Только 15—20% этого богатст-ва вовлечено в процесс производства, стало реальным богатством нации. Значит, действующая экономика,участвующая в производстве, эквивалентна 48—80 трлн. долл. или, в расчете на одного жителя РФ, — от 320 до 530 тыс.

А сколько производится с помощью этого хозяйст-венного потенциала?

Если верить статистике, ежегодно создается ва-лового национального продукта (ВНП) в размере 446 млрд. долл. или, опять же в расчете на одного жителя, — примерно 3 тыс. в год. (Для сравнения: объем ВНП США равен 7580 млрд., Японии — 4607, Германии — 2354 млрд. долл. И это при том, что США обеспечены богатством на душу населения в 2 раза меньше, чем в РФ, Германия — в 6 раз, Япония — в 22 раза.)

Следовательно, финансово-экономический кризис в РФ имеет принципиально иные причины, нежели те, о которых трубят либеральные политики и журналисты. Дело не в недостатке ресурсов или отсутствии эффективного собственника. Неэффективно само управление национальным богатством. О каком эффекте может идти речь, если этот показатель не превышает 0,6%.

Приватизированные производства, доставшиеся фиктивным собственникам, еще менее эффективны, чем национализированные. Большинство предприятий бездействует. Значит, национальным хозяйст-вом как объектом расширенного воспроизводства вообще никто не управляет. Более того, хозяйственная бюрократия сократила чуть ли не вчетверо объемы производства, одновременно разрушив его технологически.

Ничуть не лучше и государственная бюрократия, своими действиями добившаяся политического распада государства, на месте которого теперь влачат жалкое существование несколько десятков политических режимов, живущих заемными подачками МВФ.

Предъявляя суровый счет бюрократии, нельзя вместе с тем оставить без внимания и поведение русского народа, который демонстрировал на протяжении последних десяти лет фантастическое безразличие к судьбе своего Отечества. Кто или что разрушили Государство Российское и русскую национальную экономику? Массовое равнодушие, с каким был воспринят заговор против единого и неделимого государства. Корыстный азарт десятков миллионов в аферах с ваучерами, финансовыми пирамидами и другими спекуляциями, которые вместо ожидавшегося личного обогащения принесли разорение.

Соучаствуя в приватизации, каждый житель страны навсегда отказался от доли в общенациональной собственности стоимостью не менее 3 млн. руб., а тем самым и от права на потенциальное, еще не во-влеченное в экономический оборот богатство, которое в расчете на каждого оценивается не менее чем в 12 млн. Большая часть населения Российской Федерации превратилась благодаря этой афере в пролетариев и люмпенов, отчужденных от реальной политики и от реального богатства. Как тут не привести слова того же Сороса: «Неужели русские так глупы?». Как ни вспомнить горькое пушкинское — «мы ленивы и нелюбопытны». Удивительно не то, что произошел кризис системы, а что она не обрушилась гораздо раньше.

И что же в сухом остатке? Ни для кого не секрет, что режим в агонии. Финансы, жившие спекуляциями, обанкротились. Экономические механизмы прекращают свое существование. Оборонный комплекс не в состоянии обеспечивать национальные интересы страны. Государственный аппарат заражен хроническим антипатриотизмом, этнической и региональной клановостью и насквозь коррумпирован. Россия стоит перед угрозой продовольственного шантажа.

«Индекс человеческого развития» РФ в 1998 г. по продолжительности жизни, душевым доходам и уровню образования ставит ее на 72-е место в списке из 174 государств — в одном ряду с Оманом (71-е место) и Эквадором (73-е место). Бывшая еще совсем недавно сверхдержава отброшена на задворки человечества.

И в тот момент, когда необходимы сплочение нации, мобилизация общества к борьбе за существование, «верхи» демонстрируют предельную неспособность к активным действиям по спасению страны, патологическую алчность, готовность к любой форме предательства национальных интересов.

Официальные власти и оппозиция то и дело вступают между собой в постыдный сговор, жертвой которого становятся русская нации и Государство Российское.

В тот момент, когда началась «перестройка», весь жилищный фонд в городах и частично в деревне был обобществлен. Он считался общественной собственностью, так как был национализирован еще в 1918 г. Все мы были (за небольшим исключением, относящимся к населению малых городов и сельской местности) не собственниками, а пользователями жилья, жильцами. Строительство, ремонт, обслуживание жилых домов являлось функцией государственной власти. Не гражданин оплачивал жилье: за него и вместо него этим занималось государство. Единственная проблема, которая занозой сидела в массовом сознании, заключалась в дефиците и качестве жилья. Десятилетиями семьи, жившие по преимуществу в коммуналках, стояли в очередях на получение квартир, не имея объективной возможности построить себе жилой дом за собственные средства. Исключения были крайне редки.

Поскольку почти все жители страны были на государственной службе и получали зарплату из государственного фонда, в ней не предусматривались затраты на строительство и содержание жилья. Эта часть заработанных самодеятельной (способной к труду) частью населения средств сразу аккумулировалась в так называемых общественных фондах потребления (ОФП), за счет которых все и строилось. Проблема состояла в том, что фонды создавались всеми, но жилье предоставлялось лишь части. И в этом была откровенная несправедливость, которая с годами накапливалась. Как говорил один из героев Булгакова о русских: все они были хорошие люди, но их испортил квартирный вопрос.

Если припомнить, первым лозунгом «реформаторов», сделавшим их весьма популярными, была приватизация государственного жилья. Бесплатное превращение бесправного, но реального жильца в гипотетического собственника заворожило. Казалось, что жилищный кризис будет решен по мановению волшебной палочки, буквально клочка бумаги, на котором достаточно было написать формальное заявление.

Толкая массу малообеспеченных, живущих десятилетиями на одну зарплату семей на приватизацию квартир, власти замалчивали, по крайней мере, три обстоятельства:

Во-первых, вместе с правом собственности на квартиры эти семьи обременялись всеми обязательствами по содержанию жилищного фонда. Текущий, капитальный ремонты и средства на полное восстановление отныне становились обязанностью новых собст-венников. Они должны были оплачивать эти расходы из собственных средств.

Во-вторых, та часть средств, которая на протяжении многих десятилетий, минуя зарплату, оказывалась в ОФП и тратилась на строительство и содержание жилищного фонда, должна была стать частью зарплаты. Но и это не все. Семьям, которые решались на приватизацию квартир, должны были сразу перечислить ту часть амортизационных фондов, которые уже были накоплены для капитального ремонта и полного восстановления хотя бы данного жилого дома. Но этого не было сделано.

В-третьих, смельчакам надо было разъяснить, что после приватизации в собственность переходило не реальное, так сказать осязаемое имущество, не стены, полы, потолки, а пустое пространство, по су-ти — одно только право на проживание в данной квартире за собственный счет, и ничего другого. Кроме того, собственники становились еще и налогоплательщиками, так как их пустое пространство приравнивалось к недвижимости, имуществу, облагаемому налогами.

Мало кто понимал, что быть собственником квартиры могут себе позволить лишь очень богатые лю-ди, большинство же в состоянии их только нанимать. И самое главное — власть, проведя приватизацию жилья, отказалась от обязанности решать жилищную проблему тех, кому нечего было приватизировать, превращая преодоление жилищного дефицита отныне в частное дело тех, кто оказался в положении неудачников.

Ничего этого, разумеется, не разъяснялось, не говорилось и не делалось. Да никому и в голову не приходило, что под видом приватизации жилья совершается грандиозное мошенничество, о котором даже сейчас многие не подозревают. Но прозрение обязательно наступит, когда жилье, неотвратимо состарившись, потребует на свое содержание огромные средства, когда стоящие в очереди на получение жилья поймут, что она давным-давно превратилась в злую сказку про белого бычка.

Второй замечательной ловушкой «реформаторов» стала приватизация (то есть передача в частные руки) предприятий, которые, независимо от размера и отраслевой принадлежности, до того являлись общенациональным достоянием.

Поскольку все они вместе составляли нечто вроде АОЗТ «Советский Союз», границы которого бы-ли не только государственными, но и производственными, то все трудоспособные жители страны одновременно являлись производственным персоналом, и только поэтому в Советской России (СССР) не могло быть безработицы. Трудно представить толпы безработных, без цели разгуливающих по заводским дворам, если все цеха работают в три смены. А государство в целом и было единым заводом, своеобразными цехами которого являлись все предприятия страны. Теперь этого АОЗТ уже нет и, видимо, никогда не будет.

Трудно понять, в силу каких причин взрослые «акционеры» самого могущественного в мире предприятия дружно согласились с политиками, которые организовали его ликвидацию. Ведь граждане должны были утратить не только его золотые акции, дававшие им возможность пользоваться всеми благами, которые это предприятие могло создать. Чтобы ничтожное меньшинство, не более 2—5% населения, могли стать частными собственниками приватизированных мелких и средних производств, остальные должны были стать пролетариями, нищими в буквальном смысле слова, владельцами фиктивного товара, именуемого «рабочей силой».

Тем не менее, сделка состоялась. Самое крупное в мире АОЗТ, которое нельзя было ни разорить, ни перекупить, ни остановить, ликвидировали дважды. Сначала его разрушили в организационно-правовом отношении, упразднив как государство. Затем оно исчезло производственно-технологически, распавшись на сотни тысяч мелких и мельчайших частных производственных единиц, большей частью, разумеется, совершенно недееспособных. Для этого экономика сначала была разгосударствлена, распределена между «союзом», «союзными республиками», областями и краями, районами и городами, фактически же — между бюрократией различного уровня, а затем приватизирована, то есть отдана в частную собственность «нужным людям».

Конечно, и здесь можно без особого труда найти злой умысел тех государственных и общественных деятелей, которые словом и делом вершили самую грандиозную бесплатную лотерею в истории человечества.

Но ведь наперсточников можно обнаружить на каждом углу, однако мало кто оказывается их жертвой. Здесь же достаточно было поманить пальцем, чтобы 200 млн. взрослых людей превратилось в наивное, истеричное сборище алчных игроков, именуемых на воровском жаргоне «лохами».

Где скрывается тайна этой загадочной социальной метаморфозы? Какая сила заставила массы людей, экономически надежно защищенных мощным предприятием-государством, принадлежащим им на правах долевой собственности, отказаться от его совладения? Напрашивается один ответ — беспредельное отчуждение.

СССР, который и был Россией, оказался чужд собственному населению как предприятие, на котором они работали, как общенародная собственность, совладельцами которой они являлись, как государст-во, чьими гражданами они числились. Вместо того чтобы менять экономическое, хозяйственное и политическое руководство, переставшее отвечать новым задачам, население, потеряв всякое представление о здравом смысле, решило избавиться от страны (предприятия, акционерного общества, государства), в которой оно и его предки жили веками.

Если брать лишь одну сторону этого явления — отношения собственности, то приватизация не только превратила собственников в наемных работников. Она большую часть работников лишила работы, сделала безработными, заведомо обреченными на профессиональную, социальную и нравственную деградацию.

Но дело не в приватизации как таковой — в научном смысле никакой приватизации не было. Прикрываясь риторикой о приватизации, совершалась примитивная, обыкновенная кража в форме мошенничест-ва, грандиозной аферы.

Вместо реального, конкретного имущества, соответствующего доли в общенародном богатстве, собст-венник, теперь как частное лицо, приобретал лишь «ценную бумагу», некий приватизационный чек на предъ-явителя.

Пока сотни миллионов игроков без всякого смы-сла и логики пытались повыгоднее, на их взгляд, распорядиться этой «бумагой», имущество перешло в руки циничных спекулянтов, аристократов «реформации», заблаговременно приготовившихся к этой операции. Каждому досталось свое — одним бублик, другим — дырка от бублика.

Если в условиях всеобщего обобществления для абсолютного большинства существовало два источника доходов — заработная плата и средства ОФП (общест-венные фонды потребления), ибо трудоспособный человек совмещал в себе функцию работника и совладельца, то при господстве частной собственности работник перестает быть собственником и лишается доходов на капитал, ренты, и ему остается лишь в по-те лица добывать заработную плату. Последняя является, как хорошо известно, результатом трудовых отношений, сделки работника с работодателем.

Разумеется и раньше, до «приватизации» национального хозяйства, можно было прочитать в КЗОТо трудовом договоре. Но тогда это была необязательная формальность, дань конвенциям Международной организации труда, ориентированным на капиталистические производственные отношения. Теперь формальность стала сущностью, фикция обрела плоть и кровь. Труд вновь приобрел признаки товара, знания, здоровье и опыт превратились в рабочую силу, возник ее рынок, где она предлагает себя, чтобы ее человекообразный носитель не умер от голода.

Да, денационализация обобществленного хозяйст-ва, деятельность в принципиально новых, так называемых рыночных условиях, породили не увеличение благ, приходящихся на каждого человека, как пророчили идеологи реформ, а их резкое уменьшение. Точнее говоря — резкую дифференциацию. Поскольку общее количество наличного и производимого богатства не возросло, а уменьшилось в два-три раза, абсолютное меньшинство, ставшее хорошо организованным классом собственников, должно было приобрести все, оставив ни с чем остальных, не организованных ни в профессиональном, ни в производственном, ни в политическом отношении.

В этих условиях некогда никому не нужный трудовой договор приобретает особое значение. Дело в том, что его классическая форма, возникшая первоначально в Европе как результат ожесточенной борьбы классов, ставившая неизбежно стороны в неравные отношения, теперь в России должна быть перевернута.

Если в прошлом, во времена классического капитализма, преимущества по такому договору принадлежали работодателю, то в современных условиях они должны перейти к наемному работнику. Чтобы возник баланс прав и обязанностей, естественное исторически обусловленное экономическое преимущество нанимателя должно быть уравновешено принудительным, юридическим преимуществом работника.

Смысл этого преимущества состоит в том, что любые споры по трудовому договору должны решаться судами общей юрисдикции. Право наказать работника, уволить его по инициативе работодателя, изменить условия труда в сторону их ухудшения должно возникать у работодателя не в силу своего особого статуса или пресловутого трудового договора, а лишь в силу судебного решения.

Если опыт, которым располагает общественное сознание, не распространяется на будущее, он ищет идеал в прошлом, отыскивая там предмет для подражания и копирования.

Сделав решительный откат в системе реально достигнутых производственных отношений и выбрав в качестве идеала систему, именуемую в научной литературе капитализмом, русское общество сочло возможным восстановить и те юридические формы, в которых существовали эти отношения в далеком XIX столетии. На одном полюсе этих отношений возник пролетарий, лишенный всех средств к сущест-вованию, кроме своей способности к труду, на другом — капиталист, прежде всего собственник предприятия.

Предприятием как объектом прав новый Гражданский кодекс именует «имущественный комплекс, используемый для осуществления предпринимательской деятельности». От этой формулировки веет классическим, хотя и изрядно устаревшим римским правом, отношениями, господствовавшими в допотопные времена. Но она вызывающе игнорирует современное положение вещей. Если до предела обнажить возникшую проблему взаимоотношения института собственности и производственных отношений, то ее можно выразить ответом на следующий образный вопрос. Кому должна принадлежать выловленная рыба — рыбаку, владельцу удочки или, если это разные лица, им обоим.

Сторонники предпринимательского фетишизма, находящиеся в РФ у власти, отдают предпочтение владельцу удочки. В нем они видят альфу и омегу новой жизни, отрицая его обязанность быть еще и рыбаком, а равно устанавливать с рыбаком достойные производственные отношения.

Их оппоненты слева, словно новоявленные христиане, молятся на рыбака, считая смертным грехом, если он совместит свою любовь к ужению с правом собственности на его средства. Владелец удочки для них — если и не заклятый враг, то, во всяком случае, весьма подозрительный субъект, которого было бы неплохо отправить туда, где Макар телят не гонял. Это производственный фетишизм.

Кажутся непродуктивными обе эти точки зрения или концепции. Они одинаково ущербны. Их реализация заканчивается одним и тем же — социально-экономическим тупиком. Господство в производстве владельца удочки заканчивается социальной революцией рыбаков. Господство рыбака — сокращением рыбного поголовья, рыбных запасов, деградацией рыболовства как такового. Удочка без рыбака мертва. Рыбак без удочки беспомощен. Отчуждение первого от второго неизбежно порождает непримиримое противоречие, которое всегда носит разрушительный характер. Где же выход?

Выход в разумном и целесообразном соединении первого со вторым, труда живого с трудом овеществленным. Существует как минимум два метода такого соединения. Если владелец средств производства и производитель — разные физические лица, предпринимательство является их совместным делом. Они несут солидарную долевую ответственность как в прибылях, так и в убытках. Рыба является собственностью рыбака, но владелец удочки должен получить свою долю прибыли в размере ее амортизации и некую заранее оговоренную дельту, соответствующую норме накопления на основной, принятую в той или иной отрасли. Во втором случае право собственности и функция производительного труда должны быть нераздельно слиты в одном лице, независимо от того, будет это лицо частным или корпоративным, и тогда вопроса, кому принадлежит пойманная рыба, не возникает вовсе.

Лет десять тому назад необыкновенно популярным агитаторам реформ удавалось морочить голову своей доверчивой пастве байкой о том, что «бесплатный сыр бывает только в мышеловке», что в экономике нет ничего бесплатного — ни жилья, ни образования, ни здравоохранения. За все надо платить. Эта мысль казалась настолько смелой, что господствовавшие тогда экономические отношения оказывались предметом издевательских насмешек. «Все у нас народное, все у нас свое», значит — ничье. Но вспомним, какое решение было принято г. Поповым и Лужковым на следующий день после их избрания отцами столицы в 1991 г.? О бесплатном проезде пенсионеров в городском транспорте.

Общество, еще совсем недавно потешавшееся над бесплатностью многих благ, разомлело от удовольст-вия. Оказалось, дело было не в бесплатности благ, а в том, кто их предоставлял. Общественное сознание отрицало не бесплатность как таковую, а отождествление этой бесплатности с КПСС. Не бесплатность как таковая потеряла кредит, а партия, монопольно правившая страной в течение 70 лет.

Теперь, по прошествии 10 лет после крушения прежнего строя, множество благ так и не утратило своей «коммунистической» сути. Их круг даже расширился. Разве не является бесплатным благом неоплачиваемый труд, фактически упразднивший заработную плату? Разве оплата труда, сама по себе, приобрела рыночный характер, а ее размеры — свойство обеспечивать справедливое и достойное существование?

Не странно ли, что не требуется оплачивать услуги, предоставляемые телезрителям и радиослушателям телерадиостанциями. Государственные и частные компании ведут вещание, не получая ни абонентской платы, ни иного возмещения от зрителей или слушателей. Общество не видит непоследовательности в своих действиях. С одной стороны, оно отвергло общественных характер жилищных отношений, с другой — принимает спонсорский, иждивенческий характер отношений в области телерадиовещания.

Фактически ниже рыночной цены предоставляются для частных потребителей энергоресурсы — электричество, тепло, топливо, услуги городского, железнодорожного, воздушного видов транспорта, разнообразное коммунальное обслуживание.