В.Трушков, доктор философских наук, профессор

Когда окончательно состоялось освобождение Руси, или точнее уже Московского царства, от ордынского владычества, то на базе предыдущего опыта, предыдущей духовности, предыдущей политической культуры сформировался знаменитый тезис о Москве как о Третьем Риме. Причем он шел, заметим, из недр церкви. И преследовал сугубо церковную цель. А она была первоначально проста: если Москва — Третий Рим, то, значит, она в первую очередь является религиозным центром. И когда инок Филофей настаивал на этом своем тезисе, то естественно заботился об интересах церкви. Но обратите внимание, на практике это оказалась формула о претензии не церкви, а о претензии Московского царства. Москва воспринималась не только как символ, но и как синоним русскости. Московский — это было то же, что и русский.

Тезис о Москве как о Третьем Риме означал, что материальным носителем этой церковной идеи выступает Московское государство. Насколько причудливо выглядит политическая культура и тех, кто привносил эту идею, и тех, кто ее принимал. Ведь смысл идеи: Первый Рим — Рим, Второй Рим — Византия. Но и Западная римская империя и Восточная римская империя якобы изменили христианству, и поэтому Третьим Римом — может быть только Мос-ква. Более того, Филофей утверждал: «И четвертому не бывать!».

Возникает вопрос: на каком основании Русь (Московское царство) могла претендовать на всемирную миссионерскую роль.

Объяснение можно найти не только в претензиях Московского царства, но и в истории христианства. В XIII в. завершился раскол на восточную и западную христианские церкви. Известно, как обменивались Папа и Патриарх любезностями. Иннокентий проклял Патриарха. Тот в ответ сделал то же, сопроводив анафему еще и очень выразительными ругательствами. Какое это имеет отношение к России? Самое прямое! Россия была отделена ордынским игом от этого процесса. Она в нем не участвовала. Более того, русская церковь именно из-за ордынского ига оказалась, с одной стороны, самой консервативной, а с другой стороны, самой устойчивой христианской церковью. Это не ее заслуга — так сложилось исторически. Никто, вообще говоря, не может исключать и такого варианта исторического развития, при котором католичество могло серьезно повлиять на Русь.

Литовцы с точки зрения этнической очень близки к славянам. Поляки — славяне. Но и те, и другие приняли католичество, а Литовское княжество в XIV в. было одним из крупнейших княжеств (оно не попало под Орду) и свои просторы раздвинуло до границ современной Московской области. Частью Литовского княжества были Смоленск и Брянск. Это самые ближайшие западные области от Москвы. В этой ситуации исключать абстрактную возможность окатоличивания Московского царства тоже нельзя. Но исторический процесс был иным — Русь из-за ордынского ига была отделена от влияния папской христианской церкви. Она не участвовала в споре и могла утверждать — причем не беспочвенно, — что она лучше всех сохранила исконные христиан-ские заповеди.

На самом деле русское православие оказалось причудливым явлением (нас интересует не религиозная сторона, а только то, что в ней связано с политической культурой). Даже вносимые им в религиозный догмат свои новшества были по преимуществу направлены на решение национально-государственных проблем.

Например, среди христианских конфессий только русское православие широко отмечает Троицу. Для православного она символ единства, которое на Ру-си воспринималось как единство национальное, государственное. Именно Русская Православная Церковь лучше всех «орбис христианус» сохранила принципы общинной организации, которые оказались одновременно и принципами хозяйственной организации. И опять-таки дело не в том, что она более святая или справедливая. Просто условия ордынского нашествия, потребность самосохранения населения способствовали закреплению практики общинного хозяйствования. Но это стало генетической памятью народа, сохраняющейся до сих пор.

Государственническая ориентация православия ярко проявлялась и после освобождения от Орды. Идея Москвы как Третьего Рима господствовала в религиозной и политической культуре до тех пор, по-ка политической целью Московского государства было миссионерское стремление распространить христианское мировидение. Но государство-то развивается по своим законам, и поэтому русское государство, как и любое другое, решая так называемые миссионерские задачи, на самом деле занималось расширением своих просторов, укреплением свой мощи: при этом миссионерская идея была всего-навсего слабым идеологическим обеспечением этого процесса. Когда Иван Грозный брал Казань или Астрахань, было ли его единственной целью стремление обратить в христианство новых подданных? Нет. Он действительно обеспечивал возможность христианским проповедникам первыми нести свою веру на новые территории, но цель-то у него была сугубо светская.

Так началось превращение русского православия из религии, претендующей на мировое значение, в национальную религию. Это был процесс всеохватного культурно-исторического значения. Поскольку религия в позднее средневековье по-прежнему выступала основой мировоззрения, то не было ни одной сферы, где не проявил бы себя этот процесс.

Естественно, не могла быть исключением и политическая культура, в рамках которой русское православие стало играть качественно новую роль. Национальная религия. Она стала обслуживать государственные задачи Московского царства, Московского государства, а потом русского государства.

Этот процесс завершился и был формально за-креплен при Петре I, который превратил Русскую Православную Церковь в государственное чиновничье учреждение, передав управление церковью одной из 12 коллегий. Он даже использовал названия религиозных структур для совершенно других целей. Скажем, в церковной структуре Синод — это собрание высших иерархов. Что делает Петр I? Он называет Синодом прокуратуру, не оставляя никакой самостоятельности у фактического Синода, точнее его просто-напросто распускают, заменяя государственной коллегией.

Правда, было бы ошибкой считать Петра I пионером таких преобразований. Еще в 1571 г. английский парламент подтвердил 39 протестантских догм, по которым главой англиканской церкви становился король, а сама она превращалась в составную часть государственного аппарата феодально-абсолютистской монархии.

Таким образом, начиная с конца XVII в., политическая культура России резко меняется. Смысл этого изменения — секуляризация. Если прежде политическая культура включала в себя духовную (церковную) компоненту для освящения политики, то с петров-ских времен религиозная компонента для этой цели уже не требуется. Она по сути даже исключается. Идеологическая составляющая политической жизни и политической культуры становится светской.

Начинается процесс использования европейских политических институтов для решения российских государственных проблем. При этом новая политическая культура обществом рубежа XVII—XVIII вв. воспринимается тяжело. Вспомните Хованщину, стрельцов и т.д. Это было не что иное, как проявление сопротивления не просто отдельных групп, вельмож, отдельных бояр.

Это политическая культура не принимала первоначально западноевропейские новшества. Более того, в течение ряда десятилетий в русской политической культуре были две ветви: петербургская (западническая) и московская (традиционная). В формировании секуляризированной политической культуры России, в частности, принято особо выделять роль Петра I. Более того, вокруг роли Петра I в становлении и развитии отечественной политической культуры и при его жизни, и до сих пор идут острейшие дискуссии. Одни считают, что Петр I прервал складывавшиеся традиции отечественной политической культуры, осуществив насильственную европеизацию всей жизни и политической прежде всего. Другие утверждают: ничего подобного! Петр I осуществил якобы естест-венный, необходимый шаг, и никакого насилия над отечественной политической культурой им совершено не было.

Очень важно иметь в виду, что в последние годы эта проблема из сугубо исторической превратилась в исключительно актуальную. В этой дискуссии принимают активное, заинтересованное участие в последние годы и западные исследователи России, в том числе русского происхождения.

Так, в Кембриджском университете вышла книга серьезного исследователя России Г.Флоровского. В этой солидной (526 с.) монографии автор утверждает, что Петр I создал полицейское государство. Этот тезис он пытается подтвердить следующим образом. «...Полицейское государство есть не только и даже не столько внешняя, сколько внутренняя реальность. Не столько строй, сколько стиль жизни. Не только политическая теория, но и религиозная установка». Полицеизм, по мнению Флоровского, «есть замысел построить и регулярно сочинять всю жизнь народа и страны, всю жизнь каждого отдельного обывателя ради его собственной и ради общей пользы или общего блага. Полицейский пафос есть пафос учредительный и попечительный». Правда, когда возникает вопрос, как доказать, что Петр I сформировал в России полицейское государство, то Флоровский реально приводит только один аргумент: «... в своем попечительном вдохновении полицейское государство неизбежно оборачивается против церкви».

С одной стороны, совершенно ясно, что определять тип государства только по признаку отношения к религиозным институтам однобоко. Но, с другой стороны, не стоит считать, что исследователь здесь взял какой-то вторичный, совсем уж не существенный момент. Почему? А потому, что церковь в средние века по своему влиянию на общество не уступала светской власти и стремилась стать законодателем моды и в самой государственности, и в политической культуре.

Г.Флоровскому как бы возражает прежде всего Н.Бердяев. Представлять эту фигуру нет необходимости: это один из видных русских философов конца XIX — начала XX вв., мыслитель, который пытался соединить философию с теологией. Н.Бердяев встретил Октябрьскую революцию негативно, но потом участвовал в разработке программных документов эмигрантской русской интеллигенции, где фактически выступил в поддержку советской власти. Вот что писал Бердяев: «...Православие оказалось русской верой. В духовных стихах «Русь Вселенская», русский царь — царь над царями. Иерусалим — та же Русь. Русь там, где истинна вера». Русское религиозное призвание представлялось русскому обществу как исключительное. Оно связывается с силой и величием русского государства. С исключительным значением русского царя. Империалистический соблазн входит в мещанское сознание. Духовный провал идеи Москвы как Третьего Рима был именно в том, что Третий Рим представляется проявлением царского могущества, мощи государства, складывается в виде Московского царства. Идеология Москвы, или Третьего Рима, способствовала укреплению могущества московского государства, царского самодержавия, а не процветания церкви, не возрастания религиозной духовной жизни. С этой точки зрения предложенная Флоровским альтернатива (не забудем, что Бердяев — это религиозный философ) выглядит уже мало убедительной.

И, наконец, хотелось бы обратить внимание на оценку Петра I знаменитым отечественным историком С.М.Соловьевым, который утверждал: «Петр сам был истинный русский человек, сохранивший крепкую связь со своим народом. Его любовь к России не была любовь к какой-то отвлеченной России. Он жил со своим народом одной жизнью и вне этой жизни существовать не мог. Без этого он не мог так глубоко и горячо верить в свой народ, в его величие, только по этой вере он мог поручить русским людям то, в чем они, по холодным соображениям ума, не могли иметь успеха по своей неопытности и непригодности. И свели они свои счеты — великий народ и великий вождь народа. За горячую любовь, за глубокую непокоренную веру в свой народ, народ этот заплатил вождю успехом, превосходящим все ожидания. Силой и славой небывалыми. Те неопытные русские люди, которым Петр поручал начальство над своими неопытными войсками, оказались полководцами, каких не могла дать ему образованная Европа. Те неподготовленные российские дипломаты, не знавшие ни прошедшего, ни настоящего держав, куда были посланы представителями России, очень скоро стали вровень с самыми искусными министрами европейскими.

Таким образом, уясняется для нас историческое значение этого образа, в котором Петр является в первый раз перед нами, и каком видим его в продолжение всей жизни: в работе пребывающий Царь-работник, царь с мозолистыми руками».

Интересно, как же петровские реформы повлияли на политическую культуру, которая сложилась в пору экономического, политического и социокультурного преодоления средневековья? Что касается отношения Петра к Западу, то широко известно знаменитое его высказывание — по-петровски грубоватое, но достаточно выразительное: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет. А потом мы повернемся к ней задом».

Совершенно ясно, что Петр I критически отнесся к той традиционной политической культуре, которую он застал. Для этого были и объективные, и субъективные факторы. Но Петр I прежде всего окончательно решил вопрос соотношения государственного и клерикального в отечественной политической культуре. Решил его решительно в пользу государства.

Для этого потребовалось изменять такие элементы политической культуры, как представление об оптимальной для этой эпохи политической структуре общества. Для этого Петру I пришлось идти на то, чтобы изменить социальный статус боярства, заменить его на первых ролях дворянством и тем самым оторвать еще больше государство от клерикальных институтов. Петр I осуществил секуляризацию отечественной политической культуры. Впрочем, не стоит думать, что он эти шаги предпринимал первым в отечественной истории. Еще Дмитрий Донской назначал митрополитов. Еще Алексей Михайлович — отец Петра I — издавал, по сути, указующие директивы иерархам православной церкви...

Было бы неверно считать, что этатизм присущ только отечественной политической культуре. Откровенно этатистской является, например, китайская политическая культура. В ней поклонение императору со сложными и пышными, до мельчайших подробностей разработанными церемониалами понималось как поклонение китайской государственности. Этатистская традиция живет и в современной китайской культуре.

В начале 1997 г. мне довелось быть в составе официальной делегации в КНР. Среди тех, кто нас принимал, был член Постоянного комитета Политбюро, секретарь ЦК КПК Ху Цзинтао, пятое лицо в китай-ской официальной иерархии, возглавляющее непо-средственно организационно-партийную работу в Компартии Китая. Китайский политик упорно подчеркивал, что в любых политических вопросах, в том числе в межпартийных отношениях, приоритетными для правящей партии являются интересы китайского государства. Подобный этатизм — рассмотрение через призму государственных интересов, воспринимаемых как важнейшая культурная ценность, при решении всех политических, хозяйственных и культурных вопросов — проявлялся во встречах на всех уровнях, будь то встречи в китайской деревне, на волостном предприятии (это особый тип экономической структуры, основанный на коллективной собственности в промышленности и не имеющий аналогов в других странах), в научно-исследовательском Центре при Госсовете (правительстве) КНР или новом экономическом районе в Шанхае.

Этатизм ярко проявляется в японской, корейской и ряде других национальных политических культур. Тем более без него невозможно понять все важнейшие социокультурные и политические процессы в современной России. Один из митрополитов писал, обращаясь к царю: «Вас, царей, Господь Бог себя место избрал на земле и на свой престол вознес». Иначе говоря, политическая культура на Руси складывалась таким образом, что ее ведущим элементом становилось государство. Петр I завершил этот процесс, организационно его оформил, проявив при этом беспощадность до такой степени, что лишил РПЦ всякой организационной независимости от государства.