ПЕРЕД ЛИЦОМ БУДУЩЕГО:
ПАРТИИ ГЛАЗАМИ ИЗБИРАТЕЛЕЙ
 
   В.Пешков,
    кандидат
    психологических наук
 
Уникальность российского общества заключается в сложении нескольких факторов общественно-политического характера, предопределяющих особенную значимость обращаемых в будущее людских надежд. Они на свой лад формируют массовые как социально-политические, так и государственно-геополитические взгляды избирателей. Перманентно кризисное состояние страны, жестко замыкающее личность в пределах обыденных забот и борьбы за существование, придает этим «футурологическим» умонастроениям ограниченный, нередко фрагментарный характер, что определяет противоречивость их взглядов и на задачи общественного, государственного выживания¹.
  В полосе полного неверия  
Анализ широкого круга социологических показателей дает основание утверждать: наше общество знает, чего оно хочет, но зачастую... не видит, с помощью каких социально-политических и государственных механизмов можно достичь этих целей.

От обозримого будущего мало кто ждет сколь-либо серьезного сдвига к лучшему (табл. 1).

Таблица 1

Что ожидает российское общество? (январь 1999 г.)

Вновь избранная Дума как была, так и останется «пустой говорильней и чисто декоративным органом», за фасадом которого весьма вольготно будет и дальше чувствовать себя реально правящая страною «партия власти» (рис. 1), — вот как звучит предсказание основной массы опрошенных.

Немногим меньшая часть опрошенных (до 40%) уже смогла перешагнуть через сей застарелый скепсис и ожидает от парламента и более решительной оппозиционности, и возвращения ему «исконной роли верховной власти в стране». Что дает  Думе и действующим в ней силам серьезный шанс на завоевание если и не полной морально-политической гегемонии, то весомой авторитетности в российском обществе начала XXI в., особенно если среди них появятся новые, рождающие надежду лица и сообщества. Многие на рубеже веков начали претендовать на такую роль, успех же этих попыток пока по большей части спорен.

Типично в этом плане отношение граждан к лозунгу «левого центра», который был выдвинут (1998 г.) в качестве одной из «прорывных» политических идей.

1. Парламент станет активно и успешно сотрудничать с Президентом Б.Ельциным и его правительством, поддерживая их действия и начинания; в стране воцарятся согласие, мир, созидание.
2.  Обстановка ухудшается, и новый парламент окажется еще оппозиционнее, чем нынешняя  Дума.
3. Так как парламент окажется еще оппозиционнее, чем нынешняя Дума, он будет разогнан с еще большей, чем в 1993 г., жестокостью.
4. Объединив свои силы, оппозиционные партии и блоки в парламенте полностью возьмут верх и смогут вернуть этому законодательному органу исконную роль верховной власти в стране.
5. Парламент останется такой же пустой говорильней, как и все прежние.
6. Парламент будет чисто декоративным органом, прикрывающим процесс установления авторитарной власти в стране.
7. Иное.
 
Сказалось не только восприятие для России как самого  этого  термина  и  стоящих  за   ним   традиций (во многом механически перенятых из итальянской общественной практики 60—80-х годов), так и вполне рациональное отторжение большинством населения перспектив «синтеза» части оппозиции с частью «партии власти» в нечто, стоящее то ли левее так и не сложившегося центра российской политической структуры, то ли правее ее же левого фланга. «Левый центр» остался для многих в лучшем случае несбыточной мечтой (мол, наших политиков в одну упряжку не запряжещь!), а то и просто игрой в слова (табл. 2).

Почти половина отнесли все это к наскучившим хитростям политиков, запутавшихся в играх друг с другом, стремящихся отвлечь народ от настоящих проблем. Будь эти идеи даже чем-то и вправду серьезным и искренним, они, по большинству оценок, все равно были обречены на крах: свести вместе людей, вечно между собой сражающихся, казалось им совершенно нереальным.

Всерьез просчитывать выгоды и утраты, которые сулит «левоцентристский эксперимент», сочли нужным сравнительно немногие. Только один избиратель из десяти и в самом деле проникся верою, будто «левый центр» для страны есть главная надежда на спасение.

Похоже, что не утихавшие со времен перестройки игры политических сил, особенно либерального толка, в смену «самоназваний» — когда левые делались правыми (и наоборот), а силы, назвавшие себя демократами, проводили жесточайший неоконсервативный курс, — резко ограничили здесь свободу новаций. Российское общество упорно проявляет желание видеть Лужкова — Лужковым, а Зюганова — Зюгановым.

Сегодня судьбы ведущих политических организаций видятся людям очень по-разному. Многое изменилось в этих воззрениях за минувшее пятилетие, перенасыщенное острейшей общественной борьбой, всплесками надежд и разочарований, экономическими обвалами и крахами, обещаниями и обманами.

Время, прошедшее после президентских выборов 1996 г., разрушило общественно-политические надежды. Колоссальное давление запугиваний и обещаний, с помощью которого было осуществлено переизбрание Б.Ельцина, породило в умах,  очередную мозаику мнений (табл. 3).

Извечное людское упование на лучшее будущее в целом просматривалось и здесь. Вдруг жизнь все-таки наладится?  Мысль эта получила весьма широкое хождение. Опасения же носили по большей части «очаговый» характер. Примерно по 8—15% предсказывали: сначала переизбрание Б.Н. лишь продолжит старый фарс — мол, вокруг полумертвого президента сцепятся в драке за власть все его соратники и противники, — а также быстрое и полное добивание России,  ее окончательное разграбление классом новых богатых, и в целом — гниение всего, что еще не догнило. К тому же, примерно каждый 8, 9-й из числа опрошенных пытался не воспринимать второе президентство Ельцина всерьез, поскольку долго оно не продлится, по крайней мере из-за его здоровья.

Но шире всего разошлись иные ожидания.  «Может быть, больших улучшений сразу и не будет, но мало-помалу мы станем жить все лучше. —  Кризис и упадок будут продолжаться, но без больших потрясений, мягко, терпимо». Столь утешительное видение будущего отличало настроение почти каждого второго.

Минула большая часть нового президентского четырехлетия. Сбылись же из прежних ожиданий лишь предсказания об околовластном «цирке», бесконечном общественном разложении и процветании тех, кто обогащается. Иначе говоря, самые неприятные предсказания. Тогда как весь блок надежд на «щадящее» и «гуманное» течение кризиса — экономического, социального, властного — рухнул и обратился в спектр «антинадежд». Народное видение будущего покрылось дополнительным слоем мрачных — особенно по отношению к власти — эмоциональных красок.

Вместе с тем на образ будущего перестал со старой силою давить и страх перед социально-политической катастрофой. Утратило силу былое сильнодействующее на массовую психологию средство, как угроза гражданской войны, в том числе — в случае прихода к власти (или кардинального успеха) коммунистов и союзных им патриотических сил (табл. 4).

Подавляющая (не меньше половины) доля опрошенных не сомневалась: новую гражданскую войну в их стране никому и никогда разжечь не удастся и даже не желают об этом думать. Начнись в стране междоусобица, решающая их масса приложила бы все усилия, чтобы остаться в стороне, либо пыталась затушить вспышку  ненависти, эмигрировали либо сохраняли бы нейтралитет. Кое-кто вообще бы попробовал «жить, как и жил», т.е. избрал бы позицию типа «моя хата с краю». Немногие попытались бы примирить враждующие стороны...

Те же, кто чувствует в себе ярость и силу для участия в подобной ситуации, встали бы, скорее всего, в ряды русских патриотов, государственников, коммунистов, т.е. теперешних оппозиционных сил. И в куда более редком случае пошли бы за «демократами» и «партией власти».

Они либо «обанкротятся полностью», хотя и протянут политически,  как властная и околовластная сила, либо, до конца развалив народное хозяйство и все прочие структуры общества, окажутся полностью отстранены от руководства Россией, станут третьестепенной силой. В этом предсказании сошлись до половины от общего числа опрошенных. К тому же каждый седьмой идет еще дальше: пытаясь любым способом сохранить за собой власть, «демократы» прямо ввергнут страну «в полный хаос и гражданскую войну».

Распад образа демократических сил в массовом сознании стал сочетаться и с серьезнейшей эрозией их самосознания. Типичен, в частности, набор оценок, данных главному итогу их деятельности — современному общественному и государственному устройству России.

«Того государства, — сказала Е.Боннер в интервью «Голосу Америки» (от 09.02.99), — которое мы знали до августа 1991 г., нет. Но это вовсе не значит, что Россия стала демократической. Свобода печати не означает демократию...

Государство ведет себя, как бандит. Ты работаешь, а оно ворует у тебя. Раз тебе не отдали зарплату, значит, твои деньги украли...

Мы ошибочно приняли за демократию лозунги даже в отношении гласности...

Наша система выборов такая, что на самом деле она не гарантирует избирателю контроль за тем, кто избран. Значит — она недемократична. И мы живем в недемократичном государстве...

Мы все время делали ставку на человека, на личность, на одного, кто будет: будет ли Горбачев, будет ли Ельцин. Мы сознательно или нет, но всем народом упустили ведущую роль законодательной власти...

Произошло очень быстрое перерождение вполне честных людей в банальных обманщиков. Очень много лжи среди так называемых демократов...

Сама по себе демократия — это еще не плюс, как сама по себе свобода — тоже не рай земной».

Как социо-психологический феномен подобное признание «духовной матери» эпохи «перестройки и реформ» свидетельствует о крахе партийно-политической составляющей всей «партии власти».

Весьма проблематичной оказалась в этом контексте попытка ради таких «знаковых фигур» режима, как Чубайс, Гайдар, Немцов, Кириенко «омолодить» увядающее «демдвижение», сложившись в очередную ипостась «партии власти» под лозунгом «правого дела». Уровень симпатий к ним в народе не поднимается выше 3—7% к каждому, не оставляя им весомых надежд на власть².

Особенно если принимать во внимание такой могучий катализатор данного процесса, как распад остатков престижа Б.Ельцина, который в 1997—1998 гг. перерос в его «антихаризматизацию», т.е. дискредитацию всего с ним связанного. Слом образа президента как гаранта конституционных прав стал всеобщим. Согласно опросам ИСПИ, даже в крупнейших городах, всегда игравших роль оплота его влияния, около 20% населения прониклось убежденностью, что государство не охраняет и не обеспечивает эти права³.

Что же до общества в целом, то верить, будто президент все-таки исполнит свои многократные обещания и, наконец, «поставит все на свои места и обеспечит стране мир, демократические свободы, развитие по пути реформ», соглашались в 1999 г., по данным ЦИПКР, всего 3%. Для решающей части остальных текущее президентство связано с представлением: «Ельцин... сумеет удержаться в президентском кресле благодаря маневрированию между разными силами», — не сомневалось относительное большинство, 47% россиян. Но для этого «он будет сдавать по меренадобности то одних из своих сторонников, то других». И все же не меньше 30—40% обрели уверенность: так или иначе, электоральным путем или по нездоровью, но скоро Борис уйдет. Это, по мнению 43,4%, только поможет стабилизации обстановки в стране⁴...

Будущее ЛДПР видится безрадостным, сначала игравшей роль решительного оппонента «партии власти», а затем, в конце девяностых, ставшей по сути дела ее латентным союзником (табл. 6).
 
Так или иначе, но в ближайший год или по прошествии какого-то времени Жириновский, окончательно разоблачив себя как однодневку и прислужника «партии власти», канет в политическое «забытье». Не исключено, что ЛДПР сумеет стяжать кое-какие успехи, но в конечном итоге  все кончится ее полным разгромом.

По-иному выглядит в отечественном менталитете образ будущего для «Яблока». Это одна из немногих организаций, которым предсказывается успех. Мнения о ней делятся в обществе куда выгоднее, нежели то происходит с «демократами» и жириновцами.

Впрочем, представление о «Яблоке» как о правящей силе имеют около 5—6%. 38% не сомневаются: партия Явлинского, быстро набирая очки критикой как Ельцина с соратниками, так и коммунистов с патриотами, в ближайшее время сильно окрепнет и нарастит свое влияние. Другое дело: будет ли это на благо или на беду России. И тем не менее перспектива «Яблока» в будущее на уровне массового восприятия высока (рис. 2).

1. «Яблоко» станет ведущей политической партией страны, объединив вокруг себя всех настоящих демократов и сторонников реформ.
2. Оно получит искомые 12 важнейших портфелей в правительстве и сможет успешно проводить свою политику реформ.
3. «Яблоко» и его лидер Явлинский продолжат критику Ельцина, правительства, коммунистов, оставаясь в оппозиции ко всем, быстро «набирая очки» на будущее.
4. Ничего у них не получится: как были узкой, невлиятельной партией, представляющей лишь часть интеллигенции, так и останутся.
5. «Яблоко» окажется дискредитировано в глазах общественности в результате расследования зарубежных источников его финансирования; начнет быстро терять авторитет.
6. Иное мнение.

Это не мешает другой половине общества, наоборот, расценивать будущность последователей Явлинского критичнее, жестче и в чем-то очень близко тому, что предрекается жириновцам. «Ничего у них не получится: как были узкой, невлиятельной партией, представляющей лишь часть интеллигенции, так и останутся».  А то и совсем разоблачат себя в народных глазах, обнажив свою теснейшую зависимость  от всевозможных западных «благодетелей», питающих, в частности, «Яблоко» финансово. Что будет для него началом политического заката...

Проблематичны шансы разыграть политическую карту  «третьей силы» даже у наиболее «цивилизованных», — как правило, отслоившихся или еще только отслаивающихся от «партии власти» — организаций, активно ищущих собственное место в политической системе страны.

За исключением Ю.Лужкова, в способности которого создать под себя мощную партию и «завоевать» Думу», а также выиграть  президентскую гонку верят 28% граждан, ни одно политическое новообразование не смогло пока заронить в отечественный менталитет сколь-либо заметных надежд. Даже Е.Примаков (при весьма высоком доверии лично к нему) видится главою нового могучего политического движения только 7%. Его личная харизматичность способна остаться бесплодной в плане организационно-политическом.

Не лишенная политического романтизма мечта о некоем «пока неизвестном» лидере, которому суждено спасти Россию, тоже иссякла и не имеет теперь сколь-либо значимого числа сторонников. Да и вообще, «никаких чудес от всех этих «третьих сил» ждать не стоит» — убеждена чуть ли не половина от общего числа опрошенных.

В итоге, как видно из табл. 8, ни один из ведущих представителей виртуальной «третьей силы» не  смог пока в сколь-либо заметной мере унаследовать электорат распадающейся ельцинской «партии власти».

Притянуть к себе по 10—16% чужих избирателей — вот на что, как максимум, оказываются пока способны эти деятели. Им в нужной мере не удается сохранить ни свой прошлый электорат (как, скажем, Лебедю, за которого намеревается вновь голосовать лишь треть былых симпатизантов), ни удержать в сфере личного притяжения «смежные» по политическим настроениям контингенты избирателей (как Немцову, способному унаследовать всего четверть голосов Ельцина).

Все они обречены начинать почти с «нулевой» отметки, не имея электорального ядра и пытаясь «спрессовывать» его из «пыли» притянутых чужих последователей — очень разноликих и мало стабильных в ориентациях.

Спектр благоприятных для компартии предсказаний — от предположения, что ей удастся закрепить свой прошлый успех (хотя и не взять власть), до уверенности в том, что она выиграет и думские, и президентские выборы — включил в себя мнение почти двух третей.

Вместе с тем гадания о будущем КПРФ, подчас странные по отношению к партии, выигравшей парламентские и достойно прошедшей  президентские выборы, не иссякают. Убежденные противники коммунистов, люди нейтральные, да и друзья не устают примерять на нее то одно, то другое, то третье политическое обличие и судьбу: то, что в глазах политиков-практиков либо теоретиков  выглядит почти решенным, остается невнятным для «человека улицы». Именно это происходит с многочисленными пожеланиями в адрес КПРФ, нередко звучащими как заклинание-внушение: «Стань такой, как я хочу!»
(табл. 10).

Видно сразу: тешиться мечтою, будто компартия в один «прекрасный» день возьмет да и вообще исчезнет с авансцены страны, позволяет себе всего лишь четверть населения. В основном это 56—75-летние «шестидесятники», а также 18—25-летние их «внуки»: в их среде за ликвидацию КПРФ по 25—35%.
На взгляд остальных, ей предстоит меняться. Но как?

Социал-демократизироваться? Этот путь, будто бы, прямо ведущий к успеху, общественному мнению и самой компартии навязывают — в лоб или аккуратно — давно и часто: такова-де единственная для нее вероятность сохраниться и уцелеть. Речь идет о своего рода «мягком» антикоммунистическом видении будущего КПРФ, имеющем немалый успех. Оно объединяет и «демократов», на чью долю падает свыше половины всех подобных пожеланий, и поклонников Явлин-ского (треть) вкупе с последователями Лебедя и симпатизантами КРО и пр. Чаще всего это ветераны в возрасте 75 лет и больше (50% их мнений), а также до четверти двадцати-тридцатилетних. Подход этот, в целом, элементарно прост: либо социал-демократизируйся, КПРФ, либо умри! Третье, если и дано, то в несравненно меньшей мере.

А ведь «встать в ряды» социал-демократии очень непросто. Ибо она — организация наднациональная и объединена в Социалистический Интернационал. И тот, кто не принадлежит  к этой всемирной структуре, может сколько угодно провозглашать себя «социал-демократом», но признан таковым не будет и по сути дела остается самозванцем. Вступление же в Социнтерн оплачивается, в частности, «присягою на верность» той системе западных ценностей, что уже пытался однажды насадить Горбачев. Во что обошелся сей эксперимент — общеизвестно...

Само собою разумеется, «простой» россиянин не ведает подобных тонкостей. Но на интуитивном уровне он, похоже, все же ощущает здесь опасность. Не потому ли ни наши отечественные социал-демократические партии (официально, кстати, так и не признанные Социнтерном), ни их призывы к переиначиванию КПРФ особыми симпатиями в народе не пользуются. Правда, за сдвиг компартии на социал-демократический путь все-таки высказывается 21%. Но это же помогает подсчитать: подобная операция не вызовет симпатий, самое малое, у четырех пятых граждан. Особенно у тех, что поддерживают саму КПРФ и патриотические силы.

Фашизация? Мол, что тут говорить: «коммунисты — и прежние, и нынешние — неуклонно превращались и превращаются в фашистов». Такого рода перспективы любят рисовать перед «средним» россиянином в первую голову все те же последователи демократических сил, на долю которых и в данном случае выпадает свыше двух третей подобных уверений. И с ними опять же солидарны в основном сподвижники  Г.Явлинского и А.Лебедя. На почве неприятия КПРФ здесь может сложиться устойчивый союз.

Даже прозвище «красно-коричневые» так и не удалось превратить в общероссийский жупел. Совсем немногие — около 8% — зачарованно ждут, когда же КПРФ  вдруг (как в страшной сказке) «грянет оземь» и обернется чем-то фашиствующим.

Назад к истокам? И это тоже не слишком привлекает избирателей. Стать обновленной КПСС и в таком качестве пытаться объединить в новый Союз все постсоветское пространство, либо пойти дальше и вернуться к стратегии и тактике большевиков аж предоктябрьской поры — тот и другой путь имеют в стране по 9—10% сторонников... Главным образом — из поколения ветеранов Великой Отечественной: за подобный путь высказывается из их среды каждый второй. И что примечательно: в их рядах сподвижников самой КПРФ немного, от трети до неполной половины. А лиц, ориентированных на НПСР, и подавно — вдвое-втрое меньше. Заметно большую роль играют симпатизанты Явлинского, Жириновского, РКРП и ряда патриотических структур. Повернуть КПРФ вспять — и эта будущность, как видим, подбрасывается партии во многом со стороны.

Не пленяют умы и призывы вообще отречься от «любых идеологий», посвятив себя защите неких «высших государственных интересов». Данная идея — очередной  плод почти равных мыслительных усилий всех внекоммунистических сил: от ДВР до ЛДПР. Большинству же народа трудно понять, как может политическая партия существовать вне идеологии: каким чудом она способна защитить интересы России, если у нее нет четкого  представления, кто она такая, откуда родом, чего хочет и куда идет. Ведь именно это и составляет настоящую идеологию. Здоровый инстинкт самосохранения (все-таки оставшийся в народе) остерегает наших современников от увлечения такими «до безумия смелыми» идеями, в пользу которых в ходе социологических зондажей высказался один респондент из восьми.

Есть и другие мнения. Для кого-то, включая в основном избирателей самих же КПРФ и НПСР, перед коммунистами лежит путь превращений в русскую, российскую партию. Не исключено — с респектабельно консервативным оттенком. Для чего, кстати, и действительно вроде бы есть основания: неплохие позиции в сельском электорате, прочная поддержка, оказываемая КПРФ со стороны средних слоев города (служащих, ИТР, ученых, творческой интеллигенции), защита самой партией исторических традиций страны и ее коренных национально-государственных интересов. Все это в самом деле действительно сближает ее не только с «классическими» западными компартиями, но и с крупнейшими европейскими организациями консервативной направленности. О том, что многие из традиционных ценностей консерваторов стали для российской компартии своими, уже говорилось...

Для других, на три четверти состоящих из последователей самой КПРФ и НПСР, она уже теперь есть сила русского, российского возрождения, выполняющая в нашей стране национально-освободительную роль, и таковой обязана остаться. Симптоматично при этом, что громче всего за «русский путь» компартии высказывается не самое старшее поколение, которому данная идея  в целом по-прежнему малопонятна, а 35—55-летние люди (половина их), т.е. дети и внуки тех, кто воевал с фашизмом. Завоевывает она и молодежный менталитет, где ее сделал своею уже как минимум каждый четвертый. Речь, иначе говоря, идет о тех поколениях, которым принадлежит ближнее и более отдаленное будущее страны.

Наконец, на взгляд третьих, также собранных в электорате КПРФ — НПСР, компартии вообще не стоит ни всерьез меняться, ни во что-либо превращаться. «Почему, собственно, она обязана чем-то «становиться»?  Как сила, сочетающая лучшее из коммунистического учения и практики с национально-патриотической идеей, КПРФ нужна России такой, какая она есть. Ей необходимо совершенствоваться именно в этом плане...

Объединим и укрупним все эти оценки. И получим в итоге следующую картину: соотношение бытующих в народе предвидений фашизации, ортодоксализации, социал-демократизации и, наконец, патриотизации КПРФ складывается примерно как 1,0:2,0:2,2:3,8 в пользу последней. За компартией в народе, если говорить по существу, признается в первую очередь право и обязанность на один главный путь в будущее: быть силой русского, российского национально-государственного возрождения.

Мало какая из ныне действующих на авансцене партий способна в этих обстоятельствах заронить в душу надежду на преодоление идущих процессов распада. Хотя суть их рисуется массовому восприятию неодинаково. Если шансы тех партий, что продолжают олицетворять традиционное «демократическое» течение все заметнее сужаются, то перспективы некоторых отпочковавшихся от них структур (в том числе пытающихся застолбить «третий путь» в российской политике), таких, как «Яблоко» или «Отечество», выглядят довольно оптимистично. Выгодно смотрятся и позиции КПРФ, чей образ в людском восприятии за последнее пятилетие не только окреп, но и обрел ряд лестных для партии характеристик, подкрепление которых  делом — в том числе и в ходе избирательной борьбы 1999—2000 гг. — станет серьезным тестом на жизнеспособность коммунистов.

¹ В основу статьи положены итоги серии опросов, проведенных в 1996—1999 гг. независимым Центром  исследований политической культуры России  (ЦИПКР), на основании панельной выборки в 1500 респондентов из 76 регионов страны.
² ФОМ. Социологические сообщения. 1999. № 2. С. 16—19.
³ Иванов В.Н. Россия: обретение будущего. М., 1998. С. 49.
⁴ Опрос ЦИПКР. ОПР-99-1.