В.СТАРОВЕРОВ,
доктор философских наук, главный научный сотрудник ИСПИ РАН,
президент Российского отделения Европейского научного общества социологов-аграрников

Земельные отношения являются основой сложного комплекса проблем аграрно-крестьянского вопроса, а последний, в свою очередь, извечно составляет органическую компоненту благополучия или неблагополучия Российского государства, его внутренней безопасности и способности к реакциям на внешние угрозы. В земельные отношения упираются проблемы эффективности сельскохозяйственного производства и, следовательно, продовольственной безопасности страны; проблемы социального и демографического благополучия или, наоборот, деградации населения; вопросы социально-политической стабильности общества, а соответстственно, возможности эволюционного развития или неизбежность взрыва, общественной смуты общероссийского характера.

Страноведческий анализ мировой практики реформирования земельных отношений показывает, что в зависимости от своего социально-политического характера и соответствия потребностям экономического и социального развития того или иного конкретного общества, земельные реформы или решают, или усугубляют эти проблемы.

Проводимая в нашей стране земельная реформа обостряет все эти проблемы, доводя противоречия в земельных вопросах до крайнего радикализма и антагонизма. Следствием этого являются тенденции к техногенной, экономической и демографической деградации российской деревни, социальной дезорганизации российского общества.

Не одна, конечно, земельная реформа, но она прежде всего привела к тому, что вопреки мировым тенденциям к концентрации основного сель-скохозяйственного производства, в России количество землепользователей увеличилось более чем в 12 раз. В результате необходимая в разумных пределах реорганизация малоуправляемых колхозов и совхозов вылилась в чрезмерное дробление и распыление землепользования и материально-технических ресурсов аграрного производства. В итоге, по расчетам специалистов, удвоилось количество отчуждаемой под дороги и межи пашни, резко снизился коэффициент полезного действия (КПД) сельхозтехники, ухудшилась агрокультура, из оборота выпало 20—25 млн. га сельхозугодий, в том числе на 17—20 млн. га уменьшились посевные площади. По данным Роскомстата, ушло из севооборота почти 2,5 млн. осушенных и орошаемых земель, которые были достаточно эффективны.

Деградирует и та пашня, которая еще используется. Ежегодно с урожаем выносится 18—20 млн. т питательных веществ. Хотя Россия еще производит достаточное количество минеральных удобрений, но маломощные раздробленные сельские хозяйства не имеют средств для их приобретения. Основная масса минудобрений — в 1996 г. до 75% — продается за рубеж. В России же за период 1990—1997 гг. внесение минеральных удобрений уменьшилось более чем в 8 раз, а площади удобренных посевов — почти в 4 раза. Даже органика нашим маломощным хозяйствам стала непосильной: внесение органических удобрений за эти годы уменьшилось почти в 5 раз. Существенно сократились масштабы
культуртехнических работ. В итоге большая часть российского поля уже утратила до половины существовавшее в дореформенные годы плодородие. При этом значительная часть деградировала до фона «естественного плодородия», которое на большей части территории России, как известно, небогато. Это тоже одна из причин выбытия из оборота миллионов га пашни.

Идет и уменьшение машинного парка агросферы: техника стала не по средствам нынешнему земледельцу и закупки ее уменьшились по зернокомбайнам в 12, автомобилям в 25, тракторам в 17, тракторным прицепам в 68 раз и т.д. Обеспеченность тракторами ныне составляет 56%, зерноуборочными комбайнами 61% от нормативной, причем 80% этой сельхозтехники уже выработали нормативные сроки амортизации. Распыленность техники по многократно возросшему числу хозяйств, в большинстве своем не имеющих возможности для ее оптимального использования и техобслуживания, существенно снизила отдачу от нее, что сказалось на качестве агротехники и стало основной причиной значительного снижения урожайности всех сельскохозяйственных культур.

Отсюда вытекает еще одна цепочка негативных последствий проводимой реформы — небывалое снижение эффективности сельхозпроизводства. Если накануне реформы доля убыточных сельских хозяйств составляла 2%, то в 1997 г. она, по разным оценкам, поднялась до 80—87%. В целом убытки сельского хозяйства России в 1997 г. составили, по данным академика РАСХН В.Добрынина, 25 трлн. руб., а сумма кредиторской задолженности превысила 80 трлн. руб. Иначе как экономической катастрофой агросферы такое положение не назовешь.

Вследствие всего этого идет натурализация аграрного производства.
Итак, земельная реформа имела целью создать в стране полнокровный сель-скохозяйственный рынок, а результат совершенно противоположный. Земледельцы сегодня из-за нерентабельности сельхозпроизводства все больше порывают с рынком, натурализуют хозяйства до уровня внутрихозяйственных потребностей, зарабатывая на дополнительные нужды в неаграрных сферах. Особенно это характерно для единоличных крестьянских хозяйств и малых хозяйств нового типа. Среди них, по данным выборочных опросов, до половины поставляют на рынок не более 1/4 своей продукции, что является четким критерием натурализации производства.

Но поскольку неаграрные сферы деятельности в современной деревне малоразвиты, то убыточность сельхозпроизводства неизбежно влечет за собой существенное падение благосостояния сельского населения. Доходы в сельском хозяйстве в России традиционно были ниже средних, чем по всему народному хозяйству. Но уже в 1985 г. заработки здесь составляли 95% к средним по стране, а доходы аграриев вместе с поступлениями от личных подсобных хозяйств превышали уровень среднероссийских. Иная картина сегодня: в 1995—1996 гг. зарплата в сельском хозяйстве опустилась до 40—42% к среднероссийской, а за первые три квартала 1997 г. до 38%, составив 386 тыс. руб. при среднероссийском прожиточном минимуме в 411 тыс. руб. на человека. Причем и эта зарплата была выплачена далеко не полностью. Что касается личных хозяйств, то лишившись поддержки колхозов и совхозов, материальные ресурсы которых ранее использовались, они также снизили свою доходность. Все это обусловило существенное снижение уровня жизни российской деревни. Уже в 1996 г. более 50% сельских семей, по данным Роскомстата, имело среднедушевые доходы ниже прожиточного минимума. В истекшем году таких семей, по данным выборочных обследований, стало еще больше. Обнищание сельского населения негативно сказывается на демографии деревни: общая смертность 16—17 (в городе 13—14), младенческая 20 (в городе 17) на 1000 чел. населения, причем, на Алтае, в Новгородской, Орловской, Твер-ской, Тульской, Курганской, Кемеровской, Амурской областях, в Коми и Туве она превышает 25 промилей. Сегодня деревня в целом страдает значительной депопуляцией и перспектив на изменение ситуации не просматривается: брачность на селе падает, заболеваемость населения растет. Все это ведет к дальнейшей хронической демографической деградации деревни.

Перечисленные последст-вия реформы не единственные. Надо учитывать ее влияние на социальные ценности и политические установки сельского населения. Опросы показывают устойчиво высокий уровень отчуждения основной массы сельского населения от целей и курса проводимых сегодня реформ. Что касается политических установок, то они очевидны: о них свидетельствуют устойчивая поддержка сельским электоратом левой оппозиции, активное участие в движениях протеста и т.п., что делает проблематичной стабилизацию социально-политической обстановки в стране.

Причиной всех этих явлений является противоречащая декларативно заявленным целям возрождения крестьянства и деревни реальная политика и практика в агросфере в целом, в земельной реформе в особенности. Причем эта практика и политика расходятся не только с требованиями национальной безопасности страны в части продовольственной, с ментальностью, естественно-историческими традициями и материальными посылками духовности и культуры российского крестьянства, но и с мировой практикой.

В мире господствуют две концепции формирования современных земельных отношений. Концепция эволюционной социализации землевладения, когда права земледельца на землю все больше сводятся к функциям землепользования. Этим курсом следуют США, развитые страны Европы а также Китай и Вьетнам. Другая концепция — модернизация земельных отношений с усилением доли частной собственности на землю. Этим курсом следуют арабские, латиноамериканские, азиатские и африканские страны, а также страны постсоветского пространства.
Результат первого курса — рост эффективности сельскохозяйственного производства, итоги второго — его спад, продовольственная зависимость от импорта. Характерный пример: до земельных реформ арабские страны удовлетворяли свои потребности в сельхозпродуктах в среднем на 80—95%, ныне, спустя 30—50 лет после начала модернизации земельных отношений на принципах доминирования частной собственности, удовлетворяют на 40—70%.

Из банкротства земельной и в целом аграрной реформы в России делаются два крайних вывода. Первый вывод предполагает дальнейшую радикализацию проводимого курса земельной реформы через закрепление господства частной собственности на землю и введение земли в торговый оборот на принципах свободной или относительно регулируемой купли — продажи. Второй вывод предполагает отказ от земельных реформ и возврат к колхозно-совхозной системе землепользования без какого-либо допущения торгового оборота земли.
Полагаем, что и тот и другой подход губителен не только для аграрной экономики, но и для безопасности России как продовольственной, так и социальной.

Первый подход — радикализация земельной реформы — не имеет сколько-нибудь объективной экономической и цивилизационной основы, исходит из идеолого-политических целей, которые, как известно, будучи оторванными от реальных потребностей социально-экономической жизни, всегда ущербны. Курс на куплю-продажу земли и доминирование частного землепользования противоречит не только ожиданиям крестьянства, но и тенденциям землепользования наиболее развитых стран мира, где в последнюю четверть века в соответствии с избранным курсом на эволюционную социализацию землевладения все сильнее ограничивается торговый оборот земли. Что касается свободной купли-продажи ее, то ее вы не найдете ни в одной стране с эффективным земледелием, так как это породит спекуляцию землей, что и было многократно подтверждено мировой историей. При нынешней коррумпированности местных органов власти, какие бы законы ни принимались с запретами и ограничениями, земля попадет отнюдь не в руки земледельца, которому в условиях убыточности сельхозпроизводства совсем не выгодно покупать землю, или не на что ее купить. Земля перейдет в руки спекулянтов, а также криминала, желающего иметь новые каналы для отмывания «теневых» капиталов.

В современных российских условиях рынок земли неимоверно усилит сферу криминала. Об этом свидетельствует практика торгового оборота дачных земель в пригородах крупных городов. По данным специалистов, в ближнем Подмосковье, например, осуществляется уже третий «черный передел» дачных земель с участием криминала и коррумпированного чиновничества. Причем далеко не полюбовный, а с массой преступлений. В нынешней обстановке неизбежно распространение этой практики на общероссийские просторы. Причем раздробленный частный землевладелец окажется фактически беззащитным перед криминалом. Произойдет то же, что произошло с малым бизнесом в городах, который большей частью схвачен двойным рэкетом: со стороны преступного мира и со стороны коррумпированного чиновничества.

И главное, как показывает опыт стран, осуществляющих земельную реформу в соответствии с концепцией модернизации земельных отношений на частных началах и торгового оборота земли, этот подход не только не решит экономические и социальные задачи укрепления продовольственной безопасности и социального возрождения деревни, но усугубит положение. Со всеми экономическими, социальными и политическими последствиями для национальной безопасности страны.

Но и курс на отказ от реформирования земельных отношений, от многоукладности аграрной сферы оказался бы не менее ущербным для России. Видимо, необходимо искать золотую середину, которая обеспечивала бы и свободу производителю, и контроль государства за своей безопасностью, и социально-экономический подъем сельского хозяйства и деревни.

Почему у нас зациклились на купле-продаже земли? В Китае и Вьетнаме продается не земля, а право на использование земли. И это не мешает земледельцам холить и лелеять свою землю (ведь это право долговременного действия), добиваться ежегодного прироста сельхозпродукции в 7—10%. Вместе с тем это пресекает спекуляцию землей, обеспечивает земледельцу полную собственность на произведенную им продукцию, чего желает и наш крестьянин.

Невозможность скупки земли, в том числе банками, оградит Россию от дальнейшего усиления иностранного вмешательства. Говорят, что иностранцам наша земля не нужна по причине рискового земледелия, что можно принять такие законы, которые не допустят такой скупки земли. Все это было бы так, если бы в стране была иная ситуация. На примере промышленности, сырьевых отраслей мы видим, как если не напрямую, то через подставные фирмы, прибираются они к рукам иностранным капиталом. Что касается невыгодности, то зарубежный капитал будет стремиться скупить земли не для развития сельхозпроизводства, а для обеспечения сбыта своей сельхозпродукции. Приобретя землю даже через подставные фирмы по смехотворным ценам, которые обещаются реформаторами, зарубежный капитал просто законсервирует российское поле и окончательно закрепит продовольственную зависимость России. И призрачны надежды, что можно будет поправить положение законодательными путями: для защиты «священной частной собственности» у зарубежного капитала много средств, использование которых еще более усугубит национальную безопасность России.

Радикализация земельной реформы сегодня — это опасный путь, чреватый многими губительными последствиями. И мы должны быть в том крайне осмотрительны.