Ежедневно газеты приносят десятки тревожных сообщений. Даже не читая их, можно догадаться: где-то случилась очередная авария нефтетрубы, сгорел завод, рухнул самолет, убит предприниматель, уличен в мздоимстве высокий чин, взорвался склад боеприпасов, солдат расстрелял своих товарищей, забастовали шахтеры, учителя и врачи объявили голодовку, покончил самоубийством известный ученый.

В результате, без боязни ошибиться, можно предсказать, что сегодня стало хуже, чем вчера, а завтра будет хуже, чем сегодня. И вывести отсюда общее умозаключение: так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдет смена направления, характера и ритма развития событий.

Говорят, у нас склонны видеть все в мрачном свете. Полезно поэтому проверить эту самооценку взглядов извне. Недавно эксперты ООН в соответствии с методикой исчисления так называемого человеческого фактора объявили, что Россия из разряда развитых стран перешла в категорию развивающихся. В списке 48 наиболее конкурентоспособных стран Россию поставили на последнее место. Бжезинский предрекает распад Российской Федерации на Московию, Сибирское ханство и Дальневосточную республику. Сорос называет порочной проведенную у нас приватизацию.

В прошлом у нас долго спорили, что первично — экономика или политика? Очевидно, все зависит от конкретной ситуации. Самая гениальная политика не может поднять Буркина-Фасо до уровня Швеции или Японии. Зато бездарная политика способна опустить до ее уровня Россию, в которой, по подсчетам экономистов, на каждого жителя приходится ресурсов почти в 6 раз больше, чем в США, и почти в 18 раз больше, чем в Западной Европе, да и талантами Бог не обидел.

И так ясно, что все упирается в политику, в неспособность или нежелание власти трезво оценить печальные плоды своей деятельности и поменять курс. Отовсюду ей кричат, что дело идет не туда, стране грозит катастрофа. А она упрямо гнет свою линию, видя в этом единствен6ный способ продержаться лишний год, месяц, день.
 

Что же это за власть, кото-
 рая до такой степени пренебрегает национальными интересами и общественным мнением и все-таки ухитряется седьмой год держаться на плаву? Как в свое время Андропов, придя к руководству, задался вопросом, в каком обществе мы живем, так и сегодня важно прежде всего понять характер существующей у нас политической системы.

На этот счет у политологов и публицистов разное мнение. Одни называют ее олигархией, другие — плутократией. Приходилось встречать оригинальное определение — суперпрезидентская республика, латентная монархия. Но чаще всего говорят о «нечистой», смешанной, переходной форме правления. Причем оптимисты полагают, что мы находимся где-то на полпути между авторитаризмом и демократией, а пессимисты —то же самое только с обратным знаком.

Вероятно, в каждом из этих определений есть своя доля истины. Но сам этот разнобой свидетельствует, что наша политическая система не подпадает достаточно определенно ни под одну известную категорию. Вполне вероятно, она представляет собой новый, неизвестный до сих пор вид политического устройства. Своего рода мутант.

С одной стороны, у нас наличествуют все основные компоненты западной модели демо-кратического государства —всеобщие выборы, двухпалатный парламент, Конституционный суд, многопартийная система, идейный плюрализм, свобода слова, федеративное устройство, региональное и местное самоуправление, комплекс гражданских прав, разделение властей, зачатки гражданского общества как суммы связи и учреждений относительно независимых от государства и берущих на себя обеспечение известного круга общественной функции.

Нельзя согласиться с теми, кто в разоблачительном запале утверждает, что все это не более чем блеф, демократическая бутафория. Избиратели у нас, как им и полагается, голосуют, политики выступают с популистскими обещаниями, депутаты сочиняют законы, прокуроры возбуждают дела, судьи выносят приговоры, а чиновная братия строит проекты указов и распоряжений. Но результаты этой деятельности оказывают ничтожное влияние на ход дел в стране, затрачиваемая при этом огромная энергия расходуется по большей части впустую из-за принципиальной ошибки в конструкции системы. Впрочем, «ошибка» даже не то слово. Ошибаются ведь бессознательно. В данном же случае речь идет о вполне продуманном замысле полупарализовать политическую систему, подчинив ее целиком разумению и воле главы государства.

Не придавая большого значения определениям, стоит сказать, что для существующего сейчас у нас режима более всего подходит понятие бонапартизма, то есть политического устройства, «подогнанного» под одного конкретного человека. Все другие политические режимы находят обоснование в истории, институтах, традициях, идеологии, на худой конец — в текущем соотношении политических сил.

Даже в абсолютных монархиях высшим принципом власти была не личность очередного царя и не правление царствующей династии, а само самодержавие, которое не могло быть прервано: «король умер, да здравствует король!». Но если уходит Бонапарт, режиму конец, ибо вождь — его единственное олицетворение, принцип, идеология.

Впрочем, нет необходимости прибегать к понятию, которое несет на себе отпечаток условий прошлого века и к тому же связано с французской спецификой. У нас есть подходящее слово — самовластие.

Режим, скроенный под опре-
 деленную личность, естественно, отражает ее сущностные характеристики. Если вождь умен, энергичен, требователен, и чиновники подбираются умные, работящие, исполнительные. Если ленив — аппарат бездельничает. Склонен к сибаритству — все пускаются в разгул. Предпочитает охоту —ей придается национальное зна-чение. Обществу отводится роль чеховской душечки, которая должна была приспосабливаться к каждому очередному своему властелину. Оно всецело зависит от его настроения и прихотей, от того, как на него влияют родичи и фавориты. Он поступает так, как ему вздумается. Больше того, он вынужден демонстрировать произвол, чтобы поддержать свое реноме, чтобы ни у кого не возникла крамольная мысль, что от него можно что-то требовать.

Вот только один характерный пример из прошлого и настоящего. Последний перед Февральской революцией 1917 г. председатель Совета Министров России князь Н.Д.Голицын был назначен, как признавал он сам, «по ходатайству лиц, которые не пользовались ни уважением, ни доверием». Трезвомыслящие люди в царском окружении сетовали, что это и другие назначения министров не находят одобрения в Государственной Думе и обществе. По свидетельству одного из современников, царь на это отвечал, что «пойдет против общественного мнения во что бы то ни стало и докажет этим твердую власть. Таким образом, он нарочно выбирает лиц, которых общественное мнение не любит и ненавидит»¹

Нужно ли говорить, насколько точно воспроизводится эта картина в последние годы? За редким исключением, при назначении высших должностных лиц глава государства не просто игнорирует мнение парламента. Но намеренно поступает вразрез с ним, демонстрируя тем самым свою самодержавную волю.

Нет нужды доказывать, что самовластие не имеет ничего общего с демократией. Послед-няя имеет много различных значений. Но самое важное из них — это контроль общества над властью, возможность заставить ее, без применения чрезвычайных революционных мер, действовать в соответствии с народными интересами и чаяниями. Если такая возможность отсутствует, говорить о демократии не приходится даже при наличии всех мыслимых компонентов демо-кратического устройства.

Пожалуй, самое лаконичное определение демократии принадлежит английскому философу Карлу Попперу, который назвал ее «совокупностью институтов, препятствующих установлению тирании». Самовластие не тождественно тирании, многие его носители, отличавшиеся добрым нравом, умеренно пользовались своей безграничной властью. Но при таком устройстве общество не защищено от произвола. Здесь уместно привести слова Карамзина о Борисе Годунове: «Он не был, но бывал тираном». Отнюдь не жестокий и даже сентиментальный по характеру Брежнев не остановился перед вводом войск в Чехо-словакию и Афганистан. И Ельцина вроде бы не обвиняют в природной жестокости, но расстрел Белого дома и карательная экспедиция в Чечне остаются на его совести.

Из всего сказанного можно
 сделать вывод, что до тех пор, пока в стране сохраняется режим самовластия, говорить всерьез о демократии не приходится. Но следует задать самим себе самый существенный вопрос: может быть, и не нужно к этому стремиться? Ведь немало ученых и политических деятелей утверждали и продолжают утверждать, что Россия не созрела для демократии, что в стране с многовековыми традициями самодержавия, с не-объятной территорией и сепаратистскими устремлениями национальных окраин да еще в период экономических реформ и социальных потрясений больше подходит президентская республика с сильным, практически всемогущим главой государства.

Вот самый важный из всех вопросов, когда-либо стоявших перед нашей страной: какая ей нужна форма правления? История России поистине богата парадоксами. 14 декабря 1825 г. цвет российского дворянства вышел на Дворцовую площадь в Петербурге с требованием ограничить самодержавие. А 12 декабря 1993 г. стране была навязана в полном смысле слова самодержавная Конституция.
Аргументация сторонников самовластия строится на том, что именно при этом режиме и якобы только благодаря ему (что, вообще-то говоря, недоказуемо) возникла могущественная Российская Империя, а в советские времена удалось даже достигнуть статуса одной из двух супердержав. Аргумент небезупречный, но его трудно опровергнуть гаданием о том, каким благом для страны и народа обернулось бы, если бы Пестель и его друзья победили и установили в России республику.
Зато можно проделать простой мысленный эксперимент, предположив, какие практические результаты принесло бы закрепление за Федеральным Собранием тех функций, которые повсюду в мире являются безусловными прерогативами парламента, а именно — решение вопросов войны и мира и контроль за бюджетом.

С большой долей уверенности можно сказать, что не состоялись бы вооруженная экспедиция в Чечню, переход значительной части общественного достояния практически без всякой компенсации в руки спекулянтов, нынешнее плачевное состояние экономики. Это минимум. Не давая волю воображению, нельзя, конечно, предполагать, что страна сейчас уже процветала бы — слишком много накопилось проблем, чтобы рассчитывать на быстрый и легкий выход из кризиса. Но правительство, ответственное перед парламентом, прислушивающееся к общественному мнению, уж, конечно, не позволило бы довести страну до нынешнего плачевного состояния.

В учении К.С.Станиславского есть такой терми
н «сверхзадача спектакля», то есть главная цель, которую ставят перед собой режиссер и труппа, мысль, которую они хотят донести до зрителя. Если применить этот термин в политологии, то «сверзадача» российского общества — устранить чудовищный перекос в сторону исполнительной власти, ее бесконтрольность.
Кстати, самовластие губительно отражается и на ней самой. Чем больше она присваивает себе чужие функции, тем хуже справляется с собственными. Вроде бы она всемогуща, все должны трепетать перед нею, а на деле многие предприятия, даже целые регионы не платят налоги, преступность правит бал, а иные республики, как та же Чечня, выходят из повиновения. Произвол в Центре служит обоснованием самоуправства на местах. Иначе говоря, нынешнее состояние нашего государства — это смесь авторитаризма с анархией. И если не будут приняты срочные меры, чтобы предотвратить дальнейшее развитие событий в этом направлении, из этой гремучей смеси с неизбежностью родится диктатура.

Уроссийской демократии
 много проблем. Это — создание соответствующей социально-экономической базы в виде гражданского общества. Это — повышение политической культуры избирателей, чтобы у циников не было основания говорить, что народ имеет ту власть, какую заслуживает. Низка и культура самого парламентаризма, если же будет введена однозначно мажоритарная система — она опустится еще ниже, поскольку мафия «пошла во власть» и без особого труда скупит депутатские мандаты.

Виктору Гюго принадлежит мудрое наблюдение: гарантией против самовластия служит наличие по крайней мере двух политических свобод — избирательного права и свободы слова. Если покушаются на одну из них, то другая выступает в ее защиту. У нас сейчас сложилась парадоксальная ситуация. При слабом, ограниченном в полномочиях парламенте четвертая власть, пресса или средства массовой информации, в массе своей не только не защищают его, но нередко и помогают придавить, всячески создавая у общественности неприглядный образ этого учреждения. А ведь если начнут закрывать газеты и телестанции, заступиться за них, кроме парламентариев, будет некому.

Одна из самых болезненных проблем российской демократии заключается в отсутствии организованной политической силы, способной последовательно и целеустремленно добиваться развития нашей государст-венности по этому пути. Партия власти, претендующая на эту роль, давно уже утратила моральное право и почетную миссию ревнителей российской демократии. Ее программные установки и политическая практика ориентированы на сохранение и пролонгацию нынешнего режима в лучшем случае — с заменой вождя.

Безотрадное впечатление оставляет и левая оппозиция. Ее главная сила КПРФ остановилась в своем демократическом развитии, а по некоторым позициям отступила назад по сравнению с программой, принятой июльским пленумом ЦК КПСС в 1991 г. Она не хочет последовать примеру компартий в странах Восточной Европы, совершивших перестройку в социал-демократическом духе и благодаря этому сумевших уже в новом качестве прийти к власти.

Наконец, до сих пор не увенчались успехом многочисленные попытки создать массовую социал-демократическую пар-тию в России. Есть надежда на то, что именно эта сила (иногда ее называют третьей) сыграет решающую роль в возрождении российского общества и государства. Но пока приходится признать, что ряды защитников демократии у нас немногочисленны и вербуются главным образом из среды политически активной творческой интеллигенции. Нечто вроде народников в конце прошлого — начале нынешнего века. Но ведь из такого же народнического истока выросла и российская социал-демократия.

При обилии и сложности проблем, связанных с сохранением ростков демо-кратии и ее прогрессом, сверхзадачей остается ликвидация самовластия. Сейчас уже разворачивается предвыборная кампания, и упор в ней делается на личность будущего главы государства. Между тем, гораздо важнее добиться внесения поправок в Конституцию, ограничивающих его полномочия. Хороший президент сумеет принести пользу и в таком качестве. Плохой, по крайней мере, не сможет принести вреда.

Необходимость внесения в Конституцию поправок, которые гарантировали бы равновесие властей, их взаимный кон-троль и совместную работу на строго правовой основе, осознается теперь не только политиками и правоведами — за это высказалось в начале февраля 1997 г. 63% опрошенных. Сторонники левой оппозиции склонны изменить саму форму правления, установив парламентскую республику и ликвидировав пост президента. Представители других политических пар-тий и движений выступают за сохранение президентской республики при расширении полномочий и ответственности правительства и контрольных функций парламента. Искусственная задержка с назревшей конституционной реформой, которая могла бы разрядить обстановку и восстановить эффективную управляемость, грозит утратой шансов на преодоление кризиса демократическим путем.
 
¹ Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. М., «Наука», 1989. С. 161.