Православная
трактовка

РУССКОЙ ИСТОРИИ
 

С.РЫБАКОВ,
председатель Свердловского регионального отделения
ВОПД “Духовное наследие”, кандидат исторических наук

Сегодня российские историки не имеют единой методологической базы для освещения исторического процесса. Концептуальные расхождения между ними касаются не только объяснения сути происходившего, но и самого предмета истории. Объективному поиску истины препятствуют как устоявшиеся стереотипы мышления, так и влияние политической и научной конъюнктуры. Впрочем, проблема объективных критериев, применимых в обществоведении, давала о себе знать всегда. Между историческим фактом и его освещением находится интерпретация, зависящая во многом от исторической школы, к которой принадлежит или относит себя исследователь.

В общественных науках десятилетиями утверждался постулат о подчиненности сферы сознания материальному бытию, хотя “вскользь” и упоминалась ее относительная самостоятельность. Материалистический рационализм в подходах к исследованиям по-прежнему преобладает. Вместе с тем растет интерес и внимание к миру идей, сфере духа. В ряде концепций область духовного становится главным предметом истории. Их сторонники опираются на богатый опыт всей российской общественной мысли — особенно дореволюционной, выстраивая определенную систему аргументации и логики. Особой стройносью отличается логика христианской исторической школы.

На Руси христианское понимание истории выразилось еще в древних летописях и первых русских литературных трудах (“Слово о законе и благодати” Илариона, в “Посланиях” Феодосия Печерского и Владимира Мономаха, “Молении” Даниила Заточника и других). Оно утверждалось вместе с универсальными нравственными ценностями и светлым, оптимистическим мироощущением. Осмысление истории шло в рамках православных воззрений. Главным становился вопрос о смысле и содержании человеческой жизни и истории. Смысл истории виделся в познании Истины, способной даровать человеку духовную свободу и помочь ему преодолеть свою физическую конечность, зависимость от материальных параметров, от потребностей и страстей. Русскими людьми в средневековье история воспринималась как “вечность в настоящем”, как поток времени, где каждый имеет свое четко обозначенное место и несет ответственность за все им содеянное.

Цельное ощущение истории у русских было подвергнуто серьезным испытаниям в эпоху церковного раскола и активного проникновения в культурную жизнь России западных влияний в конце XVII—XVIII вв. Но православные традиции понимания сути явлений выжили, а в XIX—начале XX вв. с новым качеством проявились в исторической, философской, художественной литературе. Историки, дававшие православную трактовку событий, делали это с разной степенью убедительности: одни — с меньшей (А.Нечволодов), другие — с большей (Л.Тихомиров, Т.Флоровский), но общим для них оставалось признание специфической роли сферы духа. Пристальное внимание к вопросу о смысле истории, к проблемам духовности стало важной особенностью русской философии “серебряного века”, в которой выдающимся образом проявили себя К.Леоньтев, В.Соловьев, И.Ильин, С.Булгаков, П.Флоренский. Из писателей, опиравшихся в своем творчестве на православную традицию, выделялись Ф.Достоевский и Н.Лесков. В наше время православная трактовка русской истории и русской жизни возродилась в трудах многих писателей (А.Солженицын, В.Солоухин, В.Белов, В.Распутин и др.), а в ряду исторических работ наиболее ярко она представлена книгами митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (в миру — Снычева).

К чему сводится сущность православного видения нашей истории?

Попробуем выделить ключевые моменты, важные для ее понимания.
Первое. Русская история своеобразна и посвоему уникальна. К.Аксаков говорил: “Русская история поражает необыкновенной сознательностью и логическим ходом явлений”. Логика всех событий в России опиралась на особое религиозно-духовное служение, которое добровольно возложил на себя русский народ и которому он в разные периоды по-разному следовал. По мысли И.Киреевского, “особенность России заключалась в полноте и чистоте того выражения, которое христианское учение получило в ней, — во всем объеме ее общественного и частного быта”. Объяснения своеобразия исторического развития нашей страны находятся в духовной сфере, они не могут быть сведены к факторам только географическим или только политическим (этническим, культурным и т.д.). Религиозная энергия народа была двигателем нашей истории — и дореволюционной, и (в трансформированном виде) советской.

После крещения Руси ее история, как и история окружающего мира, стала ощущаться как продолжение Священной Истории. Ход событий в восприятии русских людей зависел от тех нравственных требований, которые они предъявляли к себе. Основным требованием считался подвижнический труд. Эта характеристика особо применима к России до XVIII в. Узкорационалистическому взгляду Московская Русь непонятна: с позиций механического прогресса и западной этики невозможно понять, что ее бытие определялось церковно-религиозными вопросами и было связано с высоким духовным тонусом общества.

“Смыслом человеческой жизни является спасение души”, — эта мысль была аксиомой того времени, прочно впиталась в массовое сознание. Ей, выражающей духовно-нравственные цели, подчинялось все народное бытие. Конечно, на Руси жили не одни праведники. Однако стремление к духовному совершенству было реальностью сферы общественного сознания — такой же, как ощущение всеобщего религиозного служения.
Второе. Духовная сфера бытия подчинена не менее определенным закономерностям, чем те, которые управляют движением материи. Совершенно ясно, что далеко от гармонии общество, где нравственные заповеди вытесняются эгоизмом, тщеславием, погоней за потребительскими благами, суетностью, равнодушием к ближним.

Без привлечения нравственно-психологических характеристик историю не понять. Укоренившийся в историографии механический социологизм с его выпячиванием материального прогресса зауживает законы общественного развития. Вычерченные им исторические схемы не наполнены чувствами, желаниями, страстями — всем тем, что на самом деле движет историю людей. Часто историки проявляют максимализм и бестактность в исторических оценках минувшего, живую ткань жизни (пусть и прошедшей) перекрашивая в угоду субъективным установкам. В поле зрения таких историков не попадает борьба духа с греховными порывами, страстями, а ведь она так или иначе свойственна и отдельным людям, и целым общественным группам. Без учета столкновений положительных и отрицательных нравственных и психических энергий историческое бытие выхолащивается. Но историкам важно научиться вникать в духовную подоплеку событий.

Согласно православной традиции нравственные законы одинаковы для всех: “и для царя, и для косаря”. “Человек — олицетворенный долг”, — в этой формуле выразилась суть православного взгляда на человека. Власть есть лишь особое служение, источник дополнительных моральных обязательств. Об этом говорится в “Поучениях” Феодосия Печерского и Владимира Мономаха, посланиях Ивана Грозного. В современном обществе воззрение на природу власти рационалистически трансформировалось. В либеральной модели общежития гипертрофируются индивидуальные права — в ущерб обязанностям гражданина перед обществом. Это ведет к перекосам в сознании, а следом и в общественном бытии.

Характерно, что в русских летописях все людские беды и несчастья квалифицировались как наказания за грехи. В этом утверждении нетрудно отыскать определенные резоны. В качестве примера можно назвать Батыев погром, когда раздробленная Русь оказалась неспособной к достойному отпору врагам, потеряв единую военную организацию и единую государственную волю. До погрома, в условиях относительно безопасной жизни, и князья, и рядовые люди забывали, для чего их предки создавали государство, переставая видеть в нем гаранта собственного выживания. Шло погружение в эгоистичные, мелкие проблемы — общий интерес, общая идея предавались забвению. Летопись так отзывалась о разграблении Руси захватчиками: “Из-за гордости и высокомерия князей допустил Бог такое”.
Третье. История — это цепь постоянного, беспрерывного выбора между долгом и безответственностью. В этом представлении православных верующих отражена религиозно-нравственная обусловленность русской жизни как области всеохватывающего действия Промысла Божия. Что есть Божий Промысел? Это отнюдь не примитивный фатализм. Свобода личного выбора не подавляется и не ограничивается Божиим Промыслом: человек ответствен за свои дела и поступки. Бог никого не принуждает: человек сам определяет свою судьбу, народ — свою историю. При этом, анализируя русскую историю, православные исследователи усматривают в ней проявления высшей логики, находя множество несомненных следов Замысла Божия о России в тех неожиданных для человеческого разума поворотах развития, в которых “сокрушался” недалекий человеческий расчет с его упованием на земные законы. Еще в летописях формулировался взгляд на историю, в соответствии с которым ее невозможно понять и оценить вне критериев, связанных с Абсолютом. В координатах относительных истин затемняются как прошлое, так и будущее, а всякие пророчества становятся лепетом.
Четвертое. Православие — ключ к пониманию русской истории.

Крещение Руси определило векторы и задало “код” ее развития на многие столетия вперед. Князь Владимир Креститель и его окружение свободно, без давления и принуждения извне, выбрали наиболее близкое русским мировоззрение. После крещения бесформенный конгломерат племен превратился в единый народ, спаянный идеей соборного служения Истине. Общность религиозной судьбы направляла путь русской государственности, которая была средством сохранения нравственных скреп народной жизни на основании христианских заповедей. Православная духовность стала силой, движущей нашу историю и стимулирующей осмысленные волевые действия больших масс людей.

Русское средневековье было временем важной общественной роли Церкви — особенно в период раздробленности и зависимости от Орды, когда Церковь продублировала функции распавшегося государства, так или иначе скрепляя русское общество. Церковная организация влияла на выработку внешней стратегии, идеологически подготовила прекращение усобиц на Руси. Ордынское иго стало фактором морально-нравственного “закаливания”: народ обогатился твердым пониманием своего исторического, державного долга, научился подвигу терпения — самому трудному из духовных подвигов, доступному лишь при условии осознания своего высокого предназначения.

Вне православия нельзя полноценно осветить многие узловые проблемы истории русской государственности: возвышение Москвы в XIV в., создание централизованной державы при Иване III, морально — политический кризис начала XVII в. и его преодоление, работу Земских соборов, связь десакрализации государственной власти с усилением дворянских привилегий в XVIII в. и т.д. Государственное строительство на Руси зависело от религиозно-духовных факторов. Русские христиане видели в государстве не орудие правления, а своеобразное выражение большой семьи, форму сохранения духовного родства. Нравственные ценности преобладали над бездушными юридическими нормами. Ситуация изменилась в XVIII в., когда в сознании правящей элиты прижились представления, на которые влиял протестантизм — их результатом стали сословное неравенство и правовой формализм.
Пятое. Русская история сопровождалась духовно-мировоззренческой борьбой. Православие на Руси утверждалось в противоборстве с языческими пережитками (кровная месть, человеческие жертвоприношения, неотрегулированная брачная сфера, невежество и суеверия). Его победе способствовали заложенные в нем принципы добра и справедливости, человеколюбие, стремление к Истине. Благодаря Ярославу Мудрому, митрополиту Илариону, Александру Невскому, Сергию Радонежскому русское православие прочно связалось с идеей патриотизма. Соборность поднимала народ до осознания своей особой миссии — сохранения и защиты истин Православия. Этому способствовала и Вселенская Православная Церковь, после падения Византии утвердившая тезис “Москва — третий Рим” в качестве канонического воззрения.

При этом русское православие не имело ничего общего с вульгарно понятой избранностью и высокомерием по отношению к другим народам. По словам митрополита Санкт-Петербург-ского и Ладожского Иоанна, для русской духовности “характерны были благодатная полнота внутренней жизни и понимание скоротечности земного бытия, сердечная чистота и душевная просветленность, ясная вера и благожелательное мировоззрение”. Сохранить светлое мироощущение можно было только осознавая сопричастность к Истине. “Сберечь живую душу” для русских означало — помимо прочего — и сопротивление католической агрессии, проникновению иудаизированных учений, пропаганде изуверских сект. Большинство на Руси понимало, что отход от Истины приводит на путь саморазрушения.

Сдержать напор атак на православие, однако, не удалось. Ему сопутствовало усилившееся на рубеже XIX—XX вв. расцерковление русской жизни. Как утвержал публицист М.Дьяков, “симфония власти и религии, существовавшая до ломки России Петром, создавала равновесие, исключавшее вероятность плутократии, милитаризма, клерикализма или какого-нибудь из интеллигентских произвольных вывертов. Императорская Россия медленно, но верно убивала церковь, и, убив, скончалась сама”.

Появление интеллигенции в XIX в. вызвало волну категорично заявленных претензий на истину, породивших множество политических течений, значительная часть из которых была заражена” западным влиянием (“чужебесием”). Один из религиозных деятелей России конца XIX в. Феофан Затворник предупреждал: “Западом и наказывал, и накажет нас Господь, а нам в толк не берется”.
Вправославной трактовке русская история получает особое неформальное освещение. Христианский подход к истории (понимаемый не огрубленно) дает широкий материал для размышлений. Если верно, что у истории нужно учиться, то будет не лишним осмыслить исторический путь России с представленной точки зрения. Будущее страны зависит от того, будет или нет восстановлена историческая преемственность русской жизни, будем мы ощущать себя продолжателями традиций тысячелетней русской истории или, следуя “моде”, будем судить ее по прокурорски, замкнемся ли в кругу личных проблем или осознаем, что они — лишь следствие общих для всех процессов, касающихся каждого.

Летописец Нестор в XII в. сравнил свою книгу с рекой, наполняющей Вселенную Духовности. Множество других русских людей стремились отпечатать свой след в истории, при этом осознавая себя одновременно и ее творцами, и ее продуктами, и звеньями в цепи времен. Те же, кто сегодня призывает нас “изменить весь менталитет и духовную культуру”, фактически хотят порвать эту цепь времен, привести нас к отказу от собственной истории, к отказу от ответственности за собственную страну. Как не раз бывало в русской истории, мы сегодня снова стоим перед выбором: отказаться от ответственности или быть готовыми к нелегкой духовной работе.