Дурную траву с поля вон

С.Серебряков

Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь.
(Евангелие от Матфея, 7:19)

Трудно найти в истории еще какой-либо великой страны, за исключением России, пример многовекового существования целого социального слоя, основная задача которого заключалась бы в том, чтобы выполнять в ней функцию внутреннего врага любого здорового государственного организма — духовного, экономического, общественного или политического. В России же такая социальная группа существует вот уже лет 200 и именуется интеллигенцией.

Гносеология и онтология этого русского национального феномена достаточно хорошо известна, историографические данные относительно неприглядной роли, которую она с необыкновенным упорством выполняла, отнюдь не скрыта за семью печатями, ее деяния последнего десятилетия прошли буквально на наших глазах. И консилиум относительно этой чисто русской болезни уже неоднократно проводился.

Какие страсти двигали в прошлом и продолжают двигать этим неизлечимо больным слоем общества?

Чувство неполноценности, презрение к природе собственной страны, раболепная европофилия, а теперь и американофилия в сочетании с нигилистическим отношением к всему, что может называться «русским», наконец злобствование, помноженное на, как бы это странно не звучало, невежество. После того как П.Струве охарактеризовал идейную форму русской интеллигенции как отщепенчество и отчуждение от государства и враждебность к нему, ничего по сути не изменилось. Даже усилилось и распространилось вглубь и вширь, заражая собой окружающих.

Возьмем современную генерацию «русской интеллигенции», главным образом московской и петербургской, ставшей символом, если угодно — демиургом господствующих настроений. Что можно сказать по ее поводу — лишь повторить с прискорбием слова все того же Струве из вышедшего в 1909 г. сборника «Вехи» — «легковерие без веры, борьба без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоговения». Словом — продолжение тех настроений и практических действий, которые связаны с «бунтовщиком похуже Пугачева» XVIII в., декабристами, которыми интеллигенция продолжает любоваться,не зная, что несли России эти романтические мятежники и наивные предатели, нигилистами, снявшими с убийства и террора клеймо преступления, русофобствующими народниками, франкофильствующими или германофильствующими либералами, наконец, социалистами и троцкистами, мечтавшими превратить Россию в хворост, разжигающий «мировую революцию». И в последней трети нашего столетия эта тенденция, усиливаясь благодаря не только внутренним, но и внешним факторам, воплотилась сначала в диссидентстве, а затем в ядовитом букете «межрегиональщины», из которой выползли все современные Геростраты, отрицающие русскую природу России, исходящие ненавистью к ней.

Последние фазы в развитии интеллигенции можно расценивать как ее естественное завершение, связанное с окончательным перерождением из русской, каковой она была еще в середине XIX в., в антирусскую или псевдорусскую, каковой она является сейчас. По какой причине? Она вполне сознательно, принципиально, фанатично перешла на сторону враждебных России ценностей, целей и интересов, разорвав все органические нити, которые так или иначе связывали ее с прошлым, настоящим и будущим Отечества.

Нет сомнения, что последние сто лет, если не больше, против Государства Российского, а если брать шире — против русской цивилизации, ведется настоящая война на ее уничтожение. Причина очевидна — Запад гораздо раньше нас самих увидел в России своего непримиримого антагониста по мировоззрению, образу жизни, духовному потенциалу. Еще Стендаль в работе о Наполеоне, написанной в 1818 г., писал, что «со времен Петра Великого, Россия твердо верила, что она будет владычицей Европы и что единственной державой, способной ей противостоять, будет Америка». С русской точки зрения проблема была поставлена и решена Н.Данилевским в его «России и Европе», появившейся в 1868 г. На Стендаля не обратили внимания, Данилевского высокомерно высмеивали.

В наше время, чтобы воевать с Россией по-настоящему, надо внушать себе чувство ненависти. И интеллигенция, существующая как социальное явление только в России, являющаяся продуктом ее развития, привычно видит в России, ее истории, ее самобытности своего естественного врага, а своего естественного союзника — на Западе. Здесь же ей все чуждо, враждебно и ненавистно — прежде всего государство, власть и судьба страны. Для интеллигенции уже нет самой России, как страны и государства с вполне определенной территорией и культурой, а есть место, которое когда-то называлось Россией. Ее прошлое, с точки зрения интеллигенции, переполнено событиями, наихудшими из всех возможных. Что же касается так называемого «советского периода», то Россия, согласно интеллигентскому бреду, — «более чем на семьдесят лет была вырвана из процесса естественного исторического развития».

Особенного презрения в ее истории заслуживают высшие государственные деятели: в самом деле, как можно относиться к России благожелательно, если Иван IV был гомосексуалом, Петр I — эпилептиком, а Николай II — алкоголиком? Что хорошего можно было ожидать от режима, утвердившегося после октября 1917, если Ульянов (Ленин) страдал склерозом, Свердлов и Дзержинский — чахоткой, Бухарин — неврастенией, а Апфельбаум (Каменев) и Бронштейн (Троцкий) сподобились «унаследовать недуги Рюриковичей и Романовых» — алкоголизм и эпилепсию? Что же касается Джугашвили (Сталина), в период правления которого, как известно, Россия сохи и невежества превратилась в интеллектуально развитую, ракетно-ядерную державу, то он вообще не заслуживает ни одного положительного эпитета, поскольку «имел явные признаки генетической мутации».

Повод для предательства интеллигенцией найден. Какая бы ни была власть в России, она не в состоянии удовлетворить ее эстетические и моральные потребности, тем более, что ее собственные качества и свойства, репутация кажутся ей стерильно чистыми. Словно ее кумиры, герои, гении и таланты, которыми она по привычке все еще гордится, не брали в рот и капли спиртного, не страдали от падучей болезни, не попадали в дом для умалишенных. Будто бы их не снедала страсть карточных игроков, никому из них никогда не были ведомы гнусные пороки и низменные страсти. Есть отчего прийти в неистовство.

Обитатели духовного серпентария, старожилы литературного зверинца, завсегдатаи домов информационной терпимости негодуют по поводу того, что политическая среда содержит не меньшее количество мерзости, чем их собственная. И тем не менее, вопреки элементарной логике, точнее говоря — в силу извращенной логики — из этой зловонной ямы в разных вариациях несется одно и то же: «Я российскую власть не люблю. Она генетически порочна. Из века в век. Во все времена». Какому мыслителю принадлежат эти полные негодования критические строки? Спинозе? Жан-Жаку Руссо? Марку Аврелию?

Нет, они исторгаются из уязвленной груди то члена журналистской корпорации, то так называемого ученого, являющегося таковым чаще всего согласно штатному расписанию, то общественному деятелю явно нетрадиционной ориентации, которые относительно морали, нравственности, добродетели и прочих тому подобных качеств, откровенно говоря, было бы в пору оптом и в розницу заткнуться лет этак на тридцать. Почему? Потому что бросать камни во власть в России могут только те, кто сами без греха. А таких сейчас невозможно найти даже днем с огнем. Кроме того, власть не целковый, чтобы всем нравиться.

Философствуя об «истории власти российской», интеллигенция заявляет, что «народы продвигаются вперед или поднимаются по восходящей линии только двумя способами — либо сотрудничая и взаимодействуя с хорошей властью, либо борясь против плохой». На резонный вопрос, что такое хорошо и что такое плохо по отношению к власти, мы не найдем в этой политической позиции ни строчки, ни слова, ни намека. Глухо, как в танке. Зато на общество обрушивается поток политологической чепухи, вроде того, что «только Россия почти перманентно находится в состоянии непрерывной борьбы с плохой властью», что «порядочные люди сотрудничество с ней считают для себя унизительным, позорным, постыдным», что «все самое гениальное непременно пронизано духом бунтарства, неприятия власти, борьбы с нею».

Положим, что данное мнение справедливо и имеет основание. Предположим, что народ в России всегда был отчужден от власти, что в ее рядах нет и никогда не было ни одного маломальски приличного, честного, умного, талантливого и смелого человека. Допустим, что против русской власти на протяжении одиннадцати веков велась и ведется партизанская война, подразумевающая самые изощренные, жестокие, коварные формы сопротивления и неповиновения. Если это так (хотя очевидна лживость такого суждения), то никакой иной власти, кроме власти безжалостных тиранов, тупых чиновников, бездарных военачальников Россия и получить не могла. Если «порядочные люди» не идут во власть, то кто, кроме подонков, в ней окажется? Если все гении и таланты могут лишь бороться с властью, то кому, кроме бездарей и негодяев, придется ее защищать?

Интеллигенции никогда не приходило в голову, что гипотетическое наличие в России «дурной власти» — это не причина, в силу которой так называемые «порядочные люди» считают ниже своего достоинства оказаться в ее рядах, а закономерное следствие их высокомерного, узколобого, эгоистического пренебрежения властью. К счастью для России, интеллигентские фантазмы — всего лишь продукты ее же раздраженного воображения. Более того, как раз вся русская история являет нам многочисленные примеры самого тесного, целеустремленного, творческого сотрудничества и взаимодействия власти и интеллекта, государства и таланта, бюрократии и предприимчивости.

В отличие от Европы, в которой столетиями торжествовали законы этнических, религиозных, имущественных, сословных распрей, России были свойственны иные традиции бытия — общинности в повседневной жизни, артельности в труде, соборности в общественном устройстве. Какая бы власть ни существовала в стране, какие бы отношения ни господствовали, все действительно талантливые, творчески мыслящие люди стремились не вредить, а служить Отечеству и государству.

Если бы было иначе, если бы утверждения интеллигенции соответствовали истине, разве могло бы Владимиро-Суздальское княжество, загнанное в таежные леса Европейского Севера, распространить свои пределы на шестую часть суши Земли и превратиться в одну из мировых цивилизаций? Если бы действительно лучшие люди России всегда были в состоянии вражды с ней, разве могла бы страна выходить победительницей из всех войн, которые ей навязывались непрерывно то с Запада, то с Юга, то с Востока? Если бы власть не находилась в самых дружеских отношениях со своим народом, неужели Россия смогла бы создать тот научно-технический, культурный и производственно-технологический потенциал, который превратил ее в великую державу уже в XVIII в., и в сверхдержаву — в XX?

В непрерывном конфликте с властью в России находились отнюдь не лучшие и порядочные люди, как предполагает «мыслящий класс», а подонки общества, отщепенцы, внутренние иммигранты, не понимавшие и не стремившиеся понять и принять страну, в которой они родились и жили. Непрерывная борьба с русским государством, русской традицией, русскими интересами была уделом не людей дела, творчества, труда и духовных исканий, этим занимались идеологические фанатики, профессиональные бунтовщики, озлобленные заговорщики, психика которых была больной и извращенной, а жизненная энергия — общественно опасной.

Покончив с Россией и ее историей теоретически, наши идеологические оппоненты, сами того не сознавая, как только попытались применить свои теории на практике, оказались их жертвой. Не удивительно — если не испытывать любви к предмету своего исследования, вряд ли можно сохранить по отношению к нему объективность.

Интеллигенция убеждена, что русская (она предпочитает говорить: российская) власть доверху переполнена «неискоренимыми пороками». И тут же довольно пространно пытается выписывать рецепты для того, чтобы излечить, по их же собственным словам, неизлечимое. Но одно из двух. Или русская власть действительно страдает врожденными пороками, но тогда их надо принимать как неизбежное зло и приспосабливаться к ним, как к зиме на севере и муссонным дождям в тропиках. Или, наоборот, имеющиеся пороки вполне искоренимы, но тогда вся теория нашего критика оказывается не наукой, бесстрастным наблюдением или правдивым словом, а изначально больным, расслабленным, если угодно — с самого начала старческим брюзжанием.

Окинув мрачным взором писанные века русской истории, интеллигенция изрекает: «российская власть — это апокалипсическая власть апокалипсического народа, который сам над собой возносит недостойных, чтобы потом класть все силы, а то и жизнь, на борьбу с ними». Кому принадлежит сомнительная честь изобретения приводимых эпитетов? Н.Бердяеву, которого современные ему острословы именовали не иначе как Белибердяевым.

Если бы интеллигенция была в состоянии «разуть глаза», она бы увидела, что плохая власть в России — интеллигентская греза, придуманная для оправдания «непрерывной борьбы с нею». Радищев и Рылеев, Герцен и Л.Толстой, Чехов и Горький, Булгаков и Солженицын тратили свой талант, чтобы в художественной форме доказать, насколько отвратительна власть в России, и насколько страдает от нее русский народ. Но что стоят народные низы, не организованные и не сплоченные авторитетом власти? Без организации, которую всегда обеспечивали в России институты государства, ничего нельзя было бы сделать. Что же до фразы, что великими героями в России являлись только те, кто «боролся с плохой властью» (уж не Пугачев ли с генералом Власовым имеются в виду?), то оспоривать эту мысль нет необходимости. Об этом еще Пушкин высказался.

Следующий мифический порок, который должен оправдывать подрывные действия против государства: «авторитет власти был и по сей день остается выше авторитета закона», поэтому якобы государственная машина в России «бюрократическая, лживая, коррумпированная», и приговор: «не может быть хорошей власть, поднявшаяся на лживых, воровских дрожжах». После этого принято, как некогда Чернышевский, а затем Солженицын и Говорухин — призывать народ к политическому самоубийству. Что за блажь — попугайски повторять чужую глупость.

За последние 9 лет на территории РФ принято чуть ли не 5 тыс. законов. Кто из наших законотворцев от интеллигенции взял на себя труд их хотя бы прочитать? Если провести среди «лучших людей» экзамен на знание (о понимании речи нет) законов страны, то картина будет более впечатляющей, чем классическая «Опять двойка». Об авторитете «закона» толкуют те, кто их никогда не читал, не знал и не понимал. Власть абстрактного «закона» на практике оборачивается властью стряпчих, адвокатов, поверенных, словом — корпорации юристов, толкующих «закон» как им вздумается. И они не одиноки. Свобода СМИ, например, оказалась разнузданной вакханалией сообщества журналистов, глумящихся над чужими судьбами и репутациями, апология рынка — властью денежных мешков, монополизированных в руках процентщиков, финансовых спекулянтов, а «политическая свобода» — произволом невежественной, алчной, эгоистичной толпы, дипломированной охлократией, способной лишь на вандализм. Не странно ли, а обер-прокурор Победоносцев, ненавидимый как раз интеллигенцией, оказался проницательнее всех.

Но что бы власть ни делала, ей чудесным образом почему-то удается существовать на протяжении столетий, обеспечивая несмотря ни на что и вопреки всему преемственное, поступательное развитие России в течение не менее 1100 лет. Другие страны и народы за это время успели сойти в историческое небытие, или распасться, как это произошло с арабами, австрийцами, латиноамериканцами. Россия же, чередуя невиданные подъемы с не менее потрясающими кризисами, каждое столетие превращает любую неудачу в блистательную победу, любое поражение в пролог неизбежного торжества.

В конце концов, если обобщить политическую деятельность интеллигенции, то она сводится к периодически возникающему призыву, вместо того чтобы менять политических деятелей на ее Олимпе, ни много ни мало, как в очередной раз «переменить судьбу России». Интеллигенция, видимо, так и не сподобилась усвоить мысли Пушкина, написанные в связи с первым философическим письмом Чаадаева, странным последователем которого она оказалась. Напомним эти строки:

«Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре — так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? ...клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

Размышляя о катастрофе, которую переживает в настоящий исторический период Россия, надо определить, что именно имеется в виду. Коротко говоря, объектом этого разрушительного процесса является не общество, не культура, и даже не нравственность, а Государство Российское, которое объемлет собой все ценности русской цивилизации и которое и есть ее действительное воплощение в мире и ее история, как хорошо доказано Н.Карамзиным, «последним русским летописцем».