XX век как пространство исторической жизни человечества - феномен удивительного динамизма в поисках новых путей развития, трагизма глобальных свершений и неизбывного оптимизма. Его социальная энергия "буйствовала" в двух уничтожительных мировых войнах, ускоряла исторический процесс экспериментами социоинженерии, материализовывалась в поисках справедливого общественного устройства с помощью мифологем разного рода "измов", мостила загубленными ценностями ложные устремления целого ряда сильных и жизнеспособных наций, анигиллировалась в классовых схватках многочисленных революций, питала творческий гений человечества и разрушала природную среду его обитания.

Противоречивость, иррациональность мировой истории как бы подчеркивалась постоянными кризисами, антагонизма ми, несовместимостью диаметрально противоположных тенденций, господствовавших в мире. Действительность, реалии XX века отвергали одну за другой выдвигавшиеся различными научными школами мировоззренческие теории и доктрины, основывавшиеся на экстраполяции в современность опыта прошлого и формулировании на этой основе каких-то общих закономерностей для длительных периодов исторического развития. В частности, этот век стал свидетелем того, что многообразие жизни нельзя вместить в прокрустово ложе классового подхода.

Крах "реального социализма" в Европе, однако, не снял с повестки дня идеалы социальной справедливости и равенства как ориентиры развития человечества.

"Прочтение истории" и объяснение современного мира сточки зрения концепции плюрализма цивилизаций А.Тойнби, ориентированной скорее на пространственные и хронологические координаты прошлого, нежели на процессы настоящего времени, также демонстрируют в этом плане свой "узкий горизонт" и методологическую ограниченность.

Ценные с научной точки зрения попытки А.Франка рассмотреть в качестве движущей силы мировой истории "процесс аккумуляции капитала", теория Э.Валлерстайна о циклах и сдвигах "центров гегемонии в мировой системе", идеи Кондратьева о длинных и коротких "экономических волнах" в мировом хозяйстве так или иначе "упорядочивали" тот или иной пласт исторического материала, лишь приближаясь к раскрытию закономерностей самодвижения истории. Не случайно один из глубочайших умов нашего столетия К.Ясперс даже был вынужден заметить, что "история имеет глубокий смысл, но он недоступен человеческому сознанию".

Мятежную историю XX столетия можно рассматривать, с одной стороны, как продолжение, инерционное воспроизводство, развитие процессов XIX века и их завершение, "конец" многих из них, с другой - как "начала без конца", то есть возникновение, проявление принципиально, качественно новых явлений и моментов, направлений жизни, которые не являлись прямым продолжением или экстраполяцией прошлого в настоящее, а представляли элементы будущего в повседневности многоликого мира. Взятые в комплексе, в совокупности, эти явления во второй половине века начали создавать духовно-социальное поле такого вселенского напряжения, выход из которого обусловливал смену основ жизнеустройства и жизнедеятельности человечества.

Осознание "переходности" всего XX столетия, императивности "вызовов истории" как провозвестников нового этапа цивилизационного развития в целом пробивало себе дорогу с трудом, буквально продираясь сквозь частоколы догм, предрассудков, идеологических штампов, наталкиваясь на консервативность социальных систем и структур, нередко пасуя перед грандиозностью объективно требуемых перемен.

Ведь одно дело, когда речь идет о научно-техническом прогрессе в рамках известного и освоенного промышленного производства, его переводе из экстенсивного в интенсивное русло развития со всеми вытекающими из этого социальными последствиями, и совсем другое, когда признается, что человечество вовлекается в принципиально, качественно новый этап своего развития, определяемый приоритетами третьей цивилизационной революции¹:

• Возникающим новым постиндустриальным типом производства, в котором человек занимает позицию "носителя всеобщих производительных сил", где он во все большей мере перестает быть агентом производственного процесса и встает рядом с ним в качестве организатора, контролера, регулировщика. Этот тип производства З.Бжезинским в конце 60-х годов был назван "технотронным", он же квалифицируется и как автоматизированно-компьютерный, компьютерно-коммуникативный и т.д.
• Состоянием перманентного перехода экономики товара через экономику денег в экономику человеческих способностей. "Человеческий капитал" как совокупность профессионально-квалификационных навыков, знаний, таланта индивида превращается в двигатель становящегося все более разнообразным и все менее энерго- и материалоемким производства.

А.Печчеи, президент "Римского клуба", писал в этой связи, что "именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и все концы и в нем же основы наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности... Именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех его проблем, но и основа общего самоусовершенствования и самовыявления всего рода человеческого".

• Превращением постиндустриальной хозяйственной деятельности в экономику "дорогого человека" ("дешевый работник" по сравнению с дорогостоящими машинами обеспечивал, по мнению Д.Рикардо, основу экономического процветания Англии в XIX веке), где главной формой накопления становится то, что эффективно потреблено для подготовки и развития человека-труженика.

Академик Н.Моисеев, рассуждая о постиндустриальных перспективах России, замечал, что этот этап развития превращает воспитание массового мастерства трудящихся в важнейшую национальную задачу, что на этапе постиндустриализма "людей, от которых зависит успех производственной деятельности, приходится долго и дорого обучать", что "нет проблемы более важной, чем образование и воспитание народа, формирование мастера, даже в условиях кризиса экономики".

• Большим в постиндустриальной модели общества контролем человека, чем ранее, над своей социальной и природной средой. Это общество не бесконфликтно, не основная ось конфликтов здесь смещается с уровнем классов, стратов, групп в плоскость индивид - общество. Указанный тип конфликтов будет носить по преимуществу экзистенциальный, а не социальный или политический характер, особенно при перерастании современных постиндустриальных обществ в их следующую качественно новую форму - информационное общество.

Постиндустриальный мир, рождаемый третьей цивилизационной революцией, находится лишь на начальном этапе своего становления. Общества с в едущими признаками постиндустриализма-развитой демократией и социально ориентированной рыночной экономикой - утвердились лишь в считанном количестве, в основном западных, государств, хотя его воздействие на мировое развитие гораздо обширнее географически и носит глобальный масштаб. Это позволяет в разрозненных и противоречивых явлениях мирового бытия выделить общие характеристики, проявившиеся в основном во второй половине XX века.

Впервые в истории человечества складывается действительно единая его цивилизация. Результаты научно-технической революции - современная инфраструктура мира и телекоммуникации - позволили человеку, по существу, овладеть пространством и временем, они физически сблизили между собой страны и народы всех континентов. С помощью спутникового телевидения человек стал повседневным участником событий, свершающихся от него в тысячах километров. На наших глазах и при нашем участии возникает новый комплекс системообразующих ценностей и норм, характерных для всей цивилизации. К.Ясперс писал по этому поводу, что в наши дни существует реальное единство человечества, которое заключается в том, что нигде не может произойти ничего существенного без того, чтобы это не затронуло всех...

С подобной трактовкой разворачивающегося в XX столетии исторического процесса согласны не все обществоведы, что вполне естественно. Представляет интерес и тот факт, что и сторонники указанной точки зрения по-разному видят сам процесс становления единой планетарной цивилизации и ее основополагающие черты.

Многие из них убеждены в том, что в данном случае следует говорить о последовательной "вестернизации" мира, победе в нем евроатлантического образа жизни и ценностей, западной модели общественной организации. Наиболее полно и категорично это обосновал американский политолог Ф.Фукуяма в ставшей широко известной его работе "Конец истории".

Исходя из утверждения Гегеля о том, что история направляется с Востока на Запад и "Европа есть, безусловно, конец всемирной истории, а Азия ее начало", Фукуяма констатирует "конец истории" в связи с тем, что, по его мнению, западная модель демократии победила во всемирном масштабе, то есть соединились ее конец и начало.

Но если Гегель в своих рассуждениях выступал с позиций евроцентристской мировой истории, каковой, по сути, она и была в его время, то американский автор выступил сторонником унификации мира по евроамериканской модели развития, чему можно противопоставить немало аргументов.

Как показывает практика становления постиндустриализма в разных регионах мира, лишь при известных условиях и на отдельных конкретных территориях тенденция унификации может воплотиться в реальность, но от этого она не перестает быть антиисторической, ибо ведет к разрушению, уничтожению национально-культурного генофонда человечества, обеспечивающего своим многообразием бессмертие рода людского.

Она же показывает, что основная проблема ускорения прогресса отдельных стран и регионов в освоении ценностей постиндустриального развития заключается не в тщательном и тотальном копировании опыта евроатлантической цивилизации, а в поисках эффективного соединения пространственно-национальной идентичности с ценностями постиндустриализма, то есть в обеспечении собственного, самобытного ответа на единые в общем-то "вызовы истории". В противном случае в реальной жизни возникает контртенденция - движение в защиту традиционных ценностей и укладов (по типу исламской революции в Иране), существенно усложняющая, а то и прерывающая на время модернизационное развитие.

С другой стороны, именно возникновение единой планетарной цивилизации означает не что иное, как конец евроцентристской истории, не победу евроатлантической цивилизации во всем мире, а поиск этой цивилизацией ресурсов для преодоления глубокого кризиса ее рационально-техногенных ценностей и устоев.

Здесь, по всей видимости, следует иметь в виду несколько моментов. Во-первых, мир отнюдь не был, как известно, изначально обречен на европоцентризм своего прогресса и всеобщей истории. А.Франк, объясняя причины, почему историческое развитие пошло по пути "монополярной" (евроцентристской), а не "мультиполярной" трансформации, выделяет две из них: поворот китайской династии Мин к тщательной самоизоляции и действия морских держав Западной Европы, завоевавших Америку и "впрыснувших" ее золото в процесс собственного накопления капитала.

Постиндустриализм, как представляется, восстанавливает в своих естественных правах "мультиполярность" мирового развития и его истории.

Во-вторых, признавая в качестве ведущей тенденции современного мирового развития интеграционный процесс, то есть объективный процесс сближения, дополнения, взаимообогащения различных социальных общностей, их единение на основе всемирных материальных связей, все же нельзя не учитывать, что идет он как раз через дезинтеграционные моменты. Ученые отмечают, что какой бы глубокой ни была интернационализация человечества, оно по-прежнему состоит из разных народов, больших и малых, этнических общностей, самобытных и неповторяемых цивилизаций, каждая из которых создает свой микромир, свою модель мира, не менее уникальную, чем жизнь каждого человека, каждой цивилизации.

В-третьих, нельзя не прислушаться в данном случае и к мнению Н.Моисеева, который считает, что "превращение совокупности цивилизаций в единую систему, в которой каждая цивилизация сохранит столь нужные для человечества особенности", способно обеспечить планетарному социуму реальную стратегию выживания и развития.

Некоторые мыслители исходят из того, что трагическая несовместимость Запада и Востока в киплинговском их понимании, характерная для индустриальной эпохи, преодолевается на стадии постиндустриализма, когда происходит некий синтез между евро-атлантической цивилизацией и другими региональными культурами и цивилизациями.

Подразумевая под Западом принцип личностный, а под Востоком социально-коллективистский, сторонники этой точки зрения допускают возможность того, что можно "смыть ту пространственную локализацию этих двух принципов... благодаря чему и произойдет великий западно-восточный синтез".

Но ведь синтез - это плодотворящее взаимодействие, рождение новой единой культуры с новыми качествами, это состояние, когда участники межцивилизационного контакта соединены уже внутренней духовной связью, а сам контакт становится неотъемлемым компонентом их сознания. В этой связи действительность вряд ли дает основания для утверждений о западно-восточном синтезе как реальном процессе. Попытки оперировать в данном случае великой русской культурой как образцом подобного разворота событий не выдерживают критики, ибо у русских всегда осью мировоззрения были и остаются еврохристианские ценности.

Но дело даже не в этом. Единая планетарная цивилизация в принципе не может быть каким-либо синтезом, ибо она по природе своей возникает как феномен полицентричный, соединяя через подсистемы ценностей начала и западного, и восточного мира, она не растворяет, не синтезирует их друг в друге или друге другом, а скорее актуализирует, будит, динамизирует их в арсеналах как евроатлантической, так и восточной цивилизации.

В последние годы уверенно набирает вес точка зрения, согласно которой постиндустриальная модернизация Востока происходит на свой лад, заимствуя и используя научно-технологические достижения Запада, обогащая их собственным вкладом, фактически создавая общее поле соразвития, кооперации, сотрудничества в достижении одних и тех же цивилизационных целей, но идя к ним индивидуальной дорогой, мобилизуя для этого собственные внутренние силы и способности.

. Как недоразумение начинает рассматриваться довольно устоявшаяся теория о восточных культурах как исключительно социально-коллективистских, а о западных - как исключительно индивидуалистских.

Оба этих начала, что подтверждается жизнью, объективно присущи любой культуре, но выражаются и проявляются в них с разной интенсивностью. Равным образом происходит и отказ от безоговорочного отождествления органично присущих постиндустриализму социально ориентированной рыночной экономики и рыночных отношений, а также демократии с индивидуализмом.

Опыт современной модернизации Японии, новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии демонстрирует, что перемены в них начинались не с либерализации государства, как это было, во всяком случае, согласно теории, на Западе, а в условиях, когда государство действовало в качестве инициирующей силы, организатора акций и мероприятий, сделавших необратимыми процессы утверждения рыночных ценностей и отношений в экономике.

Если на Западе социально ориентированная экономика и сложившаяся демократия зиждились на ценностях индивидуализма и рациональности, то на Востоке эти же процессы основывались преимущественно на коллективистских принципах и ценностях.

Модернизация на Востоке осуществлялась при сохранении важнейших традиционных начал в социокультурной сфере. Именно сохранение традиционных ценностей и ориентиров позволило Японии, Южной Корее, новым индустриальным странам Азиатско-Тихоокеанского региона освоить достижения западной техногенной цивилизации, не вестернизируясь в буквальном смысле этого слова, модернизироваться экономически, сохранив основополагающие черты своей традиционной культуры, сохранив и развив свою идентичность.

По всей видимости, в этом кроется ответ на вопрос о коренном изменении позиции загадочного Востока, упорно отвергавшего, отторгавшего экспансию космополитического промышленного производства Запада в недалеком прошлом и раскрывшегося по отношению к принципам и возможностям постиндустриального развития. Этот же феномен дает достаточные основания для того, чтобы утверждать: постиндустриальное общество как таковое нельзя сводить только к его уже известным евро-атлантическим образцам, оно есть и будет столь же полифоничным, как сам современный мир.

__________