Курс на «научную истину» русские марксисты выдержали только в своих трудах. Но, как только волей истории они стали у руля российского государст-венного корабля, то, несмотря на безусловный пиетет перед своими наставниками, им в конце концов пришлось создать национальную идеологию — определенную систему идей, установок, этических и эстетических принципов для управления страной, дав ей название — коммунистической.

Логика борьбы за власть, парадоксы и мистика истории вели к формированию государственной идеологии помимо воли большевистских вождей, где марксистская наука явно уступала российской традиции. Упразднив насилием православие, нарушив систему имперских ценностей, они оказались в идеологическом вакууме, который неизбежно диктовал поиск новых духовных ценностей для большинства россиян.

К тому же, XX в. доказал, что претензии человечества на рациональность, лишь научное понимание жизни в прошлом веке были сильно преувеличены. Иррациональное, традиционное, мистическое, коллективное, бессознательное, то, что уходит сво-ими корнями в глубь веков и поколений, объективно имеет колоссальное значение в жизни людей. В древности идеологическим содержанием государств были мифы, традиции, религии. Сейчас же идеология — мифология и традиция современности. Ни один народ никогда не мог бы организовать свое государство как политическую об-щность на чисто рациональной основе. Несбыточность утопий, которые, как правило, спроектированы усилиями одного только ума, даже такого гениального, как Платон, великолепно подтверждает этот вывод. В человеке и его искусственном образовании — государстве — органически сосуществуют вместе рациональное и иррациональное начало, физика и метафизика, наука и идеология.

Основной вопрос любой идеологии — легитимность государства, объяснение и оправдание его структур, решений. Это то, что обеспечивает управляемость через согласие, политическое участие без принуждения, располагает к доверию должностных лиц и граждан, придает власти не авторитарность силы, а авторитет уважения.

Современная процедура, легитимация представляет собой обращение (апелляцию) к какой-либо идеальной или предметной области: Богу, абсолютным и высшим ценностям (справедливости, разумности, истинности и т.п.), всеобщим законам истории, чувствам и эмоциям, настроениям и представлениям общества или какой-либо его влиятельной части, к действительной или вымышленной воле народа. Все эти факторы легитимности являются органическими частями той или иной идеологии, без ориентации на которую стабилизации и безопасности того или иного государства не добиться. Для судеб государства важно и то, что функции идеологии, в отличие от правовой науки, прежде всего сводятся к овладению массовым политическим сознанием, к внедрению ясных и понятных целей, задач, всех ориентиров в политике.

В прошлом, в СССР, эти функции идеологии стали особенно явственными и очевидными на фоне драматического и радикального перехода от монархии к республике и тех перспектив, которые ставило перед собой советское государство на международной арене. Материальным воплощением, главным символом коммунистической идеологии стал Мавзолей Ленина, без уничтожения которого провозглашенная нынешними властями в спешном порядке победа либеральной идеологии и антикоммунизма в России будет неполной. Отсюда и непрекращающиеся нападки либеральных политиков на это сооружение, без сомнения, вобравшее в себя не столько коммунистическое, сколько национальное кредо тогдашнего поколения.

Хорошо известно, что идея бальзамирования останков Ленина шла снизу. Обсуждая этот вопрос на Политбюро, Сталин не без основания ссылался на мнения «товарищей из провинции» при защите тезиса о бальзамировании. Против кремации тела он апеллировал и к «русским обычаям». Фактически, в бальзамировании останков Ленина просматривалось стремление сохранить нетленные мощи, помещенные в раку, одного из русских святых — Ленина, удовлетворившего вековую мечту трудового люда о справедливости, воле и земле.

Светское воцерковление Ленина — это было уже слишком для закоренелых ученых-атеистов Политбюро.
Завязались споры, суть которых удачно описал один из зарубежных историков права проф. Р.Такер, который сказал: «Уловив, куда клонит Сталин, некоторые присутствовавшие руководители начали решительно возражать. Троцкий подчеркнул, что бальзамировать останки Ленина — это значит под коммунистическим флагом воскресить практику русской православной церкви поклонения мощам святых угодников... В полном согласии с Троцким и с не меньшим негодованием говорил Бухарин, доказывая, что делать из останков Ленина бальзамированную мумию — это оскорбительно для его памяти и совершенно противоречит ленинскому материалистическому мировоззрению... Каменев выступил в том же ключе. Он отметил, что...
предложение относительно бальзамирования тела Ленина — это отголосок того «поповства», которое он бичевал в своем философском труде «Материализм и эмпириокритицизм».

Спор повис в воздухе и его окончательно разрешил сам русский народ, собравшийся после смерти Ленина 26 января 1924 г. на II Всесоюзный съезд Советов, первое заседание которого было посвящено памяти умершего вождя. Сталин выступил с речью, строго выдержанной в манере религиозной проповеди, в сущности, православной литургии. От имени партии он дал семь клятв, своеобразных коммунистических заветов, следовавших за каждой из заповедей. Кстати, мистика числа цифры «семь» идет еще от пифагорейских тайных духовных обществ — гетерий.

Чтобы проститься с телом Ленина, люди выстаивали очереди в трескучий мороз. Этого не обошел в своей речи Сталин, заключая краткую проповедь: «Вы видели за эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина. Можете не сомневаться в том, что за представителями миллионов потянутся потом представители десятков и сотен миллионов со всех концов света для того, чтобы засвидетельствовать, что Ленин был вождем не только русского пролетариата, не только европейских рабочих, не только колониального Востока, но и всего трудящегося мира».

«Глас народа — глас божий!» Всесоюзный съезд Советов принял обращение «К трудящемуся человечеству», переименовал Петроград в Ленинград, а для бу-дущих паломников постановил соорудить мавзолей Ленину на Красной площади в Москве.

Это произошло вопреки воле большинства коммунистических вождей, согласно мистике русского национального духа, сводящей из века в век идеологию и наше государство в новом порыве державного строительства, имеющем абсолютный, во всяком случае, необъяснимый наукой, смысл. Это то, что Гегель называл коварством истории, ее собственным, мистическим смыслом, хитростью разума.

В этой связи сегодняшние, чересчур рациональные потуги изменить облик Красной площади с Храмом Василия Блаженного эпохи Ивана Грозного и Мавзолеем Ленина и поэтому перезахоронить крупного государственного деятеля России, звучат кощунственно, как подготовка еще одного насилия над собственной историей. В таком случае, чтобы быть логичными до конца, «гробокопательством» надо заниматься и в самом Кремле, где русская история оставила «Иванам, не помнящим родства» иные останки их царей и духовных пастырей. Хоронить в центре града или монастыря знаменитых людей, героев, богатых граждан и т.д. — древний русский обычай. Почти каждый старинный русский город (Новгород, Псков, Тула и др.) имеет в центре города или явное, или скрытое захоронение своих земляков.

Достойный истории выход из этого идеологического конфликта «живых и мертвых» россиян мог бы быть в реконструкции Мавзолея Ленина, с созданием подземных площадей так, чтобы постепенно его превратить в Пантеон великих людей России, право на захоронение которых в нем должна определить суверенная воля народа. Тогда, может быть, очереди в Музей восковых фигур поубавились бы, а встреча с усопшими великими людьми имела бы не поверхностный, а глубокий, духовно-правовой характер.

Любое современное государство — это общность не только живых, но и мертвых поколений. Более того, умершие, в отличие от нас — современников, уже отдали все свои жизненные силы, энергию, знания, труд державному строительству, заслужив тем самым вечный покой и память. Это хорошо понимали древние, стремившиеся бережно сохранять и приумножать то, что досталось им от отцов и дедов, жить «по заветам предков», сформулировав мудрую юридическую заповедь: «О мертвых — или хорошо, или ничего!»
Потревожить прах умерших — тягчайшее преступление, святотатство, всегда влекущее суровое наказание.

На Западе идеологическое строительство было постепенным, что, конечно, не исключало таких идейных «вспышек», как фашистская идеология. И процессы в СССР, и процессы на Западе со всей очевидностью доказали, что если есть государство, то есть и идеология. Более того, даже широко ныне рекламируемые нашими СМИ плюралистические демократии Запада — это идеологические концепции людей, имеющих общие интересы, а также механизмы и институты их выявления и реализации. Эти-то интересы и считаются национальными. Одна из реальных функций демократий как раз и заключается в поддержании национально-кор-поративной солидарности перед лицом внешних вызовов. Граждане ведут себя как акционеры большой компании, которая конкурирует с другими такими же компаниями.

Государство выступает гарантом того, что каждый его гражданин получит от него законную долю, величина которой определяется различными факторами, прежде всего, социальным статусом и доходами. В современном мире государство защищает национальную культуру, ищет компромисс между мировым разделением труда и развитием рабочих мест, следит за тем, чтобы средства бюджета использовались только для своих, отстаивает на международной арене права как отдельных граждан, так и социальных групп.

История постоянно доказывает, что все принципиальные противоречия между развитыми странами и прочими, неразрешимы ни с научной, ни с какой иной рациональной точки зрения. Каждая сторона имеет свою систему доводов, преимущества которых друг над другом с рациональной точки зрения недоказуемы. Самый острый и контрастный пример из международной жизни — конфликт между Израилем и палестинцами. Евреи жили на своей территории две тысячи дет тому назад, арабы — последнюю тысячу лет.
В таких случаях позиция каждой из противоборствующих сторон может считаться идеологической: ее выбор определяется как результат определенных установок, традиций, стереотипов каждой нации.

Между цивилизованными странами территориальных и тому подобных драматических противоречий нет. Но есть немало других, ведущих к конкуренции и борьбе между государствами за свои национальные интересы.
Последние и определяют идеологичность позиции любой страны, где «своя рубашка ближе к телу». Весь комплекс аргументов строится на основе исходного изначального предпочтения своей нации перед другими, даже если в его основу положена на первый взгляд такая нейтральная, общечеловеческая идея, как «права человека». В этой связи уместно напомнить аксиому Черчилля: «Права или не права, но это моя страна». И в наши дни государства, если они на деле, а не на словах, отстаивают свой суверенитет, находятся как бы в естественном состоянии, где побеждает, в конечном счете, не право, а сила. Здесь можно привести аналогию с отдельным индивидом, который руководствуется в действительности своими личными, эгоистическими соображениями, действуя в рамках задаваемых извне ограничений.

Национальная идеология есть у любой нации, объединенной в государство — везде, где есть национальный патриотизм, везде есть идеология. В сегодняшнем мире можно выделить ти-пы идеологий: бюрократические (мещанские) и державные.

В большинстве малых стран Европы, а также в Германии (в силу ее государственно-имперского краха после 1945 г.) — национальные идеологии мещанские. Суть их в том, что граждане признают свою принадлежность к определенной государственной территории, где имеется единая история, культура, язык, где государство выступает как субъект международного права, взаимодействующий и конкурирующий с другими аналогичными субъектами.

Державной идеологией обладают те нации и государства, которые в силу разных причин претендуют на особую роль в мире. Это прежде всего великие державы, а также те государства, которые ставили и целенаправленно изменяли свое положение в мире (в основном это азиатские государства). Стоит особо подчеркнуть, что понятие «великая держава» — это не самоопределение, а, как правило, признанный мировым общественным мнением после реальной борьбы государств в «горячих» или «холодных» войнах, закрепленный соответствующими нормативными актами статус, выражающий на тот или иной отрезок времени баланс межгосударственных сил. Сегодня этот статус закреплен уставом ООН, где пять государств наделены особыми правами, а следовательно, и несут особую ответственность за судьбу мирового сообщества.

Россия — не просто великая держава. Дважды в истории, в первой половине XIX в. (после победы над Наполеоном) и во второй половине XX в. (после победы над Гитлером) она была одной из двух сверхдержав мира. В настоящее время Россия в силу известных причин перестала быть сверхдержавой и стоит перед выбором идеологического самоопределения: либо пойти по пути Германии и удовлетвориться мещанской идеологией, либо попытаться отстаивать свой статус великой державы, и тогда ей необходима державная идеология, обосновывающая ее претензию на особую роль в современном мире.

Выбор идеологии — дело серьезное. Он настоятельно диктует необходимость отказа от ложной деидеологизации, чтобы открыть «зеленый свет» для свежих научных разработок по проблеме «идеология и государство». В дальнейшем необходимы серьезные обоснования духовной сущности и идеологической (культурно-воспитательной) функции Российского государства, способной ответить на вызов истории конца XX—начала XXI вв. Все это подготовит теоретическую почву для создания и реорганизации соответствующих структур государства.

Жизненная идеология — это не декларация, а, прежде всего, та идейная система, которая должна лежать в основании деятельности государственных институтов. Иными словами, рядовые граждане могут по-разному относиться и воспринимать «спасительные идеи», но вот государство должно последовательно руководствоваться ими. В противном случае все эти витающие в воздухе наших дней «национальные» и «интегративные» идеологии, «русские идеи» неминуемо обернутся очередной формой политической риторики, мобилизующее значение которой будет жестко ограничено возможностями пропагандистских акций. А са-мо государство будет напоминать корабль без компаса, плывущий к маяку по воле рока.