как модель
 
 
Завершился многомесячный марафон, на финише которого Россия получила новое правительство во главе с Е.Примаковым. Пока политики воевали друг с другом, ученые продолжали обсуждать вечный для нашей страны вопрос: «Какое общество мы строим?» Наряду с традиционной антагонистической парой «капитализм — социализм» пользуются повышенным спросом понятия обновленного, демократического, рыночного социализма, народного, антиолигархического капитализма, смешанного общества и т.д. Но, даже если удастся выбрать из этого вороха оптимальное определение, ценность его будет невелика. К примеру, как называет себя Швеция — капиталистической, социал-демо-кратической, монархической? Да никак. Просто Швецией. И ничего, обходится. А если спросить тех же шведов, что именно они строят, — скорее всего не поймут. Или поймут в прямом смысле и ответят: дома, автомобили, корабли.

Из того факта, что прагматично настроенные люди повсюду в мире предпочитают не говорить о заоблачных далях, а ставить вполне земные цели, конечно, не следует будто там не испытывают потребности заглянуть в свой завтрашний день. Но у них нет за плечами 70 с лишним лет централизованного планирования, и это занятие не превратилось, как у нас, во всепоглощающую страсть. Вот и на этот раз, не успело новое правительство сложиться в полном составе, как на него навалились: давай программу! А поскольку в Белом доме с этим не торопились, то некоторые прыткие обозреватели тут же поторопились объявить его недееспособным. Делали это не без кукиша в кармане. Уж им-то хорошо было известно, что правительства Гайдара — Черномырдина, хотя и составляли исправно десятки программ, но лишь для представления в парламент и не помышляя проводить их в жизнь. Они твердо верили, что создают систему, которой как раз программирование и планирование противопоказаны. Нужно лишь запустить мотор, а дальше вся эта карусель — валюта, биржи, банки, прибыль, инвестиции, валюта — сама завертится, как вечный двигатель. Правительство же может в полном составе отправиться в Давос, чтобы пожинать там плоды славы творцов российского экономического чуда.

Символично, что вместе с бывшими «молодыми реформаторами» настойчиво добивался от Примакова программы МВФ, связав с ее представлением возможность выдачи очередной порции обещанного кредита. С одной стороны, это лишний раз засвидетельствовало, что и капитализм не чужд планирования. А с другой — подтвердило, что для Мишеля Камдессю и его коллег решающее значение имеет не программа, а личность — Чубайсу они верили на слово, хотя он их, как и сам потом признался, откровенно обманывал.

Как бы то ни было, теперь у нас есть правительственная программа и, что не менее важно, впервые за 7 лет есть правительство, намеренное на деле проводить намеченные планы в жизнь. Подчеркну, именно конкретные планы: как пережить зиму, обеспечить достаток продовольствия, не дать закрыться школам, институтам, больницам, позаботиться об армии, начать восстановление промышленности и сельского хозяйства. Это, конечно, далеко еще не программирование, а, как назвал их Примаков, перечень мер, которые необходимо предпринять, чтобы вывести страну из наиболее глубокой фазы кризиса.

Премьер с явной неохотой откликался на настойчивые требования выложить на стол программу как раз потому, что это — задача другого назначения и масштаба. Конечно, в обиходе понятия программа и план часто используются как синонимы. Но план определяет порядок работы, программа обосновывает ее цель.
Сейчас у нас есть, наконец, конкретный план выхода из кризиса, но все еще нет программы. Последняя, строго говоря, должна быть делом политических партий, итогом их согласованной работы в парламенте.

Однако, когда страна находится на пороге серьезных политических перемен, вступает в пору парламентской и президентской избирательных кампаний, трудно рассчитывать на достижение полноценного согласия по кардинальным программным вопросам. Но, делая первый шаг, нужно представлять себе хотя бы, каким должен быть второй. И на этот раз его не надо сочинять заново, брать из книг или заимствовать у чьей-то мудрости. Ростки новой модели общественного устройства уже начали проклевываться в различных районах страны. Бесспорная жизнеспособность этой модели доказывается тем, что она появилась на свет в крайне неблагоприятных для себя условиях, во многом — в противодействии с проводившимся курсом. В этом плане особое значение имеет опыт Москвы.

Вот основные его черты.

Государственный контроль над флагманами отечественной индустрии. Московскому руководству пришлось в драматической борьбе противостоять бездумной приватизации, идти на огромные затраты, беря под свою опеку и возвращая к жизни полуразрушенные предприятия. Так было с ЗИЛом и АЗЛК. Так столица фактически возвращает государству наиболее ценные звенья военно-промышленного комплекса. Судя по заявлениям мэра и его соратников, на очереди полураздавленная импортом легкая промышленность.

Занятость. Хотя на столице не могло не отразиться перманентное падение производства в стране, здесь в целом поддерживается высокий уровень деловой активности и соответственно невелика безработица. Наряду с поддержкой государственного сектора, этому в немалой мере служит поощрение мелкого и среднего предпринимательства, быстрый рост, во многом формирование заново сферы услуг, развитие торговой сети, жилищное и дорожное строительство, другие целенаправленные экономические меры.

Формирование рыночной инфраструктуры. Очевидно, Москва должна была играть ведущую роль на этом направлении реформ, поскольку в ней сосредоточены основные управленческие учреждения, банки, биржи и другие финансовые институты, аналитические и информационные центры. Стремясь защитить отечественную индустрию и торговлю, московские власти не прибегали при этом к чрезмерным протекционистским мерам — обеспечивались нормальные условия для вложения капиталов, деятельности зарубежных фирм и совместных предприятий.

Социальная защита. Городской бюджет используется и как инструмент определенного перераспределения средств в пользу нуждающихся и малообеспеченных слоев населения, в первую очередь — ветеранов, пенсионеров, студентов. В столице больше, чем где-либо, заботятся о сохранности самого ценного достояния советской поры — системы здравоохранения и народного образования, поддержании театров, музеев, библиотек и других просветительских учреждений.

Политическая стабильность. Как ни парадоксально, но по этому чрезвычайно важному измерению положение в столице выглядит предпочтительным по сравнению с ситуацией во многих регионах, да и в стране в целом. Несмотря на то что Москва является главным полем борьбы противостоящих социальных движений, политических партий и группировок, кипение политических страстей не выливается здесь в эксцессы в сложных ситуациях, когда противоположные по настрою массы людей митингуют на соседних площадях или демонстрируют на улицах. Без инцидентов прошло многомесячное пикетирование шахтерами Белого дома. Последнее внушительное свидетельство политической стабильности в столице — акция протеста 7 октября.

Конечно, большую роль играет в этих случаях самодисциплина людей, чувство ответственности лидеров оппозиции. Но не меньше значит и общая атмосфера, доверие москвичей к городским властям, готовность откликаться на их советы и просьбы.

Ничто другое не отражается так пагубно на авторитете властей, как бесконечная тяжба между ними, переходящая временами в непристойные «разборки». На фоне издевательского отношения Президента к Думе вызывает особое удовлетворение деловое сотрудничество мэрии с городской Думой. Так было не всегда, на первых порах хватало разногласий, но «ветки» городской власти сумели притереться друг к другу, стать взаимно полезными. Некоторые комментаторы утверждали, правда, что мэр, используя свой авторитет, обеспечил избрание ее депутатами сплошь своих единомышленников. Что ж, никто не посмел бы укорять Ельцина, если бы он сумел сделать то же самое с Верховным Советом вместо того, чтобы расстреливать его.
Говоря о позитивных итогах управления городом в последние годы, неправомерно относить все это на счет одного человека. По всему видно, что здесь работает большая слаженная команда. Но уже сам факт, что удалось создать такую команду, что внутри ее и вокруг, в отличие от федерального уровня, не слышно о паучьей возне, взаимном подсиживании, коррупции, волне компромата, свидетельствует о способности лидера создать рабочую атмосферу в управленческом отсеке, что само по себе дорого стоит.

В этой связи один принципиальный вопрос. Довольно часто в печати можно встретить суждение о том, что относительно успешное положение Москвы объясняется не какими-то талантами и действиями местных властей, а на 100% ее преимущественным положением. Здесь оседает четыре пятых всех финансовых ресурсов, столица собирает «дань» с отечественных монополий и иностранных фирм, пользуется особым вниманием и поддержкой федерального Центра, сюда в поисках удачи и места приложения сил стекаются лучшие творческие кадры и т.д.

Все это, конечно, так. Но сводить «московскую модель» к одним только объективным факторам, значит не понимать всей сложности общественного механизма и роли власти. Чтобы опровергнуть этот тезис, достаточно представить, что мэром вместо Ю.Лужкова в 1992 г. был избран тот же А.Чубайс. Кстати, такой вариант был весьма вероятен, поскольку демократы тогда властвовали над умами и сумели без особого труда протащить на этот пост Г.Попова. Итак, Чубайс в роли московского градоначальника... Остальное представляю додумать читателю.

Но если положительные результаты хозяйственной деятельности следует отнести на счет всей московской управленческой команды, то вот политические позиции Москвы как столицы в решающей степени определяются личностью мэра. В противовес упрекам в эгоизме, столичное руководство сумело сформировать в обществе представление о Москве как хранительнице патриотической традиции. Помощь Буденновску, Черноморскому флоту, заявления по Севастополю и Крыму, поддержка русских и русскоязычных в Латвии, многие другие акции подобного рода особенно важны, поскольку Москва говорила и действовала часто до того, как центральные власти брались за ум, а то и без них вообще. Нет нужды говорить, как важно, что в стране существует авторитетная политическая сила, которая в нужный момент произносит нужное, отвечающее национальным интересам слово.

Упаси Бог, чтобы из всего сказанного сложилось представление, будто столица уже сегодня представляет некий идеал общественного устройства. Речь при этом идет не только о высоком уровне преступности, трудном положении метрополитена, все еще скверном состоянии дорожного хозяйства и других проблемах столицы. Тем более не о памятнике Петру и других пережевываемых журналистами промахах мэра, происходящих от его увлекающейся неугомонной натуры. Будучи органичной частью страны, подчиняясь ее законам, столица не может быть оазисом благополучия в бедствующем обществе, поневоле принимает на себя немалую часть всенародной беды (в том числе волну беженцев). При тщательном анализе можно (и нужно) обращать внимание московских властей на болевые точки жизни города, что, кстати, неплохо делается на 3-м канале ТВ, особенно в прямых беседах обозревателя с Лужковым и Шанцевым.

Но справедливо сказать, что при самой требовательной критике московского опыта он содержит практический ответ на многие вопросы, стоящие сейчас перед всей страной, заслуживает в таком качестве изучения и распространения. Оставляя любителям определенный выбор ярлыка, который можно сейчас «повесить» на столицу, можно сказать, что здесь строится социально ориентированная «рыночная» экономика. То есть, то самое, с чем, похоже, готовы согласиться основные социальные группировки и политические движения России. Вместо того чтобы идти от теоретических лозунгов к практике, Ю.Лужков и его соратники сперва делали, что считали правильным и полезным, а потом уже пришли к выводу, что это социал-демократическая программа.