Владимир Николаевич, Вы являетесь вице-президентом
Российской Академии наук по общественным наукам. Думаю, что это непростая
область знаний, особенно в последние годы. Что было в этот период самым
трудным в Вашей работе?
Когда стала разрушаться советская система, то и Академия наук претерпела
существенные изменения. Если взять технические и естественные науки, то
они прежде работали в значительной мере на военно-промышленный комплекс,
а его не стало. А обществоведы теснейшим образом были связаны с идеологией.
Ее тоже не стало в прежнем виде. Потребовалась существенная перестройка
работы обществоведческих, гуманитарных институтов. Она продолжается и по
сей день. Это — трудный процесс как в интеллектуальном, так и в кадровом
отношении.
Вы хотите сказать, упомянув об интеллектуальной
перестройке, что люди изменили свои взгляды?
Нет, не только. Если говорить точнее, то можно выделить три группы
научных сотрудников. Во-первых, некоторые действительно изменили взгляды,
причем причина этого — не организованное давление, а сама жизнь. Дело в
том, что с началом 90-х годов у обществоведов резко расширилась научная
база: открылись ранее неизвестные архивные источники; стала доступной зарубежная
литература; мы издали целую серию работ отечественных мыслителей, которые
были под запретом, в том числе — эмигрантов. Была отменена цензура. Все
это дало возможность значительно шире взглянуть на нашу историю, на процессы
в мире и стране, а это, естественно, привело к снятию прежних идеологических
шор.
Но Вы сказали, что были и другие группы обществоведов.
Какие же еще?
А еще — люди, которые не смогли работать в новых условиях. Например,
те, кто всю жизнь занимался научным коммунизмом или историей партии и менять
проблематику не пожелал. Они ушли из академии. Больше всего таких изменений
было в Институте философии и в Институте российской истории (их штаты сократились
на 15—20%). Все эти люди устроились в других местах, а кто-то ушел на пенсию
по возрасту.
Третья группа — люди, которым ничего менять не требовалось. Многие из
них и раньше мыслили неординарно и потому легко вписались в новую, современную
проблематику. А у других направления исследований не так тесно были связаны
с идеологией (например, древняя история или же лингвистика). Так что в
итоге можно сказать, что основные, наиболее квалифицированные кадры обществове
дов мы сохранили.
В некоторых странах Восточной Европы, например
в Болгарии, поступали более решительно: там ученым в сфере общественных
наук, кто был членами коммунистической партии и занимал в вузах или НИИ
руководящие должности (например, зав. кафедрой), было запрещено сроком
на 5 лет работать на таких должностях. Вы так не поступали?
Нет, мы считали любую дискриминацию недопустимой. В конце концов каждый
вправе иметь любые политические взгляды. Да и Конституция признает плюрализм
мнений. Ни прежде, ни теперь нас не волнует вопрос, какой политической
ориентации придерживается тот или иной ученый или в какой партии он состоит.
Это его личное дело. Его обязанность — добросовестно работать в академии
и, конечно, соблюдать Конституцию и законы — в том числе, не заниматься
на работе политической деятельностью.
Вы говорите, что ученый не должен заниматься
на работе политической деятельностью. А как Вы себе представляете занятия
общественной наукой без политической деятельности, без идеологии?
Я различаю идеологию и политическую деятельность. Без идеологии научная
работа обществоведа, конечно, немыслима. А под политической деятельностью
я понимаю практику: выступления на митингах, распространение листовок,
участие в демонстрациях, партийные собрания и т.д. Вот всего этого в рабочее
время и вообще в стенах научного учреждения быть не должно. А в свободное
время, в городе — пожалуйста. Это право каждого.
Значит ли это, что Вы против разработки в нашей
стране некоей общей идеологической базы, платформы, если можно так выразиться?
Для общества в целом идеологический вакуум вреден, потому что он все
равно будет заполняться какими-то идейными течениями, в том числе самого
худшего толка. Поэтому я за то, чтобы развивалась и укреплялась демократи
ческая, гуманистическая идеология, основы которой отражены в Конституции
(правовое и социальное государство, защита прав человека и т.д.). Но, во-первых,
единственной и притом государственной, обязательной для всех идеологии
быть не должно (и сама Конституция об этом упоминает). А, во-вторых, приемлемая
для большинства нации идеология не может создаваться искусственно и тем
более насильственно; это дело времени и усилий многих людей. Думаю, что
когда переходный период закончится, то на фоне уже имеющегося плюрализма
взглядов сам собой сложится контур преобладаю щих идеологических воззрений,
— надеюсь, демократического характера.
Но демократическое сознание входит в жизнь
общества, мне кажется, довольно медленно. Больше заботы о деньгах, о наживе.
Где же ученые-гума нитарии, где благородное дело просвещения народа, которым
всегда занималась российская интеллигенция?
Мы и сейчас этим занимаемся. Например, ученые Российской Академии наук
написали ряд учебников для вузов и школ по истории, социологии, философии
и другим дисциплинам. Только что вышла пятитомная Антология мировой политической
мысли — уникальный сборник работ мыслителей всех времен и народов. Пытаемся
пробиться на радио и телевидение, но это почти не удается: мы не умеем
конкурировать со "сникерсом" или дамскими прокладками. Вот появилась надежда
на новую телепрограмму "Культура". Может быть, в ней найдется место и для
пропаганды науки.
Ученые РАН пишут учебники по общественным наукам.
Какую идеологию в них они закладыва ют? Или же они должны быть заведомо
безыдейными?
В принципе ученый-гуманитарий волен придерживаться любых политических,
этических или эстетических взглядов. То, что вышло из-под пера наших академических
гуманитариев (и что я читал), выражает демократическую идеологию (либеральную
и социал-демократическую). Правых взглядов, национализма, шовинизма я не
встречал. И левацких произведений — тоже. Я думаю, что это соответствует
общему идеологическому климату Российской Академии наук, которая никогда
не поддерживала крайностей и отличалась гуманизмом и либерализмом.
Надо еще добавить, что "доля идеологии" в разных общественных науках
разная: одно дело — философия, другое — языкознание (там она минимальна).
Поэтому и спрос с ученых — разный, шаблона тут быть не может.
Значит, Вы переживаете те же трудности, что
и другие социальные сферы: культура, образование, здравоохранение?
Конечно. Заработная плата научного сотрудника Академии наук — доктора
наук, профессора, меньше, чем водителя троллейбуса или пожарного. Требования
закона — выделять на фундаментальную науку 4% от бюджета страны — регулярно
нарушаются. В результате наблюдает ся отток людей из некоторых институтов:
экономисты, юристы, социологи идут работать в частные фирмы, где им платят
в 6—8 раз больше, а некоторые специалисты уезжают за рубеж.
Так вы можете растерять все кадры — работать
будет некому.
Мы этого опасались, но жизнь внесла поправки. Во-первых, большинство
ученых, работающих в академии, — это энтузиасты. Они будут сидеть без куска
хлеба, но из науки никуда не уйдут. Их привлекает сам процесс научного
творчества; он более притягателен, чем зарабатывание денег. А, во-вторых,
за пару последних лет к нам устремилась молодежь. Может быть, тут действует
прагматическая причина: аспирантура академии освобождает от службы в армии,
но, я думаю, есть и другие факторы. Они связаны опять же с тем, о чем я
уже упоминал: не хлебом единым жив человек. Это, кстати, характерная черта
российского умонастроения или, как модно выражаться, менталитета.
А что же государство? Разве Президент, правительство,
парламент не понимают, что без поддержки науки у страны не будет будущего?
Я бы сказал так: начинают понемногу понимать. Но до конца, думаю, еще
не поняли. Будем надеяться на то, что такое понимание рано или поздно придет.
И чем быстрее, тем лучше.
Спасибо за интервью. |