Говорят, что каждый политик хочет, чтобы люди сменили свои заблуждения на его собственные. Загнивающая идеология — застывшая пародия на реальность. Действительно, за последнее столетие было столько идеологических штампов, что мы невольно выработали в себе иммунитет, переходящий в чувство раздражения, когда нас пытаются увлечь очередными “измами”. Это объясняет и феномен “прагматиков” — людей, которые, не создав своей системы ценностей, не разобравшись в себе и обществе, просто отказались от поисков. Назвали их бессмысленными и на какое-то время стали в зависимости от обстановки и своих навыков выстраивать собственную политику жизни в “каменных джунглях”.

Может быть, поэтому в России сегодня сознательно ставится под сомнение очевидная истина, что общество без системы ценностей, соединяющей людей, а значит и идеологии, долго существовать не может в принципе. Общество становится ареной “войны всех против всех”. Возьмем в качестве рабочего определения самого понятия “идеология” то, которое предложили авторы из МГУ Л.В.Березовский и А.М.Ковалева. На мой взгляд, оно наиболее адекватно отражает ход моих мыслей: “Идеология — это система взглядов на мир в целом, на коренные цели и интересы данной общественной группы. В соответствии с различием самих общественных групп могут различаться и идеологии. Существует идеология класса (классовая идеология), нации (национальная идеология), государства (государственная идеология) и т.д. При этом любая государственная идеология должна опираться на историческое и духовное наследие своего народа, с утратой которого политика превращается лишь в политическую игру различных социальных сил”.

До тех пор, пока мы сами не научимся любить свой народ, свое Отечество и его историю, свои святыни — мы и других не сможем научить нас уважать.

Для нас центральным сегодня стал вопрос о формировании в общественном сознании государственно-патриотической идеологии, современной общенациональной идеи, которая может стать стратегией развития Нации и Государства, а для настоящего времени — и основой концепции выхода из затянувшегося кризиса. Идеология — не только взгляды, разделяемые социальными группами, это и политика, самым красноречивым образом отраженная в сообщениях СМИ.

Я писал неоднократно об этом в 1990—1999 гг., в том числе и в предыдущих изданиях книги. Тем примечательнее первое признание этого тезиса высшими представителями исполнительной власти. В декабре 1998 г. Ю. Маслюков, бывший первый вице-премьер, писал: “Безотлагательное решение проблемы электронных СМИ считаю необходимым условием для того, чтобы избежать конфронтации в обществе, спасти территориальную целостность страны, зачатки рыночной экономики и политической демократии. У нас есть только один путь — единство действий правительства, парламента, реального сектора экономики, всех здоровых, патриотически ориентированных сил нашего общества”.

“Ты знаешь, — сказал Дэцянь, — я тут Маркса перечитал, он не буддист? Нет, — отвечает Маслов, — не буддист. А ведь он людям хотел помочь, спасти живых существ? Маслов говорит: Учитель, а ты до конца дочитал? Нет, — отвечает учитель, — но вот видишь, он хотел освободить народ, и Ленин, он тоже хотел помочь людям, и у него, наверное, было буддийское сознание. Маслов: Учитель, а ты знаешь, чем все кончилось? Дэцянь: Знаю, но наверное, сознание было нечистое, а помыслы-то были буддийские”.

Мы часто говорим о переходном периоде. Это понятие мы ввели в оборот в 1992—1993 гг. в ряде наших работ, прежде всего, в “Национальной доктрине России”. Но давайте вновь поставим вопрос: “От чего и к чему мы переходим, и для кого выгоден этот переход, и кого из нас хотят сделать с помощью этих переходов?”.

На мой взгляд, наблюдаемый кризис цивилизации в основе своей является прежде всего кризисом мировоззренческим — как духовным, так и интеллектуальным. Запад втягивается в “информационную цивилизацию”, в которой не только главным средством власти становится манипуляция сознанием, но даже и войны приобретают ярко выраженный информационный характер. Новейшие разработки в области систем связи и информации позволяют осуществлять информационный контроль не только на макроуровне, но и на уровне индивидуального человека. Грядет эра невиданного тоталитаризма. Обо всем этом еще в 1986—1987 гг. я писал в своей монографии, которая так и не была разрешена к изданию ученым советом ИМЭМО по смешной причине: мои положения были названы не соответствующими “духу разрядки”, милитаристскими, алармистскими, консервативными и т.д.

— И вы смотрите, что получается! Мрак невежества все сгущается, и обнищание растет абсолютно! Вы Маркса читали? Абсолютно! Другими словами, пьют все больше и больше! Пропорционально возрастает отчаяние социал-демократа, тут уже не лафит, не клико, те еще как-то добудились Герцена! А теперь — вся мыслящая Россия, тоскуя о мужике, пьет не просыпаясь! Бей во все колокола, по всему Лондону, — никто в России головы не поднимет, все в блевотине и всем тяжело!.. И так — до наших времен! вплоть до наших времен! Этот круг, порочный круг бытия — он душит меня за горло! И стоит мне прочесть хорошую книжку — я никак не могу разобраться, кто отчего пьет: низы, глядя вверх, или верхи, глядя вниз. И я уже не могу, я бросаю книжку. Пью месяц, пью другой, а потом...

А между тем, аналитики США уже давно осознали специфику грядущего столетия. И в разваливающейся России они пожинают “творческие плоды” своего труда. Они победили в информационной войне. Горе и разруха на шестой части света, массовая гибель детей в Ираке и бомбежки Белграда — результат уничтожения СССР с помощью внедрения в сознание его граждан множества “идейных вирусов”. Именно слабость идеологии, ее неспособность ответить на вызовы времени и создать надежную информационную защиту предопределили успех противника в манипуляции сознанием советских граждан.

Этот урок говорит: наличие убедительной и гибкой идеологии, опирающейся на национальную культуру, становится сегодня условием не только благополучия и процветания общества, но все чаще минимальной национальной независимости. А для этого необходимо четко представлять кто ты и на какую страну, какой народ ты работаешь. Очень точно об этом казал И. Солоневич: “Русская политическая мысль может быть русской политической мыслью тогда и только тогда, когда она исходит из русских предпосылок — исторических и прочих. Универсальной политической мысли не может быть...” События в Югославии 1999 г. дали много пищи для размышлений. Один из важнейших выводов таков: НАТО и США тщательно подготовили и осуществили информационную войну. Было отчетливо видно, например, из Брюсселя, из штаб-квартиры НАТО, где я находился в октябре 1998 г., как тщательно и скоординированно заранее планировалась эта акция.

Уже в середине 80-х годов это было ясно наиболее передовым исследователям нашей страны. Так, в книге В.Громова “Информационные ресурсы...”, изданной в 1986 г., говорилось, что в развитых странах стоимость информационных ресурсов превысила стоимость ресурсов топливно-энергетического комплекса. На эту мысль я неоднократно ссылался, и она легла в основу моей докторской диссертации, посвященной развитию военной доктрины, вооружений и военной техники США под влиянием “информационной революции”. Там же, как и в неизданной книге, говорилось и о последствиях “информационной революции” для экономики советского общества. Весной 1998 г., когда на Совете Госдумы обсуждался вопрос о стратегических вооружениях, а министр обороны И.Сергеев во многом свел свое выступление именно к проблемам боевого управления, связи и разведки, я напомнил находившемуся на Совете в качестве министра иностранных дел Е.Примакову об этой свернутой в возглавляемом им многие годы институте теме. Надо отдать ему должное — он не отрицал сделанной в то время ошибки.

К сожалению, ни элита СССР, ни элита России “реформаторской” не чувствовала и не знала масштаба этих изменений. После прихода М.Горбачева эти проблемы были хотя бы поставлены на июньском (1985 г.) Пленуме ЦК КПСС (материалы которого актуальны и сейчас, и будь решения Пленума реализованы, “перестройка” не привела бы к столь катастрофическим последствиям). В “реформаторской” России этот вопрос был просто снят, ставка изначально была сделана на “монетаризм” и “газово-нефтяную трубу”, а не на наукоемкие технологии.

В своих работах мы неоднократно возвращались к этой теме. Она же легла в основу разрабатываемой нами государственной идеологии и занимает важное место в Программе и других документах движения “Духовное наследие”. Прозрение — случайное, непоследовательное стало наступать во второй половине 90-х годов. Это видно из некоторых выступлений А.Кокошина. Но такой взгляд не вписывался в официальную политику власти, да и возможностей прежних уже не было.

Надо сказать, что ситуация во многом повторилась через 12 лет. В феврале 1999 г. я работал на семинаре, организованном управляющими крупнейших компаний России. Задача была составить сценарий для России 2015 г. Я изложил свои взгляды, и неожиданно для себя нашел серьезную поддержку среди представителей крупного русского частного бизнеса. Более того, я видел, что не только “группа товарищей”, которая объединилась вокруг моей концепции, но и основная часть участников слушали с большой заинтересованностью. Тогда-то я и сказал с горечью, что надо было сделать за 15 лет столько глупостей, чтобы прийти к взаимопониманию.

Социалисты не могут предложить идею прекрасного будущего. Во-первых, в прекрасное у нас давно не верят, а в будущее — тем более. Во-вторых, сами лидеры левого центра вовсе не собираются бороться за социализм. Они не решаются, говоря языком прошлого века, потребовать даже «социальной реформы», иными словами — радикального перераспределения власти и собственности в пользу трудящихся.

Любому обществу, как я уже говорил, необходим каркас из общепризнанных ценностей и норм, который объединяет все его части и всех граждан, является общей платформой, своего рода общественным договором для согласованных действий и сотрудничества. В рамках, и только в рамках этих правил, возможна политическая, общественная и личная деятельность отдельных частей общества. Это — аксиома, банальность, существующая и общепризнанная во всех странах. Вся эта система переворачивается с ног на голову только во времена революций, когда силовым образом всему обществу навязываются иные, отличные от прежних, правила и ценности. Когда такой каркас разрушается, общество превращается в клубок враждующих групп: ветвей власти, партий, группировок. Пока что мы скатываемся именно к такому положению, что означает сползание к силовым — революционным, диктаторским и прочим — способам навязывания обществу общенациональных ценностей.

Иногда складывается впечатление, что споры у нас ведутся ради споров. В итоге таких споров в России проигравшим всегда оказывается народ: то ему “реформу” устроят, то революцию, а то и еще хуже — “перестройку”. Очень точно выразился на сей счет много лет назад В.Розанов: “Русская печать и общество, не стой у них поперек горла правительство, разорвали бы на клоки Россию и роздали бы эти клоки соседям, даже и не за деньги, а просто за “рюмочку” похвалы. И вот отчего без нерешимости и колебания нужно прямо становиться на сторону “бездарного правительства”, которое все-таки одно только все охраняет и оберегает”. Возникает парадоксальная ситуация: из-за отсутствия общих мировоззренческих подходов и ценностей бездарная исполнительная власть удерживает страну от еще более страшных событий! Не в этом ли кроется истинная причина готовности разных политических сил к компромиссу? Подсознательно, а иногда и осознанно, лидеры понимают что плохой президент лучше хаоса. Понимает и играет на этом и президент.

В этом споре темпераментов, интересов, тактических подходов и политических стратегий необходим арбитр, к кому прислушаются закусившие удила политики. Такой арбитр — русская патриотическая интеллигенция, безупречная и неподкупная, ни разу за эти страшные годы не ходившая на «совет нечестивых». Ее голос, ее выход на амвон мы ждем с нетерпением. В бессовестные времена, когда сбиты гербы, затоптаны флаги, заглушены гимны, «совесть нации», сбереженная русской духовной элитой, укажет политикам путь.

При этом сразу же оговорюсь, что в принципе ничего нового в такой постановке вопроса нет. Она достаточно очевидна. Отрицание необходимости государственно-патриотического мировоззрения диктуется следующими мотивами: ее критики (каждый по-своему) видят в ней серьезного, даже смертельного врага, и пытаются задушить эту идею в зародыше. Выход из кризиса не в их интересах. У них другие задачи.

Октябрьская революция была бескровной, горбачевская — безмозглой.
Л.Шебаршин

Это видно, например, из обеспокоенности Б.Капустина, который недвусмысленно (хотя и в крайне уклончивой форме) указывает на политический характер угрозы, исходящей для многих политиков от государственно-патриотической идеологии: Посткоммунистическая эволюция российских идеологий ярко, даже гротескно, выявила обе неадекватные реакции на проблематику и вызов Современности. Примитивная модернизационно-рыночная утопия, которой на начальных фазах “либеральных” реформ потчевала россиян официальная пропаганда и доминировавшие в публицистике “властители дум”, в какой-то мере закономерно уступила свое место встречной волне не менее примитивного “коммунизма”, частной, хотя и немаловажной составляющей которого стали консервативные концепции “национального интереса”, разделяемые не только самопровозглашенными “патриотами” (что естественно), но и коммунистами, и вчерашними либералами (что при иных обстоятельствах было бы странно). Противодействие этой волне, как в свое время и первой, — задача, выходящая за рамки академического диспута. Это — политическая задача, ибо решающим в конечном счете является не когнитивный вопрос: “Что суть интересы России?”, а практический вопрос: “Кто и как их определяет?.

Действительно, для догматиков-ортодоксов национальная идея — серьезный конкурент пролетарскому интернационализму. Давний, еще со времен Л.Троцкого, враг. Враг, который на деле, в политической практике большевиков исправлял перекосы космополитизма в марксизме, и небезуспешно. Еще Бердяев писал: “Марксизм столь нерусского происхождения и нерусского характера приобретает русский стиль, стиль восточный, приближающийся к славянофильству. Даже старая славянофильская мечта о перенесении столицы из Петербурга в Москву, в Кремль, осуществлена красным коммунизмом”.

А вот мнение П.Милюкова: “Марксизм, по-видимому, исключал учение о русском своеобразии... Однако факты жизни привели к созданию нового варианта правоверной доктрины. В учении Ленина несколько прикровенно, а в учении Сталина уже вполне открыто русские коммунисты-марксисты встали на точку зрения своеобразия России”.

Поэтому у большевиков, а затем и КПСС — справедливо признает В.Розанов, — всегда было две линии: одна, исторически идущая от славянофильско-народнической позиции, и другая, берущая истоки в ортодоксальном марксизме с его апологией всемирного интернационального социализма. Видным идеологом последней, как известно, был Лев Троцкий.

Государственнические идеи, философия русского пути при господстве официальной идеологии КПСС не исчезла и не могла исчезнуть. Она была “загнана внутрь”, преследовалась, но находила все новые и новые формы своей реализации. В 70-е и 80-е годы ее рупором стали писатели-“кочевники” и издания, в которых их авторитет преобладал.

Помню, как мы с друзьями в 1980 г. участвовали в вечере, посвященном 600-летию Куликовской битвы, который в то время рассматривался чуть ли не как диссидентское мероприятие. Не зря, наверное, первыми, кто подверглись гонению, были в 80-е годы писатели-почвенники. Идиоты из ЦК КПСС лепили нам клеймо “националистов”, даже “антисемитов”. В тюрьмы не сажали, но делали (как меня, например) напрочь невыездными, лишая, по сути, профессии и работы. Но при всем при этом в самой партийной элите все 80 лет было и немало скрытых, а чаще интуитивных сторонников русской идеи.

Иное дело в лагере либеральном, который в России взрастился отнюдь не на западной, а на чисто марксистско-ортодоксальной, троцкистской почве. Для убежденных правых либералов государственно-патриотическая идеология — давний враг, хорошо знакомый еще по Интернационалу, эмиграциям. Для интеллектуалов-конформистов, всплывших на волне горбачевской “перестройки”, русская идея — призрак возмездия за их беспрецедентное холуйство перед властью разрушителей, вечный укор за развал великого государства, несчастья миллионов сограждан.

Видят врага в государственно-патриотической идеологии и “технократы”, которые особенно активизировались в последние годы на волне циничного рационализма. Опасно то, что такой рационализм может стать основой для технократической идеологии нарождающегося “среднего класса”, — как правило, ни во что не верящих и рассчитывающих только на себя индивидов, сумевших выжить в сумасшедшей борьбе за выживание последних лет. Убежден, что эта основа не может быть устойчивой и долговременной. На технократизме Россию не поднять. Скорее, это своего рода ниша для того, чтобы попытаться уйти, хотя бы на время, от проклятых вечных вопросов. Но только на время.

К этому нужно добавить одну очень русскую особенность. Не только ортодоксальные коммунисты, но и “державники”, националисты, искренние либералы и демократы — все усвоили право учить, и редко кто при этом овладел искусством слушать, а иногда и думать. Эта особенность накладывает свой отпечаток на следующую проблему: после многих лет скованности, боязни творческого мышления произошел “взрыв” интереса к общественным дисциплинам со стороны людей, не имеющих гуманитарной подготовки и опыта. На этом поприще ныне подвизается масса лжеспециалистов, которые легкомысленно оперируют терминами и понятиями, а порой даже вводят в научный оборот целые “дисциплины” и “отрасли знаний”. За гранью ответственности и научной добросовестности действуют сегодня СМИ, включая даже многотиражные “солидные” газеты. Причем это относится не только к обанкротившимся неолиберальным политологам.

Кое-кому может показаться странным, что центральным мне видится именно мировоззренческий вопрос, а не финансовый, социально-экономический, или, например, вопрос о политической власти. Отвечу просто: без решения этого вопроса все другие (которые, может быть, и кажутся более важными) решены быть не могут в принципе. Это обязательное условие решения первоочередных проблем: от выживания нации до военной реформы. Это наглядно демонстрирует сегодняшняя политическая практика: смена правительства С.Кириенко на правительство Е.Примакова — это смена прежде всего мировоззренческой модели реформаторов-либералов на реформаторов-государственников. Это означает, что при решении одних и тех же проблем принципиальный подход меняется. Смена вектора развития России, которую попыталось сделать правительство Е.Примакова, крайне напугала либерал-реформаторов, немедленно организовавших “откат”, отставку кабинета весной 1999 г. Они почувствовали очевидную угрозу — своим финансам, политическому влиянию, даже личную (начались следственные действия в отношении целого ряда крупных предпринимателей).

Я далек от идеализации деятельности правительства Е.Примакова и Ю.Маслюкова — они получили власть из рук Президента в условиях жесточайшего кризиса августа—сентября 1998 г. с условием стабилизировать социально-политическую и экономическую ситуацию, не допустить радикальности взрыва (напомню, что в целом ряде городов началась волна банковских погромов). Ради этого администрация на время даже отказалась от своих важнейших рычагов управления — кадровые назначения и регулирование финансовых потоков “ушли” к правительству. Было очевидно, что чем скорее правительство справится с поставленной задачей, тем быстрее оно станет ненужным администрации Президента. Парадокс заключается в том, что хорошая работа лишь приближала отставку.

Кроме того, любое правительство в России, благодаря президентской Конституции 1993 г., обречено действовать в очень узком коридоре полномочий, всегда под угрозой кадровых перетасовок и сильнейшего влияния из Кремля. Требовать от такого правительства слишком самостоятельных шагов — бессмысленно. Оно, по сути, лишь часть кремлевской администрации и может работать относительно продолжительное время лишь при условии понимания, что оно (правительство) именно часть администрации. Не более того. Наконец, необходимо признать, что Ю.Маслюков и Е.Примаков, а также их окружение — не более чем лучшая часть советского истэблишмента середины 80-х годов. На какое-то время эти люди могли бы быть полезны стране, но, очевидно, что долгосрочной перспективы у этой генерации политиков нет, ведь прошло 15 лет, наступило новое время.

Но все-таки я убежден, что правительству Е.Примакова удалось доказать главное — практическую возможность стабилизации политической ситуации в России. Необходимо добавить и другое — ошибка лидеров оппозиции заключалась в том, что она мало помогала в этом. Сначала в сентябре 1998 г., затем в марте 1999 г. оппозиция фактически срывала подписание соглашения о стабилизации, ускоряя процесс отставки правительства Е.Примакова. Убежден, что не договорившись об общем знаменателе — национальных приоритетах, — не только внутри оппозиции, но и, главное, в широких кругах общества — мы не сможем решить ни одного существенного вопроса. И это также стало понятно осенью 1998 г. При работе по выработке политического соглашения в августе 1998 г. главным представлялся конфликт по вопросу утверждения Госдумой кандидатуры В.Черномырдина на должность премьер-министра. В действительности же не это было главным. Как всегда в России, серьезные политические процессы остаются незамеченными, если речь идет “о кадрах”. Воспитанники КПСС, мы все (или почти все) готовы поднять на принципиальную высоту любую мелочь, которая касается ничтожнейших назначений. И не увидеть главного. А между тем это главное и создало действительные предпосылки и смены курса, и смены кадров. Среди фракций Госдумы, среди правительственных чиновников и чиновников администрации вызревало понимание необходимости некой общей основы, я бы сказал, государственной платформы. Поэтому возврат к этой теме в письме Е.Примакова к Госдуме в январе 1999 г. был естественным. Так же, впрочем, как естественной была и тактика КПРФ, уходящей всякий раз от такого соглашения. Это была ошибка, о которой я неоднократно говорил.

Все, кто наблюдал ежедневно эту борьбу тенденций (правда, сильно разбавленную корпоративными и личными интересами), заметили, что теоретические и мировоззренческие подходы неожиданно обращались в практические дела. Так, когда в качестве условия обсуждения кандидатуры В.Черномырдина Госдума выдвинула требование подписать два документа — политическое соглашение и социально-экономическую платформу, это неожиданно легко, в тот же самый день, стало предметом конкретной политической работы двух комиссий. Более того, хотя эти комиссии состояли из представителей различных ветвей власти, различных фракций и групп, работа в них стала продвигаться неожиданно быстро. По сути дела за одну неделю были достигнуты договоренности, о которых прежде даже и не мечтали в своих теоретических размышлениях самые смелые политологи. Не мечтали об этом еще за месяц и лидеры оппозиции, которые, как мне кажется, получив желанный результат, — растерялись, испугались потерять лицо “оппозиционности” в борьбе с режимом. И напрасно: на самом деле и в сентябре 1998 г., и весной 1999 г. Россия потеряла шанс на стабилизацию. Это вскоре доказала отставка Е.Примакова.

Интересно иное — ни эти соглашения, ни идеи компромисса в общественном сознании не отложились. К сожалению, лишь немногие политики обратили на это внимание. Среди тех, кто осознал произошедшее в полной мере, — В.Зоркальцев и О.Морозов, чья эффективная работа, к сожалению, осталась незамеченной. Удивительно, но люди не только не видят крупных процессов, но и действительно глубоких людей. В памяти останутся истерики В.Черномырдина и резкий поворот Г.Зюганова (для многих необъяснимый).

Думается, в основе этого феномена согласия — объективные причины: общество устало от изнуряющего противостояния, неопределенности, нестабильности. И его наиболее дальновидные представители попытались реализовать представившуюся возможность преодолеть такое положение. К сожалению, из-за смены кабинета и прихода Е.Примакова (который принялся практически воплощать в жизнь эту возможность) оба эти документа забылись. Хотя я убежден, что они представляли собой нечто значительно большее, чем простой компромисс между законодательной и исполнительной властью. Но их философский смысл не исчез, хотя какое-то время их авторов, да и сами документы, рассматривали как соглашателей. Да и дезавуированная подпись В.Зоркальцева поставила его, мягко говоря, в двусмысленное положение. Опять насмешка истории: прекрасная и тяжелейшая работа была неким образом... поставлена ему в вину товарищами по фракции, которым было важнее другое — бескомпромиссная “борьба с режимом.

К сожалению, с В.Зоркальцевым это происходило не раз. Общий весьма средний (мягко говоря) уровень депутатского корпуса сдерживал мало-мальские творческие политические и законодательные порывы. Вязкое, скучное, часто ненужное обсуждение без конца вносимых законопроектов выматывало душу, отнимая время, страшно утомляло. В такой атмосфере, однако, блестяще себя чувствовали лоббисты и откровенные бездельники. Обычная повестка дня состояла из 35—45 вопросов, из которых типичным являлся, например, такой: О проекте Федерального закона “О внесении изменений и дополнений в пункт 2 статьи 837 Гражданского кодекса Российской Федерации”. Были и значительно скучнее, ненужнее, второстепеннее.

Политическая практика последних лет наглядно показала: сегодня общество лишено возможности двигаться последовательно в каком-то одном направлении. Отсутствие преобладающей тенденции развития ведет к шараханьям из стороны в сторону. Мы вечно живем в “непредсказуемом настоящем”, лишая человека уверенности в завтрашнем дне, а значит — и стремления следовать главным принципам совести и защищать фундаментальные ценности. На уровне обыденного сознания это может выразиться в простом желании экономической стабильности любой ценой. Но как только долгожданная стабильность начинает маячить на горизонте влиятельные силы с разных сторон начинают делать все, чтобы эта стабильность не наступила. Это происходит, конечно же, оттого, что в условиях нестабильности можно “решать” свои частные вопросы. Но главное, все-таки, другое — у общества, у его политической элиты нет общепринятых норм и правил, рамок, определяющих, а иногда и диктующих нормы поведения. А эти рамки могут быть в условиях России только нравственными, духовными.

“Россия — страна великой культуры и высокой духовности. Нравственная репутация и духовный авторитет всегда ценились у нас выше, чем богатство и власть. И сейчас человеческие ценности, моральный, культурный и интеллектуальный потенциал нации остаются нашим главным достоянием”. Эта цитата принадлежит Б.Ельцину в разделе “Духовность” его работы “Россия: человек, семья, общество, государство. Программа действий на 1996—2000 годы”. Но что же сегодня на деле происходит в нашей стране? Все — с точностью до наоборот. Типичный пример — положение в системе образования в России. Вспомним, что Указ № 1 Президента РСФСР Б.Ельцина был посвящен именно образованию. И что мы видим через 7 лет? На граждан переложили бремя расходов на реформирование образования. Обоснование простое: у государства нет денег. А разве в кармане у граждан есть деньги? Сегодня в России 80% населения живут, мягко говоря, небогато, а 40% — ниже черты бедности. Лишь 5% граждан готовы вкладывать семейные средства в школьное образование своих детей, лишь 10% — в высшее. При этом нестабильность такова, что даже благополучные слои населения в любой момент могут оказаться на грани кризиса.

На этом фоне поражает безответственность власти. Термин “безответственность” — наиболее часто использовали весной 1999 г. не только у нас, в России, но и на Западе применительно к отставке правительства Примакова. Для всех, абсолютно для всех, стало ясно, что власть не знает истины и не делает того, что должна делать для ее воплощения на практике — вот единственный вывод из всего того, что мы имеем возможность каждодневно наблюдать вокруг себя. Рассчитывать приходится лишь на потенциальные силы Нации, на тех ее представителей, которые сегодня уже вышли из шока “перестройки” и “реформ”. Власть, инстинктивно осознавая необходимость государственно-патриотической идеологии, может быть вынуждена пассивно пойти навстречу этому процессу. На активную деятельность надеяться нельзя, ибо она находится в постоянном цейтноте, и ей ни до стратегии, ни до идеологии дела нет. Но и пассивное согласие много значит. В принципе, этот мой вывод подтвердился приглашением Е.Примакова на пост премьер-министра, как и испуг стабилизации — его отставкой.

К сожалению, также нет дела до стратегии и идеологии многим лидерам оппозиции. Для многих в КПРФ разработка идеологии — это предательство традиций и догм, угроза быть обвиненными в оппортунизме. Для других — второстепенная задача, порой заведомо непосильная. Выборы, борьба за сиюминутную власть не оставляют времени подумать. Особенно секретарям обкомов КПРФ, которые фактически с 1997 г. стали играть ключевую роль в принятии решений не только в КПРФ, но и во фракции, а опосредованно и во всей оппозиции.

Мы говорим: “В начале было Слово”. Вот и сегодня. Прежде чем совершить поступок, прежде чем предпринять действия по выходу из хаоса, необходимо договориться, пусть в самом широком контексте, о том, как нам действовать, какие у нас планы. Лично я твердо уверен в сугубо материальных последствиях не только слов, но и мыслей. Поэтому если мы хотим выйти из кризиса, то нам необходимо изменить не только наши действия, но еще прежде свои слова и мысли. Более того, они должны зазвучать у всей нации в унисон, как молитва в храме, объединенные еще и единым духовным порывом, Тогда, только тогда мы сможем выбраться из этой ямы нестабильности.

Предыдущая

Оглавление

Следующая