год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Джихад во имя Свободы!

Можно ли сказать, что страны Запада ведут религиозную войну? В чем разница и сходство американского и талибского отношения к войне? Современным псевдогуманистическим сознанием религиозная война воспринимается как нечто ужасное, темное, невежественное. Как некие флэшбеки средневековья, как атавистическое уродство на светлом челе неуклонно совершенствующегося человечества. Войны за права человека, за нефть и прочие прелести, необходимые для бесперебойного функционирования бройлерного комбината современной цивилизации имеют, с ее точки зрения, большее право на существование. Президенты выдвигают ультиматумы, парламентарии тянут руки к кнопочкам, население с телелапшой на ушах преисполняется патриотических чувств и выражает восторженную поддержку политике демократически избранных вождей. Оно и понятно. Будут проблемы с нефтью – повысятся цены на бензин, а пешком ходить золотой миллиард почти разучился.

С правами человека история другая. Цель, вроде бы, благородная. Рыцарская даже. Защита угнетенных – долг сильного. Но вот защищают почему-то не всех, а как-то выборочно. Россия борется с сепаратизмом в Чечне, однако считает возможность поощрять сепаратизм в Абхазии. Великобритания поддерживает все без исключения акции Америки, однако не торопится расстаться с имперским прошлым и отпустить, наконец, Ольстер. Что касается Соединенных Штатов, можно вспомнить, как поступило это государство в свое время с одним из своих свободных Штатов, с Техасом, когда он захотел стать действительно свободным, независимым. Стоит подумать о том, почему сербам нельзя мочить албанцев, а туркам курдов можно. Почему тем же туркам позволено было фактически расчленить Кипр. Почему мировому сообществу глубоко наплевать на периодически случающиеся в Африке массовые кровопускания. Подобных примеров бесчисленное количество. Двойной стандарт во внешней и внутренней политике в данном случае настолько очевиден, что говорить о нем – значит говорить банальные вещи.

Но есть в отношении к войнам за права человека и другая сторона. Вполне искренняя. Однако придающая этим войнам именно религиозный характер. Есть некое представление о единственно правильном, гуманном и достойном способе существования. Все разумные люди, если они действительно разумны, просто обязаны избрать для себя и своего окружения именно эту жизненную парадигму. Если ее абсолютность самоочевидна для нас, то она должна быть самоочевидной и для всех остальных, поскольку остальные по сути ничем от нас не отличаются.

А если и отличаются – то, следовательно, они либо запуганы, либо затравлены, либо невежественны, либо лишены разума, либо являются воплощениями мирового зла, либо просто придуриваются. Одним из них нужно помочь, других просветить, третьих лечить, четвертых – неисправимых – уничтожить. Идеологическая компонента продвигается в этой войне кнутом военной силы и пряником развлекательных технологий и техногенного комфорта. Таргет групп этой силовой планетарной рекламной кампании – чернь, составлявшая испокон веков основу для диктатур определенного типа, которая воскликнет: Приходи и владей нами! Возьми у нас нашу свободу, но дай нам хлеба и зрелищ!.

Согласитесь, существует аналогия между такого рода войнами и крестовыми миссионерскими походами. Люди мучаются во тьме язычества, одурманенные жрецами, поклоняющиеся в слепоте своей мрачным идолам или же демонам. Но они нуждаются во спасении, а следовательно – в нас, несущих в мир свет веры Христовой. Мы поможем им, мы обратим их к истинному Богу во что бы то ни стало. И не остановимся ради этой благой цели перед насилием. Железной рукой загоним человечество к счастью. А совратителей и обманщиков уничтожим. Не похоже?

А если похоже, то что ж мы так пугаемся словосочетания религиозная война? Сколько не наряжай вещи в разные слова, антропофагия все равно останется людоедством. Любая война есть одновременно война идеалов и война интересов, только пропорции этих двух компонентов войны различны для воюющих сторон и для каждого отдельного человека, либо принимающего участие в этой войне, либо хотя бы просто формирующего к ней свое отношение.

Искренние мусульмане точно так же печалятся о заблудшем, отпавшем от Аллаха человечестве, обреченном, коли не встанет на путь истинный, на вечную погибель, на безысходную муку после Судного дня. И пытаются разрушить шайтановы структуры, не дающие человеку жить согласно божественному закону. Проповедь до сердец и умов зомбированных сатанинской культурой неверных не доходит – значит, необходимо расшевелить их насилием, разрушить их ложное чувство комфорта и безопасности, разрушить Вавилонскую башню и сбросить с ее высот на землю новоявленных человекобогов. Нет средств наносить точечные удары – значит, будем использовать Боинги и сибирскую язву. Станем, как Аттила, бичами Божьими.

Идеалы – вещь грозная и прекрасная. Безмерно пугающая людей, утопающих в уютном болоте интересов. Другое дело, что люди в силу своей ограниченности избирают неверное средство борьбы за свои идеалы. Пытаясь осмыслить их своим неподготовленным сознанием, снижают их, профанируют. Рано или поздно происходит подмена – и идеал становится идолом. Свобода – это рабство. Любовь – это ненависть. Жизнь – это смерть. Насилие – не самый эффективный способ изменения мира в сторону соответствия идеалу. Слишком много побочных эффектов. Как писал Кастанеда, мудрый идет по миру, слегка к нему прикасаясь. Есть другие способы трансформации мира, но они связаны с тяжелой и опасной работой по трансформации своего собственного существа, своего собственного сознания. Внутренний джихад куда более действенен, чем джихад внешний. Сначала нужно победить демонов в своем собственном сознании, лишь затем можно увидеть, как победить их во внешнем мире. Иначе джихад становится джихадом вслепую, с повязкой на глазах, надетой теми самыми силами зла, которых ты не преодолел в самом себе.

Тем не менее, пока свет идеалов не померк в сизых сумерках интересов, у человечества остается надежда. Стремление к идеалу – это движение. Это путь. А как было сказано в фильме Письма мертвого человека - пока человек в пути, есть у него надежда.