|
Вхожу в аудиторию, где я читаю студентам психологию. Очередная лекция. Я еще не успела начать, как вдруг ловлю тихий вопрос: "Скажите, пожалуйста, как пережить смерть близкого?" Мгновенно вся аудитория застывает в напряженном ожидании ответа. Сейчас на меня обращены взгляды даже тех, кто на моих лекциях обычно готовит задания к следующему по расписанию занятию.
Самолет над Черным морем был сбит позавчера. В полуторамиллионном Новосибирске редкий человек не имел знакомых, лично затронутых этой трагедией. Так что этот вопрос - крик о помощи, возможность услышать что-то такое, что ослабило бы боль.
И я начинаю говорить.
А что вообще может сделать психолог в этой ситуации? Я часто слышу: "Позвали психологов, чтобы они успокоили". Нет, "успокоить" - этого я не могу. Ведь чтобы пережить горе, его нужно ПЕРЕЖИТЬ. Горе, ужас утраты невозможно отложить "на потом". Ведь нет шансов на то, что, проснувшись утром, узнаешь, что это был лишь кошмарный сон. Однако само переживание как процесс может быть запредельно травмирующим. Задача психолога - попытаться так направить "работу скорби", чтобы охватившая душу боль в конечном счете принесла человеку пользу, а не вред.
Какое чувство возникает первым, когда мы теряем близких?
Вне зависимости от того, где и отчего случилась эта смерть - было ли это стечение случайных обстоятельств или ожидаемое событие, - одним из первых чувств, ранящих душу, является чувство вины. Осознание невозвратимой потери рождает самообвинения. Не успел сказать о том, как ушедший мне дорог, не смог сделать необходимого, мало помогал, вовремя не поддержал и т.д. Чувство вины нарастает, и как бы ни были нереальны все новые самообвинения, как бы ни были они беспочвенны с точки зрения стороннего наблюдателя, эти переживания совершенно нестерпимы для переживающего утрату.
Поэтому первый значимый момент в работе психолога с теми, кто потерял близких - снять этот нарастающий ком вины, разрушающий здоровье и усугубляющий страдания.
Второй значимый момент состоит в том, чтобы придать осмысленность смерти даже тогда, когда бессмысленность ее очевидна. Любимый человек погибает просто потому, что случайная ракета, выпущенная во время обычных учений, случайно попадает в самолет, в который случайно сел близкий тебе человек. Но разум не может мириться с хаотичностью мира и с полной случайностью событий, происходящих с человеком.
Мы приходим в этом мир не по своей воле и уйдем из него тоже не по своей воле. Это обстоятельство рано заставляет нас выработать механизм, защищающий от осознания перспективы собственной конечности и смерти. Каждый делает это по-своему, но делает это обязательно. Именно поэтому, рассуждая о смерти как таковой, в зрелом возрасте мы редко думаем о смерти собственной. В противном случае мы бы не учились, не строили, не созидали, не планировали. Зачем что-либо делать, если ежесекундно из-за угла на нас смотрит неминуемая смерть?
Эти созданные в раннем детстве защитные механизмы остаются действенными в течение нашей активной жизни, но оказываются призрачными перед фактом смерти близких. И наше хрупкое сознание начинает остро ощущать ледяное дыхание космического безразличия к любой единичной судьбе. Сознание нуждается в объяснении логики произошедшего, чтобы вновь по крохам воссоздать неощутимую броню, отделяющую нас от вечности.
Как известно, мозг человека имеет два полушария, причем каждое "объясняет" мир по-своему. Левое структурирует информацию логически. Правое же, объединяя неописываемый словами опыт, формирует насыщенную эмоциями картину, которую метафорически можно назвать "мифом". И хотя левополушарная логика неотвратимо свидетельствует о бренности живого, правополушарный "миф" придает жизни смысл, как бы демонстрируя, что смерть "временно" занята другими проблемами.
У каждого это "миф" - свой. Сейчас я рассказываю тот, который когда-то создала сама, чтобы пережить свои утраты близких.
...Существует скорбная статистика смерти. Умирая, человек увеличивает вероятность жизни тех, кто находится рядом с ним. Поэтому наши близкие, покидая нас, дают нам время жить.
Я говорю о том, как научилась разговаривать с ними и ощущать, что они заботятся обо мне, став моими хранителями в этом мире. Мне ничего не страшно, потому что я знаю, они во время меня предупредят или прикроют. Надо только быть чувствительным к такому опыту. Я говорю также, что наши близкие любили нас, поэтому им было бы тяжело узнать, что их смерть вызывает у нас страдание. Ради их памяти нужно жить, созидать, потому что они живут до тех пор, пока мы помним о них.
Пока я говорю, несколько студентов ложатся на парты, пряча прорывающиеся эмоции. Все молчат. Молчат вместе перед лицом трагедии, которая рано или поздно встанет перед каждым. Звенит звонок. Мы не выполнили программу занятия, но мы изменились за это время.
Когда я возвращаюсь домой, то узнаю, что нужно срочно оказать психологическую помощь семьям, потерявшим близких в этой самолетной катастрофе.
Когда я звоню в дверь, то мне открывают, но на лицах я вижу выражение: "зачем?". Я сажусь и прошу говорить, говорить и говорить. Возможность говорить о своем горе - это "переживание вслух". Оно позволяет мне отследить тот момент, когда горе перестает делать человека сильным, а начинает убивать его. Здесь и нужно мое вмешательство профессионала, - я постараюсь направить переживание в менее болезненное русло. Недаром говорится, что бог дает человеку испытания по силам его, но иногда он ошибается.
Много раз я слышу все тот же вопрос: "За что?"
Это не обвинение в адрес военных или властей. (К счастью, родные погибших не смотрят телевизор и не слышат страшные слова президента Кучмы о том, что не надо делать трагедии из этого факта - он лишает этих людей даже сочувствия.)
Вопрос "за что?" обращен к себе. Это все та же попытка придать смысл бессмысленности смерти. Собственно, эту же проблему решает любая религия, предлагая свою логику смерти и утраты в жизни человека. Подобные объяснения, даже шитые белыми нитками, будучи многократно повторенными многими людьми, начинают восприниматься как состоятельные.
Наш разговор переходит к воспоминаниям о светлых событиях в совместном существовании с погибшими. Заплаканные и скорбные лица озаряются светом. Я стараюсь удлинить эти мгновения. Это передышка, в течение которой организм набирает силы перед новым взрывом осознания безысходности. И тогда я нащупываю индивидуальные возможности, чтобы помочь создать каждому собственный миф, позволяющий принять факт, очевидный для тех, кто далек от событий, и невозможный по определению для тех, кто сталкивается с безысходностью смерти.
Я только психолог.
И я знаю только один способ пережить утрату - ее нужно ПЕРЕЖИТЬ.
Е.И. Николаева
25 Октября 2001
|
Власть
