год 2010-й - более 30.000.000 обращений

В нормальном правовом государстве никому не придет в голову делать выбор между демократией и сильной властью. Демократия там не противоречит сильной власти, а сильная власть – демократическим нормам жизни общества. Властные структуры в таких государствах стоят на страже прав и свобод человека и не противостоят гражданам как чуждая и по существу враждебная им реальность.

Сегодняшняя Россия, однако, не может быть названа правовым государством в подлинном смысле этого слова. Она несет на себе многие “родимые пятна” советского и даже досоветского прошлого. Первые шаги, направленные на постепенное превращение нашей страны в государство, базирующееся на действительном уважении прав человека, принципов либерализма и рыночной экономики, стали возможны благодаря одновременному воздействию – и взаимодействию – нескольких факторов, среди которых следует особо выделить:

• осознание большинством населения страны бесперспективности коммунистического эксперимента, поставившего ее на грань экономического банкротства;
• нарастание диссидентского движения, которое требовало от кремлевских руководителей выполнения обязательств, взятых на себя ими самими по хельсинкским соглашениям, и опиралось на солидарность демократических сил Запада;
• раскол прежней политической элиты и силовых структур, отсутствие у них воли к продолжению провалившегося эксперимента в условиях заведомо проигранной гонки вооружений.

В то же время строительству современного правового государства с нормальной рыночной экономикой активно препятствовали (и продолжают препятствовать):

• отсутствие твердой юридической базы перемен и сколько-нибудь четкой и понятной стратегии экономических и политических реформ, концентрация усилий руководителей государства на борьбе за власть;
• эгоистические интересы той части представителей центральной и местной номенклатуры, которая погрязла в коррупции, разворовывая бывшую государственную собственность и компрометируя идеи либерализма;
• попытки тоскующей по прошлому части политиков вернуть страну к официальному единомыслию и диктатуре, пусть даже ценой отказа от догм марксизма-ленинизма и замены их идеологией досоветского периода;
• стремление значительной части церковных иерархов Русской православной церкви (РПЦ) заполнить вакуум, который возник в духовной жизни общества после краха советской системы, национал-шовинизмом в религиозной оболочке.

Об этих двух последних факторах эволюции современной России и пойдет речь ниже.

Известный русский юрист и общественный деятель А.Ф.Кони, занимавший посты сенатора и члена Государственного совета Российской империи, ещё в царские времена привлёк внимание к опасности слияния церковных и государственных структур. “Соединение политики и веры всегда приводило к дурным последствиям, – констатировал он в одном из своих трудов, – Там, где Церковь подчиняет себе политику…, это вырождается в инквизицию; там, где политика подчиняет себе Церковь, там Церковь обращается в полицейское учреждение и несёт службу городового в защиту веры и действует огнём и мечом”.

Ту же мысль выразил другими словами один из отцов-основателей США Джеймс Мэдисон. В своей книге "Воспоминание и протест” (“Memorial and Remonstrance"), написанной более 200 лет назад, он предостерегал: “Там, где Церковь соединяется с государством, это часто приводит к использованию религии для утверждения политической тирании” (“When there is a union of state and church, this has often resulted in using religion to uphold political tyranny”).

Эти предостережения чрезвычайно актуальны для сегодняшней России, где закладываются основы принципиально новой для неё государственной системы, которая в случае успеха начатых сверху преобразований придёт на смену девятивековому режиму конфессионального абсолютизма и 70-летнему советскому атеистическому тоталитаризму.

На первый взгляд, оснований для особого беспокойства сегодня существовать не должно. Одобренная на референдуме в декабре 1993 года Конституция РФ обеспечивает все международно признанные права человека. В статье 14 основного закона страны прямо говорится: “Российская Федерация – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной”. Сохраняет силу и другое положение Конституции (статья 13), в соответствии с которым “никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной”.

Против слияния с государством неоднократно высказывалась и Русская Православная Церковь (РПЦ) – самая влиятельная религиозная организация страны. В одном из публичных выступлений вскоре после избрания на престол Патриарх Алексий II говорил: “Положение государственной церкви принесло нам много бед и страданий. Церковь должна быть отделена, но подлинно отделена от государства. Она должна иметь право оценивать все события, происходящие в стране, с позиций духовности и нравственности. Она не может этого сделать, будучи государственной”. Эта позиция Патриарха была официально одобрена высшими коллегиальными органами РПЦ: Священным синодом и Архиерейским собором.

На практике, однако, мы нередко наблюдаем обратное. Часть политической элиты, с одной стороны, и часть православного духовенства – с другой, предпринимают немалые усилия в попытках превратить православие в новую государственную идеологию взамен потерпевшей крах официальной советской идеологии.

Политики сегодняшней России, как правило, не имеют ни малейшего представления о богословии православия. В большинстве своём они столь же далеки от подлинной религиозности, как и в советские времена. Однако их манит перспектива воссоздать “монолитное единство” российского общества под новым знаменем. Религия для многих – синоним идеологии, а Бог – средство для обеспечения собственной власти, причём епископам РПЦ как в центре, так и на местах, они отводят ту же самую роль охранителей “идеологической чистоты” общества, которую в доельцинский период играли партийные комитеты КПСС.

Сторонники клерикализации государства, действующие внутри РПЦ, со своей стороны, всё чаще используют чиновников светской власти, чтобы решать их руками проблему привлечения в церковь потенциальных верующих. Будучи продуктом сначала царского, а затем советского режима, эти люди так и не научились подлинному христианскому миссионерству. Они предпочитают достигать своих целей иным путём – через фактическое слияние с государственными структурами, монополизацию религиозного вещания на государственном телевидении и радио, ограничение свободы проповеди других культов.

Принятый в конце 1997 г. закон “О свободе совести и о религиозных объединениях” наделил чиновников правом предоставлять привилегии одним и ущемлять другие религиозные организации. Неконституционность этого закона была отмечена Президентом Б.Н.Ельциным ещё в 1997 году. Он отказался тогда подписать принятый Государственной Думой 23 июня 1997 г. и одобренный Советом Федерации 4 июля того же года текст, отметив, что он нарушает 16 статей Конституции и, по меньшей мере, три международных договора России.

Не прошло, однако, и двух месяцев, как тот же Б.Н.Ельцин поставил свою подпись под этим документом. Изменению позиции главы государства предшествовала мощная кампания в поддержку закона, развёрнутая священноначалием Русской Православной Церкви и той частью политической элиты, которая сделала ставку на использование православия в качестве новой государственной идеологии России.

Чтобы оправдать этот поворот на 180 градусов, чиновники президентской Администрации по договорённости с руководством Думы внесли в вызвавший такую бурю страстей текст несколько “косметических” поправок, не менявших, по публично выраженному признанию председателя думского Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций В.И.Зоркальцева, “ни концепции, ни структуры” закона.

Весной 1999 г. с критикой закона неожиданно для многих выступил Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации О.О.Миронов, который, будучи в 1997 г. депутатом Думы от КПРФ, голосовал за этот документ. В своём заключении, направленном руководителям различных ветвей власти, он подчеркнул, что “помимо декларированного в преамбуле привилегированного положения отдельных религий, ряд других положений закона устанавливает нормы, по сути ведущие к дискриминации отдельных конфессий на практике”.

Сразу же после вступления в силу закона 1997 г. Российское отделение Международной ассоциации религиозной свободы (МАРС) просило своих членов – специалистов по правовым вопросам А.В.Пчелинцева и В.В.Ряховского направить запрос о его конституционности в Конституционный Суд (КС) Российской Федерации. Поводом для рассмотрения запроса должны были стать нарушения прав и свобод конкретных религиозных организаций, связанные с применением опять-таки конкретных статей закона.

Большая часть нарушений была связана с тем, что, принимая закон, депутаты фактически придали ему – вопреки Конституции – обратную силу. Всем “местным” религиозным организациям, в том числе и тем, которые уже получили в прошлом государственную аккредитацию, предстояло пройти перерегистрацию, причём те из них, которые не могли представить документ о своём существовании “на данной территории” на протяжении 15 лет или о вхождении в централизованную структуру, регистрируемую Министерством юстиции РФ, должны были потерять правомочия юридического лица.

23 ноября 1999 г. Конституционный Суд принял постановление по этому вопросу. Суд не решился прямо дезавуировать позицию законодателей и объявил обжалуемые положения закона не противоречащими Конституции. Судьи были вынуждены, однако, дать этим положениям такую интерпретацию, которая по существу была равнозначна признанию их неконституционными.

Согласно постановлению КС, положения закона, о которых идёт речь, соответствуют Конституции лишь постольку, поскольку они “применительно к их действию в отношении религиозных организаций, учреждённых до вступления данного Федерального закона в силу, а также местных религиозных организаций, входящих в структуру централизованной религиозной организации, означают, что такие религиозные организации пользуются правами юридического лица в полном объёме, без подтверждения пятнадцатилетнего минимального срока существования на соответствующей территории, без ежегодной перерегистрации”.

Постановление Конституционного Суда послужило отправной точкой для новой дискуссии, вызванной отказом Министерства юстиции РФ перерегистрировать российскую структуру католического ордена иезуитов. 3 апреля 2000 г. (за два месяца до готовившегося визита Путина в Ватикан) жалоба иезуитов была рассмотрена и по ней было принято положительное решение. Сославшись на “конституционно-правовой смысл” положений закона применительно к перерегистрации организаций, созданных до его вступления в силу, Суд указал, что заявителям не может быть отказано в перерегистрации.

“Определение Суда от 13 апреля 2000 г., так же как и постановление от 23 ноября 1999 г., существенно ограничило возможность непосредственного применения дискриминационных норм при перерегистрации, – считает представлявшая интересы заявителей член МАРС адвокат Г.А.Крылова. – Его значение, несомненно, выходит за пределы конкретной проблемы, вставшей перед иезуитами. По существу, буквальное прочтение закона заменяется выявляемым Конституционным судом “конституционно-правовым смыслом”, которое значительно смягчает закон, если даже и не изменяет его сути”.

26 марта 2000 г. новый глава государства Владимир Путин подписал принятый Думой в феврале закон, который продлевает до 31 декабря нынешнего года срок окончания перерегистрации религиозных объединений. В соответствии с законом 1997 г. перерегистрация должна была занять два года и завершиться 31 декабря 1999 г. За это время официальное признание предстояло вновь получить 16 тысячам объединений, значившимся в государственном реестре религиозных организаций на момент принятия закона. Сделать это не удалось.

Правозащитники с самого начала предупреждали, что проделать такую работу в столь короткий срок невозможно, учитывая большую численность кандидатов на перерегистрацию. Законодатели не прислушались к этим предупреждениям. Они исходили из того, что основную массу религиозных объединений составляли приходы “традиционной” РПЦ, перерегистрация которых никаких трудностей не вызовет. Напротив, общины “нетрадиционных” религий должны были, по духу закона, доказывать свою легитимность и могли не успеть представить в срок все документы, необходимые для их включения в государственный реестр, что привело бы, как на то надеялись авторы закона 1997 г., к “упрощению религиозной географии России”.

Оказалось, однако, что опоздала с оформлением документов как раз РПЦ. Разработанные ее юристами проекты не смогли вписаться даже в требования заведомо дискриминационного закона, и всю работу пришлось начинать заново. Возникла реальная угроза утраты легитимности большинством, то есть многими тысячами православных приходов. Всего же к намеченному первоначально сроку успели перерегистрироваться только 40 процентов организаций федерального уровня и чуть больше 20 процентов организаций регионального и местного уровней. Дело шло к скандалу поистине международного масштаба.

Председателю Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Государственной Думы В.И.Зоркальцеву пришлось признать очевидное: “Учитывая масштабы территории Российской Федерации, слабую юридическую подготовку священнослужителей, а также недостаточную численность специалистов регистрирующих подразделений Минюста России и его территориальных органов, …перерегистрация религиозных организаций в установленный Законом срок не может быть завершена. Поскольку религиозные организации, не прошедшие перерегистрацию, подлежат ликвидации, это может вызвать многочисленные конфликты, осложнение государственно-церковных отношений в стране, новую волну критики как в Российской Федерации, так и за ее пределами в отношении данного Федерального закона”.

Депутатам не оставалось ничего иного, как перенести срок окончания перерегистрации еще на один год. При этом в формулировку соответствующей статьи закона было внесено изменение, существенно её ужесточающее. Отныне религиозные организации, не прошедшие перерегистрацию к установленному законом сроку, не “могут быть ликвидированы”, а “подлежат ликвидации” в судебном порядке (как написал В.И.Зоркальцев в приведенной выше пояснительной записке, аргументирующей необходимость установления новой даты).

Свой вклад в “упрощение религиозной географии” России вносят и местные власти. Нередко они требуют, чтобы вопросы, касающиеся самых различных культов, такие, в частности, как регистрация общин, строительство или аренда помещений для проведения богослужений, до вынесения на рассмотрение в государственном аппарате согласовывались с епархиями и благочиниями (нижестоящими структурами) РПЦ.

1 апреля 1999 г., председатель Совета муфтиев России шейх Равиль Гайнутдин направил руководителям всех ветвей власти письмо, в котором вслед за лидерами ряда других религиозных организаций (главным образом протестантских) подверг критике практику передачи православному духовенству права решать судьбу инаковерующих. “Мусульмане России с искренним уважением относятся к Русской Православной Церкви, – указывал автор письма. – Но мы не можем и по закону не должны каждый случай появления новой общины, строительства мечети согласовывать с деятелями РПЦ”.

Приведя несколько примеров того, как мусульманам отказывают в регистрации их общин и препятствуют строительству мечетей под тем предлогом, что речь идет об “исконно русских территориях”, Р.Гайнутдин предупредил: подобная практика может привести к ответным действиям со стороны тех, кто живет на “исконно татарских, башкирских, балкарских, узбекских, азербайджанских, дагестанских и т.д. землях. Но на сей раз они будут направлены против русских, против православия”. “Споры о том, кому какая территория принадлежит, ни к чему хорошему не приведут”, – добавил муфтий.

Правительство РФ вот уже несколько лет расширяет сотрудничество с РПЦ в самых различных сферах жизни общества. Симптоматично, однако, что процесс этот набирает обороты прежде всего в военно-стратегической области. Церковь заключила целую серию эксклюзивных соглашений с силовыми ведомствами государства: министерством обороны, министерством внутренних дел и несколькими ведомствами, входившими в советские времена в состав Комитета государственной безопасности.

В соответствии с подписанными соглашениями, в армейских и церковно-православных структурах созданы специальные подразделения по воспитанию военнослужащих и им переданы функции бывших военно-политических органов КПСС. Представителям других религиозных и нерелигиозных организаций подобные возможности не предоставлены.

Именно эти соглашения вызвали особенно болезненную реакцию последователей ислама – второй по величине религиозной общины России. Мусульманское духовенство заявило устами председателя Совета муфтиев России шейха Равиля Гайнутдина, что дело идет к расколу армии по национальному и религиозному признакам и к противопоставлению православия всем другим религиям.

Заявление мусульманского лидера было, однако, проигнорировано. По всей стране развернулось массовое открытие православных храмов на территории воинских частей по всей стране. Самый знаменитый из них – храм во имя преподобного Ильи Муромца при Главном штабе ракетных войск стратегического назначения (РВСН) в подмосковном поселке Власиха. “Небесной покровительницей” военных ракетчиков России была объявлена святая Варвара Великомученица.

30 июня 1999 г. агентство РИА-Новости сообщило со ссылкой на пресс-службу РВСН о предстоявшей отправке в космос икон Варвары Великомученицы и Ильи Муромца. Эта необычная акция, писало агентство, началась с освящения обеих икон настоятелем храма во Власихе отцом Михаилом. После освящения планировалось отправить иконы “на космодром Байконур, а оттуда с ближайшим кораблем-носителем – на околоземную орбиту”. “Побывав в космосе, – указывало далее РИА-Новости, – лики святых возвратятся на землю и к сорокалетнему юбилею РВСН, который будет отмечаться 17 декабря, займут свое место в храме главного военного городка ракетчиков”.

Юбилей во Власихе был отпразднован с большой торжественностью. Правда, в официальном сообщении Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата об иконах ничего не говорилось, однако там были процитированы слова главнокомандующего РВСН генерал-полковника В.Н.Яковлева, который заявил, что “российская армия и Русская Православная Церковь вместе стояли и будут стоять во всех испытаниях и трудностях, выпавших на долю Отечества”.

Между тем, как известно, ракеты стратегического назначения – лишь средство доставки оружия массового поражения. Поэтому есть некая логика в том, что для проведения в марте 2000 г. конференции, посвященной взаимодействию с учеными, выбор РПЦ пал на закрытый город ядерщиков Саров, на месте которого когда-то жил один из самых почитаемых православных святых преподобный Серафим. И это была уже не первая конференция такого рода. В 1996 году слушания на тему “Ядерные вооружения и национальная безопасность России” прошли в Свято-Даниловом монастыре в Москве. Газета “Сегодня” привела тогда сделанное на слушаниях заявление генерала В. Шатохина из Академии Генштаба: “Американцы называют наши тяжелые ракеты Р-36 (SS-18) “Сатана”, а для нас они ангелы-хранители”.

На последней конференции в Сарове был принят документ, предлагающий “не откладывая, подготовить и подписать соглашение между Московским Патриархатом и Министерством по атомной энергии” и при этом “проработать вопрос о том, чтобы отдельные священнослужители могли в соответствии с действующим порядком получить доступ к… секретным сведениям”. Решение конференции изумило даже благожелательно настроенных к РПЦ журналистов, один из которых не удержался в своем комментарии от вопроса: “Какая связь между “секретными сведениями” и духовным окормлением верующих ученых?!”

РПЦ ввела в практику присуждение церковных наград представителям военных властей. Один из недавних тому примеров – награждение орденами Святого Благоверного Князя Данилы Московского начальника Генерального штаба Анатолия Квашнина и его заместителя Валерия Манилова. Церемония вручения наград была приурочена к Божественной Литургии в новом храме Христа Спасителя, который все больше превращается в место встреч высших церковных иерархов с государственными сановниками.

“Силовики” советуются со Священноначалием РПЦ и по вопросам большой политики. Так, по сообщению ОВЦС, на состоявшейся 15 марта 2000 г. рабочей встрече Патриарха с министром внутренних дел РФ генерал-полковником В.Б.Рушайло “собеседники обсудили вопросы двустороннего сотрудничества, а также общественно-политическую ситуацию в стране накануне президентских выборов”. В.Б.Рушайло, указывалось в сообщении, высоко оценил миротворческую миссию РПЦ на Северном Кавказе и позицию Московского Патриархата в сохранении единства и стабильности в России. В ходе беседы было высказано “общее мнение о необходимости более активного участия православного духовенства в духовно-нравственном воспитании военнослужащих. Особая роль здесь отводится священнослужителям, духовноокормляющим воинов в "горячих точках"”.

Самой “горячей точкой” в России, как известно, сегодня является Северный Кавказ. Церковь безоговорочно поддержала военную операцию в Чечне. Вскоре после начала первой чеченской войны, в феврале 1995 г., созданная по инициативе председателя ОВЦС митрополита Кирилла церковно-общественная организация “Всемирный русский собор” откликнулась на это событие принятием специального документа “О святости ратного служения”. В нем говорилось, что “служба в армии требует от человека подчинения дисциплине и самодисциплине, специфичность которых – одно из основных отличий армии от гражданских институтов: точная регламентация прав и обязанностей каждого, безоговорочное выполнение приказов вышестоящего начальника, строжайшая личная ответственность за порученное дело и свое поведение”.

Сказанные руководителями РПЦ вполголоса слова о необходимости по возможности щадить мирное население потонули в мощном потоке национал-патриотической пропаганды, которая не делала различия между чеченскими террористами и похитителями людей, с одной стороны, и всем чеченским народом – с другой. Причем активную роль в раздувании этой пропаганды играли и продолжают играть – в унисон с генералами – высокопоставленные церковные иерархи.

Весной 1999 г. главнокомандующий Северокавказским военным округом генерал-полковник В.Казанцев (поставленный Путиным год спустя во главе одноименного федерального округа) и архиепископ Ростовский и Новочеркасский Пантелеимон заключили соглашение о сотрудничестве, предусматривающее создание объединенной постоянно действующей рабочей группы по взаимодействию между СКВО и Ростовской епархией. В беседе с корреспондентом ИТАР-ТАСС генерал Казанцев заявил, что "единство российской армии и Русской Православной Церкви, завещанное нам еще преподобным Сергием Радонежским, особенно ярко проявляется в грозные для России времена".

А через несколько месяцев снова начались широкомасштабные операции вооруженных сил России в Дагестане и Чечне, и 23 октября 1999 года по первой (общероссийской) программе Центрального телевидения был передан репортаж о том, как рядом с солдатами свою духовную миссию выполняет бывший военнослужащий, а ныне монах Филарет.

Второй чеченской войне предшествовали взрывы, прозвучавшие в сентябре 1999 г. в Москве и в нескольких других городах России. Ответственность за них не взяла на себя ни одна конкретная организация, отмежеваться от террористических актов поспешили и чеченские власти, однако в общественном сознании россиян сложился стереотип чеченца – исламского экстремиста, который чуть ли не от рождения является потенциальным преступником.

Совет муфтиев России выступил с заявлением, в котором подчеркнул, что “террор и насилие, навязывание норм дикого средневековья не имеют ничего общего с исламом”, и одновременно выразил глубокое сожаление в связи с тем, что “нашлись в обществе разрушительные силы, заинтересованные в расколе страны по национальному и религиозному признаку”. “Эти силы, – указывалось в заявлении, – используют трагические события на Северном Кавказе, террористические акты в центре России для развязывания оголтелой антиисламской пропаганды, создания в лице мусульманина "образа врага"”.

В РПЦ, судя по всему, придерживаются иной точки зрения. 12-16 января 2000 г. Отдел Московского Патриархата по взаимодействию с вооружёнными силами и правоохранительными учреждениями провел в Чечне “гуманитарную акцию”. К этому моменту в результате военных операций российской армии большинство населённых пунктов на чеченской территории уже были превращены в руины, множество мирных жителей – представителей различных этнических групп – погибло. Сотни тысяч стариков, женщин и детей бежали из родных мест, и те, кому удалось, несмотря на холод, голод и болезни, выбраться из зоны боёв, оказались в трагическом положении никому не нужной “лишней обузы”.

По линии РПЦ в Чечню были доставлены продукты питания, предназначенные практически только для армии. Как видно из сообщения Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата (ОВЦС), отправители “гуманитарной помощи” солдатам не забыли и о “духовно-воспитательной” работе с личным составом действующей армии: “При следовании рейсом военно-транспортной авиации непосредственно в полёте иеромонахом Софронием освящалось воздушное судно, а затем два члена экипажа высказали просьбы принять таинство крещения”. И крещение “было совершено во время полёта на высоте 9 тысяч метров”.

Сегодня в армии официально нет более прежних военно-политических структур КПСС, но органы бывшего Главного политического управления Генерального штаба сохранились под другим названием. И “воспитатели” солдат, выполняя новую идеологическую установку командования, пропагандируют своеобразно понимаемую “православную духовность”. К этой работе подключились некоторые околоцерковные политические организации типа движения “Россия православная”. По просьбе российского военного командования их представители несколько раз выезжали на Северный Кавказ, причем сопровождавший их священник не только крестил солдат, но и освящал боевую технику.

Новой областью разногласий в российском обществе на рубеже веков стала проблема религиозного образования в светской школе. Установление в нашей стране десять лет назад подлинной свободы совести, религиозной свободы привело к пробуждению интереса россиян к религии. По всей стране начали восстанавливаться разрушенные и строиться новые храмы. Полки книжных магазинов заполнились религиозной литературой. Церковные проповеди стали неотъемлемой составной частью радио и телевизионных программ. Религиозные миссионеры начали наведываться и в учебные заведения.

Это последнее обстоятельство привлекло к себе внимание Комиссии по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ. В конце 1995 г. Комиссия заслушала информацию Минобразования и Госкомвуза о соблюдении законодательства о свободе совести в государственной системе образования. При этом был отмечен целый ряд нарушений действующих законов, которые призваны гарантировать светский характер образования. Нарушения были устранены, и, казалось, законность восторжествовала. Но не тут-то было!

В январе 1999 г. Патриарх и три академика (Президент Российской академии наук Ю.С.Осипов, Президент Российской академии образования Н.Д.Никандров и Ректор МГУ В.А.Садовничий) направили совместное письмо министру общего и среднего образования В.М.Филиппову, предложив ему “начать необходимую деятельность по улучшению действующего закона об образовании”. По их мнению, декларирование “светского” (кавычки авторов – А.К.) характера образования “означает лишь то, что государственная школа не находится ни в административной, ни в финансовой зависимости от какой-либо церковной организации и не ставит своей задачей подготовку клириков”.

Авторы письма, ставшего достоянием гласности год с лишним спустя, выступили с утверждением, что “религиозно ориентированные дисциплины справедливо было бы включить в сетку обязательных предметов по принципу равноправной альтернативы, а не в качестве реально неосуществимого в широком масштабе факультатива (понимаемого как занятия, проводимые в свободное от обязательной нагрузки время)”.

Официальный представитель ведомства, которому было адресовано письмо, (к тому времени после нескольких переименований оно называлось Министерством образования РФ) В.Г.Аладин сообщил 29 февраля 2000 г., что предмет “теология” 17 февраля был включен в Перечень направлений и специальностей как отдельная специальность. Это решение, сказал он, “было обусловлено общей атмосферой в стране, утратой идеологических опор в обществе”. “В условиях идеологического вакуума, – заявил г-н Аладин, – была востребована религия. Какая? Речь шла прежде всего о православии; его представители первыми среди конфессий России обратились к государству с предложением о сотрудничестве”.

В ходе развернувшейся в связи с этим решением дискуссии заведующий кафедрой религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ проф. Н.А.Трофимчук констатировал, что “введение теологии (богословия) в структуру государственного вузовского образования, открытие кафедр, отделений и факультетов теологии в государственных вузах, как и включение в сетку образовательных предметов в общеобразовательной школе религиозно ориентированных дисциплин, представляют собой прямое нарушение законодательства Российской Федерации об образовании и свободе совести, несовместимо со светским характером нашего государства”.

По убеждению проф. Трофимчука, решение Министерства образования дает односторонние преимущества РПЦ, что не может не сказаться негативно на межконфессиональных, а через них и на этнорелигиозных отношениях. В такой многонациональной и многоконфессиональной стране как Россия вероисповедная политика может быть эффективной только при условии, если она будет строиться на двух принципах: светский характер государства и правовое равенство верующих и религиозных организаций.

Проф. Трофимчук и некоторые другие участники дискуссии отмечали, что неприемлемость богословского образования в государственных вузах не означает, что стандарт по теологии не нужен как таковой. В его официальном признании заинтересованы конфессиональные средние и высшие учебные заведения, готовящие кадры богословов. Необходимо найти решение, которое, с одной стороны, не противоречило бы законодательству, а с другой – позволило бы уравнять статус выпускника духовной школы и государственного учебного заведения.

Эту позицию поддержал канцлер Римско-католической апостольской администратуры в Москве о. Игорь Ковалевский. Напомнив далее о том, что в составе России существуют субъекты Федерации с различным религиозным и этническим составом населения, такие, как Башкортостан и Татарстан, он назвал попытки введения обязательного преподавания теологии и катехизации в государственной школе “миной замедленного действия”.

Священник Кафедрального собора Евангелическо-лютеранской церкви в Москве Д.Р.Лотов высказал подозрение, что “одна из конфессий, существующих в России, пытается интегрироваться в систему государственного образования и таким образом если не де-юре, то де-факто сделать шаг к статусу государственной церкви”. “Она стремится к тем возможностям, которые у нее были до 1905 г., т.е. к возможности контролировать духовную жизнь и в том числе подавлять инакомыслие”, - добавил лютеранский священник.

“Мы не поддерживаем конфессиональное образование в государственных учебных заведениях, – сказал представитель Церкви христиан-адвентистов седьмого дня В.В.Витко. – Только в Москве насчитывается около 50 различных конфессий, за которыми стоят тысячи людей. Если православное богословие будет введено в качестве обязательной дисциплины в государственных общеобразовательных школах и высших учебных заведениях, то это неизбежно породит еще большее напряжение в нашем обществе и приведет к политической дестабилизации”.

К счастью, реального слияния государственного и церковно-православного аппарата в России пока что не произошло. Как и предусмотрено Конституцией, Российская Федерация остаётся светским государством, где религиозные объединения, если не фактически, то, по крайней мере, формально, юридически, равны перед законом.

Вроде бы, согласен с этим и Владимир Путин. Выступая в январе 2000 г. на приеме в Кремле по случаю 2000-летия рождества Христова, он заявил, что "у миллионов россиян разные религии, но у всех у нас – одно будущее, одна страна". Новый президент подтвердил это своё высказывание конкретным делом, когда во время церемонии вступления в должность 7 мая воздержался от приглашения предстоятеля Русской православной церкви (РПЦ) на подиум, где находились экс-президент Борис Ельцин, а также председатели двух палат парламента, Конституционного суда и Центральной избирательной комиссии.

Патриарх присутствовал на церемонии не в качестве участника, а как один из почётных гостей. Он разместился в зале вместе с другими гостями: политиками, общественными и религиозными деятелями, среди которых были руководители различных общин верующих. В итоге Путин получил патриаршее благословение на выполнение миссии главы государства не на официальной церемонии инаугурации, а вне её рамок, во время богослужения в одном из храмов Кремля, куда он пришёл в качестве православного верующего.

Принятию решения о форме участия Патриарха и других религиозных лидеров в церемонии вступления Президента в должность, на которую он был избран 26 марта, предшествовало вручение Путину письма российских правозащитников. Они предупредили нового Президента о том, что церковное благословение в рамках официального государственного протокола может оскорбить представителей иных конфессий.

Это письмо вызвало резкое неприятие со стороны поборников возврата к “традициям Святой Руси” – руководителей созданной под эгидой РПЦ политической организации “Союз православных граждан” (СПГ). В их заявлении, текст которого был распространён Отделом внешних церковных сношений Московского патриархата, резкой критике были подвергнуты “попытки снизить статус участия Патриарха Алексия II в церемонии инаугурации В.В.Путина”.

А несколько дней спустя было объявлено, что 5-6 июля в Москве будет проведен учредительный съезд новой общественно-политической организации “Всегражданский христианский союз”. Съезд готовится с невиданно большим размахом. По сообщениям печати, в нем должны принять участие 2000 человек, а также более 3000 гостей, в том числе около ста чиновников президентской администрации и 800 представителей РПЦ. Заседания будут проходить в Кремле.

Комментируя планы создания Всегражданского христианского союза, одна из московских газет писала в прошлом месяце: “После окончательной и безоговорочной победы того, что называют “путинским блоком”, победители нуждаются в более серьезных и долгосрочных общественно-политических проектах, в создании партийных структур, которые могли бы нейтрализовать как левое, так и любое другое оппозиционное движение. Клерикализм в таком деле всегда был самым верным союзником бюрократии”.

Сможет ли Россия остаться светским государством, а Русская Православная Церковь – структурой, независимой от властей и от собственных фундаменталистов, покажет будущее. Но уже сейчас ясно: то, каким оно станет, зависит от каждого, кому дороги судьбы молодой российской демократии.

Сегодня демократическая общественность страны может опираться на действующую Конституцию РФ, на официальную позицию РПЦ, отвергающую идеи слияния церкви с государством, и, наконец, на международные обязательства России.

Не будем забывать также, что в соответствии с решением, принятым на конференции ОБСЕ по человеческому измерению в Москве 3 октября 1991 г., “вопросы, касающиеся прав человека, основных свобод, демократии и верховенства закона, носят международный характер… Они не относятся к числу исключительно внутренних дел соответствующего государства”.