В России осуществляется революционный проект, цель которого — демонтаж всех структур, несущих в себе ген «коммунистической идеологии». Это проект деструктурирования особой цивилизации, какой была Россия, а затем СССР. И прежде всего должно быть демонтировано то, что называется культурным ядром общества.
 Многие видят суть революции в конфликте формаций — капитализма и социализма. Этот конфликт социально-экономического и идеологического характера имеет место. Но не менее важна (а сегодня важнее) принципиальная разница самих типов нашего и западного общества. Россия (СССР) — так называемое традиционное общество; Запад — современное.
 Эти названия условны. Западное общество названо современным потому, что возникло в Новое время в ходе трех великих революций — религиозной (Реформация), научной и промышленной.
 Традиционное и современное общество различаются фундаментально: в картине мира, в представлении о человеке, о власти, о праве. Традиционное общество глубоко религиозно (хотя внешне может быть и атеистичным), многие общественные явления и институты в нем сакрализованы; современное общество рационально и принципиально безбожно (хотя церкви богаты, и мэры стоят со свечками).
 Сегодня осуществляется попытка слома традиционного советского общества, его превращение в общество западного типа. Слом (пока что верхушечных структур) идет, построение — нет. Скорее всего, это теоретически невозможно, во всяком случае, это не получилось нигде. Под натиском Запада местные цивилизации или погибали, или как-то защищались и находили свой путь модернизации.
 В чем разница «культурного ядра» двух типов общества и что должно быть разрушено? Рассмотрим это применительно к проблеме права. В традиционном обществе в культурное ядро входит множество норм, выраженных на языке традиций, передаваемых от поколения к поколению, а не через формальное образование и воспитание индивидуумов. Слом этих норм — наиболее разрушительная разновидность революций. Виднейший антрополог Конрад Лоренц писал: «Привычки, которые человек воспринимает через социальную традицию, связывают его с людьми гораздо сильнее, чем любой обычай, освоенный индивидуально, и разрушение традиции сопровождается очень интенсивным чувством страха и стыда...  Иерархические отношения между тем, кто передает традицию, и тем, кто ее воспринимает, являются обязательным условием для того, чтобы человек был готов ее усвоить. С этим тесно связан и процесс, который мы называем поиском идентичности... Это и помогает сохранять устойчивость культурных структур. Но против этого восстают все революционные силы, враждебные устойчивым структурам. Они побуждают человека выбросить за борт любую традицию».
 Нарушение всех иерархических отношений и уничтожение традиций (свобода, слом тоталитарного государства) обосновываются в России необходимостью воспринять нормы «правильной» цивилизации Запада. Но известно, что попытки «скопировать» привлекательные черты иной цивилизации и перенести их на свою почву обычно кончаются хаосом и разрушением собственных структур. Ибо даже в самом лучшем случае (когда слабы социальные группы, стремящиеся обогатиться в условиях хаоса) на свою почву переносятся лишь верхушечные, видимые плоды имитируемой цивилизации, которые нежизнеспособны без той культурной, философской и даже религиозной основы, на которой они выросли. Сегодня население бывшего СССР на собственном опыте убеждается, к чему приводит такой утопический проект и какие бедствия несет простому обывателю разрушение структур, которые обеспечивали общественную жизнь.
 А как с правами потребителя, о которых так много говорилось? На каждом шагу, прямо в государственных магазинах, продается импортный спирт. А телевидение предупреждает, что он бывает токсичен, что от него можно ослепнуть. Если так, то почему же его продавцы не в тюрьме? Почему этот спирт не изъят и не уничтожен (как уничтожили, например, десятки тонн черной икры в 1972 г. при малейшем подозрении на зараженность: грузовики везли ее сжигать под охраной солдат)? Не это ли прямая, элементарная обязанность властей? Можно ли себе представить такое при нашем «неправовом» режиме лет десять назад? И закон попирается демонстративно, с явной целью приучить людей к мысли о том, что начал действовать закон джунглей. Не будем уж говорить о том, что политические представления демократов-практиков на деле тяготеют не к праву, а к тоталитаризму.
 Но дело не в этой реальности смутного времени. Дело в том, что сами идеальные представления о правовом государстве у идеологов «демократии» предполагают полное разрушение основ правовой жизни в России.
Эта лаконично выраженная мысль означает полный и необратимый разрыв со всей той системой права, которая существует в традиционном обществе, разрыв непрерывности всей траектории правосознания России. Суть в том, что система права у нас не была записана в законах.
 Конечно, в любом обществе система права базируется на господствующей морали, на представлениях о допустимом и запретном, но в современном обществе все это кодифицировано в несравненно большей степени, поскольку в нем разрушена единая («тоталитарная») этика.
 В традиционном обществе право в огромной своей части записано в культурных нормах, табу, преданиях и традициях. В России право ассоциируется с правдой — сводом базовых этических норм. Эти нормы до такой степени сливаются с правовыми, что большинство людей в обыденной жизни и не делают между ними различия. СССР не был в понятии «демократов» правовым государством, но существовали неписаные моральные нормы, которые считались даже законом (т.е. большинство людей искренне верило, что где-то эти моральные нормы записаны как Закон). Когда власти эти нормы нарушали, они старались это тщательно скрыть.
 Принцип «разрешено все, что не запрещено законом» означает, что в обществе снимаются все табу, все не записанные в законе культурные нормы. Это имело бы катастрофические последствия и означало моментальное скатывание общества в абсурдную гражданскую войну.
 Разгул в обществе массового насилия происходит, когда человек теряет систему координат, критерии добра и зла. Ученый и философ В. Гейзенберг, который наблюдал это в фашистской Германии, пишет: «В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами».
 Слава Богу, сознание наших людей достаточно инерционно, его не удалось достаточно раскачать и за десять лет перестройки и реформы. И все же семена «нового правового мышления» посеяны.
 Люди с мышлением западников просто не понимают традиционного права, оно им кажется бесправием. И здесь мы видим разрыв между мышлением демократической интеллигенции и консервативной массы. Вместо того, чтобы постараться понять, каким правом жил народ в СССР, «революционеры» начали это право ломать. Но уже видно, что действительность разрушила утопии честных «демократов» — то есть тех, кто поверил в свой собственный проект. И дефект кроется в самом идеальном проекте. Ведь речь в нем идет о радикальном внедрении правовых норм в том виде, как они сложились на протестантском Западе, в правовое поле России — многонациональной страны с православной и мусульманской культурой, где сильны отношения солидарности.
 Историк А. Тойнби писал об этом типе провала: «Возможная «отрицательная» неудача состоит в том, что лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: «Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Матф. XV, 14)... Остановка колонны на полпути чревата рецидивами непослушания со стороны простого большинства и страхом командиров. А страх толкает командиров на применение грубой силы для поддержания собственного авторитета, поскольку доверия они уже лишены. В результате — ад кромешный».
 Это мы сегодня и наблюдаем. С середины 80-х годов мы видим последовательное прохождение всех фаз провала модернизации, которые обозначил Тойнби: творческое меньшинство («демократы»), став господствующим меньшинством, утратило творческую потенцию и потеряло доверие массы. Все более и более скатываясь к применению силы и сбрасывая маску «правдоискателей», демократы пришли, по определению Тойнби, к «дегуманизации господствующего меньшинства», предполагающей спесивое отношение ко всем тем, кто находится за его пределами; большая часть человечества в таких случаях заносится в разряд «скотов», «низших», на которых смотрят как на сам собою разумеющийся объект подавления и глумления».
 Мы говорим об идеальном проекте, а в действительности западная демократия безжалостно применяет принцип круговой поруки в наказании народов. Важным экспериментом над правосознанием среднего демократа стал весь проект удушения Ирака. Даже не «Буря в пустыне», а то, как сделали заложником весь народ Ирака за грехи режима Саддама Хусейна. Никакой возможности повлиять на него (как где-нибудь во Франции) иракский народ не имеет — у него нет для этого ни соответствующей психологии, ни навыков, ни организации, ни прав.
 И Буш, и наши «демократы» это прекрасно знали. И они сознательно оправдывают смертельные репрессии против народа за действия небольшой и неподконтрольной ему части. Словом, на языке западного же права, используют невинных людей как заложников и убивают их. Вообще сегодня можно говорить о «сталинизации демократии» — настолько тоталитарными и неправовыми стали и мышление, и политика Запада и тех, кто следует в его фарватере.
 К сожалению, лидеры организованной оппозиции в правовой сфере в основном приняли язык и концепции модернизаторов-«демократов» и как бы не видят опасности сокрушения всей системы правосознания и норм совместной жизни людей в России.
"Духовное наследие" 01.08.2000
|