|
Специфика экономического развития России в 1999 г.
Каковы самые краткие дефиниции года с тремя девятками, особенности которого явно наследует следующий, с тремя нулями? Рискнем сказать: "посткризисный" и "пореформенный". То, что он был военным (Косово, Дагестан, Чечня), самым патриотично-антизападным во всем десятилетии, выборным и последним ельцинским, - это политика, а тут речь об экономике и уровне повседневной жизни.
Экономическая ситуация в стране и большинстве регионов необычна для кризисных 90-х годов: впервые парламентские, а потом президентские выборы прошли на фоне очевидного экономического (103% по ВВП) и особенно промышленного роста (108%) [1]. Девальвация рубля ослабила позиции импорта на российском рынке, сдерживание базовых тарифов помогло удержать это преимущество. Издержки экспортеров снизились, мировые цены на сырье возросли. Экспорт упал на 3%, импорт - на 34%, почти до половины пикового объема 1997 г. Удвоение внешнеторгового сальдо (более 30 млрд долл.), 45%-ная эмиссия и усердие налоговых органов поддержали бюджет даже при мобилизации валютных средств для выплат по внешнему долгу и - впервые - без регулярных траншей МВФ.
Начавшись в октябре 1998 г., рост продолжался вопреки предсказаниям его скорой кончины ввиду исчерпания посткризисных эффектов и как бы следуя прогнозу А. Починка: "экономика хочет и будет расти". После некоторой паузы поднялась его вторая волна, и загрузка производственных мощностей, тоже впервые за последние семь лет, превысила 50% [14]. Оживилось строительство, хотя инвестиции в основной капитал выросли всего на 1%, а некоторая активизация иностранных инвесторов не восполнила их недавнего бегства.
Крах долговой экономики, финансовых пирамид и банков усугубили проблему кредита. На скудные и "короткие" деньги населения расчета нет, а оценки совокупного спроса и неплатежей различны. По одним данным, бартер и зачеты отступали, по другим - доля денежных расчетов в индустрии, кроме сугубо экспортной, вдвое ниже официальных 50-60% и налицо тот же порочный круг: бартер завышает цены, что обесценивает реальную зарплату и доходы, съежившиеся за год на 15-23%, а по таким ценам не платят "живыми" деньгами. Обороты розничной торговли в реальном измерении сократились почти на столько же, на сколько увеличилось производство. Бедный рынок сковывал бизнес не хуже налогов и взяток.
Потребительские цены за год возросли на 36,5%, а цены промышленников - на 67,3%. Пропорции уже не те, что привели к росту после августа 1998 г., и это настораживает. Не помогли новые расширенные антиинфляционные соглашения монополистов (16 июля их подписали 53 компании, дающие более 50% ВНП). Тарифы на энергию, перевозки и услуги связи подорожали лишь на 14-23%, но цена нефтепродуктов подскочила в 3,4 раза. Резкие перепады цен между отраслями, внутренним и внешним рынками вызвали серию топливных кризисов: бензиновый, потом газово-энергетический. Можно ли их назвать структурными кризисами подъема, как и межолигархические бои за заводы и карьеры, - вопрос спорный. Но ведь если собственность делят, значит, она кому-то нужна...
Итак, 1999 г. стал годом посткризисного роста, хотя его устойчивость можно ставить под сомнение. Но почему он пореформенный? Дело не в том, что смена правительств и выборы "опять" не дали провести крупных преобразований, и не в том, что по опросам ВЦИОМа, Фонда "Общественное мнение" и т. п. число сторонников реформ уступает числу их противников, хотя идея возврата к социализму тоже не находит особой поддержки (такие результаты социологи получают уже лет пять). Дело и не в эффектном уходе Б. Ельцина как символа десятилетия реформ под занавес года, после чего градус консервативизма и "чиновничьего безумия" в стране снова повысился. Но еще раньше эксперты заговорили о неком поворотном пункте, о смене цикла общественного развития.
Вот образец подобной констатации по Т. Гуровой [2]. Время перемен подходит к концу. Наступает период консервации ценностей, которые удалось создать или осознать за прошедшие десять лет "почти революции". Кончается этап становления рынков товаров, услуг, акций, жилья и т. д., адаптации к ним старых и рождения новых типов хозяйственных субъектов. Все, что могло родиться, видимо, уже родилось. Грядет время расширения. Для рывка одним нужны деньги, другим - лучшее управление, третьим вообще ничего не нужно, они и так растут. Сотовые операторы, снизив цены, еле справляются с притоком клиентов, вчерашние импортеры создают производства тех же товаров в России, московские молочные фирмы продолжают экспансию в регионы...
Как было известно из теории (в том числе и К. Марксу с подачи К. Жуглара), цикл в 7-11 лет - один из базовых для рыночных экономик, причем за циклами качественного развития следуют циклы роста, а потом стагнации. Историки тоже давно заметили, что в России еще с XVI в. наблюдается примерно 30-летний цикл реформ. Половина срока приходится на собственно преобразования, крутые и непоследовательные, формальные и непопулярные, а половина - на их широкую реализацию, идеологически часто подаваемую и понимаемую как откат, контрреформа. Если взять за дату отсчета последней реформаторской волны 1985 г., то соответствующий вывод ясен.
О продолжении реформ еще твердят заезжие западные функционеры, наши из политеса им вторят. Но жить при перманентной реформе отечественного типа и размаха невыносимо. Можно что-то (и весьма важное) дореформировать, подтянуть "тылы", но в целом здание построено, пора его отделывать и обживать. Общество уже ждет стабилизации и отдачи от содеянного с жертвами и перегибами, для чего следует только "не мешать". Не в этом ли фундаментальная причина широкой поддержки экономически малоактивных правительств Е. Примакова, а затем В. Путина? Ждать же от России чего-то гораздо большего и светлого неразумно. Изменившись, как могла, она стала тем, чем стала. Если итог разочаровывает идеалистов на Западе и дома, то это их проблема: не надо было очаровываться.
Наш рынок часто напоминает восточный базар, но это не Албания, не Египет и даже не Закавказье. Там теневые сектора доминируют, тут их доля составляет около 40%, и они обычно производят легальные продукцию и услуги (криминальные, даже по западным оценкам, составляют до 3% теневой экономики России). Жалобы на непрозрачность бизнеса бесплодны в отсутствие классических портфельных инвесторов, прямым же инвесторам это не помеха. Ю. Латынина [6] справедливо считает, что за многими "разборками" Запада с Россией стоит конфликт культур, как у древних греков с персами или скифами: эти считали тех варварами за ношение штанов, а те этих - за отсутствие оных. Вот и американцы смотрят на нашего торговца мороженым как на бандита потому, что он не платит налогов, а мы на них - как на идиотов из-за того, что они не видят разницы между уходом от налогов и торговлей кокаином.
Все это стало очевидным именно в 1999 г. И у всего этого есть много региональных проекций. Прежде чем перейти к их более или менее последовательному анализу, приведем один пример. Летом 1999 г. бензин дорожал, но стоил в России 20-30 центов за литр, а у соседей - 1-2 долл. Перепад на "полупрозрачной" границе привел к тому, что только по Северо-Кавказской таможне экспорт горючего на Украину вырос в шесть раз, причем без учета скрытого вывоза по сельским дорогам. Белгород ввел для харьковчан особые пункты заправки с высокими ценами, и рядом тут же расцвел черный рынок. Согласно опросам, инфляционные ожидания в России менялись по мере удаления от украинской границы: жители Белгорода считали, что бензин марки А-92 должен стоить 25 руб. (1 долл.), в Курске - 20 руб., а в Орле - уже только 10 [8; 15]. Нам кажется, что в этой истории, как в бензиновой лужице, отражаются и переливаются многие особенности года и ряд свойств российского экономического пространства. Таких примеров немало, но все, конечно, не приведешь.
Реальный сектор
Бум реального сектора как бы вернул структуру российского ВВП к 1996 г.: производство товаров снова превысило две пятых, доля услуг опустилась ниже одной второй. В 1998 г. из 100 опрошенных фирм 52 отметили спад продаж и 42 - рост, в 1999 г. соотношение составило 18 : 70 [5]. Самыми радужными были ожидания в легкой, пищевой, лесной и смежных отраслях, а худшими - у банков и страховых компаний. Ясно, что спрос на услуги упал из-за финансового кризиса, а производители товаров (чаще традиционных, чем новых) оказались на коне. Но тут кончается действие отраслевых факторов и вступают в действие возраст бизнеса, опыт, активность маркетинга и доля рынка. Интересно, что роль последней инверсионна: чем она ниже, тем лучше перспективы. Это опять говорит о работе "маховика" расширения, что заметно и в региональном разрезе.
Число регионов с растущей крупной и средней индустрией составило за I квартал 44, за полугодие - 64. В целом же оно увеличилось более чем втрое: с 25 в 1998 г. до 77 в 1999 г. Но это уже с учетом производимой теперь Госкомстатом дооценки региональных объемов производства малых предприятий, как бы "лукавой цифры", хотя она не меняет тренда, а сам факт появления более полных оценок трудно не приветствовать. Анализ годовых индексов динамики по типам регионов позволяет выделить несколько тенденций.
1. Умеренная динамика отличает ведущие регионы-экспортеры, и так резко поднявшие доходы от экспорта после девальвации рубля и скачка мировых цен на энергоносители. Основные нефтяные и газовые регионы или незначительно увеличили производство, или имели небольшой спад (Ханты-Мансийский АО - 102%, Ямало-Ненецкий - 99%, Республика Коми - 102%). В связи с неважной мировой конъюнктурой медленнее выходили из спада производители черных металлов, особенно Липецкая и Вологодская области, лишь к концу года достигшие уровня 109%. Индексы экспортеров цветных металлов и алмазов остались ниже средних (Якутия, Красноярский край, Мурманская область - 105-108%). Только западные лесоэкспортные регионы (Карелия, Архангельская область) показали прирост на добрых 20-22% благодаря спросу на внешних рынках, однако на востоке страны его влияние проявилось слабее (111% в Иркутской области, 109% в Хабаровском крае). Похоже, экспортные регионы уже достигли своего "потолка", используя эффект девальвации 1998 г. Их будущее по-прежнему зависит от динамики курса рубля и конъюнктуры мирового рынка, но пока эти факторы благоприятны для развития регионов данного типа.
2. Сильнейшие регионы, доноры федерального бюджета (кроме нефтегазодобывающих) восстановили положительную динамику после прошлогоднего спада. Правда, у главного донора, Москвы, темпы промышленного роста до осени отставали от средних по России (104% и 107%) и едва догнали их к концу года. На столичном производстве, по всей вероятности, сказалась конкуренция более дешевых продуктов, особенно продовольствия, из провинции, пошатнувшееся финансовое положение города, а также проблемы с оживлением "монстров" его индустрии, прежде всего автомобильной. Более высокие темпы роста имеют области с диверсифицированной экономикой как экспортного, так и импортозамещающего типа: Нижегородская, Самарская, Свердловская, Челябинская (112-114%). Разнообразие всегда дает преимущество, позволяя быстрее и шире использовать общие факторы роста [2].
3. Лидерами по темпам промышленного роста стали южные регионы-кормильцы с их пищевыми отраслями. Особенно значительным был рост в не граничащих с Чечней русских регионах Северного Кавказа - Краснодарском крае и Ростовской области (121-124%), а на юге Сибири - в Алтайском крае (118%). Наконец-то сработало коренное преимущество южнорусских регионов: самая крупная и нестарая пищевая промышленность, самое дешевое сельскохозяйственное сырье и дешевый труд, позволившие им быстрее среагировать на возросший спрос и опередить области Центрально-Черноземного района (109-112%), хотя те расположены ближе к основным рынкам сбыта. В большинстве республик Северного Кавказа рост тоже был впечатляющим (113-150%). Этот феномен отчасти связан с дооценкой деятельности малых предприятий и некоторым ужесточением контроля, выводящим из "тени" полуподпольные производства включая алкогольные (в Северной Осетии и др.) [3].
4. Активизировались и среднеразвитые регионы Центральной России (не ниже средних 108%) благодаря развитию пищевых и других импортозамещающих производств, в том числе машиностроения. Конъюнктура внутреннего рынка позволила выйти на высокие темпы даже таким "слабым" областям, как Псковская и Пензенская (119-125%). С задержкой, только во второй половине года, начался подъем в сверхдепрессивной Ивановской области (113%), но он не компенсировал сильнейшего (на 15%) спада 1998 г., не говоря уже о череде прежних. Особо выделим зону устойчивого роста в пристоличных Московской, Ярославской и Владимирской областях (124-125%), причем быстрый рост показывали как крупные и средние предприятия, так и малые, которых много в Подмосковье. В меньшей степени эффект близости северной столицы, С.-Петербурга, проявился в Ленинградской области (109%). И все же статистика подтверждает: созданный в столичных городах потенциал оживления стал распространяться на ближнюю к ним периферию.
5. На Урале и в Сибири темпы индустриального роста были ниже, чем в Европейской России. Стагнация или продолжение спада отличали многие восточные регионы и особенно их "слабые" округа. В первой половине 1999 г. по кругу крупных и средних предприятий половина субъектов Дальнего Востока имела отрицательную динамику: Приморский край - 93%, Камчатская область - 88%, Сахалинская - 93%, Амурская - 100%, все северные автономные округа - 79-99%. Такого не было ни в одном экономическом районе. К концу года ситуация внешне улучшилась, отчасти за счет дооценки на малый бизнес, но все равно в половине регионов либо сохранился спад (Магаданская область, Камчатка, Корякский, Чукотский и Эвенкийский АО), либо проявившийся рост был слабым (104% в Амурской области). Конъюнктура посткризисного подъема не смогла перевесить груза проблем, присущих удаленным и слабоосвоенным территориям. Более обнадеживающей выглядит ситуация только в экспорто-ориентированной индустрии Якутии и в более освоенных южных краях Дальнего Востока.
5. Продолжился спад в группе "вечных аутсайдеров" из числа самых отсталых аграрных республик и округов (Дагестан, Калмыкия, Коми-Пермяцкий, Усть-Ордынский АО - 91-97%; данных по Чечне и Ингушетии нет). Ясно, что положение в Дагестане было усугублено военно-политическими событиями. Но очевидно и то, что экономика этих регионов требует хирургического лечения, общеукрепляющая терапия им не помогла и вряд ли поможет.
Таким образом, посткризисное развитие привело к оживлению регионов экспортной ориентации, аграрно-индустриального юга с развитой пищевой промышленностью, а также регионов со сложной обрабатывающей индустрией, расположенных на Европейском Северо-Западе, в Центре и Поволжье. Широтный профиль производства (рис. 1) второй год подряд отражает выравнивание "по вершинам". Быстрый подъем срединного Западносибирско-Волжского "хребта" (49% в 1997 г. и 43% в 1999 г.), уже оставившего старый Центр позади, сменился плавным опусканием. Вклад всех восточных районов, выросший к 1998 г. с 22% до 30%, снизился на пару пунктов. Этот сдвиг на запад, "к людям" (как потребителям и производителям) - признак не регресса, а широкой реанимации социально-экономического пространства страны с его традиционными пропорциями.
Поступления в бюджеты и внебюджетные фонды "живых" денег, особенно от продажи пищевой продукции, укрепляли финансовую базу региональной исполнительной власти. Однако финансовое положение большинства северных и восточных регионов, как и менее развитых республик, только осложнилось; экономические ресурсы власти продолжали там сокращаться.
Для электоральной географии в год выборов немаловажны позитивные сдвиги динамики производства, а значит, занятости в регионах Запада и Юга России - традиционно "розовых" и "красных". Похоже, они начинают ощущать вкус рынка, и потенциал левого протестного голосования там может стагнировать, что подтверждалось рядом конкретных примеров [4]. На традиционно "синем" поле Севера и Востока даже при меньшей тяжести накопленных проблем текущие стали острее, что способствует сужению электоральной базы правых либералов.
Общий рост производства не изменил устойчивую картину территориальных контрастов. Как и прежде, половину промышленной продукции дает дюжина крупнейших регионов (табл. 2). Но стабильность сочетается с перестановками в группе лидеров. Так, С.-Петербург переместился за 1997-1999 гг. с 13-го места на 6-е, а Московская область вернулась в первую десятку. Поднимается вверх по списку Красноярский край, все экспортные отрасли которого имеют благоприятную конъюнктуру на мировом рынке. Сдают позиции основные угольные и металлургические регионы. Для Тюменской же области это скорее временное явление, ибо рост внутренних цен на нефть и газ сдерживался административными мерами. Мало изменилась и нижняя часть рейтинга: на 10 самых слаборазвитых регионов (автономные округа, кроме нефтегазодобывающих, Республику Алтай, Туву, Калмыкию) приходится суммарно 0,1% промышленного производства.
Посткризисное развитие сопровождалось усилением передела собственности. Первыми, еще в конце 1998 г., обвалом фондового рынка воспользовались губернаторы. С помощью процедуры банкротств они подчинили себе часть региональных банков, принадлежавших сошедшим со сцены после кризиса московским олигархическим группам, и ряд крупных предприятий. В 1999 г. это ярко проявилось в Кемеровской области, где под контроль А. Тулеева перешел Новокузнецкий металлургический комбинат. Приватизация бизнеса региональной властью опасна тем, что административное предпринимательство склонно жертвовать экономической эффективностью ради иных целей (на словах социальных, на деле чаще политических).
Самые "жирные" куски губернаторам все-таки не по зубам, за них воюют уцелевшие олигархи. Так, Тюменская нефтяная компания в течение года боролась с "Сиданко", а "ЛУКойл" поглотил региональную компанию "КомиТЭК". Братский и Красноярский алюминиевые заводы при поддержке губернатора А. Лебедя из-под контроля транснациональной компании ТWG и местных "акул" перешли к группе Р. Абрамовича - Б. Березовского. Приметой осени вдруг стали рекламные щиты: "Запретить толлинг! Хватит грабить Россию" и "Запретить толлинг - [значит] разорить Россию"[4]. Все это происходило на фоне роста цен и передела как российского, так и мирового рынка алюминия.
Приметой года стала силовая борьба за собственность с участием трудовых коллективов на Выборгском целлюлозно-бумажном комбинате, Качканарском горно-обогатительном комбинате, заводе "Мосхимфармпрепараты", Ломоносовском фарфоровом заводе и др., где старый директорат пытался использовать рабочих для сохранения своей власти. Непризнание новых собственников (особенно иностранных и независимо от степени законности их прав) порой сопровождалось требованием пересмотра итогов приватизации и повторной национализации предприятий. Пресса рассматривала такие факты как особо тревожные, но это скорее временный всплеск конфликтов, связанный с посткризисным бумом. Имущество реального сектора, став более привлекательным для инвесторов, обострило и борьбу за него, причем по сравнению с серединой 90-х годов передел собственности часто принимал более цивилизованную форму судебных процедур.
В аграрном секторе вслед за стабилизацией 1997 г. отмечен рост производства (102%), но только благодаря растениеводству (109%); в животноводстве продолжался спад (96%). Это далеко не полная компенсация тяжелого спада агропроизводства в 1998 г. (87% по отношению к 1997 г., в растениеводстве - 78%) при сильнейшей засухе.
Как и в индустрии, высокие темпы роста имели не затронутые чеченской войной русские житницы Северного Кавказа - Краснодарский край и Ростовская область (115-116%), они компенсировали спад 1998 г. с избытком. Еще выше индексы некоторых зон пригородного хозяйства, например в Ленинградской и Ярославской областях (118-122%). Увеличили производство сельхозпродукции Поволжье и юг Урала, наиболее пострадавшие от засухи в 1998 г., но там мало кто смог подойти к уровню более благополучного 1997 г. Во всех регионах Центрально-Черноземного и Волго-Вятского районов спад продолжался. Из крупных зауральских производителей стабильно (с 1997 г.) наращивал объемы только Алтайский край (103-105%). В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке преобладал спад, а немногие очаги роста имели низкую динамику (104-105% в Иркутской области и Еврейской АО).
Агросектор остается остропроблемной частью российской экономики, но поводом для оптимизма служит хотя бы тот факт, что в 1999 г., как и в 1997-м, удача улыбалась крупным хозяйствам в районах-кормильцах. Раньше при любой погоде они только сбрасывали производство, а росли разве что хозяйства населения. Теперь картина иная, говорящая об адаптации к новым условиям ряда наиболее активных и крупных товаропроизводителей.
Налоги и сборы
При всей напряженности бюджетного положения Российской Федерации в ее отношениях с регионами особых изменений не было. Из Москвы поступила почти та же треть налогов и сборов, рост цен на энергоносители увеличил долю Тюменской области с округами (с 8% до 10%). Однако в первой десятке за год произошли перестановки. Так, C.-Петербург опередил Подмосковье, а Красноярский и Краснодарский края дали федеральной казне больше старопромышленных Нижегородской и Свердловская областей (табл. 3). Прежние льготы позволяли Татарстану оставлять в региональном бюджете львиную долю собранных налогов. У Башкирии льготные пропорции меньше и ближе к средней республиканской "норме", но она по-прежнему гораздо выгоднее, чем среднеобластная.
Республики собрали 11% налогов, перечислив в федеральный бюджет менее 8%, причем за ними числилось 13% недоимок. Десять главных доноров фиксированного состава, формирующие более половины консолидированного бюджета и трех пятых поступлений в федеральный, в сумме задолженности имеют более скромную долю - две пятых. Но это благодаря столице, чьи долги относительно собранных и перечисленных налогов минимальны. Большинство же лидеров собирают налоги не лучше прочих регионов, Московская, Нижегородская, Свердловская, Челябинская области - хуже, а "чемпионом" в этой категории стал Кузбасс, к декабрю недодавший в федеральный бюджет втрое больше, чем перечислил. К неважным сборщикам относятся Курская, Воронежская, Ульяновская области, Республика Коми. Интересно, что недобирающие налоги регионы нередко имеют жестких (сильных) губернаторов, претендующих на роль политиков федерального уровня.
Предприятия: новые и старые
Одним из признаков активности рыночных экономик считается образование и ликвидация субъектов деятельности, учитываемых в России Единым государственным регистром предприятий и организаций (ЕГРПО). Ввиду численного преобладания малые и средние фирмы определяют динамику данных в ЕГРПО, именуемую Госкомстатом демографией предприятий и организаций. Их общее число, продолжая расти, в 1999 г. перевалило за 3 млн. И если в прежние годы прирост убывал, то теперь поднялся до 197 тыс. единиц. При этом упал вклад в него Москвы (с 38% до 31%), где снизился и абсолютный прирост [5]. Увеличилась доля предприятий, создаваемых в регионах - мощных (Подмосковье, русско-кавказские, лидеры Урало-Поволжья и Сибири, где Новосибирск опередил Тюмень с округами) и не очень (рис. 2).
На 10-11% возросло число хозяйствующих субъектов в Ленинградской и Ярославской областях, на 8-9% - в Тверской и Вологодской (при 7% по РФ). Алтай, Ингушетия, Чукотка и Эвенкия не в счет. Индекс там мог быть и выше за счет остаточного эффекта свободных зон (внутренних офшоров), но доля 20 регионов-аутсайдеров, куда все они входят, ниже 3,3% в общем числе предприятий и 1,6% в их годовом приросте. С другой стороны, в девяти-десяти регионах их поубавилось. Помимо Адыгеи, Тувы, Сахалина и других окраин сюда второй год подряд попали Костромская и (неожиданно, впервые) Новгородская области. Правда, сокращение в обоих случаях составило всего 1%.
По соотношению вновь регистрируемых и официально ликвидируемых предприятий (рис. 3) все равно выделяются в первую очередь города федерального подчинения. В Москве на одно снятое с учета за январь - ноябрь предприятие пришлось 38 новых, в С.-Петербурге - 30, в Ингушской "зоне" - 16. В среднем по России это соотношение составило 4,4, а в регионах с общей убылью предприятий оно было ниже единицы. В целом, как видно из приведенной карты, высокой активностью по этому признаку выделялись центральная и западная части страны, Свердловская и Камчатская области. На два столичных региона пришлось 38% вновь зарегистрированных и 32% упраздненных предприятий.
Статистики предупреждают: реально прервали или совсем прекратили свою деятельность более трети числящихся в ЕГРПО предприятий, а оформили ликвидацию лишь 2%. Этот систематический дефект сказывается на приведенных данных, как и наличие фактически действующих предприятий теневой сферы. Такая группа коммерческих организаций, как банки, весь год хранила "живые трупы" - жертвы 17 августа. Так, СБС-Агро к 2000 г. занимал восьмую строку российского рейтинга и был абсолютным лидером... по объему убытков [1]. Отсюда нарекания в адрес Центробанка и иных органов, а также подозрения во включении таких банков в схемы уклонения от налогов.
В целом посткризисный рост не возместил обвала банковских активов, достигших лишь 85% уровня середины 1998 г. У населения не осталось альтернативы Сбербанку, где к концу года сосредоточились 32% активов, 83% вкладов физических лиц и лишь 21% - предприятий. Последними занялись карманные банки бизнес-групп и губернаторов, что не привело к провинциализации списка лидеров. В первой двадцатке по активам без Сбербанка число немосковских за год снизилось с 5 до 3-4 (сургутский, два питерских и с натяжкой уфимский Башкредитбанк, формально занявший 21-е место), а их доля в активах 20 банков - с 12,6% до 10,4%. Столице как финансовому центру страны конкурентов все равно нет. Правда, конкурентами становятся западные банки. Дойче Банк и Citibank за 1999 г. заняли второе и третье места в России по балансовой прибыли.
Данные ЕГРПО подтверждают факт быстрого "размножения" фирм в иностранной собственности. Темп роста числа частных российских фирм снизился, но это уже три четверти всех субъектов деятельности. Зато увеличивается число муниципальных, отчасти из-за передачи на местные балансы объектов соцкультбыта; от них сильно отстают предприятия в региональной и федеральной собственности. В отраслевом разрезе прибавилось не столько промышленных, финансовых и тем паче сельскохозяйственных учреждений (их число с 1997 г. сокращается), сколько общекоммерческих, риэлторских и образовательных. Это связано как с расширением рынков, так и с дроблением фирм, ищущих специальные ниши. Стабильно высоки темпы расширения предприятий розничной торговли, составляющих треть всех зарегистрированных в стране фирм.
Рынок товаров и услуг
Розничная торговля - прекрасный индикатор рынка. Падение ее оборотов стало опережать сезонное еще весной 1998 г. После краткого августовского ажиотажа рынок совсем "просел" и оживился лишь к 2000 г. За два года спад достиг 11%, у торгующих организаций - 15% (у крупных еще больше), в общественном питании - 18,5% [6]. Вещевые и продовольственные рынки обороты почти не сбавили, и их доля, уже опустившаяся ниже 30%, снова поднялась до трети. Следствием кризиса стал рост доли продуктов питания, как менее эластичной группы, в составе продаж. В 1998 г. она сократилась даже по алкогольным напиткам, кроме самых крепких, а в 1999 г. увеличилась опять; реализация пива возросла на 13-14%, почти возместив кризисное сжатие этого рынка. Подъем в IV квартале достигнут уже в основном за счет непродовольственных товаров, и это верный признак выхода из потребительского шока 1998 г. [7]
А вот рост объема платных услуг за два года на пару процентов - явление во многом иного рода. Хотя и по ним индексы даются в сопоставимых ценах, нужно учесть расширение самой сферы платности. Еще лет пять назад традиционно платные услуги прачечных, парикмахерских, ателье перевешивали оплачиваемую часть жилищно-коммунальных услуг, теперь же картина обратная (17% и 23%) и продолжает меняться в том же русле. Бытовые услуги за 1998 г. сократились на 4-5% и не выросли в 1999 г. Платных услуг в культурной и санитарно-оздоровительной сферах за год было оказано меньше, вернее, их рост в организованном секторе не перекрыл сильнейшего спада в индивидуальном. Зато росли услуги в области права, образования, связи.
Одним из феноменов российского рынка, вроде бы покончившего с дефицитом товаров и услуг, с "голодными губерниями", стала Москва. Ее вклад в розничный товарооборот страны с 11-12% в начале 90-х годов вырос до 23% к 1995 г. и продолжал повышаться. У этого явления несколько объяснений. Высокий платежеспособный спрос при концентрации в городе сверхдоходов, обилии приезжих, высоких ценах. Уникальное транспортное положение и инфраструктура (склады, биржи, штаб-квартиры), сделавшие столицу ведущим деловым центром и дистрибьютором товаров, в том числе до 40% импортных [9]. Развитие мелкооптовой торговли, часто проходящей в статистике по разделу розничной, но снабжающей массу "челноков" - полупрофессионалов, которые сменили старосоветских коммивояжеров-любителей в деле развоза товара по регионам.
Что же изменилось за два года нового потребительского кризиса и настоящего обвала импорта? Судя по табл. 4, немногое. Москва ежегодно прибавляла к своему торговому весу по одному процентному пункту, и он вплотную подошел к 30%. Ее доля в объеме платных услуг ниже, но тоже внушительна - 27%. На этом фоне все прочие регионы выглядят скромно. Самый заметный сдвиг - это подъем Подмосковья с пятого места на второе, что может объясняться переходом его жителей, традиционно "подключенных" к столичным потребительским благам, на местные ввиду их меньшего вздорожания. Москва и впрямь играет неблаговидную роль главного генератора инфляции, где потребительские цены выросли втрое (в среднем по России - в 2,5 раза).
Обращает на себя внимание тот факт, что на этот раз, в отличие от гиперинфляционного начала 90-х годов, цены галопировали скорее в западных районах, чем в северных и восточных, представленных в списке лидеров Тюменской, Новосибирской, Иркутской областями и Красноярским краем. Оптовые цены на промышленную продукцию в 1998 г. все еще росли быстрее на крайнем северо-востоке (Магадан, Камчатка), а в 1999 г. первенство вдруг перешло к ряду южных регионов, особенно к соседям Чечни ("чемпионом" стала Ингушетия), а также к ведущим производителям нефтепродуктов (Башкирии, Омской области). Общий сдвиг инфляции к югу и западу несомненно влиял на все стоимостные показатели.
У организованной оптовой торговли есть свои особенности. Двухлетний анализ здесь не имеет смысла ввиду смены тенденции (рост в 1998 г. и спад в 1999 г., никак не согласующийся с ростом производства), а также наличия за 1997 г. лишь данных по крупным и средним организациям, на которые приходилось менее 30% оборота. Впрочем, и более полные данные ненадежны и неполны, ибо почти две трети всех оптовых продаж осуществляют сами предприятия. Эти продажи, в отличие от 1998 г., как раз возросли, но их региональная сводка пока не публиковалась. Организованный же сектор заметнее всего сдавал позиции в Москве, доля которой упала, тем самым снизив общий вклад регионов-лидеров и слегка "приподняв" вклад аутсайдеров. В реальных условиях сегодняшней России это говорит отнюдь не об успехе, скорее наоборот - о разладе и фрагментации оптового рынка, состояние которого может оказаться одним из главных препятствий для дальнейшего роста экономики.
Доходы и занятость населения
Сравнение доходов населения в 1999 и 1998 гг. - непростая задача, поскольку среднегодовые показатели суммируют разнонаправленные тенденции. Данные 1998 г. включают докризисную и послекризисную составляющие, разной была динамика доходов и в рамках 1999 г. По среднегодовым показателям картина года выглядит удручающе: сравнительно с 1998 г. номинальные (без учета инфляции) денежные доходы выросли в стране на 58%, а прожиточный минимум (ПМ) - на 84%, ведь до августа 1998 г. ПМ был куда ниже. В среднем душевого дохода в том году хватало на пару ПМ, а в 1999 г. - лишь на 1,72. Следовательно, в среднем за 1999 г. покупательная способность доходов упала, а реальные располагаемые доходы (с учетом инфляции) составили 85% от уровня 1998 г.
Однако если рассматривать динамику в пределах 1999 г., то картина получится иная. В I квартале отношение дохода к ПМ было рекордно низким (1,50), а с августа - сентября начался устойчивый рост, и в IV квартале покупательная способность доходов, по предварительным данным, вернулась к уровню 1998 г. (2,07). Опережающий рост доходов снова снизил долю бедного населения с доходами ниже ПМ с 38% в начале года до 30% в декабре. Это еще очень плохо, но важно подчеркнуть, что переломлена тенденция посткризисного ухудшения уровня жизни. С ноября 1999 г. реальные располагаемые доходы превысили уровень соответствующего периода прошлого года. Рост доходов населения в конце года стал важным фактором, поддержавшим промышленный рост.
Напомним, что огромные межрегиональные различия по доходам и их покупательной способности возникли еще в начале реформ, и тому были объективные причины - механизм выравнивания методами плановой экономики приказал долго жить, а наступивший экономический кризис с неизбежностью усилил территориальное неравенство. Финансовый кризис августа 1998 г. не сократил пропасть между Москвой и нефтегазовыми округами, с одной стороны, и остальной Россией - с другой. Но сложившаяся за 90-е годы картина территориального неравенства все же достаточно привычна для населения. С точки зрения электорального поведения более важны последние изменения в уровне доходов, наиболее чувствительные для потребителей товаров и услуг.
Сравнив отношение душевых денежных доходов к прожиточному минимуму в ноябре 1998 г. и в том же месяце 1999 г. (декабрьские показатели нерепрезентативны из-за массовых выплат в конце года), мы найдем его в среднем по России одинаковым (1,84). Однако восстановление покупательной способности доходов к концу 1999 г. не было повсеместным. Примечательно падение этой способности у москвичей: с 5,4 до 4,1 в августе с последующим ростом до 4,9 в ноябре. Тем не менее их суммарные доходы составляют 23% доходов всех россиян [8], хотя в столице проживает менее 6% населения страны. Несмотря на сокращение реальных доходов в столице (на 9%, тогда как в С.-Петербурге они выросли на 12%), здесь по-прежнему живет самая обеспеченная часть граждан России.
К концу года восстановилась покупательная способность доходов в нефтяном Ханты-Мансийском АО (3,6); спад в газовом Ямало-Ненецком компенсирован лишь частично (с 4,0 до 3,0 и затем до 3,3). Эти округа по доходам следуют за Москвой. Прошлогодний уровень почти достигнут еще в девяти регионах, где он был выше среднего по России, а то и превышен, причем это исключительно нефтедобывающие регионы: Республика Коми (с 2,0 до 2,4), Татарстан (с 1,8 до 2,0), Башкирия (с 1,9 до 2,1). Самарская область не достигла уровня ноября прошлого года (2,8), но сохранила четвертое место (2,4) после столицы и тюменских округов. Близки к прошлогодним доходы таких регионов-экстравертов, как Мурманская, Новгородская, Липецкая, Иркутская области и Красноярский край (1,9-2,1). Из группы "старых богатых" выпала только Пермская область, где покупательная способность доходов опустилась ниже среднероссийского уровня (с 2,2 до 1,7).
"Новыми богатыми" с показателями выше среднероссийских стали другие экспортеры - Челябинская (металлургия) и Томская (нефтедобыча и химия) области. Рост покупательной способности доходов в них был весьма существенным (с 1,4-1,6 до 1,9). Еще одним полюсом роста доходов стали некоторые южные регионы с развитой пищевой промышленностью, отстававшие в предыдущие годы, в первую очередь Краснодарский край (с 1,8 до 2,1) и легализовавшая алкогольное производство Северная Осетия (с 1,4 до 2,3).
В большинстве областей Центра, Северо-Запада и Поволжья с невысокой покупательной способностью доходов (1,1-1,5) она осталась прежней или немного сократилась. Значит, начавшийся промышленный рост в импортозамещающих отраслях не отразился на динамике доходов. Два заметных исключения - Ярославская и Свердловская области, где отношение доходов к ПМ выросло с 1,4 до 1,7, вернувшись на докризисный уровень. Рост показателя на 10-15% (до 1,2-1,3) отмечен в Архангельской области, Хакасии, аграрном Алтайском крае, а резкое сокращение покупательной способности произошло в ранее средних по доходам Омской и Воронежской областях (с 1,8 до 1,4) и в давно близких к бедным Новосибирской и Волгоградской (с 1,4 до 1,1). Политические последствия потери доходов не всегда очевидны, но возможно, что и по этой причине Омская область оказалась в числе немногих регионов, проголосовавших за Г. Зюганова на президентских выборах 2000 г.
Крайне недостаточные доходы - меньше прожиточного минимума - имели 16 беднейших регионов, причем их число по сравнению с ноябрем 1998 г. увеличилось на 6. Это экономически и политически кризисные республики Северного Кавказа (Дагестан, Ингушетия и Карачаево-Черкесия), а также Марий Эл, Чувашия и слаборазвитые автономные округа (Коми-Пермяцкий, Корякский и Чукотский, Усть-Ордынский и Агинский Бурятские), Еврейская автономная область и Республика Тува. В группу входят и наиболее проблемные русские области - Ивановская, Тверская, Кировская и Читинская. Если последняя относится к бедным уже давно, то жители областей Европейской части России в прошлом году были в лучшем положении.
Итак, за 1999 г. в большинстве регионов снижение покупательной способности доходов приостановлено, появились признаки положительной динамики. Однако посткризисный рост не успел возместить всех кризисных потерь. К тому же на первых порах он часто усиливает поляризацию по уровню доходов. Его восстановление в небедных регионах экспортной ориентации протекало быстрее, чем в большинстве тех (с низким уровнем жизни), где рост производства, замещающего импорт на увязшем в неплатежах внутреннем рынке, пока не привел к заметной конвертации этого роста в заработки работников. Дистанция между богатейшим и беднейшим регионами вновь увеличилась: покупательная способность доходов в Москве выше, чем в Агинском Бурятском АО, уже не в 10,5, а в 12,8 раза. Хуже того, как следует из рис. 4, возросло число регионов, социальное состояние которых можно определить как застойную бедность.
Конечно, статистика денежных доходов неадекватно отражает положение безденежной периферии, живущей натуральным хозяйством и имеющей, как все регионы, свои теневые ресурсы выживания. Но если средняя зарплата в шести регионах ниже ПМ трудоспоспобного жителя, а в четырех-восьми ее едва хватает самому работнику, то это о чем-то говорит. Список таких субъектов меняется мало, что тоже свидетельствует о застойности явления и о его слабой реакции на экономическую динамику [9].
Занятость населения в 1999 г. увеличилась заметнее доходов. Конечно, судить об этом лучше не по зарегистрированной безработице, заниженной из-за недоучета числа ищущих работу, отказов в регистрации и т. д. Но эти данные публикуются оперативно, позволяя проследить некоторые тенденции, скажем, в известных полюсах напряженности: южном (республики Кавказа и Калмыкия), северном европейском, центральном старопромышленном (Псковская, Владимирская, Ивановская, Кировская области и Удмуртия), восточно-сибирском и дальневосточном (это в основном округа и Сахалинская область).
В 1998 г. безработица в Европейском Центре оставалась стабильной или даже снижалась, а на севере и востоке она росла, и весьма быстро. За 1999 г. благодаря промышленному подъему зарегистрированная безработица в России сократилась с 2,7% до 1,7%, и почти во всех регионах. Сохранились очаги острой безработицы: Дагестан, Ингушетия, Корякский АО (6-9%). Заметнее прогресс в других республиках Северного Кавказа и Волго-Вятки (кроме Марий Эл), в Сибири и на Дальнем Востоке. Сильнее всего зарегистрированная безработица сократилась там, где она и так была невысока - в Центральной России, Поволжье и на юге Урала, но этот процесс охватил также и депрессивные старопромышленные регионы, и Европейский Север (с 4-5% до 3-4%), где наблюдался заметный рост производства. В силу разных темпов снижения показателя в относительно худшем положении оказались восточные районы России, хотя остаются проблемные зоны и в Европейской части, прежде всего в республиках Северного Кавказа и на Севере.
Весьма рельефный показатель напряженности на официальном рынке труда (нагрузка на заявленную предприятиями вакансию) в ноябре 1999 г. это подтверждает. В Москве, С.-Петербурге, Краснодарском крае, Ростовской области, а также в Оренбуржье рабочих мест было больше, чем регистрируемых претендентов, на Европейском Севере последних насчитывалось более десяти на одно место, в Дагестане и Калмыкии - более 30, в Ингушетии - 480, а в Агинском Бурятском АО пара тысяч человек претендовала... на одно-единственное официально вакантное рабочее место.
Таким образом, динамика зарегистрированной безработицы подтверждает общую с экономической тенденцию - северные и восточные районы нового освоения наряду с бедными и политически нестабильными республиками Северного Кавказа становятся самыми тяжелыми по социально-экономическому положению зонами России. В какой-то степени это сказалось на результатах президентских выборов: в северо-восточных регионах протестный характер голосования на этот раз был выражен достаточно сильно.
Можно сделать еще ряд выводов относительно более длительной перспективы социально-экономического развития регионов России.
Пока в стране продолжался затяжной спад, многим думалось, что рост производства - лучшее лекарство от всех проблем. Но вот он начался, и оказалось, что очаги бедности и социальной безнадежности остаются не только там, где роста нет, но и там, где он есть, но сам по себе не приводит к росту уровня жизни. Для этого нужно активизировать весь воспроизводственный и распределительный механизм, причем работающему на рынок производству недостает прежде всего механизмов рыночного типа.
Сами темпы промышленного роста в большинстве регионов, в свою очередь, будут критически зависеть от темпов роста доходов населения. Без этого наиболее динамично развивающиеся импортозамещающие производства рано или поздно (и скорее всего весьма быстро) упрутся в потолок спроса.
В стране по существу спонтанно произошла смена модели ожидаемого и реального развития, что ведет к известному изменению отраслевых и территориальных пропорций - "возвратному" по сравнению с наблюдавшимися в первой половине 90-х годов. В связи с этим ждать новых ускорений и подъемов от экспортно-сырьевых регионов не стоит, для них сохранение умеренных темпов роста уже будет достижением.
Деградация Севера и нарастающее отставание слаборазвитых регионов, судя по всему, продолжатся. В такой небогатой стране, как Россия, пока нет средств на действенную региональную политику поддержки экономически слабых, неспособных к саморазвитию территорий и на компенсацию сложных условий жизни.
Политически ключевой вопрос о том, кто (персонально и институционально) "оседлает" начавшийся подъем, остается в значительной мере открытым даже после важного раунда обновления высших федеральных органов, ведь общий вектор их экономических установок и курса, мягко говоря, не вполне очевиден. Между тем появление более прочной, легитимной и "молодой" власти заставляет думать, что она будет активнее прежней и что ее воздействие на все сферы общества, включая жизнь регионов, усилится. А от этого тоже зависит их экономика и социальное состояние.
Примечания
[1] Напомним, что с января по сентябрь 1998 г. производство упало на 12% при высоком курсе рубля, удушавшем внутреннее производство и экспорт, а с октября начался рост; так что объем продукции за весь 1998 г. составил 95% уровня 1997 г. (здесь и далее при отсутствии особых ссылок используются официальные цифры Госкомстата [10]).
[2] Кстати, переход к нему возвращает нас к полузабытым моделям. Известный немецкий эксперт П. Фишер [12, с. 329] пишет о "кристаллизации" мировой и российской индустрии вокруг неких "кластеров". По сути дела это межотраслевые и территориально-производственные комплексы, старосоветские схемы которых дополнены представлениями об обрастании ключевых компаний-конгломератов мелкими сателлитами, передачи рутинных операций фирмам-аутсайдерам и т. п.
[3] К концу 1999 г. в стране завершалась кампания маркировки спиртного. Не охваченными ею оставались Чечня и, как ни странно, Самарская область. По данным Национальной алкогольной ассоциации, в большинстве регионов марки на ввозимый алкоголь заметно дороже, чем на местный, т. е. эта мера носит протекционистский (квазитаможенный) характер, ограничивая межрегиональную торговлю напитками.
[4] Толлинг - работа отрасли на давальческом сырье ввиду недостатка своего. Вывозя 3 млн т металла в год, толлингеры зарабатывали до 1,5 млрд долл., а бюджет России терял до 300 млн: операции по этой схеме в качестве услуги не облагались НДС. Без толлинга и средств на закупку глинозема заводы встанут, а средств нет из-за ухода прибыли в офшоры [11; 7]. За отмену толлинга были МНС, глиноземщики, стремящиеся расширить производство в России, группа "Сибирский алюминий" и РАО "ЕС России", мечтающее о собственных энерго-металлургических холдингах. К концу года появились признаки сговора ряда участников конфликта и слияния компаний.
[5] В прошлогодней статье [3, с. 95-96] нами была допущена фактическая ошибка. Доля Москвы и С.-Петербурга в общероссийской численности предприятий и организаций составляла в 1997 и 1998 гг. не 31% и 35%, а 26% и 27%. В 1999 г., несмотря на снижение прироста, она достигла 28%, в том числе доля столицы - 22%.
[6] Подобное наблюдалось в 1991-1992 и 1995-1996 гг. (есть основания говорить о 3-4-летнем цикле). Но теперь физический объем торговли впервые за кризисное десятилетие опустился до 79% от уровня 1990 г.
[7] Введение в регионах (в Москве с лета) проинфляционного налога с продаж и контроля налоговыми органами крупных расходов в худшем случае слегка продлили время "предстартового" выжидания потребителя.
[8] При расчете доходов методом их балансирования с расходами.
[9] Например, список пополнила Ивановская область, чья индустрия росла быстрее, чем в среднем по РФ. Правда, финансовые показатели предприятий и состояние платежей там хуже, чем у соседей. Просроченные долги по зарплате к началу 2000 г. были больше, чем во Владимирской области, при обратном соотношении числа работников. В Москве фонд оплаты труда больше в 33-35 раз, а сумма недоданных зарплат - только в 1,7 раза.
Литература
1. Андреев В. Банковский бум будет не скоро // Известия. - 2000. - 14 марта.
2. Гурова Т. К вопросу об организации роста // Эксперт. - 1999. - #42. - С. 76.
3. Зубаревич Н., Трейвиш А. Социально-экономическое положение регионов // Регионы России в 1998 г.: Ежегодное приложение к "Политическому альманаху России" / Под ред. Н. Петрова; Моск. Центр Карнеги. - М.: Гендальф, 1999. - С. 94-103.
4. Курилла И. Волгоградская область: маятник смещается вправо // Голос России. - 1999. - #7. - С. 12-14.
5. Кушнаренко Л., Фэй К. Интенсификация роста // Эксперт. - 2000. - #9. - С. 34-36.
6. Латынина Ю. Скандал в благородной прачечной // Известия. - 1999. - 9 сент.
7. Онуфриев А., Сиваков Д. Люди бьются за металл // Эксперт. - 1999. - #40. - С. 10-11.
8. Сидоров М. Белая горючка // Профиль. - 1999. - #30-31. - С. 14-16.
9. Скатерщикова Е. Е. Некоторые особенности структуры внешнеторговых связей субъектов РФ // Внешнеэкономические связи и региональное развитие в России. Материалы семинара (С.-Петербург, декабрь 1998 г.) / Ин-т междунар. эконом. и полит. исслед. РАН и др. - М.: ЭПИКОН, 1999. - С. 26-33.
10. Социально-экономическое положение России: 1999 год: Бюллетень #12 / Госкомстат России. 1999. - 370 с.
11. Титова Е. Толлинг еще будет // Профиль. - 1999. - № 38. - С. 18-21.
12. Фишер П. Прямые иностранные инвестиции для России: стратегия возрождения промышленности. - М.: Финансы и статистика, 1999. - 510 с.
13. Он же. Кристаллизация индустрии // Эксперт. - 2000. - #12. - С. 10-12.
14. Цухло С. Смерть бартеру! // Эксперт. - 2000. - #9. - С. 10-12.
15. Ширяев В. Гонка с преследованием // Новые Известия. - 1999. - 20 авг.
Наталья ЗУБАРЕВИЧ,
Андрей ТРЕЙВИШ
|
Власть
