год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Начиная с 1993 г., расширение Североатлантического альянса на восток образует одну из ведущих сюжетных линий в отношениях между Россией и Западом, в формировании российской внешней политики в целом, в борьбе идей и политических течений по вопросу о военно-стратегической ориентации России и в конечном счете о ее цивилизационной принадлежности. При этом история дискуссий о расширении НАТО свидетельствует о глубоких различиях в восприятии проблемы российскими и западными наблюдателями. В России официальные лица и большинство вовлеченных в "реальную политику" экспертов рассматривали расширение как консолидированную стратегию Запада (или, по крайней мере, американских элит) и пытались либо воздействовать на ситуацию ничем не подкрепленными угрозами, либо ограничить ущерб договоренностями с НАТО по вопросам частного характера - тем самым демонстрируя как сторонникам, так и противникам экспансии на Западе свое фактическое признание ее неотвратимости [1].

Между тем автор наиболее фундаментального американского исследования по этому вопросу (причем написанного с позиций сторонников расширения) cчитает, что расширение НАТО на восток "отнюдь не было неизбежным... К началу его обсуждения перспектива роспуска НАТО была по меньшей мере столь же вероятной, сколь и его расширение... и в администрации, и в Конгрессе лишь маленькая горстка людей положительно относилась к этой идее"[2].

Так или иначе, в 1990-е годы мир стал свидетелем борьбы между сторонниками и противниками расширения, первый этап которой завершился победой сторонников экспансии, обнажив при этом глубокие противоречия как между Западом и Востоком, изменившими свои геополитические очертания, так и внутри самой западной элиты по вопросу о будущем мироустройстве. 12 марта 1999 г. идея, еще недавно казавшаяся многим на Западе бессмысленной, бесперспективной и опасной [3], осуществилась: бывшие члены Организации Варшавского Договора (ОВД) Польша, Чехия и Венгрия стали членами НАТО.

Между тем уже две недели спустя Североатлантический альянс, теперь уже в составе 19 государств, в нарушение Устава ООН и всего международно-правового порядка, совершил нападение на Союзную Республику Югославию (СРЮ). Стало ясно, что российская дипломатия и экспертно-политическое сообщество, до сих пор дебатировавшие частный вопрос расширения альянса, упустили из виду формирование идеологии и стратегических планов куда более обширной и далеко идущей экспансии.

Война на Балканах и принятие Новой стратегической концепции НАТО обозначили коренную перемену в существующей структуре глобальной политики. Впервые за всю постколониальную историю военно-политическая ситуация в мире определяется экспансией военного блока самых богатых и процветающих государств, которому не существует сколь-нибудь значительного противовеса в виде других блоков и организаций. Свое бессилие и все большую маргинальность по отношению к НАТО продемонстрировала Организация Объединенных Наций, не говоря уже о других международных институтах.

Утвердилась фактическая монополия НАТО в вопросах европейской безопасности. Наконец, расширение НАТО в сочетании с балканской войной обозначило смену вех в российской внутренней политике: впервые за долгое время оно создало почву для общенационального консенсуса, по крайней мере, по одному стратегическому вопросу, и притом на условиях, приемлемых и благоприятных для правящей элиты.

Каковы причины расширения альянса и его последствия для России, Европы и мира? Как может Россия обеспечить свою национальную безопасность в этих условиях? К этим вопросам можно подойти с разных профессиональных и мировоззренческих точек зрения, при этом независимо от выбранного подхода представление о существующих направлениях теоретического анализа является необходимым условием рационального осмысления проблемы. В конечном счете восприятие проблемы расширения НАТО и выработка конкретных рекомендаций в этой связи упираются в вопрос о том, что собой представляет альянс и какие силы определяют ее нынешнюю эволюцию.

К примеру, с точки зрения теорий классического и структурного реализма, которые господствовали на Западе в течение многих десятилетий, полноправными субъектами международных отношений выступают лишь суверенные государства, руководствующиеся четко определенными национальными интересами и заключающие между собой временные союзы для их реализации. В рамках этой парадигмы НАТО является союзом отдельных государств. По убеждению признанных авторитетов реалистической школы, после исчезновения советской угрозы НАТО был обречен на распад как альянс, утративший свою оборонительную функцию [4], а его сохранение и тем более экспансия дают основание российским "реалистам" считать, что подлинные интересы его участников, и прежде всего США, являются по своей сути захватническими.

Несколько более адекватным исторической реальности представляется институциональный подход, рассматривающий НАТО как пример самодовлеющей системы бюрократических учреждений, созданных для обеспечения интересов стран-участниц, но за прошедшие десятилетия вполне обособившихся и преследующих собственные корпоративные интересы. В числе этих интересов - сохранение и увеличение рабочих мест, структурных подразделений и источников финансирования, повышение своего международного "рейтинга", ослабление потенциальных конкурентов в деле обеспечения международной безопасности (таких как ООН, СБСЕ или Договор о коллективной безопасности, заключенный в рамках СНГ).

Экспансия НАТО по всем направлениям отражала жизненные интересы брюссельской бюрократии в большей степени, чем национальные интересы отдельных членов альянса (поэтому и попытки российских представителей вести дискуссии по этому вопросу непосредственно с натовскими чиновниками были заведомо бесплодной тратой времени). Вместе с тем, в силу материальной зависимости от бюджетных голосований в парламентах 16 суверенных государств и будучи подконтрольна правительствам стран-участниц, НАТО как бюрократический институт не может рассматриваться в качестве полностью автономного и тем более основного игрока в ходе экспансии (хотя ориентация российской дипломатии на "особые" двусторонние отношения с альянсом как с единым целым, увенчавшаяся созданием Совместного постоянного совета (СПС), позволила брюссельским чиновникам в значительной степени замкнуть на себя диалог между Россией и НАТО.

Это подводит нас к еще одной системе теоретических представлений, согласно которой субъектами международной политики являются не государства или организации вообще, а люди, воздействующие на процесс принятия решений, результат которого, соответственно, определяется соотношением сил и интересов между участниками этого процесса внутри государственных институтов и международных организаций. С точки зрения демократических стандартов, международная проблематика вообще не может анализироваться обособленно от взаимоотношений внутриполитических сил в обществе, отстаивающих различные, порой диаметрально противоположные представления о "национальных интересах" в процессе выработки и лоббирования конкретных внешнеполитических решений.

В этой связи наиболее продуктивным оказывается рассмотрение НАТО как сообщества определенной части европейских и американских элит и групп интересов (к их числу относятся и влиятельные брюссельские чиновники, однако по степени своего влияния на процесс они существенно уступают вашингтонскому истеблишменту), а действий и эволюции этого альянса - как отражения внутриполитических процессов в отдельных странах.

При таком понимании проблема натовской экспансии вписывается в контекст внутриполитического развития отдельных государств (прежде всего США как безусловного гегемона в НАТО, обладающего наибольшей автономией в процессе выработки внутриполитического курса, а также восточноевропейских стран и России), определяющийся превратностями взаимоотношений между конкретными политическими силами. Это, в свою очередь, позволяет расстаться с фаталистической безальтернативностью, которой до последнего времени была отмечена значительная часть российских дискуссий вокруг расширения НАТО.

Более конкретно, избранный подход строится, во-первых, на представлении о том, что расширение альянса, как и любое событие такого масштаба, имеет свои исторические причины и динамику развития; во-вторых, что оно представляет собой политический процесс выработки и принятия решений, с элементами публичной дискуссии, который на различных этапах был открыт для воздействия извне, в том числе и со стороны России; и, в-третьих, на предположении, что основные причинно-следственные связи в этой истории, а также инструменты воздействия на них находятся в сфере внутренней политики ведущих стран, так или иначе вовлеченных в процесс экспансии - прежде всего США, восточноевропейцев и самой России [5].

1. Три аспекта стратегии расширения НАТО

Важно подчеркнуть, что расширение НАТО на Западе с самого начала рассматривалось в трех ракурсах: расширение "миссии" (т. е. целей альянса, зафиксированных в Североатлантическом договоре как чисто оборонительные), расширение "зоны ответственности" и расширение состава.

Под расширением миссии альянса с самого начала понималась возможность участия сил НАТО в миротворческих операциях. Однако в начале 1990-х годов среди союзников не было консенсуса по вопросу о допустимости выхода за рамки Вашингтонского договора 1949 г., к тому же Стратегическая концепция, принятая Римским саммитом альянса в ноябре 1991 г., ограничивала пространство маневра, поскольку гласила, что "ни одно из вооружений альянса никогда не будет применено с иной целью, нежели самооборона"[6].

Нейтрализации возражений отдельных участников альянса против расширения миссии способствовали решения СБСЕ (1992 г.) и СБ ООН (1994 г.) по Югославии, принятые в том числе и при поддержке России и санкционировавшие применение сил альянса за пределами его зоны ответственности в осуществлении не свойственных ему прежде задач. Эти события укрепили позиции радикальных сторонников экспансии в руководстве ведущих натовских держав, что, в свою очередь, в перспективе дало им возможность действовать за пределами официальной миссии и зоны ответственности альянса явочным порядком, не ожидая решений иных международных организаций.

Логически вопрос о миссии предшествовал вопросу о членстве. В краткий период своего отрицательного отношения к форсированной экспансии НАТО, заместитель государственного секретаря США С.Тэлбот, обращаясь к американским сенаторам, говорил, что "вопрос о членстве в НАТО [для восточноевропейцев] должен быть решен по существу после того, как будет принято решение по вопросу о миссии НАТО после окончания холодной войны"[7].

Однако такая последовательность была невыгодна сторонникам экспансии: именно кампания за принятие новых членов позволяла добиться такой перегруппировки сил в альянсе и в американской правящей элите, которая была равносильна изменению идентичности НАТО и после которой расширение миссии могло осуществляться явочным порядком, а не путем непредсказуемых парламентских дебатов.

Представители либерального фланга, потерпевшие неудачу в попытке затормозить численное расширение НАТО, попытались взять реванш, в последний момент предложив видение глобального НАТО как миротворческой и гуманитарной организации с участием России [8]. Это было заведомо неприемлемо для старых и новых союзников США в Европе и для республиканцев в американском Конгрессе, настаивавших на неизменности оборонительной миссии альянса и отрицательно относившихся к по сути бессрочному присутствию американских войск в Боснии [9].

Такая позиция во многом отражала и точку зрения военных ведомств, недовольных распылением вооруженных сил и ресурсов США по всему миру в интересах этнических меньшинств на фоне сокращения оборонных расходов. При этом консервативные "оборонцы" с подозрением реагировали на саму идею принятия на себя Соединенными Штатами обязательств по защите бывших коммунистических стран, не подвергающихся непосредственной угрозе и находящихся далеко за пределами сферы национальных интересов США. В этом вопросе многие "оборонцы" по существу смыкались с неоизоляционистами, в то время как другие колебались в определении своей позиции. Накануне ключевых для расширения альянса дебатов в Сенате США весной 1998 г. конфликт между "глобализаторами" и "оборонцами" и сближение последних с неоизоляционистами угрожали заблокировать ратификацию протоколов о вступлении в НАТО новых членов.

"Центристская" линия внешнеполитической команды Белого дома во главе с государственным секретарем М.Олбрайт позволила расколоть оба лагеря: администрация Клинтона выступила за сохранение оборонной функции альянса в качестве приоритетной (тем самым изменив позицию, которой она придерживалась в ходе переговоров с Россией по Основополагающему Акту) и одновременно за расширение зоны ответственности (в выступлении М.Олбрайт упоминались даже Ближний Восток и Центральная Африка). Это означало, что "альянс может взяться за проведение миротворческих операций на Кавказе или освобождать заложников в Северной Африке, но при этом не позволит втянуть себя в войну где-нибудь в Индокитае или Южной Америке"[10].

Чтобы избежать при этом противоречий с текстом Североатлантического договора, а следовательно и с республиканским большинством в Конгрессе, оборонительная миссия альянса была перетолкована таким образом, чтобы речь шла уже не о защите территории, а о защите интересов союзников. Такое "балансирование на грани" позволило сторонникам экспансии заблокировать принятие Сенатом поправки Дж.Эшкрофта, исключавшей участие США в каких-либо военных действиях альянса, кроме чисто оборонительных, и тем самым ставившей под угрозу законность применения силы на Балканах с точки зрения американского конституционного права [11].

По отношению к интересам России и других сопредельных стран, не являющихся членами НАТО, избранная администрацией промежуточная линия в действительности оказалась более агрессивной, чем позиции радикальных "глобализаторов" и последовательных "оборонцев": оставаясь клубом для избранных, альянс одновременно готов был идти на применение военной силы за пределами территории своих членов для защиты широко понимаемых "интересов". Этот идеологический ход конем, продиктованный логикой внутриполитических дискуссий, заложил основу аргументации в пользу силового вмешательства альянса в Югославии и легитимации этого акта в Новой стратегической концепции НАТО, принятой Вашингтонским саммитом (апрель 1999 г.).

Таким образом, увеличение численного состава блока (или собственно расширение - "enlargement" - в узком смысле этого слова), вплоть до марта 1999 г. служившее главным камнем преткновения в отношениях между Россией и Западом, с высоты сегодняшнего дня видится лишь одним из элементов экспансионистской триады. Расширение состава альянса было и остается сугубо региональной проблемой, создающей трудности прежде всего для России и не имеющей непосредственного значения для третьих стран, в то время как расширение миссии и зоны ответственности альянса уже сегодня являются проблемой не только общеевропейской, но и глобальной безопасности.

В частности, одним из перспективных направлений расширения зоны ответственности альянса является так называемая Средиземноморская инициатива НАТО (с участием Иордании, Израиля, Египта, Туниса, Алжира, Марокко и Мавритании), подробное рассмотрение которой выходит за пределы данной главы. Более того, сегодня представляется, что формальное принятие в свой состав новых членов из Центральной и Восточной Европы является лишь одним из альтернативных способов экспансии альянса на восток, и, возможно, не самым оптимальным с точки зрения быстроты и эффективности процесса. Попытки России как-то повлиять на восточное направление натовской экспансии вряд ли могут оказаться плодотворными в отсутствие целостного и системного подхода к проблеме НАТО.

2. Основные исторические причины расширения НАТО

а) Кризис идентичности альянса и угроза его единству в начале 1990-х годов.

Поворот советской внешней политики на 180 градусов, развитие системы соглашений по контролю над вооружениями, а затем и исчезновение одного из полюсов биполярной системы привели к тому, что исходная миссия НАТО, зафиксированная в Вашингтонском договоре 1949 г., - коллективная защита от внешней угрозы - перестала оправдывать существование альянса. НАТО все больше рассматривалась как инструмент поддержания американского военного присутствия в Европе, необходимость которого подвергалась сомнению влиятельными политическими силами во Франции, Германии, Италии и самих США [12].

В начале 1990-х годов усилия прежде всего Франции по формированию западноевропейской оборонной идентичности на основе ЗЕС и франко-германского военного корпуса, казалось, создавали реальную альтернативу НАТО [13]. Одновременно Париж и ряд других столиц стран-членов НАТО настаивали на назначении представителя группы средиземноморских стран командующим южным флангом вооруженных сил альянса (вместо американца).

Неспособность администрации Дж.Буша предложить новую стратегию развития альянса ослабляла ее авторитет в Североатлантическом совете, в котором складывалось неблагоприятное для Вашингтона и Лондона соотношение сил. Создавалось впечатление, что НАТО как бюрократический институт и сообщество военно-политических элит оказалась под угрозой тихого отмирания или распада на полусамостоятельные единицы.

В этой обстановке нестабильность посткоммунистического пространства и стремление проамерикански настроенных правительств Центральной и Восточной Европы ко вступлению в альянс давали сторонникам сохранения военного присутствия США в Европе и брюссельским чиновникам последнюю возможность оказаться востребованными историей, а заодно изменить конфигурацию сил в альянсе в свою пользу. Отсюда алармистский заголовок одной из полемических статей З.Бжезинского: "Расширение или смерть"[14].

б) Противоречия по стратегическим вопросам внешней политики внутри американского общества.

Среди частных проявлений общего кризиса внешнеполитической и оборонной идентичности западного мира, вызванного исчезновением противника, нарастание разногласий внутри американской элиты было, пожалуй, наиболее знаменательным и чреватым серьезными последствиями для всей конструкции евроатлантизма. При этом наиболее далеко идущая стратегическая альтернатива статус кво была связана с подъемом неоизоляционистских настроений в элите и в обществе. Изоляционизм - крайне полемический термин, который либерально-интернационалистская пресса в США нередко использует как ярлык для шельмования противников, поэтому многие общественные деятели, склоняющиеся по тем или иным вопросам к неоизоляционистской позиции, были вынуждены обороняться от упреков в изоляционизме.

В российской литературе это понятие лишено негативного публицистического заряда, что делает оправданным его расширительное использование. В действительности, американский изоляционизм ни в прошлом, ни в настоящем не являлся какой-то утопической программой полного неучастия в международной политике. Неоизоляционисты и близкие им по духу силы выступали против участия американских войск в каких-либо операциях, в особенности многосторонних, если они не связаны непосредственно с защитой национальных интересов, за сведение к необходимому минимуму и во всяком случае нерасширение союзнических обязательств, в особенности в Европе и на Ближнем Востоке.

Применительно к неоизоляционизму начала 1990-х годов в основном следует говорить не о сколько-нибудь четко выраженной идеологии и программе действий (хотя принципиальные изоляционисты, такие, как сенатор Дж.Эшкрофт, эксперты Института КАТО во главе с Т.Г.Карпентером или известный республиканский политик П.Бьюкенен, выступали, наряду с другими силами, в качестве оппонентов расширения НАТО), а в первую очередь о широко распространенном в американском обществе начала 1990-х годов прагматическом настрое на минимизацию военно-силового вмешательства за пределами зоны национальных интересов, на сокращение помощи иностранным государствам (прежде всего Израилю и проамериканским режимам в арабском мире), на сведение внешней политики к реализации чисто экономических интересов [15].

Именно этот настрой на сосредоточение национальных ресурсов внутри страны отразился в ходе президентских выборов 1992 г., когда поддержанный транснациональной внешнеполитической элитой Дж.Буш сперва понес чувствительные потери в борьбе с неоизоляционистами в собственной партии, а затем и уступил президентство Биллу Клинтону, отдававшему в своей программе приоритет решению внутренних экономических задач перед международной проблематикой. Дальнейшее развитие этих тенденций, наряду со стремлением значительной части конгрессменов к сокращению внешнеполитических и оборонных расходов федерального бюджета, угрожало маргинализацией значительной части внешнеполитической элиты США, этнически, культурно и экономически завязанной на Европу, отмиранием ряда трансатлантических институтов, функционально предназначенных для ведения "холодной войны".

Видя, что администрация Клинтона колеблется в выборе внешнеполитического курса, сторонники сохранения и укрепления "трансатлантической оси" решили во избежание худшего перейти в контрнаступление, опираясь на электоральную базу поддержки, обещанную им лидерами восточноевропейского этнического лобби.

в) Дефицит легитимности нового общественного строя в странах Центральной и Восточной Европы.

Экономические и социальные потрясения 1990-1993 гг., связанные с использованием методов шоковой терапии, привели к поражению правых реформаторских правительств на парламентских выборах в Венгрии и Польше. Между тем Европейский Союз был явно не готов идти на экономические жертвы ради интеграции "бедных родственников". Прежний "железный занавес" плавно превращался в экономический водораздел между богатыми и бедными европейцами. Именно внутренняя системная нестабильность, порожденная историческими причинами, периферийным статусом в мировой системе и ожиданиями экономических чудес в связи с реформами, а отнюдь не "имперский синдром" России, стали источником угроз, подтолкнувших элиты этих стран (как, кстати, и российских политиков) к сближению с НАТО.

г) Рост влияния восточноевропейских лобби в американской политике.

Лидеры восточноевропейских общин воспользовались идеалистическим восприятием революций 1989 г. для повышения своего статуса в американской политике. Принятие США союзнических обязательств по отношению к восточноевропейцам должно было стать институциональной гарантией сохранения и упрочения этого статуса. Важную роль в его борьбе за расширение НАТО сыграл Польско-американский конгресс (Поламкон), имевший мощного союзника в лице З.Бжезинского.

В 1992 г. польское лобби, как и лидеры других общин католического вероисповедания, оказали поддержку Биллу Клинтону в борьбе за выдвижение кандидатом в президенты от демократической партии против ставленника греческой общины П.Тсонгаса, а затем и в ходе президентских выборов против Дж.Буша, что сообщало дополнительную легитимность их притязаниям на право голоса в принятии внешнеполитических решений. Осенью 1993 г., после известных выступлений президента Ельцина в Варшаве и Праге, Поламкон, в союзе с З.Бжезинским, развернул агрессивную публичную кампанию за скорейшее принятие восточноевропейцев в НАТО, в течение нескольких месяцев осуществив качественный сдвиг в сознании политической элиты, для которой вопрос о дальнейшей судьбе альянса до той поры находился на периферии. В этот критический момент активность поляков в принципе могла бы быть уравновешена согласованными действиями оппонентов расширения на Западе и Востоке [*].

Эта коалиция, однако, так и не сложилась - отчасти вследствие противоречивости сигналов, исходивших из официальных российских дипломатических источников. Между тем Поламкон уже в декабре 1993 г. организовал в свою поддержку мощный лоббистский фронт - Центрально- и восточноевропейскую коалицию (ЦВЕК) в составе 19 объединений, многие из которых ранее никогда не участвовали в американской политике или вообще никак не заявляли о себе ни до, ни после (например, Комитет белорусского конгресса Америки). Вопрос о том, в какой мере Поламкон и его союзники по так называемой Центрально- и восточноевропейской коалиции в действительности управляли примерно 15 млн голосов своих этнических групп, остается весьма спорным.

д) Изменение отношения к России в западных обществах.

Возникновение негативного образа России на Западе было немаловажным сопутствующим фактором, который усиливал действие основных движущих сил натовской экспансии. Возможности Москвы в период перестройки влиять на внутриполитические процессы в странах НАТО были исторически связаны с идеалистическим настроем и системой ценностей значительной части западного общественного мнения. В момент смены системы ценностей этот дипломатический ресурс был утрачен. Многие из тех на Западе, в том числе и в элите, кто относился с определенным доверием к горбачевской России, явно или подспудно не приняли Россию ельцинскую.

Среди американских либералов, ранее имевших твердую репутацию противников глобального интервенционизма, но активно поддержавших расширение НАТО, были такие влиятельные политики, как сенатор Э.Кеннеди. Среди высокопоставленных чиновников клинтоновской администрации, эволюционировавших вправо под воздействием перемен на востоке, упомянем помощника президента по национальной безопасности Э.Лейка, который в 1970 г. ушел из администрации Р.Никсона в знак протеста против бомбардировок Камбоджи, а в 1993 г. оказался ведущим идеологом кампании по расширению НАТО.

3. Этапы расширения НАТО на восток

а) Решение о членстве в НАТО объединенной Германии.

Как утверждал в январе 1990 г. Г.Д. Геншер, в ту пору министр иностранных дел Западной Германии, "НАТО непременно должна недвусмысленно заявить - что бы ни происходило внутри Варшавского пакта, территория НАТО не будет расширяться на восток, то есть в направлении границ Советского Союза"[16]. Однако и США, и ряд европейских держав и, по всей видимости, советское руководство опасались непредсказуемости и неподконтрольности объединенной Германии. После непродолжительных попыток сформулировать для нее особый статус в рамках альянса, в июле 1990 г. М.Горбачев и Г.Коль достигли в Кисловодске сепаратной договоренности о полномасштабном членстве Германии в НАТО без каких-либо ограничений.

Это не могло не подогреть аппетиты той части американского и германского истеблишмента (в частности, в окружении министра обороны Ф.Рюэ) которая не исключала возможности дальнейшего расширения на восток. В Договоре о воссоединении Германии (статья 5, параграф 3) устанавливалось, что после ухода советских войск "иностранные вооруженные силы и ядерное оружие либо его носители не подлежат размещению в [восточной] части Германии или развертыванию там".

Однако это обязательство было девальвировано следующим пояснением: "Все вопросы, касающиеся трактовки понятия "развертывание" <...> будут решаться правительством единой Германии разумным и ответственным образом, принимая во внимание интересы безопасности всех договаривающихся сторон"[17]. По сообщению американских источников, главный переговорщик со стороны госдепартамента Р.Зеллик впоследствии утверждал, что он добился этого пояснения для того, чтобы оставить двери открытыми для будущей переброски натовских войск из Германии в Польшу, на случай, если эта страна когда-нибудь вступит в НАТО [18].

б) Совет североатлантического сотрудничества (ССАС).

Создание этой организации, включавшей в себя все восточноевропейские страны и бывшие советские республики, было политической импровизацией американского госдепартамента, одобренной Североатлантическим советом в декабре 1991 г. (несмотря на возражения ряда европейских союзников, в том числе Франции, усматривавшей в этом проекте попытку усилить влияние США в Европе). По своему составу ССАС практически полностью совпадал с СБСЕ, на которое российская дипломатия в тот период возлагала основные надежды, а участие центральноазиатских государств выводило его за узкие "евроатлантические" рамки. Это создавало определенные возможности для того, чтобы направить деятельность ССАС, при условии координации усилий заинтересованных сторон, в сторону структурной и функциональной интеграции НАТО и СНГ во всеобъемлющую систему безопасности "от Ванкувера до Владивостока".

С этой точки зрения, из всех промежуточных институтов на пути к расширению НАТО, именно ССАС (в 1997 г. трансформировавшийся в СЕАП - Совет евроатлантического партнерства) был наиболее благоприятной площадкой для российской дипломатии, поскольку решения в нем, как и в Североатлантическом совете, принимались на многосторонней основе, а не путем двусторонних, зачастую сепаратных договоренностей между НАТО как единым целым и отдельными странами.

Это давало России потенциальную возможность напрямую, через голову натовской бюрократии, участвовать в диалоге по вопросам безопасности с представителями национальных правительств всех стран-участниц, тем самым упреждая и блокируя формирование за ее спиной антироссийских коалиций (чему способствовало фактическое отсутствие формальных ограничений на обсуждение тех или иных вопросов в рамках ССАС, придававшее этой организации особую институциональную гибкость по сравнению с последующими образованиями - такими, как СПС).

С другой стороны, подобный формат входил в противоречие с представлениями Москвы о своем исключительном статусе и праве на особые отношения с США и НАТО, основанными на традиционных для постсоветской элиты иерархических взглядах на "соотношение сил" между великими и малыми державами. Эта зацикленность правителей России на "великих мира сего" и демонстративное пренебрежение интересами остальных партнеров, уступавших России по величине и военной мощи, но отнюдь не по экономическому потенциалу или геостратегическому значению, вызывали справедливое раздражение "младших партнеров" и нередко воспринимались как рецидивы имперского мышления (хотя в действительности речь скорее шла о провинциальных, типично обкомовских методах установления привилегированных отношений с новым заокеанским "центром").

Так или иначе, возможности установления сбалансированных отношений со всеми евроатлантическими партнерами России, существовавшие в 1992-1993 гг. в рамках ССАС (особенно с учетом присутствия в его составе союзников России по СНГ и Ташкентскому Договору о коллективной безопасности), не были в должной мере использованы российской дипломатией. Напротив, ее позиции оказались значительно ослаблены в результате казуса с письмом Б.Ельцина лидерам НАТО в декабре 1991 г., в котором еще не получивший международного признания российский президент сделал заявку на вступление России в НАТО - заявку, которую российскому МИДу вскоре пришлось дезавуировать.

Несмотря на это, ССАС успел сыграть определенную положительную роль в становлении отношений не только между постсоветской Россией и Западом, но и между ней и ее партнерами по СНГ. В частности, по мнению ряда западных и российских дипломатов, многосторонние консультации в рамках ССАС ускорили подготовку Ташкентского договора 1992 г., особенно в вопросах, касающихся преемственности в отношении обязательств Советского Союза по Договору об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ) [19].

в) "Партнерство ради мира" (ПРМ).

Эта программа, ориентированная на двустороннее сотрудничество между военными ведомствами НАТО и восточноевропейских стран, была разработана осенью 1993 г. сотрудниками Пентагона и Комитета начальников штабов во взаимодействии с государственным секретарем У.Кристофером и его заместителем С.Тэлботтом. Программа ПРМ была политическим ответом американских военных ведомств, в целом не заинтересованных в форсированном расширении НАТО на фоне сокращения оборонных расходов, на ситуацию, создавшуюся после варшавского заявления Б.Ельцина о допустимости вступления Польши в НАТО и начала массовой публичной кампании Польско-американского конгресса совместно с З.Бжезинским и Г.Киссинджером за скорейшее расширение альянса.

Принятие программы ПРМ Брюссельским саммитом НАТО в январе 1994 г. давало России дополнительное время для выработки стратегии в отношениях с альянсом [20] (за что ПРМ и его создатели были подвергнуты жесточайшей критике со стороны американских правых и восточноевропейских правительств) [21], при этом не снимая вопроса о расширении альянса с повестки дня. Вместе с тем институциональный переход от структуры, основанной на многостороннем участии, к двусторонним военным контактам с НАТО вносил неблагоприятные для России элементы конкуренции между ней и восточноевропейскими странами в деле сотрудничества с военными структурами альянса.

В России принятие программы ПРМ вызвало прилив эйфории, поскольку она воспринималась как альтернатива расширению НАТО, а не как один из этапов процесса, ход которого отчасти зависел от действий самой России, в том числе и действий упреждающего характера [22]. Как позднее вспоминал У. Кристофер, Б.Ельцин в частном порядке восторгался "Партнерством" как "гениальной идеей Билла", которая развеет всякие опасения в России по поводу стремления восточноевропейцев в НАТО, хотя Кристофер и пытался разъяснить ему, что ПРМ не означает принципиального отказа от расширения НАТО в долгосрочной перспективе [23]. В конечном счете правы оказались те наблюдатели, которые не разделяли общей эйфории, полагая, что "большая игра вокруг расширения НАТО только начинается"[24].

Кратковременная волна энтузиазма, исходившая из Москвы, обеспечила присоединение к программе ПРМ на сугубо индивидуальной основе всех государств бывшего советского блока, вплоть до центральноазиатских республик, а впоследствии и нейтральных государств Западной Европы. Исходившие из военных кругов предложения согласовать участие в ПРМ со всеми союзниками по Ташкентскому договору не получили поддержки. Между тем российская дипломатия предпринимала безуспешные попытки обусловить участие самой России в ПРМ уступками со стороны своих партнеров по вопросам кредитов, символического членства в "Большой семерке" и другим сюжетам, не относящимся к сфере безопасности.

За это время активно включившиеся в работу ПРМ восточноевропейские страны помогли западным сторонникам экспансии трансформировать ПРМ из альтернативы расширению альянса в "предбанник" для будущих членов [25]. Окончательная дифференциация между простыми участниками ПРМ и кандидатами в альянс произошла в октябре 1994 г., когда американский Конгресс назвал Польшу, Венгрию, Чехию и Словакию как получателей целевой финансовой помощи для подготовки ко вступлению в НАТО [26]. Россия подписала документ о присоединении к "Партнерству" только в июне 1994 г., а индивидуальный план участия в нем был представлен Москвой лишь через год, когда программа уже выполнила задачу фильтрации будущих кандидатов в альянс, и тем самым ее характер и функции фундаментально изменились.

г) Период "изучения вопроса" о путях расширения.

Для западной дипломатии расширение НАТО представляло собой не одномоментное решение, а длительный процесс согласования различных интересов. С того времени, как восточноевропейцы впервые проявили интерес к возможному членству в альянсе, НАТО и США неоднократно подтверждали, что альянс в принципе открыт для расширения. Это не исключало серьезных разногласий между различными политиками и ведомствами, а также и правительствами стран НАТО, по вопросу о методах и темпах расширения и о составе кандидатов. Несмотря на жесткий прессинг сторонников экспансии "снизу" и извне, администрация Клинтона длительное время колебалась.

В январе 1994 г. президент США заявил в Брюсселе: "Вопрос о том, состоится ли расширение, решен, все дело в том, когда и как оно произойдет". Летом и осенью 1994 г., в ходе довольно ожесточенных дискуссий между Советом национальной безопасности (СНБ), Пентагоном и госдепартаментом, было решено, что расширение пойдет методом дифференциации среди участников ПРМ (ведущую роль в разрешении этого вопроса сыграл бывший посол США в Германии Р.Холбрук). Отметим, что решения фактически принимались в Вашингтоне в одностороннем порядке, что вызывало заметное недовольство представителей ряда союзников. В частности, по словам германского представителя в НАТО Г. фон Рихтхофена, "политика "Russia First" была отброшена без какой-либо подготовки и предварительного обсуждения [с союзниками]".

По некоторым сведениям, в ноябре 1994 г. в телеграмме МИДу ФРГ Рихтхофен жаловался на то, что американцы "договариваются напрямую с восточноевропейцами об условиях членства и ставят НАТО перед свершившимся фактом, вместо того, чтобы консультироваться с союзниками"[27]. Судя по всему, в отношениях с партнерами по альянсу американcкие сторонники экспансии следовали тем же путем, что и в отношениях с Россией (фильтрация участников диалога путем максимального вовлечения в процесс сторонников расширения или благожелательных нейтралов, при одновременном игнорировании потенциальных оппонентов и их оповещении о принятых решениях пост-фактум).

Выработке формальных критериев для рассмотрения кандидатур было посвящено специальное исследование, опубликованное в сентябре 1995 г. и ставшее итогом компромисса между различными ведомствами [28]. В этом исследовании критерии членства в НАТО были сформулированы в мягкой и расплывчатой форме, отражавшей представление США о том, что альянс официально должен оставаться открытым для любой европейской страны, в том числе и России. В действительности, решение по конкретным кандидатам было принято администрацией Клинтона в одностороннем порядке и независимо от вопроса о критериях - под воздействием президентской кампании 1996 г. и возрастающего давления со стороны лоббистов в Конгрессе. 22 октября 1996 г., выступая перед польской общиной в Детройте, Клинтон объявил о намерении инициировать принятие вишеградской тройки (Польши, Чехии и Венгрии) в альянс в течение следующего года.

д) Парижский Основополагающий Акт и Мадридский саммит.

В новой администрации Клинтона (1997-2000 гг.) на ключевые посты государственного секретаря и министра обороны были назначены жесткие сторонники расширения М.Олбрайт и У.Коэн, соответственно. Несмотря на это, официальная политика Вашингтона предусматривала одновременное движение "по двум колеям" - в направлении расширения альянса и кодификации "особых отношений" между НАТО и Россией. Последняя идея была выдвинута осенью 1993 г. З.Бжезинским и тогда же отклонена частью клинтоновской администрации как проводящая слишком жесткую разделительную черту между Россией и НАТО [29]. Однако в 1995-1996 гг. представители различных группировок российского истеблишмента просигналили о своей готовности к такому варианту.

Естественно, инициаторы расширения НАТО намеревались выстроить соглашение с Россией таким образом, чтобы создаваемая на его основе структура (будущий Совместный постоянный совет) ограничивалась информационно-совещательными функциями и исключала какую-либо роль России в принятии решений, находящихся в компетенции альянса. Подобное соглашение было также призвано снять с повестки дня гипотетический вопрос о вступлении России в НАТО, поскольку задача вовлечения России в договорные отношения с альянсом уже была решена.

Некоторые противники расширения НАТО на Западе полагали, что Россия вряд ли пойдет на такое соглашение в существующих обстоятельствах или что ратификация договора парламентами стран НАТО и России может быть затруднена, что, в свою очередь, затормозит расширение альянса.

В действительности, российское руководство приняло не только саму идею, но и предложенную Вашингтоном структуру Основополагающего акта как межправительственного соглашения, не подлежащего ратификации (в отличие от протоколов о расширении НАТО), а следовательно, вопреки последующим утверждениям Москвы, не имевшего силы международно-правового обязательства. Ведущие американские газеты писали о том, что Б.Ельцин согласился подписать парижский Акт в обмен на обещание Клинтона помочь Москве в получении нового кредита МВФ и переименовать "Большую семерку" в "Большую восьмерку"[30].

Историческим парадоксом является участие в разработке этого документа Е.Примакова в качестве российского министра иностранных дел, однако следует напомнить о том, что внешняя политика по конституции 1993 г. являлась исключительной прерогативой президентской власти, и что находившийся в аналогичном положении министр обороны И.Родионов, выступивший с критикой внешнеполитического курса Кремля, был подвергнут бичеванию перед телекамерами и отправлен на пенсию за несколько дней до отъезда президента в Париж на подписание Основополагающего акта.

Образованный в соответствии с актом Совместный постоянный совет задал новые институциональные параметры взаимодействия между Россией и НАТО. Как свидетельствует опыт последующих трех лет, формат двустороннего взаимодействия России с НАТО как единым целым существенно ухудшил позиции России при переговорах с альянсом по сравнению, например, с Советом североатлантического сотрудничества, поскольку в рамках нового форума российские представители имели дело не с представителями индивидуальных членов и кандидатов в члены альянса, а с заранее консолидированной позицией натовской верхушки, которая доводится до сведения России в готовом и не подлежащем модификации виде.

К тому же, в отличие от импровизированного характера ССАС, СПС изначально действовал в рамках жестко ограниченной компетенции, исключавшей принятие решений, которые накладывали бы какие бы то ни было ограничения на последующие действия сторон. В этом контексте какая-либо активность СПС и участие в нем России или, наоборот, замораживание его деятельности (как это произошло после нападения НАТО на Югославию) имеют сугубо символическое значение и в лучшем случае выступают как отражение более глубоких тенденций в отношениях между Западом и Россией.

Подобная ситуация является неизбежной и легко предсказуемой расплатой российской дипломатии за ее увлечение идеей "особого статуса" России в отношениях с НАТО как целым, которая на деле только способствует возведению институциональных и психологических барьеров между Россией и "малыми" европейскими странами - как членами, так и нечленами альянса. Институционализация "особого статуса" России выглядит еще более сомнительным и эфемерным достижением в свете последующего подписания Хартии специального партнерства между НАТО и Украиной, в которой, к слову сказать, предусмотрены гораздо более гибкие и разнообразные формы взаимодействия сторон, чем между альянсом и Россией [31].

Подписание парижского Акта сняло последние препятствия для приглашения новых кандидатов в альянс, что и было сделано в июле 1997 г. в ходе Мадридского саммита. Окрыленная успехом, американская администрация навязала участникам саммита свое решение о составе кандидатур. Словения и Румыния, чьи кандидатуры еще в мае поддерживали десять союзников во главе с Францией и Италией, были исключены из списка. (Основной причиной, по-видимому, послужило то, что принятие этих стран укрепило бы "романскую группу" в альянсе, которая отличалась нелояльностью по отношению к США и добивалась назначения собственного командующего южным флангом.)

В декабре 1997 г. протоколы о приеме в НАТО трех новых членов были подписаны и представлены на ратификацию в парламенты 19 государств. В американском Сенате к этому времени существовала достаточно влиятельная оппозиция расширению, однако ряд сенаторов (в частности, Дж.Байден, К.Левин, Р.Торричелли) изменили свою позицию по этому вопросу после известия о подписании Россией парижского Акта [32]. Как отмечают американские источники, "согласие Ельцина подписать соглашение с НАТО уняло страсти в Сенате по поводу возможной реакции России"[33] [на расширение]. Однако оно не сняло с повестки дня принципиальные возражения иного характера, выдвигавшиеся оппонентами экспансии как справа, так и слева.

е) Вокруг ратификации протоколов: споры о цене.

К моменту вынесения вопроса на обсуждение сенаторов, казалось, что его положительное решение было окончательно предопределено. Однако эта последняя, чисто символическая дискуссия развернулась на фоне предельного обострения отношений между клинтоновской администрацией и республиканским большинством Конгресса. После недельного обсуждения в марте 1998 г. вопрос был временно снят с повестки , и сенаторы вернулись к нему лишь после дополнительного согласования интересов и после того, как протоколы уже были ратифицированы парламентами наиболее лояльных или наиболее заинтересованных союзников - Канады, ФРГ, Дании и Исландии.

В числе основных вопросов, ставившихся противниками ратификации на этом завершающем этапе, были проблемы расширения миссии альянса и финансовых затрат, связанных с расширением. Именно это последний вопрос выдвигался многими оппонентами расширения как наиболее идеологически нейтральный. В действительности, забота о чрезмерных расходах федерального бюджета на помощь кандидатам в члены НАТО была в первую очередь свойственна сторонникам фискального консерватизма среди республиканцев, в то время как многие либералы более или менее открыто поддерживали увеличение расходов по этим статьям как способ дальнейшего разогрева американской экономики и создания новых рабочих мест, особенно в военной промышленности и смежных с ней отраслях.

Между тем оценки затрат, требуемых для приведения боеготовности новых членов в соответствие с натовскими стандартами, в том числе для модернизации их вооружений и инфраструктуры, колебались в весьма широких пределах в зависимости от институциональной и политической принадлежности составителей этих оценок. Как отмечает авторитетный источник, "ключевым вопросом для сторонников расширения было не допустить того, чтобы споры вокруг цены... стали причиной отказа американского Сената и парламентов других стран НАТО ратифицировать протоколы... Этим объясняется решение НАТО не публиковать доклад о цене расширения, подготовленный для декабрьской 1997 г. встречи Североатлантического совета на уровне министров"[34].

Подготовленный в 1995-1996 гг. по заказу Пентагона прогноз группы сотрудников корпорации РЭНД, которая с 1992 г. активно участвовала в пиаровской кампании за расширение НАТО (Р.Куглер, Р.Асмус и С.Ларраби), колебался от 30 до 52 млрд долл. на протяжении 10-15 лет. По словам одного из составителей отчета, "среднему американцу это обойдется по цене одной коробки конфет в год"[35]. В феврале 1997 г. госдепартамент представил публике собственные расчеты [36] (в подготовке которых также участвовал Р.Асмус). В этом отчете цена расширения заметно снизилась: 27-35 млрд долл. на период 1997-2009 гг. Из этой суммы Соединенным Штатам предстояло выплачивать лишь 150-200 млн долл в год.

По-видимому авторы не предвидели или не хотели учитывать вероятность того, что часть европейских союзников откажется платить по этим счетам (так, в частности, 11 июля 1997 г. президент Франции Ж.Ширак заявил, что Франция "не намерена увеличивать свой вклад в НАТО для покрытия расходов по расширению") [37]. К осени 1997 г. появился и собственно натовский прогноз, представленный в докладе генерального секретаря Х.Соланы на брюссельской встрече Североатлантического совета на уровне министров.

В нем были указаны уже "совершенно смешные цены" - 1,5 млрд долл. общих расходов для всех членов НАТО на предстоящие 10 лет [38], однако исходные данные этих расчетов остались "за кадром", ввиду уже упомянутого решения не публиковать текст доклада. Пентагон также успел пересмотреть свои ранее составленные расчеты - разумеется, в сторону сокращения, утверждая, в частности, что натовская инспекция показала более высокое качество военной инфраструктуры в Польше, Чехии, и Венгрии, чем это предполагалось ранее [39]. Итоговая оценка администрации составила 1,5 млрд долл. расходов с американской стороны на протяжении 10 лет.

Непрерывное снижение цен на этом военно-политическом аукционе встревожило многих сенаторов, заподозривших администрацию в "демпинге", однако они не имели доступа к исходным данным Пентагона, госдепа и НАТО для того, чтобы перепроверить их. Оценка административно-бюджетного управления Конгресса, опубликованная еще в марте 1996 г., была существенно выше - от 60,6 до 124,7 млрд долл. в год на период до 2010 г., но такая широкая амплитуда колебаний ставила под вопрос степень ее достоверности [40].

Осенью 1997 г. новые расчеты, специально к слушаниям в бюджетном комитете Конгресса, были подготовлены сотрудниками Института КАТО. По этим уточненным данным (учитывавшим вероятность конфликтов между новыми членами НАТО и их восточноевропейскими соседями) расширение должно было обойтись в 70 млрд долл., не менее 7 млрд из которых придется заплатить США [41]. В целом для большинства участников дискуссии задача не имела удовлетворительных решений, прежде всего ввиду непосвященности основных оппонентов расширения в подробности ее исходных условий.

В конечном счете после двухнедельной дискуссии протоколы были ратифицированы 80 голосами сенаторов "за" при 19 "против"[42]. При этом серьезным успехом оппонентов экспансии стало голосование по поправке Дж.Уорнера (председателя сенатского комитета по вооруженным силам), которая обязывала администрацию "не поощрять дальнейшее расширение НАТО, не участвовать в нем и не давать на него согласия в течение не менее трех лет". Хотя поправка и не прошла, она набрала 41 голос, что свидетельствовало об отсутствии у сторонников дальнейшего расширения необходимых двух третей голосов. Исход голосования также, по-видимому, отразил "усталость" ряда высокопоставленных чиновников администрации от ожесточенных внутриполитических дискуссий по этому поводу. Не случайно Вашингтонский саммит альянса по предложению США принял решение отложить обсуждение новых кандидатур до 2002 г.

ж) Российская элита как один из субъектов первого этапа экспансии.

В период наиболее острого кризиса идентичности НАТО и евроатлантической идеологии в целом, в Москве правили бал евроатлантисты, уверенные в возможности скорой интеграции в единую систему всеобщего процветания и безопасности от Ванкувера до Владивостока. Э.Шеварднадзе, первым из руководителей Организации Варшавского Договора, посетил штаб-квартиру НАТО в ноябре 1989 г. Весной 1990 г. Москва не подхватила инициативу об одновременном роспуске обоих блоков, выдвинутую В.Гавелом [43]. В это время в Москве уже начиналась дискуссия о возможности членства в НАТО для СССР/России.

По свидетельству Дж.Бейкера, М.Горбачев и Э.Шеварднадзе, а затем и Б.Ельцин не единожды давали ему понять, что рассматривают вступление соответственно Советского Союза и России в НАТО как далеко не гипотетическую возможность [44]. В пользу этой идеи (то есть по существу в пользу расширения НАТО на Восток, только к границам Китая), независимо от индивидуальных представлений о ее осуществимости, в разное время высказывались известные российские политики самого широкого спектра и профессионалы-международники (среди немногих экспертов, предостерегавших об утопичности и контрпродуктивности этого лозунга еще в 1992 г., упомянем А.Арбатова [45].)

Значительная популярность идеи членства России в НАТО основывалась на представлении российских евроатлантистов о некоей единой общецивилизационной идентичности, объединяющей Северную Америку, Европу и Россию в единое целое, и уж во всяком случае об идейном родстве элит на почве антикоммунизма. В этой связи лозунг интеграции с НАТО, точно так же как и в странах Восточной Европы, служил и внутриполитическим задачам новой российской власти в ее противостоянии со старой и новой парламентской оппозицией (трудно не согласиться с суждением о том, что в 1992-1993 гг. "российская дипломатия приобрела откровенно партийный характер... и стала инструментом мобилизации внешнеполитической поддержки для одной из противоборствующих на политической арене сил"[46].)

Между тем, как явствует из американских источников, один из сторонников расширения НАТО в администрации Буша и Клинтона Д.Росс с самого начала предложил нейтрализовать возражения России путем ее втягивания в обсуждение вопроса, формулируя его таким образом, чтобы России казалось, будто она и сама может считаться кандидатом на вступление в альянс [47]. В действительности, процесс расширения НАТО как таковой, ввиду ориентации его наиболее ретивых сторонников, неизбежно приобретал антироссийскую направленность, ослабляя политические позиции сторонников партнерства и тем более какой-либо военной интеграции с Россией.

Свидетельством этому служит тот факт, что почти все наиболее активные экспансионисты выступали против какого-либо участия России в структурах альянса, и наоборот - те, кто подобно С.Тэлботту или У.Перри, отстаивал политику стратегического партнерства с Россией, оказывались в меньшинстве по ряду ключевых вопросов, связанных с расширением. Весьма показательна реакция одного из застрельщиков экспансии заместителя госсекретаря США Р.Холбрука на вопрос российского посла в Вашингтоне Ю.Воронцова: а почему бы не пригласить в НАТО Россию? "Кто угодно, только не Россия!"- отвечал Холбрук [48].

Нет оснований сомневаться в искренности большинства тех российских политиков и экспертов, кто задавался вопросом, а почему бы в самом деле западным державам не принять Россию в свой военно-политический клуб. Однако ответ на этот вопрос уже был получен за четыре десятка лет до описываемых событий. В марте 1954 г., в период относительной международной "оттепели", когда Варшавского блока еще не существовало, Москва направила дипломатическую ноту с просьбой о вступлении в НАТО, после того как ее предложения об общеевропейском договоре по безопасности были отвергнуты. В ответной ноте от имени США, Франции и Великобритании московская заявка была отклонена на основании того, что, вступив в НАТО, "Советский Союз получил бы право наложить вето на любое решение"[49].

Можно много рассуждать о принципиальных различиях между СССР и демократической реформаторской Россией, однако и в 1990-е годы идея предоставить Москве право вето на решения альянса оставалась неприемлемой для абсолютного большинства традиционных евроатлантических элит, не говоря уже о его новых членах [50]. Демонстрация евроатлантистами своей заинтересованности в отношениях с НАТО, продиктованная утопической надеждой когда-нибудь попасть в этот клуб, лишь подталкивала альянс в сторону глобализации его миссии.

Как отмечал в этой связи американский политолог Д.Саймс, "российскому правительству следует винить себя за то, что вопрос о расширении НАТО вообще оказался в повестке дня"[51]. Выше уже упоминалось первое послание Б.Ельцина Североатлантическому совету, в котором он ставил вопрос о возможности членства России в НАТО. МИДу затем пришлось неуклюже выруливать назад (утверждая, что в послании по ошибке была пропущена частица "не"[52]. Полтора года спустя Ельцин заявил в Варшаве и Праге о том, что у России нет возражений против членства восточноевропейцев в НАТО.

Реакция западных сторонников экспансии была естественной и легко предсказуемой: по словам пресс-секретаря Л.Валенсы, "теперь у Запада нет оснований для того, чтобы отказать Польше. До сих пор таким основанием было нежелание огорчать русских. Этот аргумент утратил силу. Теперь мы увидим, каковы подлинные намерения Запада в отношении Польши"[53]. Попытка Кремля дать задний ход в дни противостояния с российским парламентом, направив лидерам НАТО письмо с двусмысленным пожеланием, чтобы отношения альянса с Россией были "на несколько градусов теплее", чем с восточноевропейскими странами, а также с просьбой рассматривать Россию в числе потенциальных кандидатов в члены, разумеется, уже никак не могла повлиять на ход событий [54].

Первые признаки общественной дискуссии по этому вопросу в России появились лишь после публикации известного доклада Службы внешней разведки (СВР) РФ в ноябре 1993 г. ("доклад Примакова"), в котором идея интеграции России с НАТО в единую систему безопасности была впервые подвергнута концептуальной ревизии. Однако некоторое подобие элитного консенсуса в отношении неприемлемости расширения альянса сложилось (не в последнюю очередь под давлением думской оппозиции, объединившейся в группу "Анти-НАТО") лишь в 1996-1997 гг., когда экспансия альянса на восток в значительной мере была уже делом решенным.

Между тем с 1994 г. российская дипломатия, официально протестовавшая против расширения НАТО, оказалась, в соответствии с планом Д.Росса, втянута в публичную и заведомо проигрышную дискуссию по поводу целей, условий, пределов и сроков этого расширения, прежде всего с самыми последовательными экспансионистами в Вашингтоне и Брюсселе, от Г.Киссинджера до Х.Соланы, что придавало последним особую легитимность как привилегированным собеседникам России. Оставалось без внимания мнение тех экспертов, кто полагал, что Россия, будучи по сути своей евразийской державой, не должна ни стремиться в НАТО, ни затевать преждевременный торг об условиях его расширения.

Вместо этого, от утопизма начала 1990-х российская дипломатия качнулась в сторону фатализма, заранее поверив в то, что расширение альянса - вопрос уже решенный и пытаясь договариваться по поводу частных аспектов того, с чем она в целом уже внутренне смирилась [55]. Это было не в последнюю очередь связано с тем, что Москва игнорировала серьезную оппозицию расширению в Конгрессе США как справа, так и слева. В целом позиция России производила впечатление двусмысленности на фоне остроты дискуссий в западной элите по поводу целесообразности расширения НАТО [56].

4. Основные детерминанты и векторы дальнейшей экспансии НАТО

Как было заявлено в коммюнике Вашингтонского саммита, процесс подготовки к принятию следующих членов в альянс должен быть подвергнут рассмотрению на следующем саммите не позднее 2002 г. В качестве стран-"аспирантов", официально признанных кандидатами на вступление, в документах саммита перечислены - в следующем порядке и с определенными градациями в оценке их "достижений" - Румыния и Словения, Литва, Латвия и Эстония, а также, по отдельности, Болгария, Словакия, Македония и Албания.

Предполагается, что за оставшееся время эти страны разработают и начнут исполнять индивидуальные "Планы действий по вступлению в альянс" (Membership Action Plans), которые будут служить критерием их готовности [57]. Прибалтийские государства уже представили свои планы в Брюссель. Если исходить из имеющегося прецедента, следует полагать, что в 2002 г. НАТО лишь выпишет гостевые билеты новым кандидатам, пригласив их к "переговорам о вступлении". В этом случае они скорее всего станут полноправными членами в 2004 г., а начала третьего раунда можно ожидать, соответственно, еще через три года - в 2007 г.

Главная проблема 2002 г. заключается в том, что база поддержки новых "аспирантов" существенно уже, чем была у Польши и других участников первого раунда. В отличие от 1993 г., сегодня перед НАТО и его бюрократией не стоит проблема выживания, сторонники евроатлантизма одержали безусловную победу над своими противниками, и главное для них в обозримом будущем "не перегнуть палку". Ресурсы лоббирования у всех новых кандидатов весьма скромны, за исключением прибалтов. В Соединенных Штатах высокой степенью активности отличается Единый балтийско-американский национальный совет, организовавший создание Балтийских депутатских групп в обеих палатах Конгресса, при общей численности этнических прибалтов в США менее 1 млн человек.

Между тем уже всем участникам процесса очевидно, что вопрос о вступлении прибалтов в альянс является наиболее конфликтным с точки зрения отношений Запада с Россией (хотя вероятное присоединение к НАТО Румынии может иметь не менее неприятные последствия, особенно если западные инвестиции в ее оборону и военную промышленность создадут демонстрационный эффект для Украины и других сопредельных стран). Е.Примаков в бытность премьер-министром заявил, что границы бывшего СССР являются той красной чертой, за которой расширение НАТО для России абсолютно неприемлемо.

На Западе, и особенно в США, эта идея также вызывает самые категорические возражения, поскольку, как отметил, в частности, голосовавший против расширения альянса сенатор Д.П.Мойнихен, НАТО сможет выполнить свои обязательства по 5 статье Североатлантического договора в отношении этих стран только путем применения ядерного оружия. В этом контексте все большая опора России на ядерные силы, в том числе и дальнейшие сдвиги в этом направлении, наметившиеся, пускай и не вполне отчетливо, в утвержденных в 2000 г. Концепции национальной безопасности и новой военной доктрине, подкрепляют доводы западных оппонентов расширения НАТО.

Сторонники экспансии вынуждены искать компромиссные варианты, что отражается в выдвинутой в 1998 г. идее З.Бжезинского о "дифференцированном подходе" к прибалтам. На практике это означает, что при нынешнем раскладе радикальные экспансионисты будут всерьез настаивать на принятии, к примеру, Литвы, используя Латвию и Эстонию в качестве разменной монеты в политическом торге со своими внешними и внутренними оппонентами.

В условиях абсолютной американской гегемонии в альянсе в результате косовской победы, судьба вопроса зависит в первую очередь от политики администрации, которая будет находиться в Белом доме в 2002 г. Преемственность по отношению к клинтоновскому курсу предполагает дальнейшее, постепенное, но неуклонное, расширение численного состава альянса, сопряженное со сложными дипломатическими маневрами в отношениях с европейскими союзниками, Конгрессом, этническими лобби в американской политике и, не в последнюю очередь, с Россией.

Однако, вероятнее всего, что при стабильном развитии нынешних тенденций, политика США в отношении НАТО независимо от исхода выборов будет строиться на основе сделок между различными интересами в обеих партиях, в результате чего ограниченное и осторожное расширение численного состава альянса пойдет параллельно с гораздо более активным расширением его зоны ответственности, в том числе по линии "Партнерства ради мира". Эта задача облегчается тем, что англо-американская группировка контролирует натовские структуры в Брюсселе через нового генерального секретаря альянса Дж.Робертсона и не должна испрашивать согласия союзников на административные мероприятия, расширяющие зону ответственности.

Направление и характер дальнейшей экспансии также в значительной мере будут определяться внутриблоковыми процессами, иначе говоря, отношениями между США и всеми остальными союзниками. Здесь произошли разительные перемены: если в начале 1990-х годов американские евроатлантисты могли всерьез опасаться распада "трансатлантической оси" вследствие франко-германских оборонных инициатив, то за минувшие годы руководящая и направляющая роль американской дипломатии в реформировании стран советского блока и их интеграции в альянс, а также в определении и реализации его новой миссии, особенно на Балканах, почти полностью нейтрализовала центробежные силы в НАТО. Символическим признанием этого стало решение Франции в 1995 г. вернуться в состав единого военного командования НАТО, из которого ее вывел де Голль.

События, связанные с экспансией альянса и с войной на Балканах, продемонстрировали, по крайней мере, с американской точки зрения, существенное "отставание" европейцев не только в дипломатической сфере, но и в отношении боеготовности и взаимодополняемости вооруженных сил. Это стало поводом для весьма настойчивого давления с американской стороны в направлении повышения оборонных расходов Евросоюза, чего многие европейцы хотели бы избежать не только ввиду угрозы инфляции, но и по соображениям принципиального характера. Как ни парадоксально, в настоящее время именно Вашингтон выступает с призывами всемерно укреплять "европейскую оборонную идентичность".

Однако из-за серьезных разногласий между союзниками по широкому кругу вопросов, от сугубо натовских проблем и до вопросов противоракетной обороны и торговли с Ираном, радикальные американские евроатлантисты нередко дают понять европейцам, что рассматривают натовские институты согласований как пятое колесо в телеге глобальной экспансии. В свете этого официально принятый курс на дальнейшее численное расширение альянса и сопряженное с этим усложнение процедуры принятия решений может в обозримом будущем вступить в противоречие с американскими представлениями об эффективности решения задач в новых зонах ответственности.

Таким образом, все больше фактов свидетельствует о том, что американские евроатлантисты готовы при необходимости выходить за институциональные рамки альянса (что подтверждает высказанную нами гипотезу о том, что НАТО как система бюрократических институтов играет подчиненную роль в процессе экспансии по отношению к неформальным группам политических интересов и сил, прежде всего в вашингтонском истеблишменте). Если подобные енденции будут развиваться и дальше, нельзя исключить ситуации, при которой натовский мундир покажется американцам слишком тесным для выполнения тех или иных задач, что, в свою очередь, может привести к непредвиденным поворотам в отношениях между Россией и другими членами НАТО, а также официальными структурами в Брюсселе.

5. Расширение НАТО как угроза российской безопасности: поиск стратегии для России

Является ли расширение НАТО на восток угрозой для России, и если да, то в каком смысле? Хотя официальная точка зрения по этому вопросу заявлена в концепции национальной безопасности и военной доктрине, казалось бы, весьма недвусмысленным образом, понимание этой угрозы остается зачастую довольно смутным, а в новой Концепции национальной безопасности она гораздо менее акцентирована, чем в прежней. Это является отражением того обстоятельства, что в российском сообществе политиков и экспертов существовали и продолжают существовать различные, во многом диаметрально противоположные точки зрения на сей счет, хотя эти разногласия в большинстве случаев затуманены дипломатическим флером.

Одни полагают, что экспансия альянса создает непосредственную военную угрозу для России со стороны Запада, преследующего цель экономического закабаления и расчленения страны, в то время как на противоположном фланге, по крайней мере до начала бомбардировок Югославии, многие были искренне уверены в том, что расширение НАТО является закономерным ответом на "имперские амбиции" или "имперскую ностальгию" Москвы и, возможно, его единственный отрицательный эффект заключается в косвенной пропагандистской подпитке "национал-коммунистического реванша".

Такая полярность в оценках (во многом сохраняющаяся и по сей день, по крайней мере в экспертных и политических кругах) отражает глубину общественного раскола в оценке отечественной истории и цивилизационной идентичности и сама по себе является фактором национальной безопасности, требующим учета при проведении какой бы то ни было внешней политики.

Существует достаточно оснований для того, чтобы оценивать расширение альянса как реальную угрозу и с военно-стратегической, и с политической, и с культурно-цивилизационной точек зрения. Неочевидность для ряда экспертов и политиков военной угрозы со стороны НАТО связана с ее динамическим характером, под которым в данном случае имеется в виду нарастание агрессивности альянса по мере изменения его состава и перегруппировки элит в результате победы сторонников более жесткой наступательной стратегии над "голубями". Тревожным сигналом прозвучало заявление венгерского премьера В.Орбана осенью 1999 г. о возможности размещения ядерных ракет на венгерской земле [58].

Хотя высшее руководство НАТО или его отдельных членов в данный момент не рассматривает ведение каких-либо военных действий против России, будь то ядерными или конвенциональными силами, в качестве реалистического сценария, демонстрация воинственных намерений на более низком уровне, особенно государствами восточного и южного фланга, представляет собой самостоятельную угрозу для России, поскольку воздействует на психологически уязвимые элитные группы, утратившие иммунитет к различным формам шантажа и силового давления как внутри страны, так и вовне.

Здесь пролегает достаточно зыбкая граница между военными и невоенными угрозами, причем последние гораздо более актуальны для сегодняшней России, хотя многим на Западе представляются абстрактными, а потому и второстепенными. Гальванизация НАТО и ее наступление на жизненные интересы России возрождает к жизни столь же бесплодные, сколь и разрушительные для целостного национального самосознания споры между "западниками" и их разнообразными оппонентами, а также дискуссии о том, является Россия европейской или евразийской державой или, может быть, совсем особой, изолированной геополитической единицей.

Восприятие НАТО как военно-политического эквивалента западной цивилизации или Европы в целом ставит российских западников в ситуацию ложного выбора - либо добиваться утопической цели интеграции России с НАТО ценой великих унижений, либо признать Россию по сути неевропейской, незападной страной, а себя самих - чем-то вроде пятой колонны или по крайней мере цивилизационного меньшинства, которое должно, как и сегодня, обеспечивать себе доступ к институтам власти квазидемократическими методами или смириться с существованием в культурно-политических анклавах.

Одним из путей нейтрализации этой культурно-психологической, а следовательно и политической угрозы является отказ от восприятия Запада как монолитного, интегрированного целого, от придания исторически преходящим институциональным образованиям статуса выразителей некоей абсолютной идеи Запада. Между тем радикальный отказ от аналитического инструментария советской эпохи, в сочетании с оскудением информации и научного изучения западного мира, породил у многих российских наблюдателей преувеличенное представление о консолидированности Запада (являющееся в некотором смысле обратной стороной собственной, вполне реальной разобщенности российского социума).

Конфронтация внутри западного, в частности американского общества по вопросу о судьбе НАТО, наличие серьезной оппозиции расширению, в том числе и во властных структурах, оставались незамеченными в России либо затушевывались ввиду невыгодности этой информации как для российских изоляционистов, так и для фанатичных приверженцев тотальной интеграции с Западом. В сегодняшних обстоятельствах понимание глубокой внутренней конфликтности западного мира, отказ от абсолютизации временного соотношения сил внутри него, а также между Западом и другими "полюсами" мирового сообщества необходимы в первую очередь именно российским западникам, если они хотят восстановить легитимность своего направления как неотъемлемой части российского социокультурного и политического спектра.

Очевидно, что Россия может найти свое место в жизни Европы и Запада (оставляя при этом за собой право участвовать и в других геополитических конфигурациях) только при условии многообразия вариантов западной/европейской идентичности. Соответственно расширение НАТО, как и любая тенденция к унификации и американизации Европы и Запада, лишает Россию свободы цивилизационного маневрирования, а фаталистическое смирение с неизбежностью этого лишь на руку антироссийским силам и может стать самосбывающимся пророчеством.

При этом речь идет не о плетении интриг и внесении раздора в отношения между членами НАТО или какими-то другими субъектами западной политики. В диалоге с членами и нечленами НАТО следовало бы исходить из того, что внутренняя конфликтность, полифоничность западного мира является естественным исходным состоянием, а попытка сведения его к единому знаменателю, будь то НАТО или ЕС, угрожает единству самого Запада и его способности к дальнейшему саморазвитию, а, следовательно, и его безопасности, в конечном счете чревата тем, что именно для Запада наступит "конец истории", предсказанный сторонниками глобальной либеральной утопии всему остальному миру.

Об этом же можно сказать словами А.С.Панарина: "продвижение НАТО на Восток - факт не только военно-стратегический. Он выступает в качестве многозначительного цивилизационного симптома: тотальная интегрированность Запада... ведет не к победе, а к банкротству европейской идеи в мире...это находит выражение в догматизации и милитаризации западного мышления, утрачивающего многовариантность и альтернативность... В долгосрочной перспективе это не усиливает, а ослабляет статус Запада в мире, ибо уменьшает гибкость и разнообразие его стратегий"[59].

Какими ресурсами влияния на процесс расширения НАТО располагает Россия на нынешнем этапе? Думается, что возможности для этого в рамках СПС (как и любой иной двусторонней российско-натовской структуры) по существу минимальны, поскольку брюссельские чиновники, заседающие в этих учреждениях, как уже говорилось, институционально заинтересованы в дальнейшей экспансии. Поэтому если пассивность российской дипломатии в предшествующих структурах (ССАС и ПРМ) привела к отрицательным последствиям, то на данном этапе, напротив, сведение двусторонних контактов к необходимому минимуму представляется наиболее рациональным решением.

В этих обстоятельствах сближение с Индией, Китаем, странами Ближнего и Среднего Востока, проводящими самостоятельную политику, а также теми европейскими странами, которые пока еще сохраняют нейтралитет, является условием предотвращения геополитической изоляции, однако оно может оказать лишь косвенное влияние на динамику натовской экспансии. Повлиять на нее можно было бы путем публичного, открытого воздействия на внутреннюю политику лидеров альянса, в том числе создавая и поддерживая транснациональные антинатовские группы давления на широкой гуманистической основе.

Однако это требует выхода за пределы официальной дипломатии в сферу публичной политики и привлечения союзников на основе общих ценностей, а российское государство в его нынешнем качестве не располагает необходимыми для этого идейными и кадровыми ресурсами. Мобилизация человеческого капитала в интересах в том числе и российской внешней политики потребовала бы подлинно демократических системных перемен внутри страны по совершенно иному сценарию, чем тот, который осуществлялся в 1990-х годах.

На сегодняшний день ключевой проблемой российской безопасности и внешней политики является устойчивый образ России как беспринципной силы, считающейся исключительно с материальными факторами - имидж, укоренившийся не только на Западе, но и на Востоке, не только среди элит, но и в широких слоях общественного мнения.

Внутриполитические обстоятельства, формирующие внешнюю политику России, говорят о том, что в обозримом будущем этот непривлекательный образ во всяком случае не поблекнет, а поведение России как субъекта мировой политики будет по-прежнему строиться исходя из оценки сиюминутного соотношения материальных ресурсов, вне какой-либо системы универсальных ценностей и долгосрочных принципов, которые были бы привлекательны для широкого круга участников мирового сообщества. В этом же русле в целом находится и наметившийся в начале 2000 г. прагматический курс на размораживание отношений с НАТО, который способствует российской власти в решении ее краткосрочных задач, но не снимает с повестки дня ни вопросов долговременного обеспечения национальной безопасности и сохранения европейского аспекта российской идентичности, ни аналогичных проблем, стоящих перед другими государствами, не входящими в НАТО, ни перед самим Западом.

Наметившийся в настоящее время подход российской дипломатии к этим проблемам, основанный на ограничительном толковании национальных интересов, в условиях растущей зависимости России от глобальных тенденций системного характера предвещает реактивную, а не креативную внешнюю политику. Подобная внешняя политика будет скорее всего ограничена пассивной обороной и приспособлением к миссионерскому натиску многонациональных коалиций, мобилизованных для воплощения в жизнь не только интересов своих лидеров, но и популярных идей об усовершенствовании мирового порядка. В этом случае экспансия евроатлантических структур к границам России в тех или иных формах, вероятно, будет продолжаться.

Примечания
[*] В пользу такого взаимодействия высказался, в частности, Совет по внешней и оборонной политике.
[1] В качестве одного из немногих исключений можно привести позицию авторов авторитетного доклада Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), в котором утверждалось, что расширение не является предопределенным и предлагалось воздействовать на элиты США и стран НАТО с целью блокирования расширения. Текст доклада см.: Независимая газ. - 1994. - 26 мая.
[2] Goldgeier J.M. Not Whether But When: The U.S. Decision to Enlarge NATO. - Wash., 1999. - P. 1-3.
[3] Наиболее авторитетным выразителем этой точки зрения являлся патриарх американской дипломатии Дж.Кеннан. См. Kennan G. Fateful Error // New York Times. - 1997. - 5 Febr.
[4] Waltz K. The Emerging Structure of International Politics // International Security, 1993. - # 18. - P. 64-67.
[5] Как свидетельствуют источники, западноевропейские элиты в основном играли второстепенную, а нередко и служебную роль на всем протяжении выработки курса экспансии. В числе немногих исключений были германские военные круги во главе с министром обороны ФРГ Фолькером Рюэ. См. Goldgeier J.M. Op.cit. - P. 32-34.
[6] NATO Handbook. - Brussels, 1995. - P. 242.
[7] Talbott S. U.S. Policy toward the New Independent States. Hearing before the House Committee on Foreign Affairs. 103 Cong. 2 sess. - Wash., 1994. - P. 19-20.
[8] Christopher W., Perry W.J. NATO’s True Mission // The New York Times. - 1997. - 21 Oct.
[9] Helms J. New Members, Not New Missions // Wall Street Journal of Europe. - 1997. - 9 July. - P. 6
[10] NATO’s Mid-Life Crisis // The Economist. - 1998. - 12 Dec. - P. 17
[11] Amendment 2318 // Congressional Record. - 1998. - 29 Apr. - P. S3793.
[12] К примеру, по мнению авторитетного либерального журнала "Aтлантик мантли", назвавшего Североатлантический альянс "из ряда вон выходящим анахронизмом", Соединенные Штаты "взвалили на себя слишком большое бремя ответственности за Европу и несли его слишком долго." Beatty J. The Exorbitant Anachronism // Atlantic Monthly. - 1989. - July.
[13] Smith R.J. NATO’s Outlook Clouded by French-German Plan // Washington Post. - 1991 - 19 Oct.
[14] Brzezinski Z. NATO - Expand or Die? // New York Times. - 1994. - 28 Dec. "НАТО должно либо выйти за пределы своей территории, либо исчезнуть", - утверждали еще в 1993 г. эксперты Корпорации РЭНД. См. Asmus R.D., Kugler R.L., Larrabee F.S. Building a New NATO // Foreign Affairs. - 1993. - Sept./Oct. - Vol. 72. - P. 28-40. См. также Lugar R.G. NATO: Out of Area or Out of Business. Speech to the Overseas Writers Club - 1993. - 24 June.
[15] Schlesinger J. Preserving the American Commitment // NATO Review. - 1989 - February.
[16] Цит. по: Szabo S. The Diplomacy of German Unification. - N.Y., 1992. - P. 57-58. [17] Цит. по: Osmond J. German Reunification: A Reference Guide and Commentary. - Harlow (Essex, UK), Detroit, 1992. - P. 289-290.
[18] Goldgeier J. Op. cit. - P. 16.
[19] Wallander C. Mortal Friends, Best Enemies: German-Russian Cooperation after the Cold War. - Ithaca (N.Y.), 1999. - P. 106-107.
[20] Саймс Д. Каким будет партнерство, зависит от Москвы (Об отношении России к расширению НАТО) // Московские новости. - 1994. - 1-8 мая. - С. 12.
[21] KissingerH. Not That Partnership // Washington Post. - 1993. - 24 Nov.
[22] См., например, Горностаев Д. Россия экзаменов сдавать не будет // Независимая газ. - 1993. - 8 мая.
[23] Christopher W. In the Stream of History: Shaping Foreign Policy for a New Era. - Stanford (Calif.), 1998. - P. 93-94.
[24] Пушков А. Россия и НАТО: что дальше? // Московские новости. - 1994. - 16-23 янв.
[25] Wallander C. Institutional Assets and Adaptability: NATO after the Cold War. Рукопись 1999 г. - С. 31.
[26] U.S. Public Law 103-447 (1994).
[27] Цит. по: Whitney C.R. Why Europe Is Careful Not to Scold the Bear // New York Times. - 1995. - 2 Jan.; Cracks Are Appearing in the Alliance Cohesion // Financial Times. - 1994. - 2 Dec.; etc.
[28] Study on NATO Enlargement (http://www.fas.org/man/nato/natodocs/enl-9502.htm).
[29] Goldgeier J. Op. cit. - P. 49.
[30] Hoffman D. For Yeltsin, Business Prospects Outweighted NATO Threat // Washington Post. - 1997. - 27 May. О расчетах на эти и им подобные дивиденды от ельцинской подписи свидетельствовала и российская правительственная пресса. См. Паклин Н. Россия - НАТО: баланс интересов (Президент РФ подпишет на берегах Сены Основополагающий Акт о взаимоотношениях России и НАТО) // Российская газ. - 1997. - 27 мая.
[31] Текст Хартии см.: NATO Review. - 1997. - July/Aug. - P. 5-6.
[32] См., в частности, Congressional Record. - 1998. - 19 March. - P. S2252.
[33] Goldgeier J. Op. cit. - P. 142. Это мнение было подтверждено рядом консультантов и сотрудников Конгресса в частных беседах с автором данной работы в 1997-1998 годах.
[34] Ротфельд А. Европа: переход к безопасности нового типа ("inclusive security") // Ежегодник СИПРИ 1998: вооружения, разоружение и международная безопасность. - М., 1999. - C. 175, 189.
[35] Kugler R.L. Costs of NATO Enlargement: Моderate and Affordable // Strategic Forum. National Defense University, Institute for National Strategic Studies. - 1997. - Oct. - # 128.
[36] См. доклад Госдепартамента США: Report to the Congress on the Enlargement of the North Atlantic Treaty Organization: Rationale, Benefits, Costs and Implications, 24 Febr. 1997 (http://www.fas.org/man/nato/offdocs/us_97/wh970224.htm [March 1999]).
[37] Цит. по Gallis P.E. NATO: Congress Addresses Expansion of the Alliance: Congressional Research Service (CRS) Issue Brief. - Wash., 1999. - P. 10.
[38] Final Communique of the Ministerial Meeting of the North Atlantic Council, Brussels, 16 Dec. 1997 // NATO Review. Documentation Special Supplement. - 1998. - # 1. - P. D4.
[39] Statement of Secretary of Defense William S.Cohen Before the Senate Committee on Appropriations on the Topic of NATO Enlargement, 21 Oct. 1997 (http://www.defenselink.mil/news/Oct1997/b10231997_btnato.html). См. также Lippman T.W. Initial NATO Expansion to Cost Less than Estimated, Officials Say // Washington Post. - 1997. - 22 Oct.
[40] Eland I. The Costs of Expanding NATO Alliance. Congressional Budget Office paper prepared for the House International Relations Committee. - Wash., 1996. - P. 25.
[41] Idem. The High Cost of NATO Expansion: Clearing the Administration’s Smoke Screen. CATO Policy Analysis # 286. - Wash., 1997. - 29 Oct.
[42] Заслуживает упоминания то, что из 19 "антинатовцев" 14 представляли штаты Среднего Запада и Вермонт, которые исторически идентифицировали себя с протекционистски настроенной континентальной глубинкой и с недоверием относились к "космополитическим" элитам Восточного побережья. Несмотря на экономические и социальные перемены последних десятилетий, этот социокультурный и идейный водораздел в американском обществе во многом остается фактором реальной политики..
[43] Вацек М. Интервью // Рабочая трибуна. - 1997. - 10 янв.
[44] Baker J.A. The Politics of Diplomacy: Revolution, War and Peace, 1989-1992. - N.Y., 1995. - P. 251, 253, 572.
[45] Арбатов А. Россия и НАТО: нужны ли мы друг другу? // Независимая газ. - 1992. - 11 марта.
[46] Рогов С. Итог печален, но выход из тупика есть. Три года проб и ошибок российской внешней политики // Независимая газ. - 1994. - 31 дек.
[47] Goldgeier J. Op. cit. - P. 32.
[48] Vorontsov Yu. NATO Enlargement without Russia: A Mistake on Four Counts // Russia and NATO / Ed. by C.C.Menges. - Wash., 1997. - P. 6.
[49] Foreign Relations of the United States, 1952-1954. - Vol. V: Western European Security. - Part I. - Wash., 1983. - P. 487-509.
[50] В частности, категорически против участия России в НАТО как в ближайшем, так и в отдаленном будущем высказывались Г.Киссинджер, генеральный секретарь НАТО М.Вернер и министр обороны ФРГ Ф.Рюэ.
[51] Simes D.K. After the Collapse: Russia Seeks Its Place as a Great Power. - N.Y., 1999. - P. 212.
[52] Исправленная версия см.: Дипломатический вестник. - 1992. - 5 янв. - C. 12-13.
[53] The New York Times. - 1993. - 26 Aug.
[54] "Секретный" текст ельцинского письма лидерам США, Великобритании, Германии и Франции был опубликован 2 декабря 1993 г. чешской газетой "Днес". См.: Foreign Broadcast Information Service Central Eurasia Daily Report (FBIS-SOV)-93-231. - 1993. - 3 Dec. - P. 6.
[55] К примеру, А.Козырев, еще в 1994 г. уверенно заявлявший, что США не будут ставить под угрозу стратегическое партнерство с Россией ради расширения НАТО, в 1997 г. пришел к выводу, что противиться экспансии - все равно, что "мочиться против ветра". Цит. по: Кондрашов С. Мы сами угрожаем себе сильнее, чем любое НАТО // Известия. - 1997. - 19 февр.
[56] Simes D. Op. cit. - P. 237.
[57] Washington Summit Communique. Issued by the Heads of State and Government Participating in the Meeting of the North Atlantic Council. NATO Press Release. - 1999. - 24 Apr.
[58] В ходе дискуссии со сторонниками ядерного разоружения в Канаде Орбан заявил, в пересказе канадской газеты, что, "хотя венгерскому народу это может и не очень понравиться, его правительство рассмотрело бы вопрос о том, чтобы позволить Соединенным Штатам разместить ядерное оружие" в Венгрии "в кризисной ситуации". См.: Globe and Mail. - 1999. - 29 Oct.
[59] Панарин А.С. Реванш истории: российская стратегическая альтернатива в XXI веке. - М., 1998. - С. 349, 370.