год 2010-й - более 30.000.000 обращений

С точки зрения многих на Западе, и в частности в Европе, Россия 2000 г. уже не представляет угрозы, но еще не превратилась в шанс для экономического взаимодействия. При этом практически все согласны, что процесс становления возможностей для такого взаимодействия будет, скорее всего, долгим и трудным. Тем не менее, в 1999 г. Европейский Союз инициировал обмен стратегиями развития отношений с Россией, причем РФ стала, как специально подчеркивалось, первой страной, в отношении которой ЕС выработал некие общие рамки отношений. Москва отреагировала собственной среднесрочной стратегией, основанной на идее тесного партнерства с Евросоюзом. Почему же проблема отношений между Россией и остальной Европой вновь приобрела актуальность именно на рубеже нового столетия?

Сохраняющийся интерес Европы к России объясняется прежде всего внутренними причинами - конкретно, меняющимся обликом и новым качеством самой Европы. Благодаря институциональным реформам: введению в 1999 г. единой валюты - евро - и первым реальным шагам в направлении общей внешней политики и политики безопасности, оборонной идентичности Европейский Союз постепенно превращается не только в экономическую, но и в политическую силу. Консолидирующаяся Европа естественно обращает больше внимания на свое ближайшее окружение. Место ЕС в мире будет определяться в том числе и тем, как она справится с новыми вызовами безопасности в Юго-Восточной Европе, Средиземноморском бассейне, а также на Кавказе.

Провозгласив готовность к расширению состава своих членов, ЕС естественно должен обращать большее, чем прежде, внимание на свою ближнюю (интегрируемую) периферию и внешнее окружение - Турцию, которой дано принципиальное обещание о принятии в ЕС, а также страны Северной Африки, Украину и Россию, которые не могут рассчитывать на присоединение к Союзу в обозримом будущем, но будут формировать непосредственную внешнюю среду, в которой будет действовать Евросоюз.

Российский интерес к Европе в новых условиях связан с рядом причин как внутреннего, так и внешнего характера. Хотя Россия все больше сосредоточивается на самой себе, она стремится избежать международной изоляции, которой просто не может себе позволить. Более того, тесное взаимодействие с внешним миром является необходимым условием реорганизации России и ее развития. Европа не только близка, но и чрезвычайно важна для России с экономической точки зрения. Только на страны ЕС приходится более двух пятых торгового оборота страны. С учетом стран Центральной и Восточной Европы, Украины, Белоруссии, Молдавии совокупная доля Европы превышает 50%.

Европа во второй половине 90-х годов также являлась важным элементом официальной российской концепции многополюсного мира. Разочаровавшись в перспективах партнерства на равных с США, Москва стала обращать больше внимания на второй полюс Запада - Европу, Европейский Союз. Опасаясь под впечатлением расширения НАТО и воздушной войны против Югославии натоизации системы европейской безопасности и закрепления гегемонии США в мире, российское руководство считает, что обретение Европой большей самостоятельности в политических и военных вопросах ограничит влияние США и увеличит свободу рук для России.

Бросив взгляд на восточные рубежи России, можно сделать два вывода, одинаково неутешительные для России. Во-первых, впервые в истории идет складывание экономической и отчасти политической Азии [1]. Во-вторых, в этой новой Азии российский компонент практически отсутствует. Как и в Европе, Россия, перестав быть здесь угрозой, еще не стала экономически привлекательным игроком. Таким образом, оставшись единственной страной в Европе, не сделавшей свой европейский выбор, Россия может окончательно превратиться в дважды маргинальную страну - отсталую периферию как Европы, так и Азии.

Итак, глубинная потребность России в Европе порождена самой логикой процесса трансформации России, поиска ею моделей в экономике и политике, социальной и правовой сферах, а также новой международной идентичности. Для того, чтобы сохраниться и получить шанс на дальнейшее развитие, России по существу не остается ничего иного, как переиначить самое себя, заново изобрести Россию XXI века. В этом отношении пример Европы и практика взаимодействия с ней имеют неоценимое значение. Это взаимодействие, однако, не станет реальностью, прежде чем Россия даст адекватный ответ на вызов Европы.

Проблема взаимоотношений России с остальной Европой в разные исторические периоды стояла по-разному.

По самому факту своего рождения Россия - неотъемлемая часть Европы в географическом смысле, по факту принятия христианства на заре своей государственной истории - составная часть западной цивилизации [2]. Именно Крещение Руси знаменовало цивилизационный выбор, определивший дальнейший исторический путь страны и народа. Византия стала для Руси культурным ориентиром, а соседние страны - Польша, Венгрия, Скандинавия - естественными соперниками и партнерами. В то же время степь, широкие ворота из Азии в Европу, являлась направлением, откуда исходила постоянная угроза русским княжествам. В конце концов эта угроза обернулась для северо-востока Руси двухсотлетним монгольским игом, которое наложило неизгладимый отпечаток на Великороссию.

Московское государство сформировалось на периферии еще более далекой, чем Древняя Русь. В дальнейшем оно расширило свою территорию на всю Северную и Центральную Азию и Кавказ. Но даже став таким образом реальным воплощением Евразии, это огромное государство так и осталось по сути восточноевропейским. Проблема России на западном направлении заключалась в обеспечении беспрепятственного доступа в Европу, то есть в завоевании непосредственного выхода к морю.

После того, как эта задача была решена, Российская империя принимала постоянное и активное участие в общеевропейских делах, вскоре став незаменимым элементом системы европейского равновесия. Одна из великих континентальных держав, Россия на протяжении всего XIX столетия была непременным участником европейских коалиций. Без царской России невозможно представить себе международные экономические отношения XIX - начала ХХ века, а без европейских капиталовложений - быстрого развития капитализма в России в этот период.

Общие цивилизационные корни, христианская традиция, тесные и постоянно расширявшиеся человеческие контакты способствовали культурному сближению России и ее западных соседей. Толстой и Тургенев , Чайковский и Чехов - столпы европейской, а не только русской культуры. "Европейская проблема" России того периода заключалась в поддержании приемлемого баланса сил на континенте и привлечении интеллектуальных, технологических и финансовых ресурсов передовых стран для модернизации страны.

В то же время в начавшуюся эпоху национального самоопределения осознание уникальности исторической судьбы России приводило многие блестящие и глубокие умы страны к противопоставлению российского и европейского опыта. Если идея Европы - это превосходство личности над обществом, то "русская идея", как утверждалось, заключалась в соборности, общинности. Россия при этом понималась не просто как не-Европа, иное, а как особый универсум, Русский мир. Впрочем, идеологическое противостояние славянофилов и западников, стремившихся, напротив, европеизировать Россию, могло бы остаться лишь фактом истории отечественной политической мысли XIX века, если бы не Октябрьская революция 1917 г.

Произведенный под знаменем радикальной западной философии, большевистский переворот на деле превратил Россию в подобие восточной деспотии, а в ходе модернизации страны были уничтожены или до неузнаваемости искажены многие традиционные общественные ценности. В политическом, экономическом и идеологическом отношениии Советская Россия действительно отмежевалась от остальной Европы. После того, как исчезли последние надежды на пролетарскую революцию в Германии, главной проблемой России на европейском направлении стало обеспечение военной безопасности и поддержание торгового обмена с сохранением каналов доступа к европейским технологиям. Вся остальная Европа стала рассматриваться в качестве "враждебного окружения".

На протяжении двух десятилетий Советский Союз был изгоем Европы, отделенным от нее санитарным кордоном лимитрофных государств. Классовая враждебность, идеологическая непримиримость и порожденное ими глубокое взаимное недоверие не дали возможности СССР и западноевропейским государствам вовремя соединить усилия для предотвращения Второй мировой войны. Антигитлеровская коалиция 1941-1945 гг., ставшая вынужденным союзом для отражения общей смертельной угрозы, не пережила своей победы и наступившего мира. На смену "враждебному окружению" и "угрозе большевизма" пришло новое, еще более жесткое и масштабное противостояние между заново консолидировавшимися Западом и Россией/СССР как Востоком. Возможно, "холодная война" не была в тех условиях фатально неизбежной, но она представляется естественным развитием системы международных отношений в Европе.

В течение сорока лет Европа являлась эпицентром и центральным полем конфронтации между двумя полюсами "холодной войны" - США и СССР, каждый из которых был - хотя и по разным причинам - лишь "полуевропейской" державой. Советско-американская гегемония в Европе зафиксировала историческое поражение и унижение Старого континента, где даже самые крупные и опытные международные игроки надолго утратили внешнеполитическую самостоятельность. США впервые стали европейской державой, а СССР сумел распространить свое политическое и идеологическое влияние, а также военное присутствие практически на всю Центральную и Восточную Европу.

В этот период европейское направление российской внешней политики впервые уступило первенство американскому, более того - стало функциональным по отношению к нему. Линия водораздела в Европе стала главным участком глобального противостояния двух систем. В этот период Москва решала ряд проблем: сплочение социалистического лагеря, ослабление западного союза (прежде всего - путем игры на противоречиях между США и странами Западной Европы), и использования Западной Европы как альтернативного канала технологической подпитки.

При этом, однако, Советский Союз оставался державой в Европе и так и не стал европейской страной, какой безусловно признавалась Российская империя. (Справедливости ради стоит заметить, что к этому советское руководство и не стремилось). Советские интересы, как правило, принимались во внимание оппонентами и союзниками Кремля, но даже для последних СССР продолжал оставаться во многом чужеродной силой, оказавшейся неспособной сделать свое присутствие на Эльбе, Висле и Дунае органичным и, следовательно, долговечным. Россия, как в допетровскую эпоху, оставалась для остального мира, включая восточноевропейцев, синонимом Евразии.

Добровольный отказ горбачевского руководства СССР от гегемонии в Восточной Европе и последовавший затем демонтаж коммунистической системы не привели, как многие - в том числе сам Горбачев - надеялись, к формированию общеевропейского дома с участием Советского Союза. Даже распад СССР не означал, что ядро империи - Российская Федерация, освободившееся от своих исторических провинций, сможет без особых проблем вписаться в Европу.

Дело, конечно, не в том, что Российская Федерация оказалась геополитически отброшенной на периферию Европы, проделав обратный марш от Магдебурга до Смоленска. Расстояния в конце ХХ века перестали играть решающую роль, и в эпоху Интернета понятия центр и периферия должны быть переосмыслены. Дело также не в том, что в несколько раз сократилась береговая линия страны на Балтике и в бассейне Черного моря.

Проблема состояла и состоит в огромных трудностях, с которыми столкнулся процесс трансформации посткоммунистической России. В отличие от государств Центральной Европы и Балтии разрыв с прошлым оказался неполным. Радикальной смены элит не произошло. Многие стереотипы мышления устояли. В результате разрыв между динамикой и, соответственно, результатами реформ в России и в таких странах, как Польша или Эстония, не просто нарастал, но уже очень скоро превратился в качественное явление.

В результате на первый план объективно вышла проблема расстыковки, а еще более конкретно -- прогрессирующей маргинализации России в Европе. Именно эта экономическая, социальная, технологическая и информационная маргинализация России, а не геополитическое "сжимание" ее территории, выступает в качестве актуального вызова Европы для России.

Многие в России, впрочем, воспринимают этот вызов совершенно иначе, исходя из традиционной логики геополитического мышления, ставшей вновь популярной в 90-е годы. Видя свою страну по-прежнему великой евразийской державой, переживающей очередную историческую фазу ослабления, которая непременно сменится возрождением имманентно присущего России величия, они рассматривают Европу как поле, на котором традиционно борются континентальное, т.е. российское, и атлантическое, т.е. американское влияние. Такое видение проблем России в Европе многократно укрепилось под влиянием расширения НАТО и войны Запада против Югославии.

Вплоть до принятия альянсом принципиального решения о том, что НАТО откроет двери для новых членов из числа бывших участников Варшавского договора, у Москвы сохранялась надежда на то, что ей удастся добиться, если не согласия Вашингтона на своего рода глобальный кондоминиум двух теперь уже демократических сверхдержав, то по крайней мере "джентльменского отказа" Запада от заполнения вакуума, образовавшегося в результате распада советской системы союзов. Нежелание США и их союзников проявить сдержанность в ответ на эти ожидания породило в российской элите глубокое разочарование и мрачные опасения.

Проблема, с точки зрения наиболее серьезных российских аналитиков, заключалась не столько в повышении уровня военной угрозы для России в результате приема в НАТО новых членов (на что, естественно, делали упор военные), а в том, что решение НАТО вело к изоляции России в Европе. Иными словами, предвиделось развитие событий, в итоге которых в составе НАТО оказывалась практически вся Европа - за исключением России.

Вызов расширения НАТО Москве так и не удалось принять. Слабая и заведомо обреченная попытка выстроить подобие двухполюсной конструкции в рамках партнерства между НАТО и участниками Договора о коллективной безопасности СНГ была решительно отвергнута Брюсселем. Угрозы контрмер не возымели успеха. Россия оказалась неспособной ни сама вступить в НАТО, для чего существовали практически непреодолимые препятствия как в самой России, так и в НАТО, ни воспрепятствовать вхождению в альянс других стран. В итоге Москве пришлось лишь договариваться с США и НАТО об ограничении ущерба. Это был во всех отношениях худой мир.

Война НАТО против Югославии и в равной мере предшествовавший ей кризис непосредственно в Косово наглядно продемонстрировали отсутствие у России адекватных средств воздействия не только на решения альянса, но и на развитие военно-политической обстановки в той части Европы, которая по традиции включалась Москвой в ее "сферу интересов безопасности". Изоляция, представлявшаяся до тех пор чисто геополитическим понятием, обернулась для России изоляцией в процессе принятия решений и изоляцией от номинальных партнеров.

Принятие Североатлантическим альянсом новой стратегической концепции и военно-дипломатическая активность США и НАТО на бывших советских окраинах - в странах Балтии, Украине и Молдавии, в Закавказье и Центральной Азии - породило в Москве опасения, что Россия будет изолирована от ближайших соседей. Распространилось мнение, что основной целью американской политики на постсоветском пространстве является уменьшение российского влияния в странах СНГ и использование их территории в качестве плацдармов для силового давления на Россию. Ответ, который Москва дает на этот вызов - усиление военно-политического сотрудничества с теми странами, которые продолжают считать Россию важным ресурсом своей безопасности, логически ведет к структурированию "пророссийской" и "проатлантической" коалиций в составе СНГ, что в свою очередь ориентирует Москву на жесткое, затратное и малоперспективное геополитическое соперничество с НАТО за советское наследство.

В отличие от натовского, вызов для России, поставленный перспективой расширения Европейского Союза, был осознан далеко не сразу и даже в этом случае лишь небольшой частью элит. Характерная зацикленность российских верхов на традиционной внешнеполитической повестке дня и их слабая осведомленность о Евросоюзе, который хорош хотя бы тем, что там нет американцев и объединенной военной организации, защитили ЕС от привычной московской подозрительности, но в более длительной перспективе не предвещают ничего хорошего.

В то же время расширение Европы порождает вполне конкретные серьезные проблемы. Становится все яснее, что в отличие от психологически угнетающего, но в практическом смысле относительно малозначащего расширения НАТО, расширение Европейского Союза может иметь для России важные и немедленные последствия. Речь идет не только о кардинальном изменении условий торговли между РФ и рядом ее традиционных партнеров и о возможности опускания так называемого шенгенского занавеса вдоль западных границ России, но и о появлении реального барьера между Россией и Европой. Есть вероятность того, что Европа таким образом обретет постоянную восточную границу, а Россия - единственного и при этом сверхмощного соседа на всем протяжении своих западных рубежей. Проблема Калининграда будет в этом контексте лишь небольшим, но характерным примером трудностей, с которыми столкнется Россия.

Как и в случае с НАТО, Россия испытывает в отношении ЕС характерные трудности: желая вступить в престижный клуб, она не соответствует минимальным критериям членства в нем и не согласна на роль ниже той, которую играет ведущий член соответствующего клуба. Важное различие состоит в том, что Москва не ставит цели удержания других стран, в том числе стран Балтии, от членства в ЕС. Другое важное отличие, однако, заключается в том, что членство в НАТО, скажем, Польши может стать реальной угрозой лишь в случае крайне маловероятного военного столкновения между Россией и Западом, а членство Польши и других стран Центральной и Восточной Европы и Балтии в Евросоюзе может иметь вполне конкретные негативные для России экономические и гуманитарные последствия уже в среднесрочной перспективе.

Попытки России косвенно ответить на вызов ЕС активизацией интеграционных усилий в рамках СНГ имели чрезвычайно ограниченный эффект. В принципе такое объединение в современных условиях было бы консервацией общей отсталости. Главное, однако, в том, что у Москвы отсутствуют возможности для того, чтобы играть роль экономического локомотива на постсоветском пространстве. Постепенная и осторожная интеграция с Белоруссией - это максимум того, что Россия может себе позволить в обозримой перспективе.

Евросоюз, однако, в последнее время бросил вызов Москве в неожиданных областях. Если при этом шансы на достижение политического единства в рамках ЕС в среднесрочной перспективе рассматриваются большинством российских наблюдателей как невысокие, то сама принципиальная возможность военной интеграции ЕС считается фактором беспокойства, не подрывающим, а усиливающим совокупные способности Запада в стратегической области и, что особенно важно, расширяющим арсенал средств для "управления кризисами" в непосредственной близости от российских границ.

Шок в Москве весной 1999 г. вызвало не только решение НАТО начать широкомасштабные военные действия против Югославии, но и активное участие в этой войне главных европейских союзников США. При этом позиция Великобритании оказалась жестче американской, Франция отказалась играть привычную роль спойлера, а Германия перешагнула психологический рубеж, приняв участие в войне в регионе, где в сороковые годы воевали силы вермахта. В этих условиях публичные обвинения "натовских агрессоров", практически ежедневно раздававшиеся из Москвы, странным образом контрастировали с предложениями о совместном миротворчестве на Балканах, направлявшимися в Евросоюз: ведь в обоих случаях речь шла фактически об одной и той же группе стран.

В России не то что не поняли, а отказались понимать аргументацию европейцев относительно необходимости и оправданности гуманитарной интервенции. Война из-за Косово была интерпретирована преимущественно в геополитическом и стратегическом ключе, забота о правах человека истолкована как предлог для интервенции и демонстрация двойных стандартов в политике стран Запада. Впрочем, Косово европейцам были готовы "простить", по привычному стереотипу приписав их гуманитарно-интервенционистский активизм американскому засилью. Российские официальные представители публично причисляли Евросоюз (наряду с Югославией!) к разряду проигравших в результате операции НАТО на Балканах [3].

Более сильный шок в России пережили осенью 1999 г., когда Москва подверглась неожиданной, чрезвычайно резкой и систематической критике за действия российских федеральных сил в Чечне. Более того, критика действий Москвы со стороны Евросоюза и Совета Европы оказалась значительно более жесткой, чем критика со стороны Вашингтона. При этом выяснилось очень важное различие: в то время как для США проблема прав человека является по преимуществу политической: Вашингтон готов проявлять гибкость, исходя в каждом конкретном случае из своих конкретных интересов, степени влияния различных этнических, религиозных и прочих лобби в США и т.п., для Евросоюза права человека не только представляют самостоятельную ценность, но и являются одной из основ объединяющейся Европы. Реакция Москвы продемонстрировала, что между посткоммунистической Россией и Европейским Союзом пролегает временной барьер: партнеры Москвы на Западе уже вступили в постмодернистский этап развития, в то время как Россия находится на предыдущей стадии.

Вторая чеченская кампания также нанесла удар по стремлению России вступать в различные международные клубы главным образом из соображений престижа. В течение ряда лет Москва направляла основные усилия на то, чтобы добиться полноправного - это особенно часто подчеркивалось - членства России в Совете Европы, а когда это было достигнуто, - на защиту в его стенах российских позиций. Сами принципы и цели деятельности Совета оказывались при этом чем-то второстепенным. Резкая критика действий России в Чечне со стороны Парламентской ассамблеи Совета Европы оказалась чувствительным ударом по российскому самолюбию.

Чеченская война также поколебала еще сохранявшиеся после косовского кризиса надежды на то, что Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) может быть если не альтернативой НАТО, то хотя бы надежным инструментом российской политики в Европе. Изоляция России по чеченскому вопросу на Стамбульском саммите ОБСЕ в ноябре 1999 г. напомнила об аналогичной изоляции Советского Союза в ООН в 1980 г. по афганскому вопросу.

Итак, Европа, ставшая было своего рода отдушиной российской западной политики после резкого ухудшения отношений с США в конце 90-х годов, быстро разочаровала Москву. Вызов Европы - le defi europeen - если перефразировать название известной книги [4], хотя и остается не до конца и не вполне адекватно понятым, ощущается все больше и больше. Парадокс заключается в том, что несмотря на взаимную открытость и взрывообразно увеличившиеся контакты, степень понимания партнера после окончания "холодной войны" если и повысилась, то ненамного. Это в примерно равной степени относится и к России (в отношении остальной Европы), и к Европе (в отношении России).

Предлагаемая вниманию читателя коллективная монография является результатом деятельности Рабочей группы по проблемам отношений между Россией и основными институтами безопасности в Европе. Группа работала с осени 1999 г. по весну 2000 г. под руководством ученого секретаря Московского Центра Карнеги Екатерины Степановой. Без ее целеустремленности, активности и настойчивости монография не увидела бы свет.

Цель книги - не только и не столько показать, что конкретно представляют собой важнейшие институты Европы на рубеже XXI века с точки зрения проблем безопасности - как традиционных, так и составляющих новую повестку дня - и наметить тенденции их развития в среднесрочной перспективе, сколько исследовать проблемы ("вызов") и перспективы взаимодействия ("выбор") России с этими институтами. Россия, о которой идет речь, это не только государство, но и другие российские участники международных отношений, а шире - все формирующееся гражданское общество, участвующее в международных обменах.

Авторский коллектив предлагаемой вниманию читателя книги составили молодые, хотя уже известные российские специалисты.

Игорь Лешуков (Европейский университет и Центр интеграционных исследований и программ, Санкт-Петербург) на основе анализа общей концепции ЕС в отношении России и соответствующей стратегии РФ сопоставляет базовые подходы Брюсселя и Москвы в отношении друг друга и рассматривает перспективы дальнейшего развития партнерства России с ЕС, а также значение этого партнерства как важного внешнего стимула для внутрироссийской трансформации.

Сергей Ткаченко (Санкт-Петербургский Государственный университет), рассматривая расширение ЕС как проблему безопасности России, сосредотачивается на вопросах главным образом экономической безопасности РФ в условиях расширения ЕС, а также на новых вызовах и перспективах регионального трансграничного сотрудничества. Особое внимание уделяется проблеме вступления стран-кандидатов из Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) и Балтии, а также Украины в ЕС для перспектив отношений Россия-ЕС. Под этим же углом зрения рассматриваются российско-белорусская интеграция и будущее Калининградской области России.

Олег Барабанов (Российский институт стратегических исследований) исследует значение для России осуществляемой в рамках ЕС консолидации внешней политики и политики безопасности. Он также рассматривает перспективы Западноевропейского союза.

Дмитрий Глинский-Васильев (Институт мировой экономики и международных отношений РАН) сопоставляет доктринальные подходы НАТО и России к проблемам европейской безопасности. Особое внимание уделяется вызову, которым является расширение НАТО на восток, и ответу на него России - в том числе затрагивающему страны СНГ. Кроме того, в главе рассматривается роль Североатлантического альянса в системе европейской безопасности.

Екатерина Степанова (Московский центр Карнеги) рассматривает феномен современного интервенционизма на примере Балкан. В центре ее внимания - отношение России к антикризисной стратегии НАТО и связанные с этим проблемы и перспективы кризисного взаимодействия между РФ и НАТО. Особое внимание в этой главе уделено анализу уже имеющегося опыта такого взаимодействия в Боснии и Косово.

Кирилл Бенедиктов (Институт Европы РАН) в главе, посвященной гуманитарному фактору в современной проблематике европейской безопасности, рассматривает место ОБСЕ в системе европейских институтов и значение, которое имеет ОБСЕ для России как полноправного участника этой организации. Особое внимание уделено оценке практической значимости принятой в 1999 г. в Стамбуле Хартии европейской безопасности. Помимо тематики ОБСЕ, в этой главе анализируется опыт участия России в Совете Европы.

Мария Кацва (МГИМО Министерства иностранных дел Российской Федерации) исследует эволюцию взглядов на роль оружия массового поражения в общем комплексе проблем европейской безопасности. Основное внимание уделяется проблеме ядерного оружия - как стратегического, так и тактического - в отношениях между бывшими оппонентами в "холодной войне".

Александр Каффка (Институт США и Канады РАН) сосредоточивается на проблеме контроля над обычными вооружениями. Основное внимание он уделяет анализу Договора по обычным вооруженным силам в Европе в его адаптированном виде, одобренном Стамбульским саммитом ОБСЕ.

Любая книга - не только коллективная монография - является результатом труда многих специалистов. Редактор выражает глубокую признательность рецензентам, взявшим на себя нелегкий труд внимательно прочитать столь объемистый текст. Дмитрий Данилов (Институт Европы РАН), Томас Грэм (Фонд Карнеги, Вашингтон) и Александр Пикаев (Московский Центр Карнеги) высказали важные и полезные замечания, которые были учтены при подготовке книги к печати. Невозможно переоценить вклад, который внесла в подготовку книги на всех этапах работы Екатерина Степанова. С самого начала идея написания книги по проблемам российско-европейских отношений нашла горячего сторонника в лице директора Центра Алана Руссо. Неизменную административную поддержку изданию оказывала Екатерина Шерли, заместитель директора Московского Центра Карнеги по связям с общественностью. Компьютерная верстка и оформление - результат работы Дмитрия Басистого. Без заинтересованного участия всех этих людей издание монографии было бы невозможно.

Примечания
[1] Речь идет не о всем географическом пространстве от Босфора до Тимора, а о восточной части Азии, от Индии до Японии и Индонезии. На этой обширной площадке зарождаются не только сложные геополитические взаимозависимости и интеграционные проекты (причем как то, так и другое на азиатской основе, а не в результате политической или экономической экспансии стран Европы или США).
[2] В расширительном понимании, при котором Византия и Западная Европа рассматриваются как сложное единство. Надо также иметь в виду, что принятие Русью христианства произошло еще до раскола Церкви.
[3] Например, генерал-полковник Леонид Ивашов, начальник Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны России.
[4] Le defi americaine, бестселлер 60-х годов, написанный известным французским журналистом и политическим деятелем Ж.Ж.Серван-Шрайбером.