год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Каждое утро со всей Москвы и области сотни тысяч людей стекаются в здание МВД на Житной, бегут мимо "Детского мира" на Лубянку, шагают от "Полежаевской'' в "аквариум" ГРУ, едут автобусом на юго-запад в укромную обитель СВР. Кишит сотрудниками Генштаба Арбатская площадь, по Фрунзенской набережной спешат офицеры сухопутных войск, в Лефортово подтягиваются вэвэшники...

Чем они занимаются целый день? Что творится за стенами всех этих штабов, служб и управлений? Какая каша заваривается и какая—расхлебывается?

Мы не знаем. Вполне возможно, кстати, что ничего не творится. Но проверить - нельзя. Почему-то считается, что деятельность силовых ведомств — государственная тайна. Широкой общественности дозволено знать о ней только капли, крупицы, выдавливаемые наружу через крохотные щелки пресс-служб.

Пресс-службы силовых ведомств — отдельная тайна. Плоды их неутомимой деятельности широко известны: достаточно вспомнить их безнадежное соревнование с Удуговым, неразбериху с Буденновске, тридцать восемь снайперов в Первомайском, разброс мнений по поводу количества бандитов “ Чечне и "Курск", про который наврали, кажется, даже больше, чем требовалось...

Как организована работе пресс-службы у силовиков? Почему у них столько проколов? В какой степени они сами владеют информацией? Чего опасаются и чем рискуют? Понять все это можно из интервью, которое любезно согласился дать нам Александр Георгиевич Михайлов, генерал-лейтенант, имеющий такой опыт работы с прессой, какого нет у самого модного "пиарщика". С 74-го года он занимался "проблемами творческой интеллигенции" в Московском управлении КГБ, с 89-го - руководил там же пресс-службой, а в 93-м был назначен начальником Управления общественных связей ФСБ РФ. В 98-м возглавил Управление информации МВД, в 99-м перешел в правительство и в течение года руководил Управлением правительственной информации. Сейчас генерал Михайлов на пенсии. Он член Союза писателей, пишет романы, сценарии для фильмов. На днях закончил книгу о Сергее Степашине, вместе с которым работал в самые горячие и яркие годы последнего десятилетия.

— Александр Георгиевич, помните, как мы с вами познакомились в начале 95-го? Война в Чечне еще только набирала обороты, и вот ФСБ вдруг стала на всех углах кричать, что журналисты куплены дудаевцами за 25 тысяч долларов...

— Больше.

— Пусть больше. Но мы в "МК" опубликовали наш ответ. Мол, не верьте, граждане, пропаганде ФСБ, нам чеченцы ничего не давали. И вы нас вызвали на Лубянку. Мы с Вадимом Поэгли сидели там у вас, довольно испуганные, а вы ходили перед нами, как тигр в клетке, и повторяли: "На кого вы работаете?" А сотрудник вашего отдела Мурашкин кричал мне: "Ты помнишь меня? Это я тебя нашел в Чечне. Если бы не я, ты бы и не вернулась". А я его первый раз в жизни видела и прекрасно знала, что никто меня не находил, я сама выбиралась месяцем раньше из окруженного Грозного без всякой помощи ФСБ. В общем, впечатление от всего этого "знакомства с органами" у меня было очень тяжелое. Сейчас-то мы с вами вроде на одном языке говорим, а тогда казалось: вы то ли безумцы, то ли марсиане...

— Тогда сложно было разговаривать, потому что на нас давила внешняя обстановка. Более-менее успешные действия на фронте происходили там, где при штабе не было телевидения. Там люди раскованы, они мало обращают внимания на общественное мнение, резонанс. Им надо решить свою задачу. И нам надо было решить. С позиций сегодняшнего дня можно сказать, что многие вещи можно было решить иными средствами. Беда в том, что, к сожалению, у нас сплошные шараханья От всеобщей любви до полного уничтожения. В этом вся история наших взаимоотношений с Чечней.

Вы были начальником ЦОСа ФСБ, когда начиналась война, а значит, свидетелем всего, что связано с Чечней. Там множество тайн. К примеру, мы до сих пор не знаем, с чего и как начиналась война. Но вы-то знали? Какова вообще степень осведомленности пресс-служб силовых ведомств?

— Тогда ситуация была невероятно сложная. Мы даже сейчас не можем найти, кто сказал "а" в чеченской ситуации. Я понимаю, что люди, принимавшие решения по Чечне, больше смотрели не на саму Чечню. Они больше смотрели на Кремль. И они оказывались в чрезвычайно сложной обстановке. Я помню, как несколько раз Степашин меня очень серьезно выругивал за то, что я делал какие-то заявления. Они были объективны с точки зрения фактической стороны, но могли нанести ущерб его взаимоотношениям с Ериным и Грачевым. Потому что только втроем в тот период они могли удержаться.

И когда нам говорят, что мы проиграли информационную войну с Удуговым... мы с Удуговым-то не воевали. Наши ведомства (пресс-службы силовых структур) воевали друг с другом; Не потому, что мы ненавидели друг друга, а потому, что каждый бежал впереди паровоза. Мы информировали о проведенной нами операции, а МВД нас опровергало, потому что объективно там не располагали этой информацией. Или они провели какую-то операцию, а до нас сведения не дошли. Мне журналист звонил, а я говорил: "Мы такой информацией не обладаем". Вот этот всеобщий вал неразберихи превращался во всеобщий вал лжи.

— Ложь раскрывалась — авторитет ваш падал все ниже и ниже.

— А Удугов был один. Его никто не опровергал. А здесь было огромное количество разных... Когда я вернулся из Первомайского, я пытался проанализировать, что там произошло..

— ..-да, извините, вот с Первомайским —тоже загадочная история. До сих пор никто толком не знает: что там произошло, как террористы смогли уйти? И таких историй - масса. Кто убил Дудаева, от чего погиб полковник ФСБ под стеной посольства Швеции? Как в августе 96-го чеченцы вошли в Грозный, который был полностью под нашим контролем?..

— Ну, вот вошли, и все. Ведь когда мы говорим, скажем, про три кольца, которые были вокруг Первомайского, мы говорим: "Защищает бригада". А эта бригада — пятьдесят человек на восемь километров...

— Но вы же были в Первомайском, обеспечивали информационное освещение операции. Значит, вы-то видели, что эти кольца — блеф?

— Это только на первый взгляд так кажется, что ты все видишь.

Вообще, начнем с главного. История простая.

Как мы брали Первомайское

Захват произошел. Мы с "Альфой" вылетаем из Москвы в Махачкалу. В Махачкале очень долго торгуемся по поводу того, что нельзя на "Икарусах" ехать в атаку. "Альфа" сидит в "Икарусах" — представляешь картинку? Бандиты едут на "Икарусах", и мы тоже на "Икарусах" за ними... С большим трудом добились того, что пограничники дали нам два БТРа для прикрытия. Убрали бойцов, наши сами сели за штурвалы и поехали А когда мы приехали, произошла неразбериха. Мы приехали в Кизляр в тот момент, когда террористы из Кизляра уходили. Все уже было решено, и Магометали Магометов (председатель Госсовета Дагестана) уже дал им "добро" на выход вместе с заложниками, и они уже пошли.

А у нас переговоры с Москвой: что делать дальше? Нам-то как действовать: домой возвращаться или куда? В конце концов получили приказ — следовать за ними.

Мы отставали от них на сорок минут. Шли за ними по пятам.

А там уже приказ был дан. Командир новосибирского ОМОНа должен был выйти один к шлагбауму, остальные вооруженные бойцы — вообще уйти с этого блокпоста. Он должен был лично открыть шлагбаум, и в сопровождении милиции колонна уже стала уходить из Первомайского в Чечню. В это время Куликов отдал приказ Тихомирову. Был нанесен вертолетный удар. Колонна остановилась, развернулась и пошла в Первомайское. Вместо операции по освобождению заложников теперь должна была проводиться фронтовая операция по освобождению населенного пункта, захваченного силами противника до батальона включительно (как записано в боевом уставе пехоты).

— То есть вы хотите сказать, это уже была не задача спецподразделения ФСБ, а задача армии?

— Но все решили: раз операцией назначен командовать замдиректора ФСБ, то пусть ФСБ и штурмует населенный пункт. Армия отползла, на тот момент в Первомайском никого не было. Потом уже стали подтягиваться СОБРы, внутренние войска. Информация из села отсутствовала. Мы никак не могли просчитать, сколько там человек. Никто же их по головам не считал, когда они садились в автобус, — ни бандитов, ни заложников. Поэтому на протяжении длительного времени шла чисто разведывательная работа. Нам важно было каким-то естественным путем вытащить оттуда людей. Местных жителей вывел Хачилаев. Кого-то террористы стали выпускать.

Если говорить о тактической схеме операции, то нам ее надо было максимально затягивать по протяженности.

— Чтоб террористы от голода пухли?

— Ну нет, от голода бы они не пухли, еды там полно было. Но нам надо было как в Перу действовать. А Москва все время форсировала — вперед, вперед... За несколько дней до окончания операции пришла из Москвы шифровка от Куликова и Барсукова: "Руководители операции проявляют трусость, нерешительность. Наше прибытие на место будет обозначать автоматическую отставку всех должностных лиц, руководителей операции". Что делать? Стали готовиться к штурму. Нужно было хотя бы понять, какими силами штурмовать.

Зима была, световой день короткий, а надо же хотя бы засветло в село зайти, чтоб своих не перестрелять. А до этого надо еще арыки преодолеть А что такое арык? Сверху лед, под ним пространство воздуха, а потом — вода. Попробуй форсировать хотя бы полутораметровый арык! Провалишься. Но ребята там как-то придумали... Потом приехали Барсуков и Куликов. Операция вроде как перешла в заключительную фазу. Но не из-за факта их прибытия: на самом деле все уже было подготовлено.

Я находился в очень сложном положении. Когда идет подготовительная работа, мне журналистам нечего сказать. Назначил им три встречи в день, выходил и говорил то, что удавалось собрать. Но я же не мог им выдавать планы командования...

— А вы их знали? Вообще, офицер, работающий с прессой, — до какой степени он посвящен в то, чем заняты командиры?

— В общих чертах. Конечно, многие вещи я просто не говорил, не обладая абсолютной уверенностью в достоверности. Информация приходила на уровне слухов, которые надо было проверить.

— А почему вы тогда сказали, что заложников в Первомайском больше не осталось? Ведь их там чуть ли не сто человек было, и все живые потом оказались.

— А потому что было три варианта разрешения проблемы. Первый — уничтожить спецназ. Второй — с помощью "Градов" уничтожить Первомайское. Третий — использовать возможность психологического давления на бандитов, чтоб они вышли, чтоб вести с ними бой в чистом поле.

Мы не могли воевать в селе. Мы дважды входили в село и дважды выходили по одной простой причине Спецназ бегает на короткие расстояния, несет ограниченное вооружение на себе Они входят, допустим, с восемнадцатью магазинами, и когда у них патроны кончаются, они выходят. Потому что у спецназа по жизни нет тыла. Ни у СОБРов нет, ни у кого. У армии тыл есть, но армия в этом участия не принимала. Были внутренние войска, еще там какие-то спецподразделения, но армия могла нас поддержать только артиллерийским огнем. А наши-то ("альфовцы') тоже не дурные. Они же понимают, как наша армия стреляет. Когда армия пообещала поддержать огнем с 600 метров, они сказали: "Не надо".

Так что то, что я сказал тогда — мол, нет больше заложников (сколько ко мне было потом из-за этого претензий!), — это был единственный вариант. Раз заложников нет, можно бить по террористам из "Градов". И мы тут же продемонстрировали 32 залпами серьезность наших намерений. И сработало: террористы испугались, наутро Радуев пошел из Первомайского.

...На меня много потом повесили, но, поверьте, далеко не все новости тех дней исходили от меня. Уже вернувшись в Москву, я читал сводки Интерфакса, агентств и находил такие нелепости! Расстрел старейшин, к примеру. Вы же прекрасно знаете, что никаких старейшин не расстреливали.

— Знаю. Но ФСБ почему-то любит распускать именно такие, фантастические байки, которым при всем желании невозможно верить.

— Не от нас это исходило. Это была из Москвы распространена информация А тридцать восемь снайперов! Вообще абсурд. В результате мы из Первомайского начинали опровергать информацию, распространенную из Москвы.

— Кто же это в Москве вам так хорошо "помогал"?

— Сотрудники силовых пресс-служб. Все же хотели выглядеть осведомленными Журналисты звонили, и, естественно, те, кто там остался "на хозяйстве", не могли показать, что они не в курсе. Как же, мы такие важные... Да еще они считали, что таким образом помогают, нагнетают там чего-то…

— Сейчас вы смотрите на работу пиаровцев-силовиков со стороны. Как вам кажется, что-то изменилось или там такой же бардак и нескоординированность, как прежде?

— Сейчас я вижу, что у них появились "избранные" СМИ. Типа, этот канал мы допускаем, даем информацию, а с теми не работаем, потому что они "не государственные". Это очень серьезная ошибка, которую стали допускать многие госучреждения. Нельзя никого игнорировать. Мы работаем на потребителя, на то, чтоб информировать людей о работе нашего ведомства. Но нельзя в силу того, что мне не нравится какой-то журналист "МК", просто по определению не работать с "МК" и не использовать его для распространения той информации, которая нужна гражданам (когда министр Рушайло стал министром, он строго-настрого запретил пресс-службе МВД иметь дело с "МК').

— Однако когда вы были начальником ЦОС ФСБ, у вас были очень неважные отношения с нашей газетой.

— У меня был конфликт с "МК" — нелепый конфликт, — когда приехал Васильев ("Память') к вам в редакцию, а Татьяна Федоткина позвонила мне: "Как вы можете прокомментировать?". Я говорю: "Я не могу ничего прокомментировать, потому что я ничего не знаю. Вы звоните, у вас Васильев в редакции. Я сижу на Лубянке, у меня нет никакой информации". На следующий день меня обвинили в том, что я поддерживаю Васильева. Да мне плевать было на этого Васильева сто раз. Просто я должен был иметь информацию.

— Видите, как получается. У вас конфликт с "МК", я об этом понятия не имею, я пришла в газету позже, но мне нужно работать с вашим ведомством, а — очень трудно. Мне ваши подчиненные не дают информации, отфутболивают.

— А это просто в нашей жизни есть такое понятие "холуизм". Когда подчиненный видит не очень добрые отношения начальника с каким-то изданием, он начинает их примерять на себя...

Беда еще в том, что очень серьезно размыт профессиональный уровень людей, работающих в пресс-службе. У нас дефицит кадров. Уважаемого человека никогда тебе не отдадут. Дадут не того, кого хочешь, а кого могут. Поэтому даже за идиотов идет страшная драка. И потом, как создается пресс-служба? Если забили туда по штатному расписанию десять человек, ты не имеешь права меньше набрать. Если меньше, ты уже не будешь Управлением, а это сразу проблемы со статусом, с подчинением. Поэтому выходят сразу на оптимальное количество, а потом уже начинают набирать. А попробуй сразу набери десять человек!

— Все же, какие вы отмечаете изменения в освещении работы силовых ведомств?

— В 90-м году мы активно педалировали тему общественного контроля над органами безопасности через СМИ. Чтоб граждане знали, что делается за стенами Лубянки. Но потом неожиданно все стали забывать нормативные акты, законы. У нас в законе сказано, что все наши мероприятия (за исключением засекреченных, конечно) — должны освещаться. И люди, которые сейчас работают с прессой, не могут говорить: "У меня новая информационная политика: мы с тем не работаем, с этим не работаем, и вообще ничего не рассказываем" Как должностные лица они не имеют на это права.

— Игнорирование критических публикаций — тоже невыполнение закона. Но нынче уже никто ни на что не реагирует. Пиши что хочешь, обвиняй, обличай — как с гуся вода.

— Про ФСБ ничего не могу сказать, а в МВД все критические замечания проверяются. Это железное правило центрального аппарата МВД. А судиться, писать опровержения — бессмысленно. Их все равно не публикуют. Или публикуют, когда уже все быльем поросло. Нет, нужно взаимодействовать с прессой в "дружеском" режиме. Нужно помогать журналистам, вести диалог, давать информацию.

— Информация — мой хлеб. Вы мне даете информацию - я беру, я очень рада. Другое дело, что я не могу писать заведомую, явную ложь. От такой информации я откажусь, потому что зачем мне врать вашим враньем и подписывать его своим именем?

— Все зависит от того, насколько ты была подготовлена к получению этой информации. Когда мы говорим о лжи, мы должны очень четко разделить два понятия: взгляд общества и реальное положение вещей. Люди очень часто оказываются в плену мифов, стереотипов. Они верят в миф, не желая вникать в существо дела. И журналист — он тоже мифотворец. Зачастую он приходит за информацией, а сам уже во власти мифа и не верит ни одному твоему слову.

— Вот конкретный пример — генерал Манилов. Он зачастую предлагает верить в совершенно явную муть. Хотя бы по цифрам: сегодня у него столько террористов, завтра — столько.

— О Манилове могу сказать одно. Какой бы уровень, какое бы значение ни придавалось той или иной операции, не царское дело — комментировать эти вещи. Вообще, я считаю порочной систему визирования информации у замначальника Генерального штаба. Это нелепость. (Пресс-служба Минобороны подчиняется министру Сергееву, но все свои пресс-релизы и сообщения она обязательно должна утверждать у замначальника Генштаба Манилова.) Я ни у Степашина, ни у кого никогда не визировал никакой материал. Мне говорили только время, место, событие, факт, а я имел огромное поле для стилистического приспособления сообщения к тем или иным СМИ. Фактура одна, но подача разная. А когда тебе дали завизированный материал, и ты, как попугай, его читаешь всем подряд... Зачем?

— Говорят, это наступление на гласность.

— Это не наступление на гласность. Просто пришла другая плеяда людей, которые на эту проблему смотрят иначе. А самые золотые времена для гласности были, я считаю, с 90-го по 95-й. Мы такие решали задачи, мы такое придумывали...

— Те, кто сейчас занимается этой работой, наоборот, считают, что вы как раз тогда все делали неправильно, плохо.

— То, что мы делали, — это было интересно. Для меня важна не их оценка, а свое ощущение того, что я делал. В начале 90-х органы госбезопасности находились в эпицентре общественного внимания. Шли бесконечные разговоры о роспуске, о слиянии с МВД. Мы были в "боевой" обстановке. Вопрос стоял так: если мы не победим, нас размажут. Просто не будет в стране службы госбезопасности, вот и все... Но мы тогда этого не знали Нам было просто интересно работать Кстати, ЦОС (Центр общественных связей) как понятие появилось именно на Лубянке. Мы первые увидели необходимость гласности в системе органов госбезопасности. И если бы мы тогда не делали то, что делали, — то их (тех, кто сейчас говорит, что мы все делали неправильно) сегодня бы не было.

.. .А может, так оно было бы и к лучшему?

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.