год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Десятилетие реформ в странах Центральной и Восточной Европы стало поводом для целостного осмысления достигнутых результатов и для откровенных признаний тяжелых ошибок, допущенных в ходе трансформации. Многочисленные публикации и дискуссии объединяет общая констатация: причины огромных издержек реформ следует искать прежде всего в идеологической плоскости. Об этом многократно говорили деятели левых и левоцентристских партий соответствующих стран, но новость сегодня состоит в том, что к этому мнению присоединяется все большее число крупных ученых и специалистов как из Восточнй, так и из Западной Европы.

Сегодня очевидно, что идеология поспешной и радикальной либерализации, помимо прочих отрицательных последствий, привела к серьезному подрыву институтов государства и к деградации системы социальных услуг. Стратегия быстрого излечения от старой системы, предложенная Д.Липтоном и Дж. Саксом в 1990г., именуемая “скачком в рынок”, не только вызвала экономический упадок, сравнимый с Великой депрессией 1929-1933гг., но и лишила постсоциалистические общества возможности всерьез управлять столь необходимыми преобразованиями и проводить их последовательно и продуманно.

Свои взгляды на стратегию и тактику реформ в постсоциалистических странах пересматривают сегодня и международные организации, курировавшие их проведение на протяжении всего десятилетия. В докладе Всемирного банка, опубликованном в 1997 г., представлен новый подход к роли государства в меняющемся мире: “Определяющим фактором противоречивых тенденций развития является эффективность государства. Эффективно действующее государство жизненно необходимо для обеспечения населения товарами и услугами, а также правилами и институтами, которые способствуют процветаниюрынков, а людям дают возможность вести более здоровую и счастливую жизнь”¹.

В докладе формулируются три важнейшие задачи государства в переходный период, необходимые для успешного проведения реформ: 1) заложить законодательную основу реформ; 2) создать сбалансированные условия для макроэкономической стабилизации; 3) обеспечить инфраструктуру рыночной экономики и социальные услуги населению. Реальная практика показала, что решение каждой из них зависит от решения всех остальных. Поэтому необходимо составление конкретных поэтапных и комплексных программ преобразований, которые координируются государством на общенациональном уровне.

Руководители международных организаций признают, что социальная реальность в постсоциалистических странах складывалась хаотично и противоречиво. Дж. Стиглиц, бывший вице-президент Всемирного банка, отмечает, что восточноевропейские страны следовали принципам либерализации, стабилизации и приватизации, однако эти меры оказались недостаточными, поскольку отсутствовала необходимая институциональная инфраструктура в виде сильного дееспособного государства, законности, демократии, утвержденных принципов справедливости и нового экономического мышления². Эти выводы, заложенные также в так называемой “Концепции комплексного развития”, исповедуемой ныне ведущими экспертами по транзитологии, по существу, являются признанием, сколь сложны и взаимозависимы задачи по переобразованию системы государственного социализма в рыночное хозяйство с демократическим политическим режимом, и что к их решению приступили самонадеянно и торопливо.

Проблема государства особенно очевидно выступает на передний план в кризисные периоды истории. Например, в первый послевоенный период вплоть до конца 60-х гг. в западноевропейских странах, переживавших трудный период становления, практиковалось масштабное государственное регулирование экономики на национальном и межнациональном уровнях и это позволило продуманно и комплексно решить сложнейшие задачи того времени. В восточноевропейских же странах реформаторы исходили прежде всего из политической цели, добиваясь слома государственной сверхцентрализации и быстрой замены управленческих кадров. Считалось, что это важнее, чем решение общенациональных задач продуманного продвижения вперед.

Сторонники такой политики не понимали, или не хотели считаться с тем, что модернизация экономики и ее освобождение от диктата политики происходили бы и без подчеркнутого революционного усердия, направленного на разрушение государства и подстегиваемого особенностями жесткой управленческой вертикали прошлой системы. Между тем политическая ориентация на демонтаж государства любой ценой не могла не привести к дезинтеграции почти всех организационных связей.

Еще на заре преобразований некоторые ученые предупреждали, что реформы в странах Центральной и Восточной Европы будут очень сложными и специфическими в силу самой уникальности перехода от тотально огосударствленной к частной и групповой собственности - хотя бы потому, что для этого не подготовлена необходимая сложнейшая инфраструктура.

Были у рассматриваемых стран и другие особенности, требовавшие особой осторожности. И на них тоже указывали наиболее дальновидные ученые. Так, немецкий политолог К.Оффе еще в 1990г. сформулировал следующие парадоксы предстоящего реформирования постсоциалистических стран: 1) необходимость создания “политического капитализма” сверху, как политического “проекта”; 2) “дилемма одновременности”, то есть параллельного трансформированияэкономики и политики с целью создания легитимных политических субьектов, обладающих общепризнанными полномочиями на масштабную перестройку отношений собственности; 3) необходимость завершить национальное самоопределение соответствующих народов, поскольку у многих из них национальный вопрос еще не до конца решен.

Каждая из этих задач, подчеркивал К. Оффе, требует огромной мобилизации общества, а их одновременное осуществление представляется невыполнимым³.

В кругах, придерживающихся либеральной ориентации, все еще распротранено мнение, что бурный поток перемен 1989г. прорвался неожиданно и его нельзя было подчинить более продуманной и поэтапной стратегии преобразований. Это верно лишь отчасти. Не следует забывать, что реформаторы-коммунисты в странах,начавших первыми преобразования, в том числе и в самой передовой в то время - Польше, расчитывали на поэтапную постепенную трансформацию. Об этом отчетливо свидетельствуют договоренности, достигнутые на переговорах за “Круглым столом” в 1989 -1990 г. в Польше, Венгрии, Болгарии, а также партийные документы и решения правящих компартий того времени и высказывания партийных руководителей -М.Раковского, М.Немета, А.Луканова, наиболее ответственно подходивших к предстоящему перелому.

Вот как комментировал события того времени десять лет спустя один из инициаторов переговоров с оппозицией в Польше С.Циосек: “У нас был план. И неправда, как утверждают сейчас некоторые, будто мы пришли к “Круглому столу” и подписали политические соглашения по ошибке, по глупости, по рассеяности. Не так все это было. Мы подписывали сознательно, но изменения системы хотели растянуть во времени. У нас был такой план: сначала мы потеснимся на скамейке, предоставляя место оппозиции, а потом - через четыре года - проведем выборы. Этисвободные выборы были официально зафиксированы в политическом соглашении, которым, впрочем, я горжусь и по сей день.”

В этом же интервью С. Циосек так поясняет намерения тогдашнего руководства: “ Это была попытка встроить оппозицию, вернее привлечь ее к совместному управлению страной и тем самым переложить на нее часть ответственности... Мы боялись “Солидарности”. Для нас “Солидарность”, и вообще оппозиция, были как плазма - без четких очертаний: двигалась беспорядочно, непрерывно меняя форму, произнося какие-то совершенно безответственные слова. В одном месте что-то разожгли, огонь не смогли потушить и не понимали, что костер будет тлеть долго, угрожая пожаром. Мы боялись таких безответственных людей,... не понимали, как им можно доверить свободу Польши, разрешить нести вместе с нами ответственность за судьбу страны. Это была наша ошибка, но мы поняли это позже” ⁴ .

Революционным радикализмом и нетерпением отличалась тогда не только польская оппозиция. Митинги, акции гражданского неповиновения, палаточные городки заполняли площади столиц, словно разыгрывая единый сценарий борьбы вплоть до абсолютной победы. Активно действовали рядом или вместе с “ массовкой” представители западных профсоюзов, молодежных, религиозных организаций и фондов, специализированых на борьбе с коммунизмом.

Именно этот организованный натиск стал причиной лавинообразного и бесконтрольного крушения государства и экономики в странах Центральной и Восточной Европы. Даже в тех случаях, когда на первых свободных выборах побеждали бывшие компартии, реформированные на социал-демократической платформе, как это произошло в Болгарии и Румынии, натиск, организованный извне, мешал левым правительствам проводить курс, отличавшийся от ультралиберальной модели, навязанной МВФ и Всемирным банком⁵.

Существенная роль западных кругов в моделировании реформационных процессов восточноевропейских стран не снимает ответственности ни с демократической оппозиции, ни с бывшего партийного руководства. Накопленный тяжелый опыт делает очевидным, что в то время все еще “ведущая” региональная политическая сила “не созрела для той ответственности, которая обьективно выпала на нее...Ее попытки преодолеть политическую сверхцентрализацию катастрофически запоздали. Их надо было осуществлять в начале неблагоприятных региональных осложнений, сигналом которых стали первые выступления “Солидарности”, а также в иной геостратегической ситуации”, - считает болгарский социолог проф. Н.Генов, руководитель проекта ЮНЕСКО, посвященного рискам трансформации вВосточной Европе⁶.

Не менее критична оценка серьезными учеными подхода, свойственного либералам. Сошлемся в этой связи на польского социолога Е.Шацки, изучающего опыт восточноевропейского либерализма. Вопреки своим базовым принципам спонтанной самоорганизации систем, констатирует он, либералы запустили капитализм “сверху” с помощью плохо подготовленной “социальной инженерии”. При этом они столкнулись с необходимостью “большого созидательного акта, который бы дал жизнь всему тому, что на практике отсутствовало и было необходимо для рождения нового порядка: рынку, настоящим деньгам, капиталу, частной собственности, среднему классу и т.д”.

Однако все пошло совсем не так, как они ожидали. “Капитализм развился спонтанно только на уровне уличной торговли и не смог перешагнуть ее границы; экономика в целом проявила удивительную инерционную силу, слабо отвечая на посылаемые сверху рыночные сигналы. Пришлось использовать государство, чтобы ускорить развитие капитализма. На государство легла ответственность засудьбу либеральной реформы” ⁷.

Проблемы этого этапа реформ нашли освещение и в большом сравнительном исследовании всемирно известного польского экономиста, бывшего министра левого правительства Польши в 1994-1997гг. Г.Колодко, вышедшим под названием “От шока к терапии”. Опираясь на опыт не только постсоциалистических стран, но и Китая, а также ряда других азиатских, европейских и латиноамериканских стран, автор приходит к выводу, что история провалов и успехов рыночных реформ - не история непоследовательных или половинчатых реформ, как нам твердили до недавнего времени, а вопрос сохранения, либо развала дееспособности институтов управления.

Сохранение государства, поддержание динамики государственных расходов, считает он, - более важный фактор, нежели скорость проведения реформ. И наоборот, резкое сокращение функций государства - верный путь к коллапсу его институтов. к резкому падению производства и углублению социального неравенства.

Безответственное экспериментирование на столь “плодородном поле”, пишет Г.Колодко, сочеталось с стремлением извлечь личную выгоду из хаотической ситуации, с быстро распространившейся коррупцией, некомпетентностью, и неопытностью. Системный вакуум, образовавшийся вследствие плохо организованного перехода, проявился с наибольшей силой “в странах, использовавших наиболее радикальные методы для демонтажа прежних общественных институтов. Этот вакуум стал следствием радикального, проводимого по идеологическим и политическим причинам, низвержения (”созидательного разрушения”) старых институтов без образования новых” ⁸.

Негативный опыт, накопленный в прошлом, должен быть, естественно, учтен при разработке стратегии реформ на будущее Остро проявляется необходимость выработать системный подход к сбалансированным изменениям, для которого было бы характерно особое внимание, уделяемое институтам и всей инфраструктуре складывающихся социально-экономических отношений. Уже сейчас при определении новых задач все активнее используются достижения институциональной школы и неокейнсианства. Очевидно, эти течения, в свою очередь, должны быть обогащены уникальным опытом постсоциалистических стран.

Из сказанного выше напрашивается вывод, что успешная трансформация общественной систеы возможна лишь при сохранении ведущей роли государства и преимущественном развитии институциональной сферы. Этот вывод сегодня имеет не только евристическую ценность, умножая наше теоретическое знание о трансформации, но и практическое значение для стран, идущих по пути рыночных реформ более замедленным и осторожным путем - таких как Белорусия, Узбекистан, Армения и др.

В этой связи представляет интерес концепция реформирования, выдвигаемая некоторыми учеными в качестве “синтеза” старого и нового знания о реформах. Так, О.Намозов, анализируя подход узбекских руководителей к преобразованиям, отмечает: “Движение к развитому рынку связано с серьезными трансформационными рисками...Самый опасный из них - риск либерализации, обусловленный слабым развитием экономических институтов и рынков....Узбекская модель перехода к рынку - модель государственного реформизма, предполагающая, что государство активно разрабатывает и проводит в жизнь социально-экономические преобразования...По мере продвижения к рынку роль государства в управлении и регулировании экономикой существенно изменится. Государство и его властные управленческие функции отойдут от прямого вмешательства в хозяйственную деятельность. Все большую роль станут играть саморегулирующие механизмы. Государство сохранит лишь экономические рычаги и стимулы” ⁹.

В контексте реформационных процессов в центрально-европейских странах институциональный подход означает выработку комплексного и сбалансированного завершения перехода к рынку. За либерализацией должны последовать более энергичные меры по формированию серьезных финансовых институтов, по развитию человеческого капитала и цивилизованного рынка рабочей силы при активной роли государства как главного координатора реформ.

Пока все еще не хватает полноценной институциональной инфраструктуры для рыночных отношений, особенно для включения предприятий крупной промышленности в рынок. На этих и многих других направлениях следует заново определить роль государства, а не отказываться от нее. “Новые обстоятельства предполагают новую регулирующую среду, не “дерегулирование, а “ре-регулирование”¹⁰.

В целом существует пять ключевых функций государства, которые в принципе не могут выполнить рынок и частный сектор: обеспечение законодательной базы, определение рамок макроэкономической политики, вложения в базовые социальные службы, в человеческий капитал и инфраструктуру, поддержание системы безопасности для общества и для окружающей среды.

При более развернутом изложении этих функций, речь должна идти об управлении, инфраструктуре, обороне, образовании, здравоохранении и социальной защите. Эти функции универсальны, они - плод длительной социальной эволюции развитых стран, в которую внесли свой вклад и бывшие страны социализма. Упомянутая эволюция базируется на гуманистических социальных ценностяхи морали, от которых нельзя отказываться и в условиях глубокого кризиса. Эти давние истины приходится ныне отстаивать заново, поскольку идеологический и психологический крен в сторону либерализма существенно деформирует реформы.

На заре рыночных преобразований некоторые ученые высказывали опасения, что радикальный переворот в экономических отношениях породит возвратные, регрессивные процессы в производственных и трудовых отношениях. К сожалению, эти опасения оправдались, особенно в сфере крупной промышленности. Приватизация, даже в ее наиболее демократической форме, не выполняет пока социальных функций - привлечения к участию в управлении акционерной собственностью максимального количества работников и гарантирования их прав в трудовой и социальной сфере - на которые так оходно ссылались ее наиболее рьянные сторонники. Наоборот, в то время как современное производство требует повышенной активности и зантересованности работника, на предприяниях наростает отчуждение труда от производства, ущемляются еще сохранившиеся права трудовых коллективов.

Профсоюзы в странах Центральной и Восточной Европы ослаблены и не в силах обеспечить защиту этих прав. Хорошо хотя бы то, они стали лучше определять тенденции развития и свои задачи. Руководитель крупнейшего Объединения профсоюзов Болгарии К.Петков считает, что в производственных и трудовых отношениях происходит своего рода “обратная эволюция”. ”Вместо развитых форм, характерных для постиндустриального капитализма, складываются формы, свойственные ранней стадии двуполюсного разделения общества на капиталистов и наемных работников. И это разделение имеет немыслимые пропорции: 90:10 и даже 95:5. Причина этого - беспрецедентная концентрация собственности и доходов. Подобное неравенство незнакомо Болгарии со времен ее освобождения от турков.

Болгарин разочарован и дистанцируется от реформ не только и не столько потому, что он обеднел в денежном выражении, но и потому что перестал быть собственником, притом не за несколько поколений, как это было в капиталистическом прошлом, а форсированно - за 5-10 лет”¹¹.

Подобно обществу в целом, профсоюзы прошли сложный путь перестройки, двигаясь в сторону децентрализации и деполитизации. Очевидно, однако, что во многих случаях эти процессы доведены до крайности, поскольку привели к резкому ослаблению способности профессиональных союзов мобилизовать ресурсы и воздействовать на общественные процессы.

Некоторые профсоюзы, например “Солидарность” в Польше, образовали партии, стремясь тем самым обеспечить прямоое политическое представительство интересов наемных работников. Однако этим партиям, как, впрочем, и самим профсоюзам, приходится приспосабливаться к ситуации, для которой характерно доминирование правоцентристких сил и минимизация прав трудящихся. Это, в свою очередь, усиливает внутренние противоречия и расколы в профсоюзном движении В Венгрии, например, число профсоюзов достигло рекордного показателя - 1000!

При таком положении дел требуется опять-таки регулирующая роль государства в сфере трудовых отношений и прежде всего использование проверенных на практике в западных странах механизмов трехстороннего партнерства, позволяющих путем переговоров между предпринимателями и профсоюзами обеспечить более или менее цивилизованные трудовые нормыи отношения. Формально организационные структуры партнерства существуют в большинстве государств Восточной и Центральной Европы. Однако до сих пор их возможности эффективно влиять на ход событий ограничены - и из-за слабости государства и профсоюзов, ииз-за неопытности предпринимателей, и из-за давления лоббистских групп, и, наконец, из-за предельной нестабильности государственных интитутов, а также повышенной текучести их кадров.

До сих пор государство и его аппарат в высшей степени зависимы от политической конъюнктуры, от смены правящих партий, от потрясений в верхних эшелонах власти. Вместе с тем социальная среда остается крайне зыбкой, групповые интересы слабо артикулированны, организационные формы их представительства расплывчаты, процедуры неотработанны. Отсюда слабая эффективность трехстороннего партнерства. Социальная напряженность и возникающие на ее основе конфликты, для которых характерна ныне тенденция к нарастанию, остаются, по сути, нерегулируемыми и неуправляемыми.

Непроработаными остаются пока и функции государства в социальной сфере. При переходе к рынку страны региона взяли на вооружение политику сокращения субсидий и дотаций, существенно урезав объем социальной помощи и социальную инфраструктуру. Однако, если такой курс и мог оказаться полезным для макроэкономической стабильности на начальном этапе преобразований, то в целом, в среднесрочной перспективе он губителен для экономики, поскольку транжирит человеческий капитал иподрывает перспективы развития. Поэтому восстановление в необходимых и разумных пределах социальных функций государства продиктовано не только ценностными, но и объективными экономическим соображениями. Очевидно, что позитивные структурные реформы не могут быть реализованы без нового укрепления социальной сферы, ее уравновешивающего влияния на общество.

Во всех странах региона происходит ныне интенсивная отработка окончательной модели социального государства. При этом доминирует намерение передать по возможности большую часть социальных функций рыночным институтам, частным фондам и организациям. Однако такая тенденция вступает в противоречие не только с давними традициями соответствующих стран, но и с реальными возможностями экономики. Частные средства, необходимые для обеспечения даже минимальных потребностей в образовании, здравоохранении и в социальной защите, сравнительно невелики. Не хватает ни опыта управления этими средствами, ни соответствующих учреждений.

Поэтому вокруг будущей модели социального государства развертывается острая политическая борьба, важную роль в которой играют левые партии. Предлагая альтернативные законопроекты, посвященные социальной защите, они пытаются смягчить последствия либеральных перекосов и вернуть государству его неотъемлемые социальные функции.

При этом у них есть возможность опереться на западноевропейскую практику. Правда, и там в последнее время проявляются стремления сократить государственные расходы на социальные нужды. Тем не менее доля общественных расходов в ВВП западноевропейских стран достигла в 90-ых гг. 45%, а в странах Восточной и Центральной Европы упала до предельно низких величин.

В развитых государствах действуют три модели социальной политики: либеральная, консервативная и шведская социалистическая. Постсоциалистические реалии таковы, что выбор сегодня может проходить между либеральной и консервативной, о шведской модели пока приходится забыть. Либеральная модель практикуется в США и частично в Англии и характеризуется большой узостью государственного участия, охватывающего лишь социальные группы общественного сектора экономики и наиболее слабые слои из прочих секторов. Остальные услуги предоставляют частные организации. В Европе (Франции, Германии и др.) действует консервативный тип социальной политики, при которой социальное государство функционирует в разных специфических режимах сообразно социальному расслоению и индивидуальным позициям граждан на рынке труда. Он фрагментирован, но его защита выше, чем у либерального социального режима. Для восточно-европейских стран важно и то, что консервативная модель, в отличие от либеральной, не препятствует представительству интересов наемных работников на рынке труда через профсоюзы и партии. Поэтому она способствует большей социальной интеграции общества, ибо включает более высокие социальные и политические права рядовых граждан. А о восстановлении интеграции общества пора уже заботится особо.

В переходный период, в обстановке стремительного углубления расслоения общества, резко возрастает значение интегративных функций государства. В обществах с развитой рыночной экономикой и плюралистической политикой социальная интеграция поддерживается множеством факторов:, общими ценностями и нормами поведения, единой культурой идуховностью, политической властью, договорными отношениями и др. Государство активно содействует интегративным силам, концентрируя и распределяя ресурсы. Однако в постсоциалистических странах оно до сих пор не справлялось с этой задачей. Социальная дезинтеграция достигла в них опасного уровня. Об этом свидетельствуют и рост преступности, и угрожающие размеры коррупции, и слабая эффективность всех уровней управления, и широкое распространение аномии и моральной дезориентации, и растущее отчуждение от политики. Разрушительные процессы проникли в глубокие пласты социальной ткани.

Вот как характеризует моральный климат в своей стране президент Чехии В.Гавел: “Чехия стала страной коррупции, утерянных моральных устоев, псевдокапитализма, теряющей шанс создать гражданское общество. Мы находимся в посткоммунистическом болоте, которое оказалось очень глубоким, а пребывание в нем - продолжительным”¹². Аналогичные оценки ситуации не раз давали и другие руководители стран региона.

В этих условиях интегративная функция государства должна проявляться, прежде всего, в укреплении правоохранительных органов, в завершении затянувшейся и с трудом продвигающейся вперед реформы судебной власти, в борьбе с коррупцией, в повышении исполнительской дисциплины и контроле над всеми государственными службами. Не менее важна роль средств массовой информации, особенно государственных, с их огромной психологической властью над обществом и способностью задавать направления массовому сознанию. Очень существенна также деятельность церквей и религиозных организаций, которые также нуждаются в государственной поддержке.

Казалось бы эти функции государства столь очевидны, что не стоит о них напоминать. Однако опыт показывает, что затянувшееся увлечение политиков-либералов проблемами свободного рынка и их ставка на его “универсальные” интегративные возможности способствовали забвению азов государственного управления и его роли в целенаправленной интеграции общества. Между тем очевидно, что восстановлении и этой функции государства не терпит отлагательства. Риски дезинтеграции чересчур велики. Расслоение и деградация общества зашли слишком далеко. По данным исследовательских служб Европейского Союза число людей в странах региона, которое может позволить себе ежедневно расходовать только до 4 долл., за годы реформ увеличилось в 9 раз и возрасло с 13,6 млн. в 1989г. до 119,2 млн. в 1995г.¹³.

В силу упрочившихся традиций постсоциалистические страны очень чувствительны к ухудшению социально-экономических условий и, тем более, к неравному распределению доходов. Так, 62,8% поляков в 1998 г. считали, что разница в доходах чрезмерна, 18% оценивали ее как недопустимую и только 7,9% проявляли к ней терпимость¹⁴. Очевидно, что неравенство не должно превышать некоего критического предела, который, видимо, уже достигнут. Судя по динамике роста забастовочной борьбы и иной общественной активности, социальная напряженность в странах региона может сделать рывок, отправив в прошлое относительную общественную стабильность.

Социальная пассивность значительной части граждан, пришедшая на смену бурным событиям переломных лет и продлившаяся до начала нового века, имеет несколько объяснений. Реформы находили поддержку широких масс до тех пор, пока связанные с ними трудности воспринимались как меньшее зло, чем система государственного социализма , а надежды на лучшее были сильнее разочарования реальным положением дел. Кроме того, скорость перемен, особенно на первых порах, была столь высокой, что большинство не успевало ориентироваться в них. Общественные отношения и структуры на производстве, в управлении, в обыденной жизни несут на себе печать временности, неустойчивости, гибридности и поэтому не привлекаютособого внимания простых людей.

Венгерские социологи, пристально изучающие социальную стабильность в переходном обществе, указывают на следующие причины социальной пассивности. Люди затрачивают значительные силы, чтобы приспособиться и выжить в новых условиях, трудясь на нескольких работах, в том числе в сфере “теневой” самозанятости (преимущественно в сфере услуг). Это отвлекает их от общественных проблем. Огромную роль в обеспечении занятости и адаптации граждан к рыночным условиям играет “теневая” экономика, служащая тем самым своеобразным социальным стабилизатором. Вместе с тем достигаемое таким образом подобие равновесия, по их мнению, не имеет запаса прочности и не может быть длительным¹⁵.

Об обоснованости такого вывода свидетельствует активизация наиболее ущемленных реформами социальных слоев, наметившаяся еще на исходе 90-х гг. В ряде стран региона участились забастовки рабочих крупной промышленности - шахтеров, металлургов, железнодорожников. На улицы выходили работники бюджетнойсферы: учителя, врачи, медицинский персонал. Активизировались фермеры. Наиболее острой была ситуация в Польше и Румынии, где в акциях протеста неоднократно участвовали большие массы людей.

Судя по опросам общественного мнения, в наибольшей степени заботит сегодня людей угроза безработицы. В Польше в 1999 г. 59% опрошенных считали ее наиболее отрицательным следствием перемен. На преступность, как на худший их результат, указали 19%., на положение в сельском хозяйстве жаловались 16%, на обнищание и низкие заработки - 15% ¹⁶.

Безработица в странах Центральной и Восточной Европы составляет ныне в среднем 10-15%. При этом заметная часть безработных остается невостребованной год и более. Это свидетельствует о неразвитом рынке труда, из которого к тому же пока исключены категории населения, вернувшиеся к самообеспечению при помощи полунатурального хозяйства. В Болгарии, например, последние составляют 30% экономически активных граждан.

Очевидно, что спонтанно формирующийся рынок труда сопровождается деградацией рабочей силы. И прогнозы в этом отношении неутешительны, поскольку возможности повышения квалификации и переобучения ограничены, условия для миграции к местам новой занятости не созданы, а общая низкая оплата труда не стимулирует официальной занятости ¹⁷.

Решение острых общенациональных проблем реформирования падает пока на плечи государства, поскольку гражданское общество и частные организации находятся на начальной стадии становления и не в силах найти решения комплексных, масштабных задач. Конечно, в будущем, видимо, произойдет активное включение гражданских объединений и движений в процесс принятия решений и в осуществление контроля во всех сферах социального управления, поскольку в зрелом плюралистическом обществе управление является чрезвычайно сложным и многоплановым и происходит, как по вертикали, так и по горизонтали.

Пока эффективную связь между государством и гражданским обществом наиболее отчетливо осуществляют политические партии. Их развивитие в странах региона происходит сравнительно быстро. После ряда острых коллизий и политических кризисов структура политического пространства устоялась. Численность партий уменьшилась. Они стали более представительными и устойчивыми.. Поскольку с самого начала они зарождались снизу, их можно с полным основанием рассматривать как представителей интересов и настроений широких слоев общества.

Симптоматично, что. при всем различии их позиций главный водораздел между крупнейшими из них проходит по линии: “больше или меньше государства” при регулировании социально - экономических процессами. Иными словами, на протяжении всего периода реформ вопрос о государстве остается важнейшим - не только для политиков и экспертов, но и для массового избирателя, рассчитывающего с помощью государства помешать посягательствам на уровень жизни и предотвратить дальнейшее урезание своих прав . Именно поэтому причине с 1993г. началось укрепление позиций левоцентристских партий. В большинстве стран региона их электорат практически сравнялся с правоцентристским.

В свою очередь рост влияния левых идей подтолкнул правые партии к сдвигу в сорону центризма. Радикально- либеральные партии, весьма влиятельные на первом этапе реформ, в своем большинстве исчезли с политической сцены. Им на смену пришел правый центризм, нередко маскирующийся под социал-либерализм.

Более того. Подобный сдвиг характеризует эволюцию постсоциалистических обществ в целом. Польский социолог профессор. Й.Шацки отмечает в этой связи, что с 1989г. общество прошло большой исторический путь от увлечения либеральными идеями до новых форм популизма. На этом пути оно освоило существенную часть исторических уроков западного либерализма. ”Во всяком случае мы уже соизмеряем себя с ним и живем в мире, в котором надлежит отстаивать, скорее, намерение ограничить свободу, чем стремление ее расширить...”¹⁸,

Видимо, уроки прошедшего десятилетия не пропали втуне. В мышлении людей произошли серьезные перемены. Есть все основания говорить о “взрослении” массового сознания. Другое дело, что для подавляющего большинства населения цена уроков оказалась предельно высокой.

Будучи парламентскими республиками, страны Центральной и Восточной Европы управляются - в зависимости от результатов парламентских выборов - то правыми ( или правоцентристскими), то левоцентристскими правительственными кабинетами. Пока правление левоцентристов оказывалось в целом более успешным: темп реформ несколько замедлялся, преобразования проводились более осторожно, усилия направлялись на стабилизацию экономики, снижение безработицы, усиление социальных гарантий. При этом следует учитывать, что левоцентристским правительствам обычно приходится действовать в значительно более трудных условиях, чем правоцентристским, поскольку международные организации и западные политические круги относятся к ним с предубеждением и соответственно модифицируют свою политику. Немалое значение имеет и то, что заданная изначально логика реформ до сих пор ограничивает возможности маневра, не допуская их существенной корректировки.

И тем не менее именно от левых и левоцентристов исходят наиболее существенные инициативы, имеющие целью совершенствование стратегии трансформации, в первую очередь в результате усиления государственного регулирования и проведения более справедливой социальной политики.

Нет сомнения в том, что при дальнейшем ходе событий многое будет зависить, от соотношения политических сил внутри соответствующих стран и от политической активности широких слоев населения. “Граждане должны научиться формулировать и объединять свои интересы. В течение десятилетий их лишали возможности выражать неудовлетворенность и заявлять о своих требованиях...Им необходимо время, чтобы начать объединяться”, - считает автор фундаментального труда по политическим аспектам восточно-европейских реформ, английский исследователь Л.Холмс¹⁹.

В какой степени эта необходимость будет осознана и сколько времени для этого потребуется, покажет только будущее..

1. The State in a Changing World. World Development Report, 1997. World Bank, p1

2. Transition. The Newsletter about transition economies. Ed.by World Bank, 1998, vol.8, n6.

3.С.Offe. Capitalism by democratic design? Democratic theory facing the triple transition in East Central Europe. Social Research, Winter, 1991.

4. Почему мы отдали власть // Новая Польша, Варшава, 1999,№1, с.15-17.

5. Л.Митева. Квадратура круга реформ в Болгарии// Власть, 1997, №5.

6. Н.Генов. Рационализиране и организационни патологии в Източна Европа// Понеделник, София, 20000, лято, с.28.

7. Й.Шацки. Либерализъм след комунизма, София, 1996, с.310.

8. Г.Колодко. От шока к терапии, М., 2000, с.115

9. О.Намозов.Некоторые аспекты институционального анализа рыночной трансформации // Politekonom, Москва, 2000,№1, с. 82.

10. Г.Колодко. Цит.пр., с.243-244.

11. г.Дума, София, 3.04.2000, с.13.

12. Демократически преглед, София, 1998, №36, с.15.

13. Human Development Report for CEE, 1999, p.21.

14. Les pays d`Europe Centrale et Orientale, Р., mars 2000, р.31.

15. D.Stark, L.Bruszt. Postsocialist pathways. Cambr., 1998; B. Greskovits. The political economy of protest and patience. Budapest. 1997.

16. Н.Генов, цит. соч., с.23.

17. Winners and Loosers of EU Integration. Polacy issues for Central and Eastern Europe, Wash., 2000, p.27.

18.Й.Шацки, цит. соч., с.14.

19. L.Holms. Postcommunism. Oxford, 1997, p.264

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.