год 2010-й - более 30.000.000 обращений

1. Становление и эффективность институтов гражданского общества в решающей степени зависят от отношения к ним самих граждан. При всей значимости остальных обстоятельств, обуславливающих жизнеспособность гражданских институтов, только осознание гражданами общности групповых интересов, своей идентичности с другими индивидами, обладающими аналогичными социальными признаками, готовность в той или иной форме поддерживать соответствующую общность, принимать участие в ее деятельности и в конечном счете активно отстаивать групповые интересы, рассматривая их как выражение своих собственных, наполняют институты гражданского общества необходимой им жизненной силой. Подобная позиция граждан является важным составным элементом политической культуры и может быть специально выделена и рассмотрена как культура гражданственности.

Предпосылки отношений индивид - институты гражданского общества закладываются уже в процессе первичной социализации личности: в рамках ее деятельности, общения и развития самосознания. К первичным предпосылкам социализации, предопределяющим систему общения индивида, относятся особенности его социального окружения.

В первую очередь это семейный уклад, в рамках которого вырабатываются модели поведения и способы общения с людьми, находящимися в непосредственных пределах доступности

Этот уклад обычно тесно связан с социальным статусом семьи, однако далеко не всегда определяется им. Во-первых, формальный социальный статус в различных условиях может занимать различное место в сложившейся статусной иерархии. Во-вторых, за время социализации индивида в рамках семейного уклада статусные позиции семьи могут меняться. И чем более развито общество, в котором проходит процесс социализации тот или иной индивид, тем вероятнее подобные статусные изменения.

Немалое значение имеет атмосфера, царящая в семье, отношения между родителями и другими родственниками, роль главы семьи, уровень его авторитета, отношение к детям. В одних случаях эта атмосфера способствует интернизации социализирующимся поколением форм поведения и систем ценностей, принятых в семейном кругу, в других - является фактором частичного или полного их отторжения.

Особенно сложно проходит социализация в семьях с неоднородным статусом. Чаще всего вверх берут статусные представления, связанные с более высоким статусом одного из членов семьи, хотя нередко и обратное влияние - особенно в тех случаях, когда носитель более высокого статуса дискредитировал себя в глазах подрастающего поколения.

Большое значение имеет и то, что социальный статус семьи, как правило, предопределяет тип социального окружения. На первых этапах социализации его влияние уступает семейному. Однако по мере взросления объекта социализации сила домашних связей и родительского авторитета ослабевает, а значение внешних - детских и подростковых референтных групп возрастает. В их роли выступают прежде всего сообщество сверстников, находящихся в территориальной близости, школьный коллектив, а также первые неформальные и формальные организации, с которыми приходится сталкиваться подростку.

Степень воздействия таких референтных групп обычно тем сильнее, чем они ближе к объекту воздействия и однороднее в социальном отношении. Если сообщество сверстников, выполняющее функции референтной группы, по своим социальным связям родственно объекту воздействия, контакты с ним служат закреплению семейного влияния, делая тем самым первичную социализацию особенно прочной. Иные, тем более противоположные связи ослабляют направленность первичной социализации, а при определенных обстоятельствах полностью изменяют ее.

Подобный исход наиболее вероятен при резкой смене социального окружения в результате изменения социального статуса родителей, особенно связанного с географическим перемещением.

Следующий этап социализации связан с вступлением индивида в самостоятельную жизнь в качестве общественно деятельной личности. В этих условиях сфера общения значительно расширяется. Соответственно увеличивается объем и интенсивность воздействий, которым подвергается социализируемый индивид.

Решающее значение, как и на первом этапе, имеет место конкретного человека в системе общественных отношений, его первоначальный личный статус. Одновременно он оказывается вовлеченным в другие общественные, как формальные, так и неформальные связи. Одни из них корреспондируют с его положением в системе социальной иерархии, другие - конфликтуют с ним. Ситуация дополнительно осложняется тем, что в процессе жизненного пути индивид нередко меняет свой социальный статус, что влечет за собой изменение социального окружения и социальных контактов. Еще менее стабильна система нестатусных связей: по интересам, дружеским отношениям и т.д.

Если социальный статус индивида не подвергается серьезным переменам в течении жизни, т.е. остается адекватным социальному происхождению и окружению в период первичной социализации, а совокупность внеделовых связей не находится в резком противоречии с местом , занимаемым индивидом в статусной иерархии, происходит закрепление ценностных ориентаций, сложившихся в процессе социализации на ее первом этапе. В противном случае возможен набор вариантов - от сохранения первичных ценностных ориентаций, закалившихся в противоборстве с противостоящими влияниями, до полной смены ориентаций в результате перехода личности на полярно противоположные позиции. Определяющее значение при этом имеют прочность первичных ценностных установок, сила противостоящих влияний, а также жизненный опыт, накопленный под воздействием индивидуальной и общей ситуации.

Особенно остро конфликт между первичной и вторичной ценностными ориентациями проявляется в условиях интенсивной урбанизации и массовой миграции, особенно последней. К неизбежной при этом смене статусных позиций добавляется необходимость приспособиться к принципиально иным формам общественного поведения, вписаться не только в социально чуждую, но и в принципиально иную культурную среду, которая, в одних случаях, интенсивно ассимилирует чужака, а в других - активно отвергает его, выталкивая из своей среды.

Наименее болезненно принятие новых систем ценностей и образцов общественного поведения происходит в тех случаях, когда первичная социализация прерывается на раннем этапе и, следовательно, формирующаяся система ценностей ( как и формы общественного поведения) остаются неполностью закрепленными. Если же перестройка ценностных и поведенческих стереотипов происходит в условиях, когда первичная социализация уже подкреплена личным социальным опытом, то переориентировка дается трудно, требует большего времени, осуществляется неполностью, а в некоторых случаях не происходит вовсе.

При этом формирование ценностных ориентаций под влиянием объективных условий существования находится под постоянным давлением мощных дополнительных факторов, как объективно сложившихся, так и сознательно направляемых. Среди них следует прежде всего назвать специфику политической культуры, устоявшийся стиль поведения политических институтов, сложившуюся правовую практику, влияние различных организаций и манипуляторских воздействий правящих классов, отражающих их социальную и политическую стратегию, в том числе психологическое давление с помощью средств массовой коммуникации.

Итогом социализации является объективно обусловленное включение индивида в одну из существующих больших социальных общностей, существенно отличающихся друг от друга по степени сплоченности и организованности.

2. В свое время, изучая политические системы, американские социологи Г. Олмонд и С. Верба разбили их на три группы: патриархальную, подданическую и активистскую. Соответственно, были выделены три типа индивидов, доминирующих в каждой из этих групп.

Патриархальный тип определялся абсолютной слитностью с недифференциированным совокупным общественным организмом. Проблемы взаимоотношений с политическими и общественными институтами для него практически не существует - за отсутствием последних.

Личность, ориентированная в духе подданической культуры, отличается осознанием особого авторитета политических институтов, испытывает по отношению к ним положительные или отрицательные эмоции, оценивает их как легитимные или нелегитимные. В то же время ей свойственно стремление к отстранению от конкретных механизмов политической системы, отсутствие готовности в активному участию в ее функционировании.

Индивид, относящийся к активистскому типу, отчетливо ориентируется на активную роль в политической системе - вне зависимости от позитивного или негативного отношения к ее отдельным элементам или к системе в целом.

При всей условности предложенного членения, неоднократно подвергавшегося обоснованной критике за упрощение и схематичность, оно, при определенной модификации, может быть использовано для типологии поведения индивидов по отношению к институтам гражданского общества.

Если гражданского общества, а следовательно и его институтов, в данном социуме нет, то проблемы отношения к ним индивида не существует. Такую ситуацию можно охарактеризовать как нулевую.

Возможен вариант, при котором налицо формально существующие, но, по сути дела, бесправные институты гражданского общества. В таких случаях речь должна идти о пассивно-отстраненном или отчужденном типе отношения индивида к гражданскому обществу.

Для отчужденного типа характерна осознанная негативная позиция по отношению к любым видам общественной деятельности, к участию в любой совокупности личностей, объединяемой общностью интересов или ставящих перед собой некие общие цели, а следовательно и по отношению к гражданскому обществу в целом. Складывается такой тип отношения к институтам гражданского общества под влиянием либо био-психологических причин, либо негативного опыта общения с общественными институтами или с другими индивидами, накопленного в процессе социализации и сложившихся жизненных условий.

В обществе с более или менее развитым гражданским обществом широко представлен включенно-пассивный тип, для которого характерно более или менее устойчивое участие в группах и организациях, основанных на совпадении конкретных интересов или очевидной необходимости коллективных действий в их защиту. Степень включенности представителей этого типа бывает различной: от чисто формальной принадлежности к общественным организациям, обусловленной не столько осознанными интересами, сколько традиционными влияниями и воздействием окружения, до регулярного участия в их деятельности, вызванного четко выраженным индивидуальным интересом. Роль и влияние организаций в гражданском обществе в решающей степени зависит от их способности привлечь к себе внимание индивидов этого типа, вовлечь их в свои ряды и обеспечить сплоченность их поведения. Уровень вовлечения индивидов этого типа в деятельность институтов гражданского общества обычно служит показателем степени его развития.

Одновременно, по мере утверждения эффективно действующего, полноправного гражданского общества, складывается активистское меньшинство, роль и значение которых постоянно возрастает. Вместе с тем при определенных обстоятельствах выход социума на высокие ступени общественного развития, характеризующиеся более высокой индивидуализацией наиболее продуктивных форм труда, может сопровождаться также относительным возрастанием удельного веса и численности индивидов, для поведения которых характерно поддержание дистанции по отношению к сложившимся, наиболее распространенным институтам гражданского общества. Индивиды этого типа не состоят в профессиональных союзах, не входят в массовые непрофессиональные организации, не принимают участия в гражданских инициативах, преследующих конкретные цели, в движениях протеста и т.д. Некоторые исследователи отожествляют эту категорию людей с отчужденным типом.

Бесспорный рост удельного веса людей, относящихся к данной категории, нередко используется в качестве доказательства главного постулата радикально-либеральной системы взглядов, ориентирующей социум на создание общественного порядка, основу которого составил бы свободный от каких бы то ни было общественных связей индивид, руководствующийся лишь личными интересами и собственным усмотрением. Наиболее радикальные сторонники этого идейного течения даже утверждают, будто такие абсолютно свободные, “отчужденные” индивиды составляют основную массу граждан в наиболее развитых в экономическом отношении странах, образуя ту базу, на которой зиждется экономическая и политическая стабильность соответствующих государств. Однако эмпирические данные не подтверждают этого постулата.

В реальной действительности индивид, относящийся к данной категории и не являющийся маргинальной личностью, даже если он чисто внешне может быть отнесен к отчужденному типу, является не только прямым продуктом общественных отношений, но и включен в сложную систему взаимосвязей, ограничивающих его свободу действий и предписывающих ему характер и формы поведения. Стремление освободиться от этой зависимости возможно, но только как исключение, лишь подтверждающее правило.

Фактически индивиды, которых можно было бы отнести к этой группе, не отчужденны от гражданского общества, а составляют его специфический, нестандартный элемент, по-своему влияющий на отношения с политическими институтами и властью в целом. И то, что вновь возникающие связи реализуются не путем непосредственных контактов, а опосредованно - например, через “Интернет”, не имеет определяющего значения.

При этом, чем выше степень структурированности общества, тем крепче невидимые путы, побуждающие индивидов данной категории поступать так, а не иначе, тем существеннее роль этого элемента в системе взаимоотношений индивид - гражданское общество - политическая власть.

3. В качестве первичного мостика, соединяющего индивида и общественное окружение и втягивающего его в систему институтов гражданского общества, выступают так называемые неформальные группы. Выше уже шла речь о детских и подростковых референтных группах, являющихся, как правило, неформальными объединениями, в формировании общественного сознания на стадии первичной социализации. Такие же ( разумеется уже взрослые) группы - непременный фактор становления, развития или модификации общественного сознания на протяжении всей жизни человека.

Влияние этих групп особенно ясно прослеживается в небольших сельских общинах с отсталыми традиционно-патриархальными отношениями. Их роль в становлении общественного сознания граждан весьма значительна в малых городах. Несколько слабее они в больших населенных пунктах, однако и там их воздействие проступает вполне четко.

В зависимости от масштабов поселения существенно меняется и сам тип неформальных групп, а также формы и методы их влияния. Так, в европейских странах со сложившимися традиционными общественными отношениями в сельских общинах в роли неформальной группы чаще всего вступает непосредственное окружение, находящееся обычно под воздействием местной элиты: старосты, священника, учителя. Их влияние на индивида подкрепляется системой неформальных санкций: от морального осуждения и потери престижа до разрыва личных и групповых коммуникаций со всеми вытекающими отсюда материальными последствиями.

В малых городах возрастающую роль приобретают референтные группы, состоящие из представителей социального слоя, занимающего ( по господствующим там представлениям) высокое место в общественной иерархии. Их позиции ( в том числе по отношению к гражданскому обществу) выступают в качестве эталона, следование которому воспринимается как норма общественного поведения. Неформальные санкции, применяемые этими группами, дополняются санкциями полуформальными - в виде экономического нажима, дискриминации, административных придирок и т.д.

В больших городах на смену старым неформальными группам приходят иные, складывающиеся на новых основах. В случае компактного расселения на национальному или земляческому принципу роль неформальной группы выполняет неофициальное руководство национальной, земляческой или иной подобной общины. При других обстоятельствах ( или наряду с ними) возникают группы специфических интересов.

В качестве неформальной группы может выступать коллектив предприятия, на котором работает индивид, обитатели дома, в котором находится его жилище и т.д. Особенность воздействия неформальных групп в большом городе в какой-то мере определяется тем, что у индивида есть возможность уклониться от неформальных санкций, используя меньшую жесткость системы взаимоотношений, характерную для массовых поселений: сменить местожительство, работу и т.д. Но эта возможность имеет свои пределы.

Таким образом интенсивность влияния малых групп убывает в зависимости от возрастания масштабов населенного пункта и степени его включенности в процесс общественной модернизации, хотя явление это далеко не однолинейное и знает множество исключений. Вместе с тем, по мере ослабления роли и влияния малых групп, возрастающее значение приобретают институализированные организации. В данном случае, при всех, достаточно частых отклонениях, вырисовывается общая закономерность: влияние таких организаций тем выше, чем крупнее тип поселения и значительнее включенность его обитателей в современную систему общественных отношений.

Если неформальные группы представляют собой своего рода преддверие гражданского общества, то институализированные объединения и организации образуют его сущностную основу. В рамках таких объединений и организаций отношения индивид - групповая совокупность претерпевает существенные изменения.

Неформальная, особенно малая группа обычно слабо дифференцированна. В институализированной совокупности складывается своя сложная внутренняя структура, в которой каждому из участников отводится свое, определенное место.

В рамках малой группы связи и взаимодействия предельно персонифицированы и прозрачны. Каждый участник в состоянии лично оценить и интерпретировать поведение и действия любого члена группы. В институционализированной организации (объединении), по мере приобретения ею более или менее массового характера, неизбежно возникает вертикальная организационная структура, предполагающая иерархическую дистанцию между составляющими ее элементами.

Поскольку большинство элементов гражданского общества составляют неполитические объединения и организации, чисто идеологические влияния не играют доминирующей роли в качестве фактора, цементирующего их структуры. Вместе с тем практически любая массовая организация (объединение), выступающая в качестве элемента гражданского общества, приобретает или вырабатывает свою специфическую квазиидеологию, содержащую набор целевых установок и свод правил поведения. При этом квазиидеологическая дисциплина в ряде случаев отличается даже более жестким характером, чем идеологическая дисциплина в организациях политического типа.

Чем значительнее уровень солидарности в соответствующей формализованной группе, тем выше интенсивность воздействия группового сознания на процесс формирования индивидуального сознания, и наоборот. При этом в основе такого взаимодействия лежат как объективные типологические связи, усиливаемые психологическими контактами внутри соответствующей группы, так и все более совершенствуемая система опосредуемых внутригрупповых коммуникаций, включающая каналы массовой информации.

Представленная выше модель взаимоотношений индивид- институты гражданского общества и социум в целом не является общепризнанной. Ее наиболее решительным антиподом является система представлений, у истоков которых находился французский психолог Г. Лебон.

Преобразование социальной и общественной структуры общества, происходившее в наиболее развитых европейских странах во второй половине Х1Х в., Лебон воспринимал как его принципиальную деструктуризацию. В результате этой деструктуризации общество превращалось, в его глазах, в своего рода толпу, в которой разумное критическое начало, воплощенное в личности, подавляется иррациональным массовым сознанием.

Исследования Лебона содержали немало верных наблюдений. В частности, поставленные им проблемы - анонимности, психического заражения и внушаемости человека толпы - дали серьезный толчок дальнейшим социально-психологическим исследованиям.

Проблема толпы - особая сфера взаимоотношений индивид - людская совокупность, заслуживающая специального рассмотрения. Она представляет собой своего рода патологию, отличающуюся рядом четко выраженных признаков.

Специфические обстоятельства, порождающие возникновение толпы как группы индивидов ( случайность) , отсутствие в ней даже первичных форм структурированности, стихийно складывающаяся псевдооднородность, податливость внушению, в основе которого находятся не столько объективные причины, сколько чисто внешние обстоятельства, придают поведению толпы, в том числе основной массы составляющих ее индивидов, взвинченный, иррациональный характер. Отсюда особое значение, которое приобретает для их поведения так называемые харизматические личности, повышенная внушаемость толпы как единого целого, свойственные ей коллективные галлюцинации, вспышки неистовства или слепой покорности, нетерпеливость и непостоянство.

В обычной, нормальной социальной группе индивид находится под общественным контролем и соизмеряет с ним свои действия. В группе типа толпы, в виду ее случайности, временности, неорганизованности и неструктурированности, такой контроль минимизируется. У индивидов возникает ощущение вседозволенности. Нормы поведения, сложившиеся в процессе социализации или диктуемые обществом временно оттесняются в сферу подсознания. Негативные последствия этого как бы мультиплицируются коллективным психологическим полем. При этом выравнивание общего уровня поведения происходит по самым крайним его формам.

Точно и тонко выявив особенности поведения индивида в толпе Лебон совершил непростительный для крупного исследователя просчет, уподобив общество неструктурированной, случайной толпе и перенеся закономерности поведения индивидов в толпе их общественному поведению в целом. Тем самым он перекрыл путь исследованию сути реальных процессов.

Это обстоятельство было частично замечено уже Г. де Тардом, не без оснований считающимся сторонником направления, начало которому было положено Лебоном, и развивавшим ряд высказанных им идей. Де Тард не принял полностью тезиса Лебона об абсолютной деструктуризации современного ему общества, тезиса, служившего базой для уподобления социума толпе. В этой связи де Тард обратил внимание на процесс дифференциации общественного мнения и формирования на этой основе того, что он называл “публикой”. В отличие от толпы, психическое единство которой создается в первую очередь физическим контактом, “публика” представляет собой “чисто духовную общность, при которой индивиды физически рассредоточены и в то же время связаны друг с другом духовно. Это не столько эмоциональная, сколько интеллектуальная общность в основе которой лежит общность мнений”.

Наблюдения де Тарда во многом предвосхитили дальнейшее развитие теории массовых коммуникаций и психологии общения, Однако в том, что касается основной темы нашего рассмотрения, он не вышел за пределы главных постулатов, выдвинутых Лебоном. Отношения индивид-группа, их взаимное влияние по сути дела игнорируются. Психологию и поведение индивида де Тард выводит из подражания внешним образцам - новшествам, а их, в свою очередь, рассматривает как продукт творческой деятельности одаренных индивидов. Сформулированная им теория подражания, содержит немало серьезных заключений. Однако придание ей гипертрофированного значения, свойственное как самому де Тарду, так и многим его последователям, уводит исследователя от сути дела.

Стремление игнорировать всю сложность взаимоотношений индивид - общественная группа, заимствуя наиболее уязвимые стороны взглядов Лебона и Тарда, характерно и для ряда современных западных исследователей. Весьма показательны в этом смысле работы французского социолога С. Московичи, в первую очередь его монография “Век толп”. Ее основное содержание достаточно четко вырисовывается хотя бы из следующей цитаты:

“Всякий раз, когда люди собираются вместе, в них скоро начинает обрисовываться и просматриваться толпа. Они перемешиваются между собой, преображаются. Они приобретают некую общую сущность, которая подавляет их собственную: им внушается коллективная воля, которая заставляет умолкнуть их личную волю”... И далее: “Феноменом, ответственным за столь необычное превращение, становится внушение или влияние. Речь идет о своего рода воздействии на сознание: какое-то приказание или сообщение с убеждающей силой навязывают некую идею, эмоцию, действие, которые человек не имел ни малейшего разумного основания принимать, У людей появляется иллюзия, что они принимают решение сами, и они не дают себе отчета в том, что стали объектом воздействия или внушения”.

Представляется очевидным, что, ограничиваясь таким подходом, невозможно уяснить сущность той сложной и противоречивой системы взаимоотношений индивид - гражданское общество, которая является предметом нашего рассмотрения.

4. Очевидно, что, ставя перед собой задачу оценить состояние и перспективы общественных отношений в России, необходимо прежде всего получить правильное представление о доминирующих типах гражданственности, определяющих отношение индивида ( или индивидов) к институтам гражданского общества.

Согласно широко распространенному мнению, гражданское общество в России крайне слабо и мало эффективно. Существует даже представление, будто в нынешних условиях оно еще вообще не сложилось.

Обычно доказательству этой точки зрения служит ссылка на повсеместное “негражданственное” поведение основной массы российского населения. При этом используются несколько устойчивых гипотез, имеющих хождение в специальной литературе и проникших в общественное сознание.

Утверждается, например, что историческое прошлое русского народа, на протяжении многих столетий находившегося под гнетом иностранных захватчиков и своих собственных абсолютных властителей, пережившего длительную полосу крепостных отношений, выродившихся на последнем этапе в неприкрытое рабство, не имевшего никаких традиций самоуправления, выработало у него устойчивый менталитет, основные черты которого: терпеливость, покорность, непритязательность, неверие в своих силы и общественная пассивность. Из этого следует, что подобный менталитет исключает появление у индивидов и, соответственно, у их совокупности, качеств, на которых обычно зиждется культура гражданственности, необходимая нормальному гражданскому обществу.

Обращаясь к прошлому в поисках подтверждения этих утверждений, сторонники этих взглядов обычно весьма вольно обращаются с российской историей, выдергивая из нее отдельные эпизоды. Разумеется, в истории России было немало тяжелых и даже трагических страниц. Такие страницы, как известно, не проходят бесследно для общественного сознания. Они откладывают на него глубокий отпечаток, формируя массовые стереотипы восприятия и поведения. Но реальная история состоит не только из этих страниц.

Непредвзятое обращение к российской истории позволяет выявить в ней множество событий и эпизодов, вырабатывавших в общественном сознании россиян и совсем иные качества. Огромные пространства, на которых расселялись восточнославянские и близкие им племена, сложившиеся впоследствии в русский народ, суровые условия существования, не только способствовали, но нередко, напротив, препятствовали чрезмерной централизации и, следовательно, доминированию высшей государственной власти. Отсюда широкое распространение уже на ранних этапах становления национальной идентичности начал общинного самоуправления и социальной активности.

Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно присмотреться к общественному устройству регионов, ставших впоследствии главными очагами древнерусского национального самоопределения: новгородским и киевским общинам, к доминирующему в них народному менталитету. Укрепление государственности, сопровождавшее становление Древней Руси, постоянно наталкивалось на решительное сопротивление вольнолюбивых граждан.

Даже на гораздо более поздних этапах, после того, как российская государственность уже окончательно сложилась, сопротивление государственному насилию продолжалось, принимая самые различные формы. Экспансия московских великих князей, стремившихся объединить вокруг себя русские земли, наталкивались на ожесточенное сопротивление не только местных князей и боярства, но и простого люда, решительно отстаивавшего свои права, обычаи и вольности. Достаточно вспомнить в этой связи об упорном сопротивлении Новгорода притязаниям Великих московских князей.

Народные бунты и смуты сопровождали все первые этапы становления Российского царства. Бунтовал простой московский люд ( соляной и медный бунты), жители окраин, бунтовали стрельцы. О неискоренимом стремлении русских к свободе свидетельствовали крестьянские движения, связанные, в частности, с именами таких исторических деятелей, как Разин, Булавин, Болотников, Пугачев.

Именно на российских просторах возникло такое специфическое социально-политическое явление как казачество, формировавшееся за счет беглых крестьян, не желавших терпеть крепостнический гнет и создавших на рубежах России своеобразную форму самоуправляющихся демократических общин. О масштабности этого явления можно судить хотя бы потому, что к концу ХV1 - началу ХV11 вв. казачество стало социально-политической силой, откладывавшей глубокий отпечаток на судьбы России в целом.

Х1Х в. характеризовался целой серией крестьянских волнений, подорвавших устои крепостнических порядков. В свою очередь ХХ в. стал временем глубочайших революционных потрясений, сказавшихся далеко за пределами России.

Под воздействием этой стороны истории русского народа в его сознании ( и, соответственно, поведении ) утвердились такие черты как вольнолюбие, стремление к самостоятельности в решениях и действиях, настороженно-негативное отношение к государственной власти и, вообще, к начальству в целом, пренебрежительно - насмешливое отношение к поступающим сверху указаниям и законам, готовность к объединению с себе подобными против “начальства”, склонность к анархизму и.т.д. И все это весьма причудливо переплеталось с теми качествами, о которых шла речь выше.

Отсюда крайняя противоречивость русского национального характера, объединившего в себе самые различные, в том числе противоречивые черты. Здесь терпеливость и нетерпимость, покорность и бунтарство, пассивность и взлеты крайней активности, нередко выходящей за рациональные рамки. При этом в различных группах общества эти черты, в зависимости от ситуации, проявляются в различных сочетаниях.

О зрелой гражданственности в этих условиях говорить не приходится. Однако предпосылки для становления такой гражданственности ничуть не слабее, чем в других странах, в том числе гордящихся ныне своей цивилизованностью.

Сравнительно широкое распространение получила также точка зрения, согласно которой, в России в дореволюционные годы уже существовали и эффективно действующее гражданское общество, и соответствующая ему гражданская культура, однако они были полностью уничтожены - вместе с их носителями - в годы советской власти. Результатом этого стала полная хозяйственная, социальная и культурная атомизация социума, укоренившаяся в сознании советских людей в виде глубокой деиндентификации и ставшая своеобразной особенностью сохранившегося поныне постсоветского менталитета

Как это обычно бывает, в основе этого, как и любых других мифов, лежат реальные обстоятельства и факты. Действительно, со второй половины Х1Х в. в. в России стало складываться гражданское общество. Соответственно возникла проблема взаимоотношений индивида и гражданских институтов. Появились возможности становления культуры гражданственности и развития гражданской активности.

Серия революций начала ХХ в. не погасила, а, напротив, стимулировала всплеск гражданской активности. Однако в годы сталинского деспотизма этот процесс был насильственно прерван. Вместе с тем режим нуждался в социальной и политической мобилизации и для этого ему необходимы были негосударственные общественные организации, охватывающие практически все население. Они создавались и действовали под строгим партийно-государственным контролем.

Однако для эффективного выполнения своих функций этим организациям были необходимы не только пассивные номинальные члены, но и достаточно масовый актив, действия которого стимулировались бы определенными идейными устремлениями. В рамках этого актива реализовалась, хотя и в деформированном виде, своеобразная гражданственность. Особенно явно она проявлялась на низовом уровне, на котором официальные организации и объединения нередко выполняли некоторые функции, аналогичные тем, которые обычно реализуют нормальные институты гражданского общества.

Таким облазом гораздо правильнее было бы говорить не об атомизации советского общества, а о деформации системы гражданских институтов. Одним из ее последствий было не только глубокое членение социума на активных и пассивных граждан, но и крайне опасное для функционирования обественного организма углубление рва между ними на фоне постоянного и все ускоряющегося роста доли общественно пассивной части населения.

Как в специальной литературе, так и в политической публицистике можно столкнуться с утверждением, что общественная пассивность значительной части населения представляет собой естественный процесс перехода индивидов от прежнего коллективистского, общинного к новому, более современному индивидуалистическому сознанию. Вырабатываемое изменившимися условиями существования это сознание предполагает ориентацию личности на решение встающих перед ним проблем собственными усилиями и связанное с этим сознательное отчуждение от любого рода общественно-коллективистских контактов и действий.

Рассматривая аргументацию в пользу этой точки зрения, нельзя не согласиться с тем, что за годы радикально-либеральных реформ в России сложилась группа людей, придерживающихся подобной системы ценностей. Вопрос, однако, заключается в том, насколько массовой является описываемая группа и в какой мере свойственные ей ценности могут рассчитывать на дальнейшее распространение?

Проведенные социологические исследования в своем большинстве свидетельствуют о том, что основная масса населения, по крайней мере пока, не затронута этим процессом. Более того. Налицо признаки того, что в ряде случаев наблюдается обратная тенденция. Так, многолетние исследования Института Социологии РАН дают основания предположить, что ослабление социальной идентификации, наблюдавшаяся в первые годы радикально-либеральных реформ (1992-95 гг.), стало заменяться пусть незначительным, но усилением.

Это, в свою очередь, расчищает пути для перехода значительной части населения от отстраненно-пассивного к более осознанному и деятельному участию в функционировании институтов гражданского общества.

5. Критика изложенных выше взглядов придает особую актуальность необходимости найти убедительный ответ на вопрос: где же все-таки таятся истоки той поражающей мир терпеливости, проявляемой значительной частью граждан России по отношению к системе власти, которая, по повсеместному признанию, оказалась неспособной эффективно выполнять надлежащие ей функции, почему российское население, отличавшееся в прошлом не меньшим ( в а ряде случаев и большим ) гражданским активизмом, чем население других государств, демонстрирует миру не только политическую, но и общественную пассивность?

Представляется, что решающую роль в этом играют два обстоятельства.

Первое связано с неприемлемостью для большинства российских граждан любого рода насильственных действий, которые могли бы вызвать полный распад властных структур, анархию, вооруженное противостояние социальных и национальных групп. Исторический опыт, зафиксированный в общественном сознании, вызвал у населения России стойкое убеждение в том, что такие действия не принесут с собой решения назревших проблем, но лишь существенно ухудшат условия его существования.

Укоренившееся представление, что угроза социальных потрясений и анархии вполне реальна ( по мнению 40% респондентов, опрошенных в декабре 1998 г. , России грозит наступление полной анархии, а 64,0% верят в вероятность возникновения в ближайшее время массовых волнений ) придает связанным с этим опасениям дополнительную силу. Поэтому до тех пор, пока власти в своей политике не переходят границы, за которыми терпеть уже физически невозможно, основная масса граждан - вне зависимости от ее отношения к режиму и правящим политическим силам - не выйдет за конституционное поле.

Второе обстоятельство связано со сложившейся степенью доверия ( и, соответственно, недоверия) к иным, ненасильственным формам воздействия на власть, в том числе к институтам гражданского общества. Отчуждение между верхами и низами, которое по ряду исторических причин стало неотъемлемой составной частью общественной ситуации в России, распространилось не только на правящие верхи, выполняющие их волю политические институты и властвующую элиту, но и в значительной степени на институты гражданского общества, которые по традиции, сложившейся еще в советские времена, рассматриваются как инструменты верхушечной политики.

Это представление нередко подкрепляется самими институтами гражданского общества, которые , с одной стороны, то и дело демонстрируют беспомощность и несостоятельность перел лицом правящих политических инстанций, а , с другой, быстро приобретают негативные черты бюрократических структур власти, выстраивают иерархическую систему взаимоотношений между верхами и низами и пытаются манипулировать своими сторонниками в духе незапамятных времен прошлого. Разумеется, об особом доверии в этих условиях говорить не приходится.

Весьма показательно с этой точки зрения отношение населения к таким традиционным массовым институтам гражданского общества как профсоюзы. В рамках уже упоминавшегося выше общереспубликанского опроса населения, проведенного в декабре 1998 г. Центром Социоэкспресс, полное доверие профессиональным союзам выразили 2,5% респондентов. 8,8% заявили что “в основном” доверяют профсоюзам. Вместе с тем 52,4% опрошенных выразили профсоюзам ( полностью или в основном) недоверие. Невысоким оказался уровень доверия населения к средствам массовой информации.

***

Если исходить из чисто внешних показателей, то, оценивая отношение большинства российских граждан к институтам гражданского общества и гражданскому обществу в целом, их следует отнести к отчукжденному и, частично, к включенно-пассивному типам. Однако такая безоговорочная оценка была бы неверной.

В обществе накопился большой потенциал не только социального недовольства, но и скрытой гражданской активности, который, по причинам , изложенным выше, пока не находит адекватного выхода. Поэтому пассивная отстраненность, о которой так много пишут в специальной литературе и политической прессе, представляет собой явление крайне неустойчивое, переходное. Небольшие колебания социально-экономической или политической ситуации могут мгновенно преобразить пассивную отстраненнось в активизм, в том числе проявляемый в самых крайних формах. Если это произойдет, то крайне важно - прежде всего для судеб самой России - чтобы этот активизм реализовался по каналам гражданского общества, через его институты, а не перехлестнул эти каналы, выйдя за пределы конституционного поля.

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.