год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Реалии современного мира не подтверждают распространенную точку зрения, будто, по мере поступательного развития общества, социальные противоречия автоматически ослабевают, сходя постепенно на нет. Подобная долговременная тенденция не фиксируется ни в зоне так называемого “золотого миллиарда”. ни в странах с переходной экономикой, ни, тем более, в регионах отставшего и догоняющего развития. Скорее всего мы имеем дело с крайне неустойчивым состоянием, при котором, под влиянием совокупности конъюнктурно обусловленных обстоятельств, происходят постоянные колебания. В результате периоды обострения социальных противоречии сменяются более или менее протяженными стадиями их ослабления, и наоборот. Одновременно преобразовываются и формы социальной напряженности.

Поэтому на каждом новом этапе перед обществом, обладающим развитым чувством самосохранения, вновь и вновь встает задача, во-первых, реально оценить остроту противоречий и, во-вторых, найти эффективные средства их смягчения или снятия, употребляя известное гегелевское выражение. Такая задача особенно остро стоит сегодня. И потому, что нынешние изменения в формах реализации социальных противоречий исключительно велики, можно даже сказать - уникальны , и потому, что в современном сложно структурированном обществе переход таких противоречий в радикальную фазу чревато несравнимо более разрушительными последствиями, чем когда либо прежде.

1. Общественные противоречия в зоне “золотого миллиарда”.

Вопреки мифу, получившему широкое распространение в современной России, социальные противоречия весьма рельефно проявляются и в странах с высоким развитием народного хозяйства ( зоне “золотого миллиарда”). Одни из этих противоречий сохраняют традиционный характер, другие выступают в преобразованной форме. Определяющее воздействие на их модификацию оказывают процессы, протекающие в планетарных масштабах.

Один, наиболее существенный из них, непосредственно связан с социальной составляющей набирающего все большую силу технологического взрыва. Анализу этого взрыва и его последствий посвящено бесчисленное количество работ. При этом достигнуты весьма существенные результаты. При этом, однако, трудно отделаться от впечатления, что в большинстве случаев в центре интереса исследователей находятся преимущественно технико-экономические проблемы, рассматриваемые с инструменталисткой точки зрения.

Гораздо меньше внимания обращается на то, что воздействие происходящего на общественную жизнь реализуется не непосредственно, но, прежде всего, через сознание и поведение индивидов, малых и больших социальных общностей. Между тем игнорирование этого обстоятельства искажает картину. придает анализу обезличенный, а, следовательно, и асоциальный характер, и тем самым не только не помогает решению практических проблем, встающих перед человечеством, но, напротив, делает их более конфликтными и взрывчатыми.

Представляется, что к числу наиболее важных социальных последствий технологического взрыва следует отнести явление, именуемое последние годы кризисом занятости.

Первые признаки этого кризиса стали заметны еще во второй половине 70-х годов. В отличие от предыдущих лет, для которых было характерно интенсивное расширение объема используемого живого труда ( в связи с чем в ряде промышленно развитых стран возник его дефицит, покрывавшийся широкомасштабным импортом зарубежной рабочей силы), прирост численности рабочих мест начал замедляться. В отдельных развитых странах наметилось даже абсолютное сокращение объема занятости.

Анализ ситуации, проведенный в то время, показал, что главной причиной происходящего было все более широкое внедрение в производство трудосберегающей техники и технологии. Разумеется, такое внедрение осуществлялось и ранее. Однако тогда оно было менее интенсивным, имело частичный характер и компенсировалось, с одной стороны, высокими темпами общеэкономического развития, а, с другой - быстрым расширением сферы промышленных и личных услуг.

Во второй половине 70-х годов ситуация стала меняться. Масштабы внедрения технологических новшеств заметно расширились, а воздействие компенсирующих факторов ослабло. Соответственно, динамика занятости начала во все большей степени определяться масштабами внедрения новой технологии и техники. Поскольку они были велики, а приток новой рабочей силы на рынки труда, в немалой степени благодаря массовому включению в производственный процесс женщин, оставался достаточно мощным, в ряде стран с высоко развитым народным хозяйством ( прежде всего в Западной Европе ) наметился рост безработицы.

Развитие процесса происходило нелинейно, рывками. Это в значительной степени было обусловлено тем, что стимулы к широкомасштабному внедрению достижений технологического взрыва обычно резко усиливаются во времена спада и заметно ослабевают в годы высокой конъюнктуры.

На практике все это выглядело следующим образом. При экономическом спаде, в связи с сокращением объема производства происходил сброс ставшей излишней рабочей силы. Одновременно под воздействием обострившейся конкуренции интенсивно обновлялась техника, внедрялись новые трудосберегающие технологии. Когда наступала фаза подъема, возросший объем продукции выпускался на базе обновленного производства с меньшей затратой живого труда. Изгнанная рабочая сила обратно не возвращалась.

Иными словами, система работала по схеме насоса. Выброс, холостой ход и снова выброс.

Статистика занятости в большинстве промышленно развитых стран в 70-80-е годы убедительно иллюстрирует работу этого насоса. До рецессии 1974/1975 годов сколько-нибудь заметной безработицы в этих странах не отмечалось. В 1972 году она составляла в ФРГ 1,1% , во Франции - 1,7%, в Испании - 2,5%, в Италии - 3,7%. в Великобритании - 3,8% экономически активного населения. Некоторое исключение составляли Соединенные Штаты, где уровень безработицы превысил 5,5%, что считалось тогда крайне тревожным показателем. После этой рецессии, в 1976 году соответствующие показатели выглядели следующим образом: ФРГ - 4,6%. Франция - 4,4%., Испания 5,1%, Италия -3,7%, Великобритания 5,7%. В США безработица оставалась самой высокой - 7,7%.

Затем наступила рецессия 1980/82 годов. Насос произвел очередной качек и безработица поднялась еще на одну ступень. В 1983 году положение с занятостью характеризовалось такими данными: ФРГ - 9,1%, Франция - 8,6%, Испания - 16,7%, Италия - 9,9%, Великобритания 11,7% В США доля безработных повысилась до 9,6%.

На протяжении последующих десяти “жирных” лет рост безработицы в странах с высоко развитой экономикой заметно затормозился. В таких странах как США и Англия она даже существенно сократилась. На это работал ряд весомых обстоятельств, в первую очередь продолжительная высокая конъюнктура со стертыми экономическими циклами, обусловленная расширением емкости внутренних и мирового рынков.

Объем рабочей силы, оказавшейся вне производства, оставался достаточно заметным. Однако количество производимого продукта позволяло обеспечивать ей необходимый уровень выживания. Казалось, что кризис занятости, как острая социальная проблема, грозящая подорвать стабильность набирающего очки благополучного общества западного типа, теряет актуальность.

Однако к середине 90-х гг. кризис занятости приобрел дополнительную динамику. Кроме нараставшей тенденции к экономии живого труда, обусловленной технологическом взрывом, на положении с занятостью в промышленно развитых странах стал сказываться еще один, на этот раз внешний фактор.

Разрыв в условиях существования населения развитых и отставших в развитии стран, приобретший со временем трудно обозримые масштабы, вызвал к жизни мощные миграционные потоки, о чем в другой связи уже говорилось выше. Дополнительно нарастанию этих потоков способствовало широкое распространение информации, проникшей в самые глухие уголки мира и создавшей у сотен миллионов людей, живущих в районах перманентного бедствия, впечатление, будто в экономически развитых странах им могут быть обеспечены благожелательный прием и безбедное существование. Свою роль в подпитывании возникших потоков сыграли участившиеся этнические и конфессиональные конфликты в различных регионах, а также кризисная ситуация на постсоветском пространства и в ряде государств Восточной и Центральной Европы.

Сузившиеся ранки труда оказались в состоянии лишь частично поглотить прибывающие из-за рубежа потоки новой рабочей силы. Вместе с тем готовность иммигрантов, особенно нелегальных, на менее благоприятные условия оплаты труда, чем те, которые были установлены для местной рабочей силы, понижала ее конкурентоспособность. В отдельных секторах народного хозяйства вытеснение местных работников иммигрантами стало приобретать заметные масштабы.

Экономически развитые страны всячески пытаются сейчас преградить путь миграционным потокам, ожесточая иммиграционное законодательство и принимая жесткие меры в отношении нелегальных поселенцев. Однако, насколько можно судить, эффект от этих усилий не очень заметен.

Более того, исходя из перспектив развития, можно утверждать, что в ближайшие десятилетия такие потоки приобретут дополнительную силу. И это - в условиях, когда технологический взрыв, не смягчаемый более привходящими обстоятельствами, будет еще интенсивнее выталкивать рабочую силу из производственного процесса, в том числе из сферы услуг и духовного производства.

Сложность ситуации дополнительно возрастает в связи с тем, что названные выше факторы, обостряющие кризис занятости, представляют собой лишь первые отзвуки грозы, которая надвигается на систему занятости под воздействием нового этапа глобализации мирохозяйственных связей.

Потоки иммигрантов из бедных в богатые страны, о которых шла речь выше, при всем их значении не идут ни в какое сравнение с теми последствиями для системы занятости, которые вытекают из набирающей силу либерализации международных торговых, производственных и финансовых связей.

Реализация принципа экономических отношений без барьеров, приносившая на протяжении многих десятилетий огромные выгоды экономически развитым странам, последние годы внезапно обернулась для них лицом Медузы. Повышение стоимости , а , следовательно, и цены рабочей силы, бывшее результатом острого противоборства социальных сил, продолжавшегося на протяжении многих десятилетий, ослабило конкурентоспособность производимых там товаров. Их начали все активнее вытеснять изделия, произведенные в государствах с традиционно дешевой рабочей силой.

Первоначально от этого страдали по преимуществу маргинальные производства. Тогда с подобным неудобством худо-бедно мирились. Ведь выгоды от либерализированных экономических связей были значительно большими, чем потери.

Однако к началу 90-х годов ситуация качественно изменилась. Индустриализация ряда прежде слабо развитых стран сделала объектом острой конкуренции изделия, составляющие стержень современного производства: транспортное машиностроение, судостроение, электронику. В результате под вопросом оказалось экономическое благополучие считавшихся наиболее процветающими государств.

Вопрос о конкурентоспособности внутреннего производства приобрел в этих условиях жизненно важное значение. Местный капитал стал все активнее перемещаться в государства с дешевой рабочей силой. Инвестиции в экономику своих стран начали заметно сокращаться. Уменьшение численности рабочих мест под влиянием новых технологий, и так достаточно интенсивное, получило сильнейший дополнительный стимул.

Соответственно, на повестку дня вновь встала крупнейшая социальная проблема. Можно ли повысить конкурентоспособность, не посягая при этом на стоимость рабочей силы и тем самым на исторически утвердившийся уровень и образ жизни населения? Как это скажется на дальнейших перспективах экономического и общественного развития? Не будет ли связанная с этим потеря ставшей привычной общественной стабильности слишком высокой платой за незначительные результаты?

Делать вид, что проблемы ослабления конкурентоспособности товаров, производимых в странах с высокой стоимостью рабочей силы и развитой социальной инфраструктурой, ныне уже не только невозможно, но и опасно. Перекочевав из специализированных изданий на страницы массовой печати, проблема приобрела острый общеполитический характер.

Поиски ответа на нее, которые ведутся как в научных, так и политических кругах, существенных результатов пока не дали. Теоретически существуют три способа минимизации негативных воздействий глобализации на конкурентоспособность стран с высокими социальными расходами.

Первый- ограничить степень открытости по отношению к остальному миру и тем самым защитить внутренний рынок. В нынешних условиях это практически невозможно, ибо экономика большинства развитых государств в значительной степени ориентирована на внешние рынки. Любые препятствия на пути свободного передвижения товаропотоков обернулись бы для них потерями, которые бы во много раз превзошли возможные выгоды от протекционистской политики.

Второй - осуществить глубокую структурную перестройку производства на новейшей технологической базе, в результате чего недостаточно конкурентоспособные стоимостные характеристики производимых товаров полностью компенсировались бы высокими качественными характеристиками, новизной и уникальностью. Очевидно, что данный способ не сулит быстрой отдачи. Кроме того, движение по этому пути потребует масштабной мобилизации сил и средств.

Третий способ - искусственно снизить цену рабочей силы и все социальные расходы, необходимые для ее обслуживания. Не трудно представить себе, как будет реагировать на такие действия подавляющая часть общества.

Из сказанного следует, что простого решения названной проблемы не существует. Оно может быть достигнуто лишь в результате сложного маневрирования на стыке подходов. Поскольку различные социальные группы заинтересованы в разных способах минимизации угрозы, нависшей над конкурентоспособностью производственных структур в странах “золотого миллиарда”, решения по этому вопросу будут, по всей вероятности, приниматься в процессе острого социального противоборства.

Тем временем проблема занятости приобретает все более зловещий характер. К середине 90-х годов кризис занятости вернул себе место главной социальной проблемы в основных промышленно развитых странах. Правда, пока процесс не затронул Англию и Соединенные Штаты. Однако общей тенденции это не меняет.

Общественные и политические силы государств, входящих в зону “золотого миллиарда”, оказались перед необходимостью найти ответ три кардинальных вопроса. Первый - можно ли рассчитывать на то, что растущие иммиграционные потоки, усилившееся вытеснение живого труда, ослабление конкурентоспособности товаров в экономически развитых странах и бегство капитала в регионы с более дешевой рабочей силой будут заторможены благодаря воздействию объективных обстоятельств или комплексу мер, предпринимаемых заинтересованными правительствами? Второй - если нет, то как решить проблему растущего объема излишней рабочей силы, не подрывая ни общественной стабильности, ни экономической устойчивости? Третий - возможно ли в этих условиях сохранение уже существующих жизненных стандартов?

Убедительного ответа на эти вопросы пока, насколько можно судить, не найдено. Однако искать в этом направлении жизненно необходимо.

Одно из возможных направлений поиска - более рациональное и справедливое распределение наличествующего объема труда. Определенные усилия в этой области делаются. Однако им препятствует углубляющаяся коллизия социальных интересов: между группами отстаивающими и отрицающими необходимость широкомасштабного перераспределения внутреннего валового продукта, между работодателями и наемными работниками, между имеющими постоянное рабочее место, уверенными в его сохранении, и потерявшими работу или стоящими перед такой перспективой. И эта коллизия чревата крайне неприятными последствиями.

Вытеснение из производственного процесса заметной части работоспособного населения явление болезненное. Так было в прошлом, так обстоит дело и сейчас - несмотря на ряд социальных прокладок, смягчающих положение лиц, лишившихся работы.

Болезненность ситуации усугубляют качественные сдвиги в составе безработных. Прежде их основная часть состояла из людей старших возрастов, ограниченной трудоспособности, низкой или полностью устаревшей квалификации, не способных или не желающих переучиваться. Сравнительно велик был среди них удельный вес деклассированных элементов.

Нынешняя безработица распространяется и на рабочую силу совсем иного типа. Это, с одной стороны, молодежь со сравнительно высоким уровнем образования, не получившая возможности включиться в производственный процесс после окончания учебы, а с другой - полуквалифицированные и квалифицированные рабочие массовых профессий, потребность в которых быстро сокращается. Значительная доля лиц, лишившихся профессии, приходится на работников нефизического труда.

В отличие от безработных старого типа категории, названные выше, характеризуются относительно развитой структурой потребностей, высоким уровнем социальных ожиданий и общественной активности. Ситуация, в которой они оказались, воспринимается ими особенно тяжело еще и потому, что пребывание без работы, в отличие от прежних времен, когда оно имело временный, краткосрочный характер, приобретает сейчас устойчивые формы.

Известно, что даже недолгое пребывание здоровых, трудоспособных людей вне трудового процесса глубоко деформирует их психику. Теряется чувство самоуважения, общественной значимости, ослабевают социально-психологические связи с окружением и обществом в целом, возрастает чувство отчужденности, нередко сопровождаемой повышенной агрессивностью.

С особой силой сказывается это на молодежи, только вступающей в самостоятельную жизнь. Не имея возможности включиться в производство, самоутвердиться в жизни, не завершив своей социализации она оказывается перед лицом трагических испытаний.

Социальные проблемы, в том числе в острой форме, затрагивают и экономически активное население, не вытесненное из производственного процесса. Наряду с прежними, традиционными узлами противоречий, существовашими в этой группе и определявшими ее отношения с другими социальными группами, возникли по меньшей мере два новых: между традиционным (преимущественно простым) и модифицированным современным (сложным) трудом в одном случае, и между старыми и новыми индустриальными районами- в другом.

Важнейшее значение с точки зрения социальных отношений приобрело также глубокое качественное изменение роли труда в системе общественного производства. Нередко, говоря о таком изменении, сводят дело к повышению уровня образования производителей материального и духовного продукта или к возрастанию доли интеллектуального и квазиинтеллектуального труда и их превалированию над трудом физическим. Эта бесспорная констатация уже давно стала общим местом.

Однако существенно более важным представляется то, что нынешний технологический взрыв в корне меняет сложившееся соотношение между тремя основными факторами производства: природными ресурсами, овеществленным и живым трудом - в пользу последнего.

Во многих экономических моделях живой труд по привычке все еще рассматривается как второстепенный, подчиненный, инертный фактор, который можно вывести за скобки, не подвергая искажению конечные аналитические результаты. Игнорируется то обстоятельство, что, чем выше технологический уровень производства, чем “постиндустриальнее” ступень, на которой находится данная общность, тем бережнее надлежит обходиться с носителями живого труда, тем больше инвестиции, которые необходимо в них вкладывать.

Подобные инвестиции, как свидетельствует опыт, не могут быть сведены к вложениям в такие общепризнанные сферы как образование, здравоохранение, а также в структуры, обеспечивающие возможность саморазвития и профессионального совершенствования. Требуется гораздо большее: создание и поддержание инфраструктуры культурного общения, гарантии стабильности положения, признание общественной значимости трудового вклада и обеспечение его адекватной компенсации. И это далеко не благотворительность. По своей перспективной эффективности такие инвестиции превосходят любые другие капиталовложения.

Важно также то, что эта объективная потребность во все большей степени становится феноменом общественного сознания. В рамках общества, выходящего ( или уже вышедшего) на высокий уровень технологического и, соответственно, экономического развития, возникает ориентация не на прошлый или уже достигнутый уровень существования, но на тот, который диктуется новой структурой и потребностями современной рабочей силы.

Тем анахроничнее выглядит позиция, частично описанная выше, согласно которой ключ к преодолению трудностей, обусловленных падением конкурентоспособности рабочей силы в странах с высокоразвитым народным хозяйством- в экономии на ее цене.

Возражения, высказываемые в этой связи, исходят, в большинстве случаев, из опасения, что такая экономия может вызвать острое сопротивление затронутых ею социальных групп, негативно сказаться на расстановке политических сил, подорвать общественную стабильность. Такое опасение имеет основания и ход событий в ряде стран Западной Европы полностью подтверждает его.

Однако с точки зрения дальней перспективы опасности экономии на цене рабочей силы гораздо серьезнее. Потребность общества во все более качественном живом труде, очевидно, будет нарастать. Одновременно будет расти и необходимость в соответствующем объеме инвестиций. Тот, кто своевременно и, более того, с опережением не ответит на эту необходимость реальными действиями, обречет свое общество на прогрессирующее отставание от остального мира. Мнимая экономия сегодняшнего дня обернется мультиплицированными потерями.

Еще один узел острых социальных противоречий обусловлен уже произошедшей и все еще продолжающейся урбанизацией, ставшей важнейшим социальным феноменом ХХ века. Ее результатом явилось массовое переселение сельского населения в города, возникновение многочисленных индустриальных агломераций и мегаполисов, сложная и противоречивая адаптация сельского населения и жителей малых городов к новому, специфическому образу жизни. С течением времени этот процесс, начавшийся в зоне интенсивного развития, перенесся в экономически отставшие страны.

Смена индустриального типа развития на постиндустриальный, технологический взрыв, опережающее совершенствование информационных технологий породили надежды на то, что период массовой урбанизации и прогрессирующей концентрации людей в мегаполисах подходит к концу. В подтверждение приводились следующие аргументы: новая технология не требует массовой концентрации людей, современные средства связи в полной мере обеспечивают технологические и иные деловые контакты на любом расстоянии, новые совершенные транспортные средства дают возможность поддержания межличностных контактов вне зависимости от места проживания, жизнь за пределами крупных агломераций обеспечивает ныне не меньший, а больший уровень комфорта и т.д.

С ослаблением процесса урбанизации связывались также надежды на оздоровление образа жизни городского населения, на преодоление таких трагических спутников скученности множества людей как высокая преступность, наркомания и т.д.

Подтвердил ли реальный ход событий эти расчеты? Да, но в не очень значительной степени. В зоне высокого экономического развития наметилась тенденция к замедлению роста крупных городов и мегаполисов. В отдельных случаях произошло сокращение численности их населения. Наиболее состоятельные граждане покинули густо населенные городские агломерации и переселились в более или менее отдаленные пригороды. Однако, если брать проблему в целом, то следует констатировать: сколько-нибудь коренного поворота все же не произошло.

Урбанизация человеческого сообщества продолжается и мегаполисы не только не исчезают, но и возникают вновь. Единственное, что можно пока отметить- это превращение крупнейших городов из центров концентрации богатства в центры аккумуляции нищеты. А в государствах, ставших ( или становящихся) субъектом притяжения иммиграционных потоков, еще и центром межэтнических коллизий.

Разумеется, наиболее остро проблема скученности населения на сравнительно ограниченном пространстве выступает в экономически отставших странах. Однако даже в зоне “золотого миллиарда” ее влияние на социальную ситуацию и социальные отношения остается вполне заметным.

Как скажется данное обстоятельство на предстоящем общественном развитии и может ли последнее изменить положение вещей? И на этот вопрос убедительного ответа пока нет. Очевидно лишь то, что происходящие перемены сами по себе не в состоянии разрешить социальных проблем, которые предшествовали им, сопровождают и неизбежно станут их следствием.

порождаемые глобализацией сложные взаимоотношения между отдель0ными государствами и мировым сообществом. Как уж Важную социальную составляющую таят в себе е указывалось, экономические отношения приобрели последнее время четко выраженный глобальный характер. Между тем все социальное законодательство, как и вся социальная инфраструктура, завязаны на институты государств. Последние же, во все большей степени теряя контроль над торговыми, производственными и финансовыми процессами, оказываются не в состоянии реализовать свои функции в сфере социальной защиты населения.

Возникает опасность , что на одном из не столь далеких этапах глобализации мировой экономики разветвленная система социальной защиты, являющаяся результатом многолетней борьбы наемных работников и других граждан экономически рациазвитых стран, окажется погребенной под развалинами. Предотвратить это в состоянии лишь создание надгосударственных структур глобальной социальной защиты. Однако на этом пути неизбежно возникнут ( а в какой-то степени уже возникают) дополнительные узлы социальных противоречий.

Ослабление таких противоречий и, соответственно, снятие социальной напряженности происходит обычно трояким образом: в одних случаях - в результате осознания правящей элитой необходимости широкомасштабного маневра, связанного с реальными уступками большинству общества, в других - путем достижения компромисса между противостоящими друг другу партнерами, в третьих - в итоге силовой конфронтации. Во всех трех случаях характер принимаемых решений определяется реальным соотношением общественных сил.

Последние годы это соотношение претерпело ряд заметных изменений, затрудняющих реализацию требований, отражающих интересы непривилегированных социальных групп, а также стратегические интересы общества в целом.

Окончание “холодной войны”, явившееся выдающимся позитивным событием конца ХХ века, ликвидировав угрозу существованию человечества, одновременно сняло с повестки дня проблему соперничества конкурирующих общественных систем в социальной области. Исчезновение конкурента привело к ожесточению позиций правящих кругов в экономически развитых странах по отношению к большинству собственного общества.

Естественно, что это ожесточение не абсолютно и варьируется в зависимости от конкретных обстоятельств. Однако, в отличие от прежних десятилетий, превентивные акции в социальной области, имеющие целью своевременно ослабить накопившиеся социальные противоречия, стали ныне скорее исключением, чем правилом. Жестче стала позиция власть имущих на переговорах с социальными партнерами. Позиции правящих классов укрепились также в результате их возросшей сплоченности и организованности на базе прогрессирующей интеграции и глобализации, прежде всего в экономической области.

Напротив, степень сплоченности и организованности непривилегированных групп населения в истекшее десятилетие в ряде случаев пошла на убыль, главным образом в результате краха этатистско-бюрократической системы в бывшем Советском Союзе и ряде стран Центральной и Восточной Европы, а также обусловленной им дискредитации социалистической идеи. Если нынешнее соотношение сил между социальными партнерами не изменится, то замедленное ( а то и вообще минимизированное ) решение как новых, так и обостри

вшихся старых узлов социальных противоречий может привести к их преодолению ( или иллюзии преодоления) самым болезненным для общества крайним, конфронтационным путем.

Представляется, что, учитывая эти обстоятельства, важнейшая задача, стоящая перед теми, кто ориентирован на культуру мира, выйти на такой уровень консолидации и организованности, при котором станет возможным позитивное разрешение противоречий, о которых шла речь выше, предотвращающее ход событий, грозящих непредсказуемыми последствиями.

2. Социальные отношения в странах отстающего и догоняющего развития

Ушло в прошлое время, когда для характеристики стран, не входивших в сферу доминирования Советского Союза и не относившихся к “золотому миллиарду”, использовалось понятие “третий мир”. Оно была крайне расплывчатым с самого начала и окончательно потеряло смысл после окончания “холодной войны” и распада системы, существовавшей в СССР и союзных с ним странах.

Конгломерат государств, искусственно объединенных этим понятием, дифференцированный с самого начала, растерял ныне почти все прежние связи. Среди оставшихся показателей, характеризующих его как нечто цельное, наиболее очевидна степень отставания от наиболее благополучных стран - по объем

у и качеству производимой продукции, состоянию экономической инфраструктуры, уровню жизни, развитию гражданского общества, укорененности демократических процедур и институтов. По разному, естественно, складываются и социальные отношения.

Если все же рассматривать указанные государства как некую, пусть дисперсную совокупность, то в ней, в свою очередь, можно вычленить две основные подгруппы. Первую составляют государственные образования, отставание которых от наиболее развитых в промышленном отношении стран, несмотря на все усилия, остается прежним, а в отдельных случаях даже увеличивается. Вторую - те из них, кто, набрав последние десятилетия дополнительное ускорение, сокращает дистанцию, отделяющую их от зоны “золотого миллиарда”.

Обе подгруппы отличаются друг от друга не только степенью развития экономических структур, объемом внутреннего валового продукта, характером массового потребления, но и типом социальных противоречий.

В странах первой подгруппы эти противоречия проявляются в сравнительно примитивной и поэтому прозрачной форме. Они, как правило, выступают как отношения между неимущими и имущими. Попытки модернизации, предпринимавшиеся начиная с 60-х годов, сделало ров между ними предельно очевидным.

С одной стороны, под воздействием конкуренции товаров, поступавших с мирового рынка, подверглись разрушению прежние архаические формы землепользования и традиционное ремесленное производство. Это имело следствием массовое обнищание крестьян и ремесленников. С другой - местные элиты, переняв образ жизни и нормы потребления, характерные для правящих классов на Западе, резко увеличили расстояние, отделявшее их от основной массы сограждан.

Процессы, происходившие в остальном мире, воспроизводились в странах этой подгруппы в искаженной, а в некоторых случаях и просто уродливой форме. Урбанизация оборачивалась массовым бегством нищих крестьян в большие города, где они рассчитывали найти кров и работу, возникновением нагромождения трущоб - сосредоточия бедности, эпидемий, морального разложения и преступности. Укоренение здравоохранения и образования приобретало очаговый характер и на первых порах лишь увеличивало разрыв между теми, кто имел возможность пользоваться достижениями медицины и благами обучения, и теми, у кого не было к ним доступа.

Становление государственности вырождалось в появление диктаторских режимов, использовавших для своего утверждения самые эффективные технические средства - прежде всего наиболее современное оружие. Включение в систему международных информационных связей способствовало всеобщему осознанию существующего разрыва между образом и уровнем жизни в своей стране и теми, которые утвердились в наиболее богатой части остального мира. Для элиты оно служило стимулом к еще большему расширению и совершенствованию структуры потребностей. Для основной массы населения - импульсом, активизирующим попытки перебраться в другие страны, где можно было бы без особых трудностей приобщиться к преимуществам благополучной жизни.

Разумеется, действовали и противоположные факторы, смягчавшие негативные процессы, перечисленные выше. Благодаря усилиям международного сообщества, нашли широкое распространение минимально необходимые навыки санитарии и гигиены. Было существенно ограничено распространение наиболее опасных заболеваний. Акции международной гуманитарной помощи смягчали последствия чрезвычайных ситуаций и стихийных бедствий в наиболее бедных странах мира.

Несмотря на все препоны, во многих более или менее крупных населенных пунктах прокладывали себе дорогу зачатки современного образования. У представителей сравнительно состоятельных слоев населения появились возможности получить действительно качественную подготовку, в том числе в наиболее известных мировых центрах.

Некоторое, пусть недостаточное, однобокое развитие произошло в промышленной области. Тем самым появились и дополнительные рабочие места, которые , хотя и не могли поглотить огромную резервную армию труда, но тем не менее помогали несколько разрядить обстановку. В странах, где сколько-нибудь заметное развитие нашел туризм, у местного населения появились возможности занятия в туристической промышленности и соответствующем бизнесе.

При всем этом основное социальное противоречие между полностью обездоленными и имущими не претерпело существенных изменений. Мало изменились и традиционные формы его проявления. Это - повсеместное нарушение прав собственности, стихийные бунты, готовность к участию в вооруженном сопротивлении ( сельская и городская герилья), поддержка политических партий экстремистско- фундаменталистского толка. В качестве доминирующего типа действий во всех названных случаях выступало насилие.

Очевидно, что без коренного изменения экономического и социального положения в странах этой подгруппы шансы распространения в них культуры мира минимальны.

Особенности социальных отношений в странах второй подгруппы определяются сложными переплетением традиционалистских порядков, доминирующих в государствах первой подгруппы, системой взаимодействий, типичных для раннего индустриализма, и постиндустриальными влияниями исходящими из зоны “золотого миллиарда”.

В соответствии с этим при анализе можно выделить социальные отношения трех типов, которые не просто накладываются друг на друга, но находятся в сложных отношениях переплетения и проникновения. Однако доминируют, как правило, социальные взаимоотношения, свойственные раннему индустриализму. Для них, как известно, характерны борьба за приемлемые условия продажи рабочей силы, за фиксированное трудовое законодательство, за правовое равенство социальных партнеров, за демократические политические институты.

Сами социальные противоречия нередко выступают в острой форме. Однако их решение не обязательно выливается в прямое насилие. Это происходит только в тех случаях, когда относительно равномерный и спокойный ход событий прерывается чрезвычайными обстоятельствами, в основе которых лежат либо потрясения международного характера, либо хищническое, некомпетентное поведение собственной правящей элиты.

В целом, возможности утверждения культуры мира в этой подгруппе существенно выше, чем в первой.

Особое место в описываемом конгломерате занимают так называемые трансформирующиеся страны ( т.е. государства, осуществляющие преобразование прежних этатистско-бюрократических порядков в рыночные отношения ). Некоторые из них, почти завершив этот процесс, все очевиднее сближаются со странами, входящими в зону “золотого миллиарда”, хотя и отстают от них по ряду показателей экономияческого развития и уровню жизни. Другие остаются похожими на наиболее продвинутые второй подгруппы.

Особенности социальных отношений в этих странах определяются степенью болезненности трансформационных процессов. В тех случаях, когда они осуществляются осторожно, с учетом интересов большинства населения, его реакция, даже будучи протестной, не выходит за умеренные, определяемые законом рамки. При нарушении болевого порога противодействие трансформационным процессам может принять и радикальные формы, в корне противоположные культуре мира.

3. Особенности социальных противоречий в России

Многие из социальных противоречий, характерных для других районов мира, свойственны также и России. Более того, оказавшись в промежуточном положении между государствами, развивающимися в соответствии с так называемой “западной моделью”, и странами отстающего и догоняющего развития, она оказалась плацдармом, на котором переплелись наиболее острые противоречия, свойственные и тем и другим.

Однако, кроме того, при решении вопроса о путях оздоровления социальной ситуации и минимизации накопившихся социальных противоречий силам, ориентированными на культуру мира в России, приходится дополнительно считаться с некоторыми важными специфически российскими обстоятельствами.

В крайне сжатой форме их можно было бы изложить следующим образом:

В экономическом и социальном отношениях страна оказалась отброшенной к начальной фазе капиталистического накопления и раннего индустриализма. И хотя она по ряду важных параметров существенно отличается от государств, переживавших эту стадию в Х1Х веке ( например, от Англии времен первой промышленной революции ), многие задачи, которые предстоит решать российскому обществу, имеют крайне мало общего с теми, перед которыми стоят промышленно развитые страны Западной Европы и даже многие государства среднего уровня развития.

Социальные отношения в нынешней России в решающей степени определяются затяжным экономическим кризисом, не имеющим прецедентов в истории ХХ века. В результате этого кризиса страна потеряла около половины своего промышленного потенциала. Были бездумно розданы , а частично разворованы, государственная собственность и стратегические запасы. Чисто фискальная, некомпетентная налоговая политика поставила на грань выживания еще сохранившиеся промышленные предприятия и основную часть среднего и мелкого бизнеса.

Со второй половины 90-х годов в развитии экономической ситуации в России наметилась новая фаза. Внешне основные тенденции развития народного хозяйства немногим отличались от тех, которые проявлялись раньше. Общий спад продолжался, хотя и не приобрел обвальной формы. Однако за всем этим все отчетливее проступали процессы, демонстрировавшие тупиковый характер принятого курса.

Накопленные ранее ресурсы, служившие своего рода допингом для недужной экономики, стали подходить к концу. В котле общественного богатства, казавшемся бездонным, показалось дно. Государственные расходы оказались подвешенными на двух канатах: внутренних заимствованиях и иностранных кредитах.

Внутренний долг вырос до таких размеров, что грозит рухнуть подобно мошеннической финансовой пирамиде. Внешние кредиты, заимствуемые у международных финансовых институтов, вплотную приблизились к экономически оправданному рациональному пределу. В 1997 году на обслуживание долгов была затрачена одна четверть расходов государственного бюджета.

Уменьшение инфляции -–предмет гордости либеральных отцов экономической политики России – обернулось беспрецедентным ростом взаимных неплатежей. Произошло широкомасштабное бегство отечественного капитала за границу. Все более массовый характер стали приобретать неплатежи в бюджет и внебюджетные фонды, повальный отказ платить налоги, уход производства в теневую сферу. Дефицит реально доступных источников накопления капитала приобрел крайне острую форму

В сложившейся ситуации были возможны два варианта действий. Один – решительно изменить экономическую парадигму. Другой – попытаться наскрести некоторую сумму для того, чтобы избежать окончательного разрушения основного капитала и временно поддержать распадающуюся финансовую систему. Но сделать это можно было лишь в том случае, если в спешном порядке распродать оставшееся во владении государства промышленное имущество и запустить руку в еще сохранившуюся сферу социальной поддержки граждан.

В 1997 г., после недолгих колебаний, выбор был сделан в пользу второго варианта. В результате интенсивной кадровой перетряски у руля экономической политики России оказались сторонники радикальной распродажи остатков государственной собственности и окончательного демонтажа системы социальной защиты. Обществу была предложена программа чрезвычайных мер, выдаваемая за углубление либеральных реформ.

Основной стержень этой программы составляли: ускоренное избавление от остававшихся в руках государства прибыльных производств, реорганизация (а по сути дела обескровливание) так называемых естественных монополий (федеральной сети железных дорог, единой электроэнергетической системы, службы производства и транспортировки газа), резкое увеличение оплаты населением жилищно-коммунальных услуг (маскируемое под коммунально-жилищную реформу) и еще более жесткое закручивание налогового пресса.

Попытки навязать обществу эту программу, естественно, натолкнулись на активное сопротивление населения и представляющих его интересы институтов. Поскольку ряд положений этой программы ущемлял интересы некоторых мощных промышленно-финансовых групп, внутри правящей элиты вспыхнула первоначально скрытая, а затем и публичная схватка, во многом парализовавшая властные структуры. К тому же кризис на мировых фондовых рынках привел к оттоку с российского фондового рынка миллиардных сумм в иностранной валюте, вложенных в ценные бумаги.

Промежуточные итоги этой политики, направленной на спасение прежнего потерпевшего крах экономического курса путем его косметической модификации, выглядели следующим образом:

Кавалерийская атака на так называемые естественные монополии окончилась неудачей. Понеся некоторый материальный ущерб, они сумели сохранить основные позиции. Не дала видимых результатов попытка коренным образом изменить налоговую систему. Налоговые поступления от разоренного и наполовину парализованного народного хозяйства продолжали сокращаться. Жилищно-коммунальная реформа, которая , как предполагалось, должна была принести власти огромные денежные поступления, застопорилась уже на первом этапе.

К концу 1997 г. за счет дальнейшего наращивания внешних долгов удалось частично расплатиться с работниками бюджетных организаций. При помощи статистических манипуляций (прежде всего увеличения расчетной доли теневого сектора в совокупном продукте) было создано впечатление, будто в стране прекратилось продолжавшееся шесть лет падение внутреннего валового продукта. Между тем социальная ситуация в стране продолжала характеризоваться массовой задержкой зарплаты наемным работникам государственных и частных предприятий, неполным финансированием Вооруженных сил и иных силовых структур и перманентными перебоями с выплатой социальных пособий. В начале 1998 г. неплтежи по заработной плате приблизились к 6о миллардов доминированных рублей, т.е. превысили уровень задолженности, существовавший до того, как был провозглашен “крестовый поход” протв невыплаты заработанных денег. И это в условиях, когда сам уровень зарабоной платы, очобенно в бюджетной сфере, остается предельно заниженным.

Социальные результаты экономической политики, описанной выше, выглядели следующим образом. За сравнительно короткое время в стране произошла резкая дифференциация населения по основным показателям, определяющим уровень жизни граждан.

Эта дифференциация реализовалась двояко: с одной стороны, в зависимости от места проживания и, с другой – от доступа к источникам власти и денежных ресурсов. По уровню доходов на душу населения первое место в России заняла Москва. Отставание по этому показателю других регионов России колеблется в диапазоне 4-10 раз.

Не менее разительна дифференциация по социальной вертикали. Существует ряд расчетов, описывающих эту вертикаль, как официальных, так и неофициальных. Они отличаются друг от друга методикой и, соответственно, цифровыми показателями. Однако общие контуры рисуемой ими картины в основном совпадают.

Согласно наиболее убедительному подходу , население России, исходя из уровня доходов, можно условно подразделить на пять групп.

Высшая . Численность 3,5-3,8% населения. Уровень доходов сравним с уровнем доходов очень богатых людей в промышленно развитых капиталистических странах или даже превосходит его.

“Экономически благополучные” (10-14%). Расходы на питание в этой группе не превышают 5-7% получаемых доходов.

“Относительно устроенные” (24-25%). Потребление ограничено материальными ресурсами. На питание расходуется не менее 40% доходов.

Группа “с трудом держащихся на плаву” (29-39%). Доходы в ней столь малы, что практически все (более 90%) расходуются на питание.

“Неимущие” (34-35%). Доходы в этой группе ниже или существенно ниже официального прожиточного минимума.

Представленная схема побуждает к крайне грустным размышлениям. В самом низу социальной пирамиды располагается более 60% россиян, существующих в “критическом режиме”. Над ними возвышается сравнительно небольшая по объему средняя прослойка (примерно 25%), осваивающая рыночные модели и интенсивно борющаяся за физическое выживание. И все это венчает верхушка из элиты (около 10%) и суперэлиты (менее 4%).

Децильный коэффициент, отражающий соотношение доходов 10% наиболее обеспеченных и 10% наименее обеспеченных граждан страны, составлял, согласно подсчетам, в 1991 году - 4, в 1993 году – 11, в 1995- ом и в последующие годы – около 13. Между тем децильный коофициент, превышающий десятикратный уровень повсеместно рассматривается как сигнал приближающейся опсности социального взрыва.

Абсолютные цифры, характеризующие численность неимущего, остро нуждающегося населения, приводимые различными источниками, существенно варьируются в зависимости от политической ориентации. По данным Госкомиздата, в середине 90-х годов доходы ниже официально исчисляемого прожиточного минимума получали 36,6 млн. человек (25% от общей численности населения). По мнению ряда исследователей, реальные масштабы бедности в России более чем в полтора раза превышают официальные.

Разумеется, статистика, тем более российская, не в состоянии учесть все поступления, составляющие доход личности. В хаотических условиях, характерных для состояния экономики России в первой половине 90-х глдов, существовали, как и существуют ныне, многочисленные легальные и нелегальные возможности дополнительного заработка. Это и розничная (мелкооптовая) торговля товарами, лично доставленными из-за рубежа (так называемые челночные операции), и широко практикуемое совместительство, не регистрируемое официально, и сдача в наем по повышенным ставкам частного и муниципального жилья, и нелегальная производственная деятельность, и занятие преступным бизнесом.

Все это смягчает последствия бедствий. В том же направлении действовует частично сохранившаяся система социального регулирования. О ее роли можно судить по следующим данным. При снижении объемов материального производства почти в два раза конечные расходы государственных учреждений на социальную поддержку граждан сократились, по состоянию на 1996 г., на 4-6%. Не учитывать это нельзя.

Вместе с тем даже при существенной корректировке приведенных выше данных ненормальность сложившейся ситуации не вызывает сомнений.

Наименее оспоримый показатель условий существования населения – демографическая ситуация в стране. Динамика в этой области характеризуется следующими данными. Число умерших возросло с 1,6 в 1989 году до 2,2 млн. чел. в 1995 году (в 1,4 раза). В то же время число родившихся сократилось с 2,2 до 1,4 млн.чел. – в 1,6 раза. В результате, впервые в истории страны в мирное время смертность стала превышать рождаемость, а естественный рост населения сменился его уменьшением. За 1992-95 годы абсолютная убыль населения страны составила 2,7 млн.чел. Даже массовый приток вынужденных переселенцев и беженцев оказался не в состоянии полностью покрыть эту убыль.

Согласно международным нормам, одним из важнейших критериев здоровья нации и благосостояния подрастающего поколения является коэффициент смертности детей в возрасте до 5 лет (КСД-5). Это обусловлено тем, что этот коэффициент отражает не только отягощенность генофонда биологическими факторами риска (например, врожденными и наследственными заболеваниями), но и уровень социального благополучия: качество питания, доступность медицинской помощи, охват вакцинопрофилактикой, положение в семье. Так вот, в нынешней России, по состоянию на 1995 год, КСД был в 3-4 раза выше, чем в экономически развитых странах Запада.

В 1994 году в России была зарегистрирована самая низкая за последние 25 лет продолжительность жизни: 57,6 г. у мужчин и 71,2 г. – у женщин. Ныне российские мужчины по продолжительности жизни занимают в мире 135-е, женщины – 100-е место. По сравнению с Западной Европой мужчины живут на 15-17 лет, женщины на 7-10 лет меньше.

Значительно ухудшилось физическое и психическое здоровье населения. Широкое распространение получили такие практически изгнанные в прошлом социальные болезни, как туберкулез. Появились очаги опасных эпидемий, в том числе холеры и тифа. Высокие темпы набирают венерические болезни и СПИД. У половины подростков школьного возраста наблюдается авитаминоз и т.д..

После 1992 г. произошла не только имущественная, но и глубокая социально-психологическая дифференциация общества. Соотношение сложившихся групп несколько менялось в зависимости от тех или иных конъюнктурных обстоятельств. Однако в целом оно оставалось более или менее устойчивым.

Первоначально даже у части граждан, скептически оценивавших проводившуюся политику, теплились надежды на то, что, в конечном итоге, ее последствия могут оказаться позитивными. Отражением их надежд стал более высокий уровень доверия президенту и правительству, чем это можно было предположить, ориентируясь лишь на показатели оценки населением перспектив жизни. Такие настроения частично сохранились, хотя и не в столь выраженной форме, как прежде. И при определенных обстоятельствах могут быть актуализированны.

Вместе с тем для основной части части граждан наиболее характерными являются отчужденность от власти, недоверие к политике и политикам, чувство дезориентации, разочарование в демократии и основанная на этом готовность поддержать авторитарные формы правления. Непосредственным следствием подобных настроений является повышенная агрессивность - в одних случаях подавленная, а других - открытая.

Практически перед Россией стоит сейчас задача найти пути выхода из тяжелейшего кризиса, поразившего все ее структуры, и предотвратить всеобщую катастрофу. Задача эта - общенациональная и требует консолидации всех конструктивных сил страны.

Особый вклад в предстоящие усилия, направленные на создание в стране нормальных условий существования, могут те, кто ориентируется на культуру мира и, следовательно, ненасильственное снятие острых социальных противоречий. Речь должна, видимо, идти о целом комплексе действий. О равномерном распределении тягот, которые прийдется нести гражданам в процессе выхода из тупиковой ситуации. Об использовании имеющихся ресурсов так, чтобы гарантировать выживание групп населения, наиболее пострадавших от развала экономических и государственных структур. О том, чтобы структурные преобразования, являющиеся составной частью антикризисных усилий, учитывали новые реалии мирового развития, в том числе те, о которых шла речь выше, и тем самым создавали предпосылки для дальнейшего движения вперед.

Конкретизируя, можно утверждать, что для России практические действия сил, ориентированных на культуру мира, предполагают принятие следующих посылок:

В области экономики либерал-радикальному обожествлению рынка должен быть противопоставлен принцип: столько рыночной свободы, сколько возможно, столько центрального управления и планирования, сколько необходимо. В условиях нынешней полной потери управляемости в сфере экономики это означает сохранение и, в случае реальной необходимости, расширение государственного сектора народного хозяйства, незамедлительную разработку и внедрение в практику методов индикативного планирования.

В социальной области, в противовес манчестерскому принципу: каждый живет, спасается или тонет в одиночку, надлежит отстаивать принцип социальной ответственности общества и государства. Эта ответственность не может быть сведена к отдельным подачкам тем, кого реализация либеральных экспериментов вышвырнула на обочину общества или столкнула на его дно.

Должна быть создана ( а, частично, и восстановлена ) такая система социальных амортизаторов, которая бы дала каждому члену общества уверенность в том, что компенсацией за его позитивный трудовой вклад в общее дело будет гарантия приемлемых условий существования на всех этапах жизни. Создание такой системы гарантий не имеет ничего общего с расточительством, ибо, как уже отмечалось, в нынешних условиях важнейшим элементом современного производства является живой труд. А качество живого труда в решающей степени зависит от условий воспроизводства и существования рабочей силы ( т.е. тех же рядовых граждан).

В политической области следует руководствоваться тем, что в России повсеместно, в том числе и на теоретическом уровне, происходит дрейф к принятию и поддержке авторитарных форм правления. Имея ввиду эту опасность, крайне важно противопоставить авторитарным иллюзиям и поползновениям альтернативную концепцию сильной демократии, которая, будучи высокоэффективной, не растеряла бы ничего ценного из и так не очень богатого российского демократического багажа.

Одновременно надлежит приложить энергичные усилия, чтобы стремление к переменам, питаемое растущим неприятием существующего режима со стороны значительной части населения, не приобрело антидемократических форм и не вынесло на поверхность общественной жизни политические силы крайне националистического, авторитарно-диктаторского типа.

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.