год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Многочисленные дискуссии о судьбах интеллигенции в России на протяжении многих лет ходят по замкнутому кругу. Их позитивный результат минимален, хотя в этих дискуссиях принимают участие, наряду с пустозвонами, серьезные, талантливые люди. В поисках причин этого почти сразу же наталкиваешься на самую существенную: амбивалентность понятия, лежащего в основе споров.

В русском языке слово интеллигенция употребляется по меньшей мере в двух смыслах.

В одном - для обозначения группы лиц, обладающих не только высоким уровнем образования и культуры , но и глубоким чувством нравственности. Предполагается, что поведенческие характеристики членов этой группы определяются не только их профессиональными интересами и умениями, но и моральной ответственностью за судьбу сограждан, общества и человечества в целом. К числу родовых признаков интеллигенции относят в этом случае образованность , духовность, порядочность, вежливость, твердое следование моральным принципам и другие аналогичные качества. И произносят все это, как правило, с благоговейным придыханием.

В другом - для описания социального слоя, играющего заметную роль в функционировании общественных институтов и приобретшего ныне массовый характер. У этого слоя есть свое специфическое место в социальной структуре, свое внутренне членение, свои интересы.

Группы, определяемые этими понятиями, обычно соприкасаются, частично накладываясь друг на друга. Тем не менее по большому счету речь идет о разных общественных феноменах с различными критериями выделения. В первом случае это набор моральных и поведенческих качеств, именуемый обычно интеллигентностью. Во втором - место в социальной структуре общества, определяемое уровнем образования и типом трудовой деятельности.

Очевидно, что каждый участник дискуссий о судьбах интеллигенции вправе избрать то содержание термина, которое отвечает его представлениям. И, соответственно, вести ее в избранной системе координат: нравственно-этической или предметно-социологической. Важно, однако, не подменять один подход другим и, тем более, не переплетать их, перенося критерии, свойственные первой трактовке , на вторую.

Ниже пойдет речь об интеллигенции, как массовом социальном слое современного общества. Проблемы интеллигенции, как совокупности лиц, обладающих высокими моральными качествами, будут рассмотрены лишь в той степени, в какой эта группа пересекается или частично сливается с интеллигенцией как массовым социальным слоем.

1. Сначала несколько общих соображений. Слово интеллигенция, как известно, родилось в России. Это, однако, не означает, что описываемый им феномен представляет собой чисто русское явление. Это относится даже к трактовке интеллигенции, как особой группы, состоящей из высоконравственных, образованных и культурных людей.

Обычно, начиная разговор о российской интеллигенция, прежде всего обращают внимание на ее специфические характеристики. И для этого есть немало веских оснований. Отпочковавшись от других социальных групп и приобретя относительную самостоятельность, она на протяжении многих десятилетий проявляла гораздо большую активность в сфере общественной и политической жизни, чем во многих других странах. Ее влияние на умонастроения людей и процессы, происходившие в обществе, было особо заметным.

Тем не менее и в иных государствах, прежде всего в Западной и Центральной Европе, тоже существовали группы образованных и культурных людей, движимых нравственными побуждениями, которые выполняли аналогичные функции. То, что они не именовали себя при этом интеллигентами и не воспринимались обществом как нечто цельное, не имело существенного значения. Очевидно, что без их воздействия история соответствующих стран выглядела бы менее интересной и поучительной.

В еще большей степени сказанное относится к интеллигенции, понимаемой как составная часть общественной структуры. В западной социологии слово интеллигенция употребляется редко. Там предпочитают говорить о “белых воротничках”, новом среднем классе, лицах свободных профессий и т.д. Тем не менее суть дела остается той же самой. Речь, как и у нас, идет о совокупности людей, которые, обладая высокой квалификацией ( как правило, базирующейся на высшем образовании) профессионально заняты преимущественно умственным трудом.

В свое время удельный вес этой совокупности в жизни общества был относительно скромным. Задача, которую выполняли те, кто мог, если использовать употребляемый у нас термин, считаться интеллигентом, сводилась главным образом к сохранению и, по возможности, пополнению знаний, в которых жизненно нуждалось окружение (жрецы, проповедники, педагоги, литераторы, строители, лекари). В качестве самостоятельной социальной группы они не выступали. Их влияние реализовалось в той степени, в какой им удавалось, обслуживая власть имущих, оказывать воздействие на общество в целом.

В дальнейшем, по мере развития и усложнения общественных отношений, а также становления современного массового производства, удельный вес работников, занятых интеллектуальным трудом, интенсивно возрастал. Особенно бурно это происходило с конца Х1Х века. Как в России, так и на Западе интеллигенция стала превращаться из сравнительно немногочисленной корпорации во все более весомую социальную группу.

Вторая половина ХХ века придала этому процессу дополнительный импульс. В результате, на пороге ХХ1 столетия работники, занятые преимущественно умственным трудом, составили - по крайней мере в наиболее развитых и приближающихся к ним странам - основную массу экономически активного населения и главную производительную силу.

Одним из следствий этого стала растущая дифференциация интеллигенции как социального слоя. Отражая членение общества в целом, интеллигенция распалась на группы, занявшие различное место в социальной иерархии.

Наиболее массовая из их числа, объединившая наемных работников умственного труда, оказалась в ситуации, немногим отличающейся от той, в которой находились традиционные рабочие. Другая, утвердившаяся ступенью выше, образовала ядро средних слоев, которые сейчас не совсем точно именуют средним классом. Третья, наименее многочисленная, стала интегральной частью экономической и политической элиты.

Членение происходило и в зависимости от сферы приложения труда. Промышленные, научно-техническая и технологическая революции создали принципиально новые виды производственной деятельности и, соответственно, новые массовые отряды работников: прежде всего техническую и научную интеллигенцию. Усложнение структуры производства и углубившееся разделение труда стали причиной появления значительной по численности категории организаторов хозяйственной деятельности и лиц, занятых в области финансов.

Возрастание роли государства, распространившего влияние на все стороны общественной жизни, резко увеличило потребность в государственных служащих - управленцах. Так сложился еще один массовый отряд работников- специалистов.

Значительная доля интеллигенции оказалась задействованной в расширяющейся сфере обслуживания, особенно ее нематериальной части, связанной с воспроизводством трудовой основы общества ( здравоохранение, обучение, обеспечение времяпровождения вне трудовой деятельности). Учителя, преподаватели высших учебных заведений, медицинские работники, деятели искусства, сотрудники масс-медиа и т.д. образовали еще одну категорию работников нефизического труда.

Одним из неизбежных следствий дифференциации интеллигенции стало дробление ее интересов. В прошлом, будучи сравнительно небольшой корпорацией, она, как правило, идентифицировала свои интересы с интересами той социальной группы, которую обслуживала. В то же время, аккумулируя интеллект всего сообщества, она нередко выражала и его общие интересы.

У части интеллигенции такой подход частично сохранился поныне. Отсюда не исчезающая склонность рассматривать ее как главную радетельницу интересов народа. Однако, будучи сложно структурированной массовой социальной группой, она неизбежно должна генерировать и отстаивать свои собственные, разнообразные и во многом противоречивые специфические интересы. В этом смысле она не отличается ( и не может отличаться) от других социальных групп современного общества. Требовать от нее иного так же бессмысленно, как от политика - полной открытости, дилера - бескорыстия, а рабочего кузницы - музыкального слуха.

Повторю еще раз: среди интеллигентов много людей с высокой культурой и нравственностью. Этому в ряде случаев способствует специфика интеллектуального труда, требующая ко всему прочему приобщения к облагораживающим сокровищам мировой культуры. Вместе с тем соотношение между умными и глупыми, добрыми и злыми, порядочными и мошенниками в этой ставшей столь массовой группе не может быть иным, чем в других группах и в обществе в целом. Сотрясать по этой причине воздух стенаниями, как это делают авторы многих статей, посвященных российской интеллигенции, - значит, по меньшей мере, пребывать в мире иллюзий.

2. В какой степени сказанное выше относится к интеллигенции в России? Что касается общих тенденций развития, то сходство вполне очевидно. Тем не менее, как уже отмечалось выше, налицо и существенные отличия. И игнорировать их - значит невольно или сознательно искажать реальную картину.

Во многом эти отличия обусловлены особенностями исторического пути, пройденного Россией со второй половины Х1Х века. Первоначальный рывок, превративший российскую интеллигенцию из немногочисленной корпорации в массовую социальную категорию, она совершила в обстановке гниющей, но вместе с тем сравнительно устойчивой сословной самодержавно-бюрократической системы. Это в значительной степени предопределило как структуру интеллигенции, так и ее особое место в социальной иерархии общества.

Быстрый рост численности работников умственного труда, начавшийся еще во второй половине Х1Х века, привел к возникновению двух пересекавшихся, но тем не менее сравнительно автономных структур: интеллигенции дворянской и разночинной. И если дворянская воспринималась сословным обществом как естественная, обладающая легитимным местом в иерархии власти, то разночинная выглядела в его глазах как нечто чуждое, непривычное, незваное.

Разумеется, отдельным представителям разночинной интеллигенции удавалось, благодаря исключительным личным качествам, проложить себе путь в высшие слои общества. Однако в целом правящий класс держал эту социальную группу на расстоянии, рассматривая ее в лучшем случае как более или менее квалифицированную часть обслуги.

Со своей стороны основная часть населения, которую составляли едва освободившиеся от крепостничества, в своем большинстве неграмотные крестьяне, городской ремесленный и торговый люд, а также находившаяся в стадии формировании группа фабричных работников, воспринимала интеллигенцию, в том числе разночинную, как часть господствующего сословия, “бар”, и в соответствии с этим определяла свое к ней отношение.

Отсюда своеобразное промежуточное положение, в котором оказались формирующиеся массовые группы интеллигенции. С одной стороны, осознание своей профессиональной и функциональной значимости вступало в острое противоречие с неадекватным местом в социальной иерархии, вызывая ощущение необоснованной второсортности. С другой - не исчезнувшие связи с непривилегированной частью общества, из которой в своем большинстве вышли разночинные интеллигенты, и основанные на них притязания на право отражать и представлять народные чаяния, практически не находили отклика в массах.

Отношение интеллигенции к общественному строю и самодержавному режиму не было столь однозначным, как это нередко изображалось в нашей литературе. Одна ее часть, в том числе разночинного происхождения, со временем интегрировалась во властные структуры, либо нашла приемлемые для себя формы сосуществования с ними. В ее рядах возникло влиятельное консервативно-охранительное течение, обеспечивавшее режиму мощное интеллектуальное прикрытие. Вместе с тем для наиболее значимой части интеллигенции враждебное отношение к существовавшему общественному строю и представляющей его власти по-прежнему оставалось доминантным. Это, однако, нисколько не уменьшало разрыва между этой интеллигенцией и социально ущемленным большинством населения.

В начале ХХ века, в связи с дальнейшими глубокими изменениями в социальной структуре общества, в том числе ростом численности и повышением функциональной роли работников нефизического труда, некоторые противоречия, связанные с происхождением интеллигенции и ее местом в общественной системе, оказались снятыми самим ходом событий. Однако на уровне общественного сознания двойственность ее положения сохранилась. Для власти интеллигенция продолжала оставаться бродилом общественной неустойчивости и беспорядка. Для большинства народа - неотъемлемой составной частью касты господ.

Это с особой очевидностью проявилось в ходе революций 1917 года. В них, особенно на первом этапе, интеллигенция выступала в основном как антисистемная сила. Вместе с тем, как только пришедшие в движение массы почувствовали себя полностью свободными от контроля, накопившийся в их среде гнев обрушился на всех тех, кто воспринимался олицетворением старого порядка, в том числе на интеллигенцию. В конечном итоге она пострадала от социальных потрясений не меньше, чем прежние господствующие классы. Тем не менее двойственность ее положения и, соответственно, сознания не могла не сказаться на ее поведенческих стереотипах.

В годы гражданской войны одним из последствий этой двойственности стал глубокий раскол, разведший интеллигенцию по разным, противостоявшим друг другу лагерям. Интеллигенты не только пополняли ряды Добровольческой армии, формировали административный аппарат и активно участвовали в политической жизни на территориях, которые контролировали белые армии, как это модно утверждать сегодня. Российская военная интеллигенция внесла решающий вклад в создание Красной армии. Руками выдающихся российских администраторов и ученых была восстановлена система государственного управления в сфере контроля советской власти, а после потрясений и разрушений гражданской войны возрожден экономический и научный потенциал государства,

Все это, однако, не избавило российскую интеллигенцию от очередного пути на Голгофу. В обществе, сложившемся после революции, ее двойственное положение возродилось, приняв, правда, новые очертания. Особенности народного менталитета, пронизанного антиинтеллигентскими стереотипами, стали составной частью государственной идеологии. Это в значительной мере предопределило антиинтеллигентский крен проводимой политики. Интеллигентское прошлое стало восприниматься как нечто предосудительное. Происхождение из семьи образованных людей превратилось если не в препятствие, то, по меньшей мере, в тормоз для профессиональной карьеры. Даже само слово интеллигент приобрело негативный оттенок.

Вместе с тем идеологизированная враждебность к интеллигенции, уходившая корнями в особенности массового сознания, все сильнее наталкивалась на объективные барьеры. Восстановление разрушенного народного хозяйства не могло быть осуществлено без участия интеллигенции. Активного вклада интеллигенции требовала реализация курса на экономическую и социальную модернизацию, принятого властями.

В образованных людях нуждались и все остальные сферы возрождавшегося государства: системы образования, здравоохранения, культуры, развитие которых дополнительно стимулировалось обострявшейся конкуренцией противоположных общественных систем, происходившей не только в военной, но и в социальной и культурной областях.

Власть пыталась решить возникшую дилемму, противопоставляя интеллигенции старой, дореволюционной, новую, возникшую при советском строе. Старая все интенсивнее поносилась за неумение и нежелание приспособиться к изменившимся реалиям, за нелояльность советской власти, а на более позднем этапе была обвинена в подрывных, вредительских действиях. Новая превозносилась за тесную связь с народом, активность в строительстве иного, более справедливого общества. Соответственно варьировались приемы кнута и пряника. Объявленую нелояльной интеллигенцию подвергали репрессиям, лояльную поощряли и ставили в сравнительно привилегированные условия.

Вскоре, однако, стало очевидным, что и новая интеллигенция, выращенная при советской власти, несмотря на “народное происхождение”, неотвратимо приобретает качества интеллигенции как таковой, в том числе склонность к самостоятельным суждениям и критической оценке происходящего, нетерпимость к постороннему вмешательству в творческий процесс, резко негативное отношение к бюрократическому самовластию и некомпетентным решениям . И чем заметнее проявлялись эти качества, тем сильнее были всплески антиинтеллигентской ментальности властных структур, направленные уже не только против старой, но и против новой интеллигенции.

Между тем в процессе модернизации удельный вес интеллигенции в России ( Советском Союзе ) не только сравнялся с ее удельным весом в наиболее развитых индустриальных странах Запада, но по ряду параметров превзошел его. Тем самым неоднозначные отношения интеллигенции и власти получили сильный дополнительный импульс. С одной стороны, интеллигенция позитивно оценивала возможности социальной мобильности и профессиональной самореализации, возникшие в ходе модернизации советского общества. С другой - ее самоутверждение и творческая активность все интенсивнее входили в противоречие с растущей неэффективностью институтов управления, их низкой компетентностью и бюрократизмом, антиинтеллектуализмом власти, возведенным в ранг идеологии.

Крайне болезненно воспринимались интеллигенцией, или по меньшей мере ее подавляющей частью, искусственно заниженный общественный статус, пренебрежительная оценка умственного труда, как непроизводительного, его заведомо заниженная оплата, дискриминация при распределении общественных фондов и т.д.

Все эти годы власть старательно подкармливала отдельные группы интеллигенции, в активном сотрудничестве которых была особо заинтересована. Одновременно ставшая не столь очевидной, но тем не менее достаточно определенная антиинтеллигенсткая направленность общего курса сохранялась. Интеллигенцию, воспринимаемую как фактор потенциальной нестабильности, старались держать под неусыпным контролем. Это не могло не вызывать ответной реакции.

Двойственность положения и сознания интеллигенции сработала снова. И дело тут вовсе не в парализовавшем ее страхе или склонности к конформизму, в чем любят упрекать интеллигенцию радикальные критики современного разлива. Сложился реальный разброс интересов. И на его основе - дифференциация общественных, а затем и политических позиций.

Для одной части интеллигенции определяющую ценность составляла имевшаяся возможность относительно стабильной творческой профессиональной работы при жизненном уровне, который, не будучи высоким и не соответствуя трудовому вкладу, тем не менее обеспечивал минимально необходимые потребности. На этом фоне очевидные недостатки общественной системы и конкретной политики воспринимались как нечто второстепенное, привходящее, поддающееся исправлению. Критическое отношение к политической системе, ее институтам и режиму не выходило за сравнительно умеренные рамки и не было, по своей сути, разрушительным.

Однако, по мере усиления кризиса системы и углубления ее внутренних противоречий, доминирующее влияние стала приобретать другая часть интеллигенции, определяющими для поведения которой стали негативные качества системы. Будучи общественно наиболее активной, она все интенсивнее отчуждалась от властных институтов, а в конечном итоге - от политической системы в целом.

Это отчуждение было тем глубже, чем существеннее становилась роль нефизического труда, фундаментальнее его значение как фактора благополучия и стабильности системы, и чем меньше считались с этим властные структуры. Перефразируя известное классическое выражение, можно сказать, что, создав новую интеллигенцию, расширив ее ряды и тем самым усилив ее роль в обществе, власть породила своего могильщика. Особенно очевидным это стало в тот момент, когда ослабли главные скрепы, до поры до времени обеспечивавшие функционирование системы.

3. Новые времена не повлекли за собой новые нравы. Сложный, во многом трагический путь российской интеллигенции не нашел своего завершения. Вряд ли кто либо решится описывать ее нынешнее положение, прибегая к высокопарным суперлативам.

О событиях, произошедших в России на рубеже 80-90 годов и надолго определивших ее судьбы, написано много. Тем не менее уровень их осмысления и поныне оставляет желать лучшего. В частности, как мне кажется, в более глубоком анализе нуждаются возможные последствия произошедшего для дальнейших судеб российской интеллигенции.

Чисто событийная сторона дела общеизвестна. Интеллигенция в своем большинстве с энтузиазмом восприняла идеи и первые этапы политики перестройки. Она создала ту массовую базу, опираясь на которую стали возможными и демонтаж цензурных установлений, сковавших духовную жизнь, и существенное ослабление жестокой хватки закоснелого в консерватизме партийного аппарата. При поддержке интеллигенции взошли первые ростки истинно демократических процедур, проявлением которых стали действительные свобода совести, свобода печати, свобода организаций, превращение бессодержательного голосования прежних времен в обретшие истинный смысл выборы.

Однако, как это часто бывает, после завоевания первых важных позиций вновь актуализировалось прежнее расхождение интересов. Меньшая часть интеллигенции исходила из необходимости соразмерять движение вперед с реальными возможностями страны: с ментальностью и настроениями народа, с потребностями народного хозяйства и сохранения минимально необходимой общественной стабильности, с внешнеполитическими парадигмами. Между тем большинство, охваченное нетерпением. требовало максимального форсирования перемен. Отвернувшись от вдохновителей перестройки, оно нашло новых кумиров в лагере радикал-либералов, по недоразумению называвших себя демократами.

Тем не менее вклад в обновление общества, который, несмотря на расхождения, внесла в эти годы интеллигенция, был безусловно позитивным. Непримиримая к любым попыткам попятного движения, она сыграла решающую роль в ликвидации в августе 1991 года путча, осуществленного наиболее консервативным крылом властного эшелона.

Интеллигенция была основной движущей силой, обеспечившей окончательную смену власти и кардинальные перемены, закрепившие победу новой общественной системы. Она, в своем большинстве, продемонстрировала беспрецедентную готовность идти на жертвы во имя торжества идей, несущих, как ей казалось, новые, более справедливые и совершенные формы бытия.

Констатируя это, нельзя, однако, не видеть, что далеко не все побудительные причины и механизмы поведения различных групп интеллигенции вырисовываются достаточно ясно. Рассматривая их, применительно к интеллигенции в союзных республиках, обычно обращают внимание на экзальтированный национализм, желание избавиться от клейма национальной второсортности, примерить на себя манящие атрибуты суверенности. Вряд ли оправданно сводить все лишь к этой стороне дела. Тем не менее роль соблазнов такого рода, видимо, была высокой.

Очевидно, однако, что для интеллигенции России данный фактор не мог иметь сколько-нибудь заметного значения. Без сомнения, действовали иные доминанты ее поведения. Но какие? Глубокое недовольство положением в обществе, бюрократической опекой, некомпетентностью власти, о чем уже говорилось выше? Конечно! Однако, насколько можно судить, оно вовсе не предполагало фатального разрушения основ государственности и экономической системы.

Неплохо образованная, эрудированная часть общества, которую представляли группы интеллигенции, оказавшиеся в то время на волне событий, вряд ли могла не отдавать себе отчета в том, что созидание лучшего будущего вовсе не предполагает превращения в руины всего существовавшего прежде. Трудно было не видеть, что для самой интеллигенции не сохранится серьезной перспективы в стране, где всеобщие, а следовательно - общественные интересы не будут пользоваться поддержкой сильных государственных институтов? Можно ли объяснить простой наивностью то, что люди, которым никак нельзя отказать в уме, знаниях и профессиональной квалификации, согласились , чтобы их интересы на политической арене представляли не только серьезные деятели, зарекомендовавшие себя общественно значимыми делами, но и митинговые говоруны, мелкие карьеристы и иная человеческая пена, которую обычно выносит на поверхность во время серьезных социальных потрясений?

Общественным наукам еще предстоит дать ответ на эти вопросы. Предварительно можно лишь предположить, что в столь сложные, переломные моменты политическое поведение не только мало подготовленных, неискушенных масс, но и образованных общественных групп определяется не рациональными соображениями, пониманием ближайших и долгосрочных интересов, но прежде всего эмоциями и стихийными порывами.

Бесспорным пока представляется лишь то, что в российском обществе, понесшем последние годы немалые потери, наибольший урон нанесен массовым группам людей интеллектуального труда - т.е. интеллигенции. Сотни тысяч, миллионы людей - инженеры, ученые, медицинские работники, педагоги - потеряли возможность работать в соответствии со своей профессией. Их заработная плата, и так невысокая в прежние годы, упала в два-три- четыре раза. Во многих случаях ее, как известно, вообще на платят.

В структуре безработицы самый высокий уровень - среди лиц нефизического труда. Ценность умственной деятельности в общественного сознании упала до самого низкого уровня за многие десятилетия. Чтобы выжить, многим интеллигентам приходится выполнять тяжелые, непрестижные работы, выслушивая при этом издевательские комментарии скоробогачей и сохранивших свои позиции бюрократов. И это не конъюнктурная ситуация, а перспектива на многие десятилетия.

Следует ли удивляться тому, что определяющим для значительной части интеллигенции стало сейчас чувство глубокого разочарования. В своем большинстве она, не без основания, ощущает себя обманутой. Одно из непосредственных последствий этого - ее массовый уход из политики, демонстративный абстентеизм. Какими будут дальнейшие - пока предсказать трудно.

Сказанное, естественно, не относится к немногочисленной группе преимущественно столичных интеллектуалов и деятелей масс-культуры, которые не только нашли подходящую нишу в современной России, но и чувствуют себя в ней весьма вольготно. Взаимные привязанность и симпатии их и власти общеизвестны и не требуют особого рассмотрения.

Сейчас вновь все очевиднее проявляются и двойственность положения интеллигенции в системе общественных отношений, и ее глубокая внутренняя дифференциация, хотя конфигурация, как это обычно бывает на новом этапе, очередной раз выглядит по- иному. В сфере политической ориентации все более отчетливо выделяются три основные группы: две массовых и одна приобретающая черты маргинальной. Первая группа - не принимающих ценности складывающегося общественного строя, вторая - глубоко разочарованных его бывших сторонников, третья - в основном, а в ряде случаев и полностью, идентифицирующая себя с властью.

В результате нынешние российские властные структуры оказались в положении, похожем на то, в каком пребывала предыдущая власть накануне своего краха. Политическая система, восстановив против себя наиболее образованную, активную и деятельную часть общества, неизбежно должна считаться с возможностью потрясений.

***

В заключение два дополнительных замечания.

Первое. Как уже отмечалось, исторический путь, который прошла российская интеллигенция, был крайне сложен, противоречив и, порой, глубоко трагичен. Вместе с тем именно она внесла огромный позитивный вклад в становление и развитие российского общества. Игнорировать его, высокомерно поучать задним числом своих предшественников, третировать их как не заслуживающую уважения “образованщину” - недостойно порядочного человека.

Сейчас трудно предугадать, как сложатся судьбы российской интеллигенции в ближайшие годы. Но без ее деятельного участия в возрождении страны - никакого возрождения не будет.

Второе. Автора статьи могут упрекнуть в том, что, выявляя подоплеку поведения интеллигенции, он свел дело к ее интересам. Между тем существуют высшие, духовные ценности, которыми руководствуются люди, особенно, если причисляют себя к лику интеллигентов. Если такой перекос действительно заметен, то у него имеются веские объективные причины. Разговорами о духовных и нравственных мотивах поведения интеллигентов и интеллигенции в целом читающую публику явно перекормили. Отсюда естественное стремление оставить романтическую Аленушку мечтать у родника и заняться суровыми реалиями нашей несантиментальной действительности.

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.