год 2010-й - более 30.000.000 обращений

1. Провал неоконсервативных партий на парламентских выборах, сначала в Великобритании, а затем во Франции, вызвал в мире лавину суждений и оценок К сожалению, в большинстве из них рассматривались, как правило, внешние причины. Речь шла прежде всего о тактических просчетах: о неудачном выборе времени обращения к народу, об отсутствии у неоконсерваторов ярких лидеров харизматического толка, о недооценке ими возможностей своих политических оппонентов. Самыми глубокими выглядели на этом фоне рассуждения о “законе маятника”. Граждане, де, устали от пребывания у власти намозоливших глаз лиц. Правящие партии исчерпали свой политический ресурс. Поэтому маятник массовых предпочтений сделал очередной взмах. Пройдет время, возникнет эффект привыкания, проявится разочарование в новых фаворитах и все возвратится на прежнее место.

Было бы неверным утверждать, что размышления такого рода полностью лишены оснований, При анализе ситуации, сложившейся в обеих странах, оценке хода избирательных кампаний, сопоставлении качеств конкурировавших кандидатов нетрудно обнаружить и одно, и другое, и третье. Тем не менее после подобных объяснений человек, проявляющий интерес к сюжету, остается неудовлетворенным. Они, при всей правдоподобности, не позволяют выстроить в систему известные факты, не помогают ответить на вопрос “почему?”, с которым приходится сталкиваться по мере приближения к теме. Почему избиратели отвергли неоконсерваторов не только в Великобритании, где они, действительно, многим надоели, но и во Франции, в которой они находились у власти не так уж и долго? Почему в обеих странах вызвали неприятие однотипные программы, предполагающие дальнейшее свертывание роли государства в регулировании общественных процессов, в социальной политике, демонтаж социальной инфраструктуры и перераспределение ответственности за условия существования людей с общества на отдельных индивидов? Почему аналогичные тенденции в большей или меньшей степени стали прокладывать себе дорогу в других государствах Западной Европы? Случайно ли то, что из 15 стран - членов Европейского Союза в 12 у власти, полностью или частично, находятся политические силы, являющиеся единомышленниками тех, которые одержали победу в Великобритании и Франции, и что в двух других - ФРГ и Испании ( одних из самых влиятельных и крупных) ближайшие выборы могут дать аналогичные результаты.

Список подобных вопросов нетрудно продолжить. Но и этого достаточно, чтобы подвергнуть сомнению возможность рассматривать объяснения, о которых шла речь выше, как приемлемую рабочую гипотезу.

Видимо, наряду с приведенными, есть и другие, в том числе более существенные причины, вызвавшие серьезные политические перемены в двух ведущих странах Западной Европы. И действия этих причин могут оказаться не одномоментными и распространиться за пределы нынешнего ареала.

Об этих причинах и пойдет речь ниже.

11. Для понимания произошедшего ( как и происходящего ныне) полезно на время отвлечься от Западной Европы и обратиться к более общим процессам. При этом не обязательно предаваться популярным ныне гаданиям о том, как будет чувствовать себя человечество в приближающемся ХХ1 веке. Речь идет о том, чтобы, не покидая грешную землю, попытаться осмыслить и интеллектуально инвентаризовать уже произошедшие перемены, которые сказались ( или скажутся вскоре) на жизни каждого человека.

Среди этих перемен одно из первых мест занимают планетарные сдвиги. О глобализации, которой подвержен наш мир, об интернационализации торговых отношений, финансовых потоков и массового стандартизированного производства сказано и написано много. Рассуждения на эту тему вышли далеко за круг одних специалистов. После включения России в мировую экономическую систему многие плоды глобализации предстали перед нашими гражданами вполне ощутимо, как визуально, так и ( хотя и в меньшей степени) физически.

К тому, что уже известно, можно лишь добавить, что в последнее время глобализация экономики не только пустила глубокие корни, но втянула в свою орбиту почти все страны мира. Параллельно на нее наложилась новая волна интернационализации информационных коммуникаций, сделавшая возможным не только моментальное получение данных, необходимых для принятия решений, но и их незамедлительную реализацию вне зависимости от дальности расстояний.

Но еще более важно появление некоторых новых качественных реалий, которые уже сказались на условиях существования не только отдельных людей, как это было в прошлом, но и на положении целых стран и регионов. И влияние этих реалий далеко не однозначно. У него есть как положительные, так и отрицательные аспекты.

Как это не парадоксально, но такое влияние, причем главным образом негативное, ощутили, в первую очередь, наиболее богатые и экономически развитые государства.

На протяжении ряда лет в основе их политики находился принцип “свободной торговли”, постепенно трансформировавшийся в “экономическую свободу без национальных барьеров”. Он открывал богатые перспективы и, прежде всего, казавшиеся безграничными товарные и финансовые рынки. Реализация этого принципа, возведенного либеральными теоретиками в ранг сакрального откровения, была важным условием подъема и процветания в послевоенные годы стран так называемого “золотого миллиарда”.

Между тем с течением времени стали все четче прорисовываться и связанные с этим угрозы. Совершенствование социальной инфраструктуры и экологического законодательства в странах “золотого миллиарда” повысили себестоимость производимых там продуктов. В то же время в менее развитых государствах начала, мало по малу, появляться относительно квалифицированная и вместе с тем дешевая рабочая сила. Товары, произведенные в считавшихся отсталыми странах, стали все успешнее теснить своих более дорогих конкурентов.

Свободное перетекание товарных потоков, стимулированное демонтажем тарифных барьеров, привело к исчезновению в прежних индустриальных центрах целых отраслей. Почти ничего не осталось от прежней текстильной промышленности, из многих стран было вытеснено массовое обувное производство, в глубокий кризис попала швейная промышленность. Примечательно, что на первых порах это было воспринято не очень трагично. Объяснение можно, видимо, найти в том,что страдали, главным образом, маргинальные сферы, не имевшие серьезного значения для экономики в целом. Не было проявлено серьезного беспокойства и тогда, когда аналогичная судьба стала угрожать добыче и первичной переработке сырьевых материалов. Кое кто увидел в этом и серьезные плюсы: возможность, экспортировав “грязное производство”, решить за счет других стран свои экологические проблемы.

Благодушие стало исчезать после того, как под ударом оказались отрасли, составляющие сердцевину современного индустриального производства: судостроение, выпуск электроники и транспортное машиностроение. Трагическая судьба крупнейшей верфи в Ростоке ( Германия), огромные финансовые потери самых известных электронных концернов Западной Европы, известие о прекращении производства на автомобильном заводе фирмы Рено в районе Брюсселя и десятки аналогичных событий были восприняты как серьезный сигнал тревоги. На этом фоне особенно очевидным стало все более интенсивное бегство капиталов из “дорогих” в дешевые страны.

Сложилась кажущаяся парадоксальной ситуация: сегодня на западноевропейских рынках с местными товарами успешно конкурируют не только изделия зарубежного производства, но, не в последнюю очередь, продукция собственных концернов, произведенная там , где можно платить за труд значительно меньше, чем дома, и нет необходимости заботиться об экологических издержках.

Позитивное воздействие всего этого на ценообразование, вроде бы принесшее выгоды потребителям, вскоре обернулось кризисом в сфере занятости. Увеличение числа рабочих мест, характерное для прошлых лет, перестало поспевать за ростом численности населения, а затем сменилось уменьшением. При этом самыми пострадавшими оказались страны с наилучшей системой социального обеспечения: Франция и Германия. Себестоимость их товаров оказалась существенно выше, чем в других государствах экономически развитой зоны. Соответственно им было труднее других выдерживать внешнее давление. Именно в них было зафиксирован самый большой объем беглых капиталов. И именно там произошел наиболее значительный рот безработицы, перевалившей за 10% самодеятельного населения.

Ситуацию усугубило еще одно немаловажное обстоятельство. Многократный разрыв в уровнях жизни в экономически развитых и отставших в развитии странах превратил страны “золотого миллиарда” в глазах миллионов бедствующих жителей вне его пределов в “землю обетованную”, объект мечты и стремлений. Нарастание потока переселенцев из наиболее бедных стран в богатые наметилось существенно раньше- в 60-е годы. Уже тогда он доставлял неудобства развитым государствам. Тем не менее на первых порах с ним удавалось справляться. Однако затем интенсивность потока стала возрастать, достигнув пика в 90-е годы.

Для этого были немаловажные дополнительные причины. Интернационализация средств связи и системы массовых коммуникаций привела к тому, что мифологические представления о странах, дарующих приезжим счастье, нашли гораздо большее распространение, чем прежде. Многочисленные этнические и иные конфликты, захлестнувшие отдельные страны и целые регионы, подобно поршню, все энергичнее выдавливали миллионы людей с мест постоянного проживания. Между тем в число стран, питающих потоки беженцев и переселенцев, вошли переживающие не лучшие времена республики бывшего Советского Союза и государства Восточной и Центральной Европы. Свою роль сыграла возросшая возможность использовать для перемещения в страны “золотого миллиарда” ставшие прозрачными ( или по меньшей мере полупрозрачными) некогда непроницаемые советские границы.

Результаты всего этого непосредственно ощутила практически вся Западная Европа. Ее захлестнула волна легальных, полулегальных и нелегальных переселенцев. Великобритания стала прибежищем для миллионов выходцев из бывшей Британской Империи. Франция приняла потоки алжирцев и выходцев из Черной Африки. В Германии, наряду с миллионами турок и курдов, разместились и, судя по всему, намерены постоянно обосноваться сотни тысяч боснийцев и алжирцев. На многие тысячи идет счет пререселенцев и беженцев из постсоветского пространства: прежде всего украинцев, русских и евреев.

Попытки властей ограничить эту волну или, по крайней мере, ввести ее в нормальное русло успехом не увенчались. Ожесточение иммиграционного законодательства оказалось малоэффективным. Сокращение легальных переселенцев обернулось возрастанием числа нелегалов. Насильственная депортация натолкнулись на серьезные бюрократические барьеры и неодобрительное отношение демократической части общественности. Между тем тяготы содержания переселенцев во все большей степени отягощают финансы. С трудом выносит нагрузку даже такая богатая страна как Германия, положение которой оказалось дополнительно отягощенным необходимостью оплачивать экономическое возрождение так называемых новых земель ( бывшей ГДР) - на что за истекшие семь лет было потрачено свыше 1000 миллиардов марок.

Особую остроту ситуации придал намеченный на 1999 год переход континентальных членов ЕС на единую общеевропейскую валюту. Согласно условиям перехода, заинтересованные в нем страны должны иметь бюджетный дефицит, не превышающий 3% государственного бюджета. Уже в 1996 году стало очевидным, что к намеченному сроку на этот уровень смогут выйти далеко не все члены ЕС . Выдвинутым требованиям в полной мере отвечал лишь Люксембург. Даже Франция и Германия, главные инициаторы и спонсоры проекта, оказались далеки от поставленной цели. А это, в свою очередь, выдвигало дилемму: либо обе страны, образующие костяк ЕС, предпримут чрезвычайные меры и преодолеют сверхнормативный дефицит бюджета, либо на повестку дня встанет вопрос о переносе сроков введения общеевропейской валюты. Последний шаг показался руководителям стран ЕС крайне опасным, поскольку мог парализовать процесс дальнейшей интеграции Западной Европы. Новое свидетельство этому - принятие в июне 1997 года, несмотря на колебания и разногласия, Пакта стабильности, подтвердившего незыблемость прежних соглашений о сроках введения общей валюты. Но отказ от продления сроков введения общей валюты, созревший в недрах ЕС еще в ранние 90-е годы, неизбежно предполагал ориентацию на чрезвычайные меры.

Российскому читателю - очевидцу и жертве тяжелых кризисных потрясений у себя дома, трудности, о которых повествуется выше, могут показаться легкой простудой. Но для Западной Европы, мерящей проблемы собственным аршином, ситуация выглядела иначе. Она была воспринята как потрясение основ, на которых покоилось благополучие послевоенной эпохи.

Уже первые экономические неурядицы отложили заметный отпечаток на политическую конъюнктуру. В обществе стала подтачиваться вера в универсальность либерально-радикальной системы взглядов, которая навязывалась ему на протяжении почти двух десятилетий и лежала в основе конкретной политики на большей части западноевропейского пространства. В соответствии с этим начало меняться отношение к силам, которые осуществляли такую политику в прошлом и тем самым несли ответственность за ее результаты.

Первоначально перемены во взглядах и оценках не таили прямой угрозы тем, кто олицетворял эти силы. Со временем, однако, становилось все яснее, что если партии, находящиеся у власти, не преодолеют негативных тенденций, их политическое будущее окажется под вопросом.

Наряду с конъюнктурными соображениями немалую роль сыграли и сущностные. Наиболее опытные и дальновидные представители власти не могли не видеть, что управляемые ими страны начинают съезжать по склону. Текущие неприятности, не вышедшие пока из под контроля, грозили вылиться в потрясения, сладить с которыми было бы не просто. Но как избежать их? Что делать, если конкуренция товаров из стран с дешевой рабочей силой, доставляющая головную боль сегодня, приобретет гораздо большие масштабы? Существует ли реальная возможность помешать дальнейшему бегству капиталов? Как предотвратить вымывание рабочих мест, а, следовательно, пополнение армии безработных? Где достать деньги для выплаты пособий, если эта армия вырастет еще больше? Как ослабить поток экономических переселенцев из бедствующих зон мира? Вот вопросы, перед которыми оказались власти стран благополучного “золотого миллиарда”.

Откладывать эти вопросы в долгий ящик стало невозможным. Одни лишь символические телодвижения не могли заменить решения проблемы. Потребность в переменах была настолько очевидной, что их поддержали даже самые инертные силы. Однако о том, каким они должны быть и будут, согласия не возникло.

Многое зависело от того, каким будет выбор неоконсервативных и неолиберальных элит, оказавшихся к тому времени у власти в наиболее крупных странах Западной Европы ( Германии, Великобритании и Франции); остальным предстояло равняться на“кормчих”. Каким он стал и что лежало в его основе, будет ясно из изложенного ниже.

111. Если в системе под воздействием внешних сил возникают напряжения, теоретически возможны три типа реакции : противостоять им, закрыться от них и, наконец, приспособиться к их воздействию. В данном случае первые две были явно неприменимы. Глобализации экономики помешать невозможно. Закрыться от нее, значит порвать ( или по меньшей мере - ослабить ) те бесчисленные хозяйственные связи, которые связывают Западную Европу с остальным миром. Потенциальные потери от подобных действий, если их мысленно представить, были бы на порядок выше эвентуальных выгод от ослабления конкурентного давления на внутренних рынках.

Следовательно, речь могла идти лишь о приспособлении к ситуации, контроль над которой невозможен. Такое приспособление было мыслимо в двух вариантах. Один предполагал коренное изменение структуры народного хозяйства. Цель - создать новую, вместительную высокотехнологичную нишу, производство в которой было бы способно ряд лет выдерживать внешнюю товарную конкуренцию. Принять этот вариант означало использовать явные преимущества государств “золотого миллиарда”: большой научный потенциал, наличие множества перспективных разработок, высокая квалификация рабочей силы, избыток капиталов или, по меньшей мере, существование развитой системы их мобилизации .

Естественно, что у этого варианта имелись недостатки. Наиболее очевидные - его крайняя сложность, потребность в высокой концентрации усилий, а также временной фактор. Чтобы в корне изменить производственную структуру, необходимо не только создать материальные предпосылки, оборудовать инфраструктуру, проложить новые каналы для товарных потоков, подготовить специализированную рабочую силу. Нужно, наряду с этим, решить, что делать со старым производством и занятыми на нем людьми, как минимизировать возникающие социальные проблемы. И не только решить, но и претворить принятые решения в жизнь.

Подобный комплекс задач не мог быть реализован в короткие сроки. Его осуществление требовало многих лет и даже десятилетий. А ответ на подступающие со всех сторон проблемы предстояло дать предельно быстро.

В основе второго варианта лежало снижение себестоимости производимых продуктов до уровня, способного обеспечить их конкурентоспособность. Такое снижение достигается тремя путями: внедрением технологических новаций, уменьшением доходности капитала и снижением цены рабочей силы.

Неоконсервативно-либеральные элиты остановились на втором варианте, избрав в нем третий путь. Оздоровления народного хозяйства, усиления его конкурентоспособности, накопления сил для нового рывка вперед было решено достичь за счет снижения стоимости рабочей силы. И первые шагом в этом направлении должен был стать демонтаж системы социальной защиты.

Причины выбора были как на ладони. Избранный курс казался и доступным и осуществимым. Он, естественно, не исключал и некоторые другие подходы. Имелось ввиду, например, введение технологических новаций, без которых конкуренция была бы вообще невозможной. При этом, однако, принималось во внимание, что технологические новации тоже требуют времени. Кроме того, массовое внедрение новаций влечет за собой существенную экономию в живой силе. Тем самым одна из труднейших проблем, перед которыми оказались власти - сокращение занятости - обострилась бы еще больше.

Принятое решение вроде бы позволяло уйти от решения такой щекотливой проблемы, как снижение прибыльности капитала. В лагере неоконсерваторов и неолибералов сама постановка этого вопроса вызывала реакцию, похожую на аллергию. Решающую роль играли два раздражителя: один деловой, другой - идейный. С деловой точки зрения снижение прибыльности капитала могло стимулировать его дальнейшую, еще более интенсивную утечку, что усилило бы остроту кризисных процессов. С идеологической - усиление давления на капитал находилось в острейшем противоречии с либерально-консервативными ценностями, ставя под вопрос ориентацию на имущую часть общества.

Но можно ли было рассчитывать на то, что попытки повысить конкурентоспособность за счет снижения стоимости рабочей силы и демонтажа системы социальной защиты не вызовут сопротивления тех, кому предстояло стать жертвой этих усилий? Сегодня, после политического урагана, опустошившего ряды неоконсервативных и неолиберальных партий в двух крупнейших странах Европейского Союза, очевидно, что ставка была сделана на пройгрышную карту. Однако тогда, когда предстоял выбор, перспективы выглядели иначе. Казалось, ничто не предвещает бури. Предостережения тех, кто реалистически оценивал обстановку, высокомерно отметались, как измышления любителей “страшилок”. В расчет принимались лишь те аргументы , которые свидетельствовали в пользу уже созревших решений.

Чем же руководствовались тогдашние оптимисты? Прежде всего тем, что, как предполагалось, значительная часть граждан поддержит курс на снижение стоимости рабочей силы в обмен на обещание уменьшить ставки налогов, за счет которых финансируется социальная сфера. Это предположение имело свои резоны. На протяжении ряда лет в странах Западной Европы накапливалось недовольство непомерной тяжестью налогового пресса. Его углубляла расточительность, проявлявшаяся при трате средств на социальные нужды. Широко тиражируемые сведения о злоупотреблениях в этой сфере вызывали острые вспышки гнева. Ощущение необходимости мер, способных если не полностью очистить “авгиевы конюшни”, то, по крайней мере, навести в них порядок, нарастало, Демонтаж социальной инфраструктуры должен был создать впечатление, что в этой области намечаются позитивные сдвиги.

Оказалось, однако, что недовольство социальной политикой государства распространено не столь широко, как предполагалось. Оно действительно существует, однако концентрируется главным образом среди богатых и очень богатых граждан. У них перспективы сокращения затрат на содержание “паразитов” и снижения налогов, действительно, вызывали прилив энтузиазма. Однако другие - а их оказалось значительно больше - несмотря на недовольство отдельными аспектами социальной политики государства, не проявили готовности поддержать посягательство на ее основы. В целом политический проигрыш оказался значительней выигрыша.

Преувеличивалась степень готовности населения выносить предлагаемые тяготы во имя будущих выгод. Иллюзии такого рода покоились на переоценке степени стабильности существующей общественной системы. Многие годы сравнительного социального мира, покоившегося, в значительной степени, на широкозахватном перераспределении общественного продукта, создали у части власть имущих ложное впечатление , что сложившаяся ситуация стала перманентной. Отсюда и надежда на то, что население в своей массе поймет необходимость проводимых в жизнь решений и, пусть без большого восторга, смирится с происходящим. Разумеется, принимался во внимание и возможный всплеск недовольства. Однако существовало убеждение, что он будет маргинальным и не скажется существенно на общей атмосфере.

Надежды возлагались в этой связи и на средства массовых коммуникаций. Преувеличенное представление о всемогуществе “четвертой власти”, о всепобеждающей силе новейших информационных технологий, позволяющих лепить из общественного мнения, как из пластилина, все, что угодно, получившее распространение последнее время, сыграло с неоконсервативно-неолиберальным блоком злую шутку Средства массовых, особенно электронных коммуникаций были задействованы в полную силу. Они сделали все, что от них зависело, чтобы обернуть суровую правду в сахарную облатку. Оказалось, однако, что когда речь идет не об абстрактных категориях, а о реальных проблемах существования, общество проявляет незаурядную способность отделять зерна от плевел. Те, кого непосредственно касались грядущие перемены, в своем большинстве быстро уяснили, что к чему, и, к вящему разочарованию власть имущих, не позволили ( употребляя популярную российскую идиому) вешать себе лапшу на уши.

Конечно, как и во всяких сложно структурированных системах, процесс осмысления нового курса и его последствий проходил несинхронно и неоднозначно. В одних социальных группах выявилось больше сторонников предложенного курса, в других меньше. Расслоение общества в связи с этой проблемой проходило в различных формах. Неоднозначным оказалось на первых порах его влияние на политические институты. Там где партии неоконсервативно-неолиберального блока еще не исчерпали политического кредита ( например, в Германии) смены правящей команды не произошло. В других случаях, где у власти засиделись левые( в Испании), возрастающее недовольство населения обрушилось непосредственно на них. Со временем, однако, характер перемен в общей расстановке сил в зоне “золотого миллиарда” стал определяться все четче. Курс на жесткую экономию за счет менее имущей части населения, предложенный как панацея от экономических потрясений, натолкнулся на неприятие основной массы населения. И оно достаточно эффективно использовало тот инструмент воздействия на власть, которым располагает в демократически-парламентском обществе - избирательные бюллетени. Неоконсервативно-неолиберальный блок в Великобритании и Франции получил свою “черную метку”. Насколько можно судить, она уже “светит” правящей ныне правоцентристской коалиции в Германии.

Разумеется, смена команды на политическом “Олимпе” - только первый шаг на долгом и тернистом пути, который предстоит пройти вступившим на него странам. Недвусмысленный вотум недоверия, выраженный электоратом, открыл веер новых возможностей, но не снял ни одной из проблем, будоражащих общество и вызывающих всеобщую тревогу. Ситуация оказалась просто переведенной в иную плоскость. Да, один, явно несостоятельный выход из тупика отвергнут. Но сработают ли другие? Ответ на этот вопрос остается пока открытым.

1V. Внешняя канва событий представляется вполне очевидной. Поражение неоконсервативно-неолиберального блока - больше, чем обычная электоральная неудача. Это , если не катастрофа, то, по меньшей мере, удар в “солнечное сплетение”, оправиться от которого будет не просто, И дело здесь, разумеется, не столько в потере десятков депутатских мандатов и в горькой необходимости для ряда политических небожителей расстаться с министерским портфелем. Заколебались основы, на которых зиждилась целая политическая философия. В партиях, сметенных электоральным ураганом с вершин политической власти, царит глубокое замешательство. Оно проникло и в ряды их единомышленников в других европейских странах, которые уже ряд лет дисциплинированно равнялись на своих “впереди идущих”. Неоконсервативно- неолиберальному лагерю явно предстоит непростая работа. Необходимо всерьез переосмыслить сделанное прежде, даже если это потребует сказать себе и другим горькую правду. Во многом новых оценок, видимо, потребуют ставшие столь привычными прежние идейные и политические постулаты. Прийдется сделать и серьезные практические выводы.

Какими они будут судить пока рано. Одно, во всяком случае, пока очевидно. Даже в нынешнем, изменившемся и разбогатевшем экономически развитом обществе, где больше половины населения статистики относят к благополучному среднему классу, откровенный курс на ущемление тех, кого никак нельзя причислить к процветающим и благополучным не может рассчитывать на устойчивую электоральную поддержку. По крайней мере - до тех пор, пока в соответствующей стране сохраняются демократические институты и всеобщее избирательное право. Отсюда реальность встающей дилеммы. Либо неоконсерваторы и неолибералы совершат решительный поворот в сторону значительно большей социальности в проводимой экономической политике, Либо, не решившись на это, они окажутся перед необходимостью приступить к демонтажу не только социальных, но и демократических политических институтов.

Вместе с тем вряд ли имеются основания особо поздравлять тех, кого электоральный вотум весны 1997 года вознес к вершинам власти. Доступ в “кабинет с кнопками” они получили в самое трудное для своих стран ( а, следовательно, и для самих себя ) время. Клубок проблем, который расчистил им путь к власти, остается взрывоопасным. Сложные вопросы, о которых шла речь выше, все настойчивее требуют и ответа и незамедлительных действий. Если победители на недавних выборах забудут о своих обещаниях и будут продолжать, пусть менее жестко, политику тех, кого сменили, они быстро растеряют политический капитал, которым пока располагают. Если же они повернут штурвал чересчур круто, то рискуют опрокинуть и так неустойчивое судно народного хозяйства, с печальными последствиями и для кормчих, и для всего экипажа.

Очевидно, что от пришедшей на волне недовольства к власти команды жизнь потребует высочайшего управленческого искусства, чтобы, используя в совокупности все возможные варианты, подходы и рецепты ( от структурных преобразований до предельной рационализации расходов) провести свое судно между Сциллой социальной безответственности и Харибдой экономического дилетантизма. И времени для этого судьба отвела крайне мало.

Может ли эта попытка кончиться неудачей? Исключать подобный вариант было бы, по крайней мере неразумным. Вместе с тем следует ясно видеть неизбежные последствия неудачи. Было бы иллюзией рассчитывать на то, что провал левых и левоцентристов обязательно вернет к власти привычных, цивилизованных неоконсерваторов и неолибералов. Нарастающая острота проблем скорее всего расчистит путь правым радикалам с их внешне привлекательными, предельно простыми рецептами решения всех проблем и наведения порядка - полностью и в ближайшее время. Они уже сейчас всерьез готовы “порулить” и нет гарантий, что на волне новых разочарований общество ряда стран не проявит склонности позволить им сделать это. О том, что такая перспектива - не фантазия и не “страшилка” свидетельствуют, в частности, результаты тех же выборов, которые повсеместно расценены как сдвиг влево. За ширмой этого сдвига уже выглядывает ( во всяком случае во Франции) весьма неинтеллектуальная физиономия Ле Пена и руководимого им Национального Фронта, увлекших за собой значительную часть избирателей.

От авторов статей, анализирующих процессы, происходящие за пределами страны, особенно в дальнем зарубежье, обычно ждут, что они в заключение пояснят, какие выводы следуют из сказанного для России. В данном случае хотелось бы воздержаться от выводов и поучений. Это прерогатива не столько науки, сколько политической практики. Любая политическая сила в России вправе и в состоянии прийти к ним сама - разумеется, в пределах своей компетентности и способности к самосовершенствованию. Но если уж соблазниться на рекомендации, то их, вероятно, можно было бы свести к одной не очень притязательной. Осмысление происходящего вне российской государственности может, если иметь дело не с иллюзиями, а с реальной действительностью, быть очень полезным, особенно когда побуждает критически всмотреться в собственное отражение в зеркале.

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.