год 2010-й - более 30.000.000 обращений

"Солженицын больше, чем какой-либо другой писатель отвечает на вопрос, кто мы, нынешние, через вопрос: что с нами происходит?" - эти слова писателя С.П. Залыгина как нельзя лучше раскрывают феномен творчества автора "Архипелага ГУЛАГ". За плечами Солженицына участие в сражениях Великой Отечественной, арест в феврале 1945 г. из-за "отслеженной в переписке критики Сталина", лагерь, ссылка, смертельная болезнь, от которой чудом удалось излечиться.

В конце 50 - начале 60 гг. публикуется несколько рассказов Солженицына, среди которых "Один день Ивана Денисовича". Письма, пришедшие от узников сталинских лагерей, позволили автору взяться за огромный художественно-исторический труд "Архипелага ГУЛАГ". После 1964 г. книги Солженицына появляются только в самиздате или за рубежом. В 1969 г. Солженицына исключают из Союза писателей, а через год ему присуждается Нобелевская премия по литературе. В 1974 г. писатель был насильственно выдворен на Запад. Его возвращение в Россию, как и возвращение его книг, стало возможным тогда, когда, по словам самого писателя, "Правда обрушится водопадами". В связи с 70-летьем Солженицына (11 декабря 1988 г.) шестнадцать писателей и деятелей культуры обратились к М.С. Горбачёву с протестом против задержки публикации "Архипелага ГУЛАГ". И вот журнал "Новый мир" начинает печатать главы этого произведения, а в 1990 г. выходит полный текст "Архипелага". Книга, составлявшая наибольшую опасность для советского режима, с поразительной силой эмоционального воздействия запечатлела чудовищный список жертв "строительства коммунизма" за годы советской власти. Цифра в 66,7 млн. человек с 1917 по 1959 - таков итог существования тоталитарного режима. Солженицын называет 227 своих безымянных соавторов, при помощи которых он смог создать "общий дружный памятник всем замученным и убитым". Писатель стремился воскресить всех, даже тех, чьи имена стерлись из памяти людской. В этой книге нет ни вымышленных лиц, ни вымышленных событий. Автор определяет жанр своей книги как "опыт художественного исследования". Наряду с безымянными узниками режима у Солженицына действует еще один фантасмагорический образ -сам Архипелаг, "острова" его, соединенные между собой "трубами канализации", по которым "протекают" живые люди; некое чудовище, расползающееся, как раковая опухоль, по всей стране. Писатель воссоздает жизнь ГУЛАГа во всех подробностях, показывая, до какой степени можно растоптать человеческое достоинство, уничтожить личность, сломать волю, низвести все желания до удовлетворения элементарных физиологических потребностей организма, находящегося на грани выживания. "Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, спускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, а в виде самого легкого - пытать по неделе бессоницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, - ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом".

И обращаясь к тем, кто старался ничего не замечать, считая, что "авось меня обойдет", Солженицын доказывает беспринципность такой жизненной философии. Автор "Архипелага" воссоздает общую психологию среднеарифметического жителя тоталитарного государства: "схватывались люди ни в чем не виновные, а потому не подготовленные ни к какому сопротивлению. Создавалось общее чувство обреченности, ...что и требовалось". Каждый надеялся, что "это ошибка! разберутся - выпустят". Других сажают повально - но там еще есть сомнение в виновности (чужая душа -потемки), но ты-то наверняка невиновен!

Солженицын заставляет читателя почувствовать себя "туземцем" Архипелага, вжиться в роль реального или потенциального зека. И Архипелаг - это не какой-то иной мир, граница между тем и этим миром весьма условна, это общее пространство. В сознании человека, попавшего в неволю, происходят патологические изменения. Рушатся понятия о нравственном и прекрасном, честном и справедливом. Из мира иллюзий и мечтаний человек попадает в мир жестокости, грязи, уголовщины и насилия, в мир, где можно выжить, только приняв его "волчьи законы". Чтобы глубже почувствовать эти перемены, Солженицын предлагает вспомнить идеалы и критерии предоктябрьского "серебряного века", и в облике "человека серебряного века" погрузиться в мир, где люди одеты в серую рвань или мешки, едят баланду и 125 граммов хлеба, где средством общения служат мат и блатной жаргон.

Страшнее внешней ломки внутренние перемены в душе человека. Что можно противопоставить логике "чекистов": "Докажите, что вы не агент Врангеля"? Они даже не стараются доказать вину арестованного - пусть он им докажет, что не имел враждебных намерений. Но даже в тюрьме люди верят тем догмам, что повторяли на свободе. Они чуждаются инакомыслящих однокамерников, стараются как можно тише говорить об ужасах следствия, чтобы не дать материала против партии беспартийным или эсерам. Комсомолка в недоумении: вот во время обыска немецкая коммунистка спрягала золото в волосы, но тюрьма-то наша, советская, - так не надо ли донести надзирательнице? Партия всегда права! И в этом не только беда, но и вина коммунистов: они пытались оправдать родную партию и советскую власть, лично Ленина и Сталина, сняв с них ответственность за большой террор, за узаконенность насилия. Сама идея лагерей как средства "перековки" человека безнравственна и преступна. Пронизанный "блатной" моралью, Архипелаг отрицает мир "фраерский", то есть общечеловеческий. Свою лепту в воспевание усовершенствованного рабства внесли и советские писатели во главе с Горьким (достаточно вспомнить посещение патриархом советской литературы лагеря на Соловках).

Кто же противостоит в книге Солженицына чекистам и блатным, теоретикам и певцам "перевоспитания" людей в зеков? Всем им противостоит интеллигенция. "Интеллигент - это тот, чьи интересы и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны... Интеллигент это тот, чья мысль не подражательна". Миллионы интеллигентов были брошены в пропасть лагерей, втиснуть! в шкуру раба. "Так впервые в мировой истории слились опыт верхнего и нижнего слоев общества". Носители этого опыта умерли, и лишь единицы (и Солженицын в том числе) смогли донести до читателей этот страшный опыт - интеллигенции и народа. Результатом этого опыта стала "лагерная" повесть "Один день Ивана Денисовича". После долгих переговоров с властями она была опубликована в журнале "Новый мир" в 1962 г. "Один день..." - лишь маленькая клеточка огромного организма, называемого ГУЛАГ. "Почти счастливый день..." - думает об этом дне Иван Денисович Шухов. Литература предлагает еще один вариант ответа на "вечный" вопрос о счастье. Перечислим счастливые события этого дня: замешкался на подъеме - в карцер не посадили; бригаду не выгнали в чистое поле на мороз натягивать проволоку от самих себя; в обед удалось "закосить" кашу; на "шмоне" с куском ножовки не попался; купил вечером табачку, и не заболел, перемогся. Почти счастливый день. Шухов, точнее заключенный Ш-854, жил, как все: трудился, воевал, пока не попал в плен. И вот - суд и лагерь, уже наш, советский. Иван Денисович не задумывается, почему так много разных людей сидит в лагере? За что сидит? Дело в том, что Шухов всегда жил в недостатке и лишениях, поэтому он старается ценить прежде всего непосредственную жизнь: еду, тепло, сон. Как и Платону Каратаеву, Ивану Денисовичу чужд дух сомнения, он не рефлектирует, не смотрит на себя со стороны. Этой простой цельностью сознания во многом объясняется жизнестойкость Шухова, его приспособляемость к нечеловеческим условиям. Шухову доверяют, потому что знают: честен, по совести живет. Цезарь прячет у Шухова продуктовую посылку, эстонцы дают в долг табаку с уверенностью, что отдаст. Иван Денисович запомнил слова своего первого бригадира: "В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать". Эти спасительные пути ищут для себя люди нравственно слабые, пытающиеся выжить за счет других.

Шухов и в лагере не растерял чувство собственного достоинства. Он и на "объекте" работает так же добросовестно, как и на воле, испытывая радость мастера, свободно владеющего своим делом. С трогательной заботой припрятывает Шухов свой мастерок: "зажилил" как-то лучший инструмент, и теперь каждый вечер перепрятывает его, а утром берет. "Всякую вещь и труд великий жалеет он, чтоб зря не сгинули". Не по душе ему легкий труд красилей, сменивших крестьянский хлеб на новый, веселый промысел - ковры красить по трафарету. Недоумевает совестливый Шухов, читая письмо жены: как же можно в деревне не работать? Труд для Ивана Денисовича - основа жизни. Не развратила его советская власть, не смогла заставить халтурить. Вековечный уклад крестьянской жизни оказался сильнее.

Вместе с Шуховым в одном ряду Сенька Клевшин, кавторанг Буйновский, бригадир Тюрин. Символична фигура Тюрина. Он для всех - "отец", от его умения "закрыть процентовку" зависит жизнь бригады. Сидит Тюрин как сын раскулаченного. Долго скрывал он свое происхождение, год писем домой не писал, чтоб следа не нашли. Но дознались, уволили из армии. Попал в лагерь на десять лет, и в лагере уже разобрался, что к чему. Когда встретил на пересылке своего комвзвода и узнал, что и комполка, и комиссар, что уволили его со справкой "сын кулака", расстреляны в тридцать седьмом, перекрестился и сказал: Все ж Ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь, да больно бьешь".

В лице Ивана Денисовича, тихого и терпеливого крестьянского мужика, Солженицын воссоздал символический в своей обобщенности образ русского народа, способного перенести любые тяготы и лишения, и несмотря ни на что - выжить, сохранить при этом доброту к людям, человечность, непримиримость к нравственньм порокам. Человек живет и до последнего вздоха вериг в конечную справедливость: "Сейчас ни на что Шухов не в обиде: ни что срок долгий, ни что воскресенья опять не будет. Сейчас он думает: переживем! Переживем все, Бог даст - кончится!"

Вот этот "тайный внутренний свет" всепобеждающей жизни и является пафосом не только этого рассказа, но и всей судьбы писателя.

avtor