|
В литературе середины 20 гг. стихи А.Т. Твардовского, написанные
с "горячим до сердцебиения" желанием "лада и ряда", пленяли читателя простотой
и свежестью языка. На фоне экспериментов лефовца В. Каменского, писавшего "модные
бессмысленности", типа
За хурдачивая в жордобту
По зубарам сыпь дурбинушшом,
Расклабать твою да в морду ту
Размочардой в бурд рябинушшом,
звонко, пусть и не совсем профессионально, зазвучал голос 16-летнего
Твардовского:
Июль рассыпался цветами на лугах,
Пахнул в сараи ароматом сена...
В ранних своих стихах поэт стремился воспеть новую деревенскую
жизнь, колхозное строительство: он с энтузиазмом пишет о "новой избе", в которой
Хорошо заживем мы с весною.
Здесь на новый, советский лад...
Итогом его ранней лирики стала поэма "Страна Муравия", герой
которой, Никита Моргунок, мечтавший быть хозяином на своей земле, отправляется
на поиски места, где будет счастлив и свободен:
И никого не спрашивай,
Себя лишь уважай.
Косить пошел - покашивай,
Поехал - поезжай.
Под влиянием всего увиденного и пережитого Моргунок решает
вернуться домой и вступить в колхоз, убедившись в богатстве, слаженности и прочности
колхозной жизни. Трагедия Твардовского, не видимая на первый взгляд, заключалась
в том, что в то время, как поэт слагал гимны колхозному строю, семья его отца,
деревенского умельца и кузнеца, была раскулачена и сослана, в полной мере испила
горькую чашу всех ссыльнопоселенцев. Возможно, молодой поэт искренне верил в то,
что писал, но не забыл об этом и много лет спустя в поэме "По праву памяти" попытался
осмыслигь все пережитое страной. Не все в мировосприятии Твардовского было просто
и бесконфликтно.
Наиболее полно талант Твардовского раскрылся в годы Великой
Отечественной войны. Тема войны тревожила его память и много лет спустя. Стихотворение-реквием,
написанное в 1945-46 гг., "Я убит подо Ржевом" - это страстный монолог мертвого
солдата, его обращение к живущим. Жизнь солдата оборвалась в страшном 1942 году,
но его земное бытие не закончено, оно в памяти потомков, в праве падших сказать
свое слово:
Я вам жизнь завещаю, -
Что я больше могу?
Стихи Твардовского послевоенных лет резко контрастны "бравурным
маршам" победы: они тревожат душу напоминанием о той цене, которая была заплачена
за май 1945, о суде павших, о "жестокой памяти" войны ("В тот день, когда окончилась
война", "Жестокая память", "Я знаю, никакой моей вины"). Настоящим памятником
русскому воину стала поэма "Василий Теркин". Определяя ее жанровую особенность,
автор написал: "книга про бойца". "Русский чудо-человек" и "обыкновенный парень"
гармонично сочетаются в образе главного героя. Теркин способен совершать поистине
богатырские подвиги (попасть из винтовки в самолет!), но в то же время это не
абстрактный "герой для подражания", а весельчак и умелец, душа любой компании,
лукавый собеседник и верный товарищ. Он - частичка "фронтового братства", солдат,
вступивший в поединок с самой смертью и одержавший победу. Твардовский не случайно
сделал Теркина своим земляком, уроженцем Смоленщины, подчеркнув этим родство душ
и судеб.
Я мечтал о сущем чуде:
Чтоб от выдумки моей
На войне живущим людям
Стало, может быть, теплей,.. -
можно сказать, что завет свой Твардовский выполнил с честью
Дальнейшее развитие образ Теркина получил в поэме "Теркин на том свете" (1954-1963
гг.). Сказочный сюжет уводит нас в мифический загробный мир. Сатира Твардовского
была направлена против порожденной культом личности догматической системы мышления,
против засилья "руководящих указаний", идущих вразрез с жизнью, против бездушно-преступного
отношения к людям! С чем же столкнулся Теркин на том свете? С многочисленными
"столами" и отделами, с бюрократами всех мастей (редактор "Гробгазеты", "доктор
прахнаук", "преисподнее бюро"). Так, стол проверки запасается подробной "авто-био"
Теркина, хотя для всех его "родословная" заведомо ясна:
Дед мой сеял рожь, пшеницу,
Обрабатывал надел.
Он не ездил за границу,
Связей также не имел...
Ясно, что Теркин никогда не примирится с нравами мертвого царства,
он вырывается с того света к живым людям. Правда, "тот свет", каким он показан
в поэме, не так уж далек от нас. "Так это было на земле", - говорит поэт в поэме
"За далью - даль", утверждая:
Память, как ты ни горька,
Будь зарубкой на века!
Рассказать о том, что пережил, Твардовский считал своим долгом
поэта и человека:
Вся суть в одном - единственном завете:
То, что скажу, до времени тая,
Я знаю лучше всех на свете -
Живых и мертвых, - знаю только я.
Тема памяти, ответственности за прожитые годы возникает и в
последней поэме Твардовского "По праву памяти". Поэт работал над ней на исходе
жизни в 1966-69 гг., опубликована же она была лишь в 1987 г. Это рассказ о "живой
памяти", "памяти бессонной" - памяти обо всем, что было за годы советской власти:
и о "великом переломе", и о "войне кровавой, и о Магадане", и об "отце народов",
и о юношеских мечтаниях на сеновале, и о людях, что стали "лагерной пылью". Человеческая
память передается из поколения в поколение, и вот этой непрерывной линии народного
самосознания пытаются положить предел. Насилие над памятью народа, истребление
сознания, вытеснение из души вечных ценностей и замена их сиюминутными святынями
чреваты распадом человеческих связей, крушением самой истории. На смену "оттепели",
робким росткам десталинизации пришло веление "забыть":
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль - забыть!
Образ родного отца с руками из "сплошных мозолей" не так давно
по державному повелению был вытеснен обликом "отца всех народов". И вечная проблема
"отцов и детей" оборачивается трагедией: "отцам" - изгнание, ссылка, смерть; "детям"
- клеймо "сына врага народа". Но нельзя убить память и превратить людей в толпу
"Иванов, не помнящих родства", это не только преступление перед прошлым, но и
перед будущим: "кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу". Поэт
бросает вызов любителям "повернуть историю вспять", прямо называя их родоначальника
и кумира:
А вы, что ныне норовите
Вернуть былую благодать,
Так вы уж Сталина зовите -
Он богом был -
Он может встать.
Но несмотря на рецидивы прошлого, поэт верит, что демократическое
будущее неотвратимо. Неотвратим и суд Истории: его приговор можно отложить на
какие-нибудь десятилетия, но отменить его невозможно, как невозможно убить память:
Давно отцами стали дети,
Но за всеобщего отца
Мы оказались все в ответе,
И длится суд десятилетий,
И не видать еще конца.
avtor
|
Власть
