|
В течение полувека "Поднятая целина" была единственным источником,
из которого мы черпали свои знания о коллективизации. В последние десятилетия
к нам пришли произведения С. Залыгина и Б. Можаева, "В. Белова и С. Антонова,
В. Быкова и Ф. Абрамова. Стало очевидно, что судить о таком сложном явлении, как
коллективизация, по одной книге нельзя, тем более восприятие "Поднятой целины"
как "классического произведения соцреализма" очень навредило роману. Роман "Поднятая
целина" вышел в свет по "живым следам - в 1932 г. Понимал ли Шолохов то, что происходило
на его родной земле? Да, и свидетельство этому его письмо Е.Г. Левицкой от 18.06.1929
г., в котором писатель сетует на "нехорошие вещи", которые творятся в округе:
"Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает... народ звереет,
настроение подавленное... Не работаю... Подавлен. Все опротивело. Писал краевому
прокурору... Молчит, гадюка, как воды в рот набрал". Это письмо воспринимается
и как яркий человеческий документ, и как свидетельство эпохи. Современные критики
упрекают автора "Поднятой целины" в приукрашивании действительности, в идеализации
процесса коллективизации, но нельзя не заметить остроконфликтности произведения,
трагических ситуаций, сцен убийства людей, поражающих своей жестокостью. Изменение
названия "С кровью и потом", глубоко раскрывающего замысел писателя, на более
благополучно-оптимистическое "Поднятая целина", думается, было вынужденным шагом,
жертвой "во спасение". Перечитаем некоторые страницы романа. Идет собрание гремяченского
актива и бедноты, решается вопрос о раскулачивании. Пока шли общие разговоры о
"кулаке-кровососе", у коммунистов-руководителей было полное единодушие с казаками,
решение вырубить кулачество "под корень". Но как только нужно было решать судьбу
каждого из кандидатов на выселение, это единодушие стало таять. "Воздерживается"
при голосовании "тихий с виду и неприметного обличья казак", поясняя, "что Фрол
Дамасков - сосед, и я от него много добра видал". Сталкиваются два подхода - классовый
и человеческий. Собрание "тягостно промолчало", когда Давыдов назвал фамилию Тита
Бородина. Не все принимают давыдовское: "Был партизан честь ему за это, казаком
стал, врагом сделался - раздавить". Сцена первого собрания в Гремячем Логу помогает
эмоционально ощутить весь драматизм момента, когда определяется судьба всего хутора.
Следующие за этой сценой эпизоды трагичны, пронизаны чувством горечи и боли.
С явным нарушением закона совершается конфискация имущества
выселяемых. Постановлением ЦК ВКП(б) от 30.01.1930 предписывалось изымать у кулаков
дома, рабочий скот, средства производства. Местные же власти забирали все, вплоть
до личных вещей, одежды, посуды. В конце седьмой главы мы видим Фрола Дамаскова
в одних чулках: "новые, подшитые кожей Фроловы валенки" были уже на Демиде Молчуне,
который, сидя на корточках, "черпал столовой ложкой мел из ведерного жестяного
бака и ел, сладко жмурясь, причмокивая, роняя на бороду желтые капли". Рассматривая
одну за другой сцены раскулачивания, мы не можем не задуматься над вопросом: насколько
справедлива политика раскулачивания? Какова цена совершенных ошибок? Не может
не встревожить реакция Давыдова и Нагульнова на отказ Размётнова раскулачивать,
воюя с детишками и бабами. Страшно подумать, что "именем революции" "в распыл"
можно пустить "тысячи дедов, детишек, баб". Страшно, что никто из гремяченских
коммунистов не задумался, что будет с детьми кулака Гаева в ссылке (о почти поголовной
смерти спецпереселенцев рассказали В. Гроссман в романе "Жизнь и судьба", Ф. Абрамов
в повести "Поездка в прошлое", В. Быков в повести "Облава").
Нет речи о единодушии партии и народа, о "свободном выборе
казаков" в сцене общего собрания гремяченцев. Шолохов сталкивает разные, порой
полярные точки зрения. Нельзя не услышать ни "пронзенных злостью голосов", ни
"хриплых криков". В этой сцене выясняются две взаимоисключающие точки зрения на
коллективизацию: "Колхоз - дело это добровольное", "Ты нас не силуй" - и "Мы им
рога повернем! Все будут в колхозе". Шолохов вводит в роман живые свидетельства
эпохи - статья Сталина "Головокружение от успехов" отразилась впрямую на судьбе
колхоза. Автор сталкивает разные оценки статьи. Наиболее выразительна речь Половцева:
"Эта статья - гнусный обман, маневр! ...Их, дураков, большой политики ради водят,
как сомка на удочке, подпруги им отпускают, чтобы до смерти не задушить, а они
все за чистую монету - принимают". Четко определился конфликт "большой политики"
с наивной верой в справедливость власти.
Довольно долго официальная критика поощряла взгляд на Давыдова
и Нагульнова как на положительных героев, сейчас стали заметны попытки развенчать
героев шолоховского романа. Время сформировало активиста в романе А. Платонова
"Котлован, время породило и тех, кто осуществлял коллективизацию в хуторе Гремячий
Лог. Но Шолохов вовсе не пытается представить "схематичные образы" героев: его
Нагульнов, свято верящий в мировую революцию, изучающий английский язык, чтобы
"гутарить с мировой контрой", способен на сильное чувство: как память о несостоявшейся
любви хранит он Лушкин платочек.
Сочетая трагическое и комическое в романе, Шолохов не нарушал
правдоподобия, ибо соединение это существовало в реальной жизни. Современное прочтение
"Поднятой целины", актуализация в ней того, что раньше не представлялось существенным,
необходимо для того, чтобы объективно оценить это произведение.
В современной литературе тема коллективизации представлена
достаточно широко. Не только "голос памяти правдивой" звучит в этих произведениях,
но и тревога о дне настоящем, и дума о будущем. Потребностью понять истоки наших
бед продиктовано слово современного писателя: "Возродить в крестьянстве крестьянское!"
- так названа одна из статей В. Белова. "Все начинается с земли... Мужик должен
возродиться, если мы хотим жить в достатке и быть независимым государством. Мужик
- кормилец... Хозяин... А для того, чтобы он не только вернулся, но и утвердился,
нам надо... разобраться в том, что же произошло в 1929-30 гг.? Надо... признать
сталинскую коллективизацию преступлением против народа", - говорит В. Белову Б.
Можаев. Деревня жила до 1929 года в одних ритмах, после 1929 - в других. Этот
крестьянский "лад" воссоздают в своих книгах В. Белов ("Лад", "Кануны') и Б. Можаев
в романе "Мужики и Бабы".
В романе Можаев напоминает нам о "другой жизни", общая тональность
рассказа о которой подчеркнута эпиграфом:
С отрадой, многим незнакомой, Я вижу полное гумно, Избу, покрытую
соломой, С резными ставнями окно...
Первая фраза романа переносит нас в мир, "где радости и горе
делились пополам с лошадью". Человек живет в гармонии с природой, радуется ее
красоте. Через поэзию крестьянского труда писатель показывает естественный ход
здоровой жизни. Ключевой мыслью в романе являются слова Андрея Ивановича Бородина:
"Не то беда, что колхозы создают, беда, что их делают не по-людски". В этих словах
- весь узел проблем, рассматриваемых Б. Можаевьм. Книга носит жанр хроники, каждый
поворот событий здесь обозначен конкретной датой. Люди пытаются понять свое время:
"Времечко наступило не до песен и застолиц", "Наше время лимитировано
историей... Подошло время тряхнуть как следует посконную Русь", "Какое время,
господи! Содом и Гоморра..." Недаром "активисты от властей" пытаются опередить
время, они ведут счет не на месяцы и недели, а на дни и часы. Главный удар наносился
по "справному мужику", по талантливым земледельцам. Коллективизация должна была
объединить людей, а она их разъединяет: "Одни безумствуют, сеют ненависть, другие
мечутся, страдают, прячутся". К раскулачиванию районное начальство готовилось,
как к боевой операции. Рекомендовано начинать одновременно во всех селах, застать
врасплох, "семьи из домов выселять, с собой не давать никакой скотины, ни добра
- вывозить из дому в чем есть", запретить во время раскулачивания "бесцельное
хождение по райцентру". Отстаивая теорию "классовой обреченности", секретарь райкома
Последов говорит: "Мы расчищаем эту жизнь для новых, более совершенных форм. И
оперируем целыми классами. Личности тут не в счет". В этой теории - ключ к пониманию
того, что творилось в деревне. Во время сплошной коллективизации кулаком мог оказаться
любой. Так, добирая до плановой цифры, объявили кулаком пастуха Рагулина, был
арестован Бородин, отказавшийся "кулачить". Перекрывая "процент, спущенный районом",
в Тихонове раскулачили вместо 24-х 26 семей. "Дополнительно подработаны" столяры
Гужевы и кустарь-одиночка, фотограф Кирюхин. "Лишняя трагедия" никого не беспокоила.
Трагедия личности - не в счет. Эта преступная и бесчеловечная
мысль вдохновляла и тех, кто отправил на верную смерть семью белорусского крестьянина
Хвёдора Ровбы, а потом загонял в болото и самого Хвёдора (повесть В. Быкова "Облава").
Бывший батрак Хвёдор Ровба когда-то доверился советской власти. Он считал, что
революция произошла для того, чтобы каждый трудящийся жил хорошо. Он попробовал
жить хорошо, приобрел молотилку... Это его и погубило. Нетрудовые доходы, эксплуататор!
Каждому не объяснишь, что молотилка куплена в кредит, что Хвёдор никому не отказывал,
а платили кто сколько мог. Зависть, неправда, человеческое равнодушие - и Ровба
зачислен в кулаки. Его семья, жена Гануля и дочка Олечка, не вынесли ссылки, тяжелой
работы, жутких, нечеловеческих условий жизни. У раскулаченных отбирали все, нажитое
годами труда и пота. Даже новые валеночки, которые впервые надела шестилетняя
Олечка, и то "мрачный человек в черном полушубке" велел снять. "И поехала Олечка
в ветхих отопках, и ходила в них еще две зимы, и простужалась, и хворала. Пока
не простудилась в последний раз, когда уже ничего ей не стало нужно". Единственная
мечта и цель жизни, которая осталась для Хвёдора - вернуться домой и умереть вблизи
от дедовских могил. Зла на обидчиков он уже не держал, выгорело все в душе. Единственное,
что не понимал: за что? "Ему толковали о власти, о классовой борьбе и коллективизации.
Но никто не смог объяснить так, чтобы стало понято: за что у него отняли землю,
которую ему дала власть, лишили нажитого им имущества и сослали на каторгу? За
что?" Но вернувшись на родину, он видит разрушенное хозяйство, нет уже ни дома,
ни колодца... Единственное место, где он чувствует себя хорошо и спокойно - сельское
кладбище. Мечта "дойти, доползти, чтобы хоть одним глазом взглянуть и умереть"
на весь родной окрестный мир оборачивается трагедией. Словно зверя, Хвёдора преследуют
его же односельчане, стягивая кольцо облавы и загоняя в болото. И горше всего,
что руководит погоней сын Миколка, отрекшийся от отца. Человек разрушил само естество
жизни, ничего не оставлено для надежды и жить больше нет смысла. 20 миллионов
- такова цена процесса коллективизации. "Людей в России не считают. Свиней, конское
поголовье считают, сколько кубов леса заготавливают - считают, а людей не считают.
20 миллионов. И какие 20 миллионов. Отборные", - с этой дневниковой записью Ф.
Абрамова нельзя не согласиться.
avtor
|
Власть
