год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Для достоверного анализа прошлого, настоящего и будущего определенные возможности открывает историческая социология, эмпирическим путем устанавливающая реальные связи прошлого, настоящего и будущего. Но это в принципе. В реальном обществе (и в научном сообществе) действуют ряд осложняющих обстоятельств, - глобальных и локальных. Об одном из них говорит современный французский социолог Пьер Нора: потеря общественной памяти является главной культурной и психологической проблемой современности [2]. Развивая эту мысль, выскажу предположение. Видимо, это - следствие того, что ХХ век на нашей планете, особенно его вторая половина, знаменован бурным ростом количества людей- с 1,5 млрд. до 6 миллиардов в конце века. Рост числа индивидов, не переживших ХХ века непосредственно, воспроизводит в массовом порядке лиц, не хранящих непосредственной памяти о его важнейших событиях, включая ключевые для сегодняшнего дня и для завтра. Кроме того, даже наличное историческое знание скорее локально, чем глобально. Скажем, молодые арабы могут и не представлять себе второй мировой войны, холокоста и т.п.

В России и историческое сознание населения, и историческое знание науки несут в себе дополнительную ущербность. История живущих в России поколений - цепь непрерывных "разрывов" непосредственной памяти, исторического знания и сознания. Многочисленные повороты в истории везде сопровождаются переписыванием, в частности, учебников истории, в результате дезориентирующих историческое сознание даже образованных слоев. В исторической науке существует цепь нерешенных проблем исторического и актуального для современной России материала. Нынешнее знание об обществе фрагментарно и неполно вследствие недостаточности изучения прежде всего советского общества, его преемственности с прошлым, как и пост-советского настоящего с советским прошлым. Факт(олог)ическая фрагментарность не позволяет выстраивать надежные обобщения, концепции и теории. Даже совокупное знание всех историков в России скорее больше не знает, чем знает. Ниже я намерен остановиться на двух проявлениях этого незнания: а) многослойность обнаруживающихся сегодня проявлений исторического наследия; б) их конкретные проявления, выявленные в последние годы в исследованиях социологов.

Конкретизируя это незнание (относительное, по меньшей мере, на уровнях массового сознания и мотивировок решений многих лидеров страны в ХХ веке), отметим вначале "вечные проблемы" России. Это последствия ее климата, характера почв, географии, малой плотности населения, наличие природных ресурсов, ее соседей, менталитет населения, его национальный характер, даже характер напитков и т.д. Не следует упускать более близкий к современности "слой" - то, что осталось, сохранилось (частично - усугубилось) от столетий монархии. Среди них выделим нерешенный продовольственный вопрос, взаимоотношения общества (народа) и власти, формирование гражданского общества. В этом же ряду стоят такие показатели как распространенность минимального потребления, не решенный вопрос соотношения меры труда с его оплатой, наследие общинности и соборности.

Более заметно в современной практике присутствует наследие советского времени. В это время сформировались социальные слои современного общества, прошли индустриализация, урбанизация (с соответствующими рождаемостью и смертностью), вырос уровень образования масс. Была сформирована известная привычка к социальной защищенности. В массовом сознании укоренился приоритет государства.

Не поняты и даже не поставлены в виде предмета исследования социальные, человеческие, психологические последствия и аспекты Великой отечественной войны и связанных с ней потерь и лишений. Сколько написано историками об этой войне, но лишь сейчас складывается консенсус о числе людских ее потерь: 26-28 млн. [3]. Однако не исследованы психологические последствия войны, ее воздействие на социальные слои и группы населения СССР - даже потери по этим группам. Но в один ряд с Великой Отечественной войной следует ставить, с одной стороны, "холодную войну", жизнь десятилетиями под угрозой ядерной катастрофы, противостояние с НАТО, "Афган" и Чечню. Не на пустом месте появилась частушка с припевом "лишь бы не было войны". С другой стороны в этом же ряду стоят трагические, многомиллионные потери населения в невоенных катастрофах. Не удивительно, что в эти годы укоренилось представление, что человеческая жизнь вообще ничего не стоит - менталитет бывшего лагерного охранника, как-то высказавшегося об этом на телевидении.

Отсюда идут корни не которых процессов и мыслительных стереотипов современности. Можно назвать парадоксом, что мы все, кажется, не сознаем: наше общество и - без сомнения - государство с 1979 г. практически непрерывно ведет войну - Афганистан, Баку, Карабах, Таджикистан, две чеченские войны и др. Но память о "настоящей" войне 1941-1945 гг., видимо, загораживает осознание значения этого факта для общества, граждан. Не осознаны общественные роль и место взаимодействия и конфликтов "силовых ведомств" (службы безопасности, армия и военно-промышленный комплекс). Вначале они играли ключевые роли в реализации идеологически детерминированных установок, затем - ужу по инерции - стали ведущими по доле бюджетных расходов и во все большей мере по политическому влиянию. Так было и при ГКЧП и в президентство Ельцина. Исторический парадокс являет собой институт колхозов, насильственной навязанный деревне, всеми проклятый, но устоявший в 1990-е годы в разных формах.

Что касается "низов" общества, его фактического большинства, ключевым для интерпретации их сознания и поведения, можно утверждать, является "выживание". Конечно, этот термин абстрактно можно интерпретировать по-разному. Он фактически объемлет весь диапазон между жизнью и смертью, между "быть или не быть". Но для конкретной страны - Россия - в ХХ веке смысл этого термина все же тяготеет к варианту "не быть". Корни этого феномена уходят в дореволюционное бытие подавляющей части сельской и городской России [4] - следствие не решенного продовольственного вопроса. Фактор выживания был усилен опытом окопников мировой войны, масштабами ее миллионных жертв. Попутно заметим, что в советское время эта война "великой", тем более - "отечественной так и не стала; не "наша", "империалистическая", у нас все будет по другому. Все и было по-другому, за исключением того, что Россия вновь оказалась рекордисткой по числу человеческих жертв. Установку россиян на выживание укрепили: гражданская война (с интервенцией), постоянное муссирование в 1926-1932 гг. темы неизбежной интервенции, новой войны, последствия насильственной коллективизации, репрессии, Великая Отечественная война, послевоенный голод, жизнь до войны в условиях осажденной крепости, а после - под прицелом ядерных ракет.

Выживание как доминанта истории России в ХХ веке, запечатленная в менталитете, и сейчас удивляет аналитиков. В ней, видимо - основа способности россиян не роптать в годы "реформ", социальный оптимизм, традиция веры в "лучшее завтра" [5], массовая готовность после августа 1998 г. перейти на карточную систему снабжения продовольствием [6]. Это же касается выявленного социологами нежелания россиян страховать жизнь (в отличие от автомобиля или дачи, - на этот факт внимание автора обратил, в частности, один из аспирантов МГУК), готовность жертвовать здоровьем, экономить на качестве продуктов питания и др. И официальный прожиточный минимум даже не рассчитан на выживание. Все это никого не удивляет, так как к этому прошлое и настоящее приучило граждан. Да и граждане ли мы? Не в том ли дело, что за государством не стало человека? Эти фундаментальные факты бытия масс, их привычное состояние говорят не только о прошлом и настоящем, но и о будущем России (и не только ее). Но в какой мере они учтены? Каково массовое отношение в России к ценности жизни? "Выживание" или "лови момент", "после нас хоть потоп" - эти идеологемы весьма близки друг другу. Не потому ли падает рождаемость, и территория России постепенно освобождается для колонизации народами пришлыми?

Показателей, демонстрирующих постсоветский характер современного российского бытия, достаточно много, проблема лишь в том, чтобы их видеть. Еще важнее видеть связь советских времен с настоящим. Последние десять лет тоже наложили отпечаток на происходящие сейчас процессы. Не завершен поиск новой Россией себя - процесс самоидентификации,- предпосылка для формирования новой системы координат внутри страны и вне ее. В этом поиске явно присутствуют выраженные проявления национализма, в том числе и русского. Шагнула вперед деградация многих компонентов общества. В цивилизационном плане весьма важной представляется перспектива деиндустриализации страны. Привычным, не вызывающим вопросов в политике стал поиск пути методом проб и ошибок. Стихийно идет формирование новых конфигураций социальной структуры общества, облика слоев, корпораций, групп. Накапливается потенциал беззакония, преступности. Ликвидация аналитических подразделений управляющих страной структур идет повсеместно. Информация еще работает, но нет гарантии, что информация будет всесторонней, не будет ложной, а ее потребители окажутся способными ее оценивать. Власть в стране по-прежнему не является безопасной для народа.

Неудачи в итоговом балансе России на финише ХХ веке позволяют поставить вопрос о выявлении истоков этих неудач, некоторых общих черт, приведших к такому положению. Российские катастрофы ХХ века это, если брать только наиболее очевидное, крах империи в ходе Первой мировой войны и вследствие ее (так считают многие признанные историки); это - 22 июня 1941 г.; это крах СССР и всего советского - политики, государственной, общественной организации, блоков и союзов, идеологии и т.д. У этих катастроф есть нечто общее: неспособность властей различить угрозу катастрофы при отсутствии недостатка в предупреждениях, кажущаяся возможность легко избежать такого исхода. Все социальные катастрофы, как бы ни представляли их подчас закономерными или неизбежными, несут в себе, как хорошо известно аналитикам прошлого, существенный элемент случайности. Это подразумевает, что можно было предотвратить первую мировую войну, крах самодержавия, приход к власти большевиков, 22 июня, ГКЧП, распад СССР, КПСС. В этом смысловая нагрузка суждений типа: что было бы если бы, "теории ошибок", ссылок на упущенные возможности. Все упирается в расхождение между кажущимся возможным беспристрастному наблюдателю из настоящего и реальными качествами личностей, правивших страной. Невежество, отсталость, системно обусловленное неумение быть гибким, неверие в теории, в авторитеты. Не зависящие от индивидов перемены в обществе и в глобальном сообществе, - эти императивы времени - игнорировались. Вызовы социальной реальности прочитывались неверно и не корректировались, механизмов коррекции не было.

Говорить об этом приходится по той причине, что ХХI век не обещает нашим политикам упрощение проблем, в том числе проблем выживания страны и народа, - с которыми прийдется сталкиваться. Достаточно назвать глобализацию как новый качественно и плохо осознаваемый вызов социальной реальности на новый век, или массовое распространение компьютеров, последствия чего сравнимы с атомной бомбой в руках случайного лица. Серия народных катастроф, в которых виноваты власть имущие, заставляет заострять внимание на том, что от их ошибок и современное общество России не застраховано.

Дело, видимо, в том, что России предстоит еще пройти тот путь, который в некоторых других странах пройден. Еще в средние века было замечено, что молчание народа - урок для королей. В России не задумывались над этим уроком (даже зная пушкинское "Народ безмолвствует"), видимо, сочтя, что этот урок относится к Европе. Правда, в Конституции РФ о есть положение о суверенитете народа Но эта формула не означает понимания того, что власть (государство) и народ даже не партнеры, что народ выше власти и государства, а государственные служащие всех групп (выступающие в России как власть) - наняты народом. Власть - институт публичный, общественный по своей сути. Таков, может быть, главный урок социальной, политической, а также военной, экономической, духовной и иной истории России в ХХ в.

Несомненно, что в России помимо проблемы специфического "качества верхов" есть и проблема качества низов. О пропасти между ними много писалось, в частности, в годы первой русской революции, когда во Франции социолог Э. Дюркгейм разрабатывал классические положения о солидарности и интеграции в обществе. Его выводы важны и сейчас. Правда, Россия показала, что интеграция (но не солидарность) возможна на основе силы; солидарность в России в ХХ веке была возможна перед угрозой физической гибели, два и то не для всех (что, кстати, тоже не измерено). Проба решения этой проблемы со стороны низов (дав им развернуться, как во времена земства или нэпа) связан, однако, также с решениями верхов, их менталитетом. Действительно, нетрудно представить себе политика (депутата Госдумы, например), не задающегося вопросом, или отвечающим на него негативно: нужен ли народу собственный опыт или его берутся заменить верхи, которые лучше знают? Правда, из отечественной истории ХХ века оказывается - знают не то или не вполне.

Современная социологическая теория рассматривает эту ситуацию также в рамках проблем коммуникации, - вариант ее отсутствия в нужном масштабе и в нужном направлении (аналогия - улица с односторонним движением). Идеальное с точки зрения структурного функционализма здание мощной сталинской структуры СССР, показавшей свою мощь на коротком историческом отрезке, рухнуло и по причинам отсутствия коммуникации, в данном случае между властью и народом.

Еще одним связующим верхи и низы общества фактором выступает право, закон. Кажется, не вполне осознан факт, вполне доказанный опытом ХХ века, что для упрочения положения права в обществе нужен собственный опыт данного общества. В этом отношении в России сейчас дела обстоят как минимум не лучше, чем в России сто лет назад. Тогда для большинства населения страны (крестьян) реально работало право обычное, каким оно было в общине, в миру. От него начиналось движение страны к праву юридическому. Но если бы специалисты историки анализировали бы под этим углом российские реальности ХХ века, они, может быть, сделали бы вывод, что большинство населения страны не жило по юридическому праву и года. Иначе было бы немыслимо положение, имеющееся сейчас, когда правоохранительные органы в обиходе и массовом сознании (включая массу работников этих органов) воспринимаются как "силовые". России нужен период привыкания к жизни по праву, да несколько запоминающихся уроков правоприменения к тем, кто в массовом сознании четко стоит пока вне правового поля. Это могло бы быть, скажем, применение налогового права к бывшему или действующему президенту страны, республики.

Большие возможности в плане коммуникации предлагают компьютерные сети - интернет. С помощью этих средств возможно преодоление одной вековой проблемы России - автономность составляющих ее частей, труднодоступность географическая, территориальная, политическая, социальная, культурная. Этот фактор далеко не всегда учитывалив истории России и СССР, пытаясь подгонять теорритории под шаблоны идеологий. Не отсюда ли отсутствие социальной базы у партий, недовольство плохим народом, узурпация суверенитета, отсутствие действительно публичной политики и даже непривычка к использованию самого слова публичный в политическом лексиконе? К тому же "автономность" - поиск своей социальности, идентичности, своего мира, уход в себя, в свой мирок, своего рода защита от дураков, которые руководят.

Актуальным (не в последнюю очередь в свете компьютерной революции) представляется также взгляд на проблему знанияв нашей стране. Россия не пережила своих эпох Возрождения, Просвещения, случившейся в начале ХХЗ века замены веры в бога верой в науку. В ней были зато увлечения идеологиями, идеологический фундаментализм, подмена научности идеологизмами, идеологизация знания, неумение корректировать политику знанием реалий жизни. Неоднократно приносились в жертву идеологиям реальные, в конечном счете, люди: если практика расходится с идеологемами, тем хуже для практики.

Специфика знания в России от Петра I в том, что знание было инструментом власти, которая им пользовалась по мере своей подготовленности (она по большей мере отставала от века), и таковым он остается. Это отражено в истории, в ключевых организациях - научных, образовательных и политических. Знание и широкая публика и гражданское общество и власть имущие и т.д. Депутат подходит к знанию не с точки зрения его разной эффективности, и институциональные, нормативные процедуры никак его в этом не регламентируют. Отсюда для России сохзраняет свое значение проблема реализации потенциала знания. Оно еще не интериоризировано в полной мере обществом и государством. Нет сознания общественной ценности знания и необходимости регулятивных механизмов обеспечения оптимального функционирования знания в виде демократических институтов гражданского общества.

Не отсюда ли бессистемность, незавершенность, отсутствие динамизма и планомерности действий последних лет? Не пора ли сообществу ученых ставить на повестку дня страны эти и сходные вопросы?

(Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ - 03-00127)

Литература
1. Ф.М. Достоевский Бесы. ПСС в 30 тт. Л. Наука. С. 104.
2. Социолог. исслед. №3.1993.
3. См статьи Л.Л. Рыбаковского в № 6 и 8 "Социологических исследований" за 2000 г.
В статье А.В. Посадского "Диалектика общинного и индивидуального на пределе экстенсивного развития" этот мотив показан как доминанта сознания и поведения крестьян Саратовщины (представительной для крестьян Европейской России) после реформы 1861 г.- Социолог. исслед. № 4, 2000.
Социолог. исслед. 1999, № 7. С.35.
Бюллетень ВЦИОМ 6(238). 1998. С.44, 45.