Российский политический жаргон, иногда осознанно и  целенаправленно, а чаще стихийно и лишь рефлексируя на возникающие в стране события, давно уже ввел в научный и практический оборот термин «партия власти», превратив его в нечто само собою разумеющееся. И отразил тем самым на уровне нашего языка, — то есть на высшем для всякого народа уровне, — известную неопределенность, сложность, внутреннюю неоднородность данного общественного института.

Образ этой силы, вот уже почти десятилетие управляющей Россией, выглядит в общественном сознании несколько странно. Поскольку отражает отнюдь не обычную для парламентских демократий систему власти, при которой правительственный кабинет формирует та партия, которая, одержав победу на выборах, получила конституционное и моральное право реализовать в социально-политической сфере свою программу действий.

Речь идет о совсем ином явлении.

Сам наш политический «сленг» фиксирует здесь во многом другую архитектонику государственного управления, навязанную России после трагедии 1993 г.: наличие за фасадом явной политической системы некой теневой, существующей «де-факто» структуры («партии»), бесформенной, но всевластной инстанции — ельцинского олигархического режима, который, по сути дела, и кроется за «псевдонимом» так называемой «партии власти». Иначе говоря, на лексическом, так сказать, уровне наше массовое сознание отчетливо запечатлело высокую сложность, скрытность и непростоту властных отношений в «новой», постсоветской России.

И потому крайне важно звучит вопрос, имеющий как практическое, так и научное значение: что же в этом случае прячется, на взгляд россиян, за этим символическим понятием, какие именно институты и силы ассоциируются в людских глазах с этой так хорошо знакомой народу незнакомкой — пресловутой «партией власти»? А значит, какие политико-психологические стереотипы начинают при этом работать, формируя те системы образов, которые предопределяют затем поступки граждан во многих общественных делах: на выборах, при оценке тех или иных государственных событий, в случае контактов со всевозможными политическими организациями и деятелями?
 

Куда чаще склонны россияне принимать в этом качестве все наше безгранично усилившееся чиновничество целиком. Чиновничество, которое и вправду можно счесть и за организационный «аппарат», и за реальный (по его подлинной роли) костяк социальной базы отечественной «партии власти». С ней российскую бюрократию готовы прямо отождествлять почти в пятеро больше (9%) наших сограждан.

Многозначителен и такой момент: претендовать на сей титул, по мнению населения, так и не смогли наши СМИ, взятые сами по себе. Общество не связывает их с главной властной силой страны. Говорить о них, как о «партии власти», сочли уместным всего 0,3 % населения.

Странно, но пока не смогла утвердиться в этом же образе и другая влиятельнейшая структура наших дней — региональные элиты, хотя их многосторонний нажим на Кремль, без сомнения, резко вырос за минувшие годы. Тем не менее лишь один единственный процент наших граждан счел такое усиление регионалов достаточным для провозглашения именно их всероссийской «партией власти».

Столь же удивительно и другое. Российское массовое сознание отказывается видеть эту самую «партию власти» даже в самом Президенте Ельцине лично: столь глобально его общественную роль расценивают всего 3,7% избирателей. Жестокий приговор для государственного деятеля, не просто претендующего, но и сражающегося — не пугаясь кровопролитий — за право быть (или хотя бы зваться) единственным носителем власти в стране, держащим в своих руках все ключевые управленческие полномочия. Иначе говоря, распад ельцинской «харизматичности» стал фактом.

Гораздо весомее и «властней» представлялись и представляются людям те, кто окружает президента, Чубайс, Немцов, Березовский, Ястржембский, Юмашев. Расценивать их в качестве пресловутой «партии власти» уже привыкли 9,4% жителей страны.
Хотя чаще всего публика наша верует в то, что наилучшие возможности «рулить» государственной машиной имеет семья президента: жена, дочери, зятья. О них, как о главной в стране силе, заводят речь 11,4% населения. И это один из наиболее внушительных показателей. (Симптоматично при этом, что чаще всего — в 38% случаев — на ближних президента указывают те, кто держится подальше от дел политики, не голосуя, например, на президент-ских выборах.)

Перед властным авторитетом родни Бориса Николаевича отступает даже такой достойный наименования «партия власти» институт, как само российское правительство. О нем вспомнили по ходу опроса каких-нибудь 8—9% граждан. Безвластность министерских кабинетов прочно впечаталась в народный менталитет.

Даже пресловутая финансовая олигархия и та не в силах «превзойти» по авторитетности президентскую семью. И поминается в качестве доподлинной «партии власти» всего одним россиянином из одиннадцати.
Кстати сказать, не больно утвердил себя в этом же качестве и отечественный криминалитет, которому в глазах обитателей России (кроме 7,7% граждан) до положения «партии власти» еще расти и расти...

И еще одно наблюдение: невзирая на все потоки внушений, изливающихся через СМИ в общество, страну так и не удалось убедить, будто «партию власти» может олицетворять и оппозиция. Особенно — ее народно-патриотическое ядро, возглавляемое КПРФ. Присовокупить ее к власть имущим счел справедливым только 1% граждан. Что в общем-то подводит определенный (хотя и промежуточный) итог всей массированной пропагандисткой кампании по ассимиляции — на уровне общественного мнения — коммунистов с режимом.

Не причисляется людьми к «партии власти» и вся Дума в целом. Исключения невелики — взгляды все того же скромного процента населения.

Даже в то, что «партия власти» — это вообще все силы, «играющие в политику», верят скромные 5% россиян, в основном из числа лиц, голосовавших за Ельцина в 1996 г., а ныне утративших четкие ориентиры в общественных делах.

В общем, повязать глобальной ответственностью за упадочное состояние страны всех, так или иначе причастных к делам политики, удается слабо.

Наши сограждане скорее готовы искать «рычаги управления» своей страною за ее пределами, будучи убеждены, что все дело в мировой «закулисе», для которой любые российские инстанции (от президента до партий) нужны лишь в качестве легального прикрытия, вывески. Такой вердикт твердо вынесли 16,8% населения. Что на свой манер объясняет и ту волну антизападных настроений, которая неуклонно поднимается сейчас в России.

Тогда кто же все-таки она, эта пресловутая «партия власти»?

Ее главным воплощением для россиян служит сейчас, оказывается, не что-то одно, а коллективный, так сказать, властный субъект, образуемый сразу многими из поминавшихся в опросе инстанций: «Это система власти, выстроенная вокруг Ельцина, опирающегося на плеяду своих людей, — заявляет относительное большинство (34,2%) россиян, — которая жестко повязана общими интересами с финансовой олигархией и использует в личных и клановых интересах как чиновничество, превращенное в массовую базу «партии власти», так и СМИ, играющие роль идеологической и пропагандисткой службы, а также криминальные структуры».

Заметим: именно на этом сошлись две три избирателей образца 1996 г. сразу обоих главных претендентов на президентский пост, — как Зюганова, так и Ельцина. А также вместе с ними от половины до трети тех, кто голосовал тогда против всех, или вообще не голосовавших. Налицо почти консенсус...

Все это нелишний раз доказывает порой оспариваемую способность наших соотечественников к адекватному анализу общественной обстановки.

Нередко все еще выхватывая из образа «партии власти» то один, то другой наиболее явный, броский и знакомый элемент, общество тем не менее преодолевает — на уровне своего мировосприятия — незнакомость с этой властью. Оно как бы укрепляет свое «стереоскопичное», то есть многостороннее и углубленное видение центрального нервного узла российской политики. Делая его знакомым, страна как бы познает себя. Поскольку именно такое — ком-плексное — представление о той силе, что распоряжается сегодня ее судьбой, и является наиболее близко отражающим российскую реальность.

Реальность, вновь сильнейшим образом меняющуюся. И в том числе — на уровне народных взглядов на ключевые общественные ориентиры.
 

Но времена вновь резко начали меняться. И новая череда серьезнейших потрясений, заново погрузившая Россию в состояние растерянности, паники и смуты, заново и со всей жестокостью поставило перед гражданами вопрос: а что все-таки это такое — капитализм?

Сопоставление данных 1998 г. с те-ми, что были получены летом 1990 г., то есть в самый разгар прокапиталистической агитации в стране в канун переворота 1991 г., указывают на очень интенсивную мутацию массовых умонастроений россиян.

Начнем с того, что лишь крохотная доля россиян — только 3,4% — соглашаются считать ныне установленный на Руси порядок этим самым капитализмом. «Неведома зверюшка» — вот что такое, на взгляд подавляющей массы наших соотечественников, ельцинская «реформаторская Россия». Но этого мало. Крах постиг основополагающий довод-лозунг, выдвинутый на заре современной капитализации России: мол, капитализм — это единственно жизнеспособный строй. Восемь лет назад в сие свято поверил 41% наших сограждан; из которых к сегодняшнему дню смог уберечь эту уверенность всего одни из пяти — лишь около 8% населения (табл. 2).
Рухнул и другой довод-определение — самый, пожалуй, безжалостный и жестокий: что при капитализме все происходит строго, но по справедливости. Мол, «каждому достается то, что ему причитается: сильному — деньги и власть, слабому — вспомоществование и забвение». В начале нынешнего десятилетия так мыс-лили до 29% жителей страны, сегодня — чуть больше 17%.

На двух эти мнениях, в целом весьма апологетически объясняющих суть капитализма, сошлись 86% симпатизантов Б.Немцова, 53% последователей Б.Ельцина, а также по 30—33% симпатизантов как В.Черномырдина, так и Ю.Лужкова, Г.Явлинского, а также В.Жириновского. Подобную же точку зрения разделяет и треть россиян, вообще не имеющих никаких ориентаций и личных пристрастий в политике.

Несколько снизилась поддержка такого в целом «нейтрального» взгляда на капитализм, как трактовка его в духе марксистской науки — в качестве «частной собственности на средства производства». Доля предпочитающих подобный подход граждан успела за истекшие годы снизиться с 28 до 22%, то есть выказала в целом известную стабильность. По большей части указанный взгляд сохранили (отдав ему по 20—30% своих преференций) последователи все тех же Лужкова, Явлинского, Ельцина.

И наоборот, заметно возрос — с 15 до 27% — взгляд на капитализм, как на всевластие денег. Тут оказались заодно (весьма нечастный случай) до двух пятых сторонников Лебедя, треть симпатизантов Черномырдина, четверть последователей Явлинского и даже чуть меньше трети россиян, готовых поддержать на выборах Зюганова.

Последние составляют большинство, свыше половины тех, кто исповедует самое массовое на текущий день воззрение на капитализм, гласящее, что он — «узаконенное господство ограбивших над ограбленными». Так думают сегодня до 29% россиян.

Причем в такого рода оценке с ними сейчас солидарны от 25 до 30% последователей как Явлинского с Лужковым, так и Лебедя. Что очерчивает своего рода «виртуальные» — в принципе возможные — контуры массовой базы антикапиталистического общественного курса в общем-то встающего сегодня в повестку дня политической жизни России.

С учетом же тех, кто исповедует в целом такие малопопулярные трактовки капитализма, как «загнивающий» строй и «главная угроза миру во всем мире» этот слой достигает примерно трети населения, которому противостоит не больше четверти обитателей нашей страны, исповедующих еще во многом апологетический взгляд на капиталистическую формацию. В целом же ситуация, обратна той, что установилась на старте 90-х годов, когда свыше двух третей наших современников начали позитивно и с подъемом воспринимать капитализм, тогда как о своей неприязни к нему заявлял самое большее лишь один россиянин из пяти.
Это дает основание если и не утверждать, то предполагать: капиталистический «ренессанс», обещанный России «демократическими» силами, не состоялся. По крайней мере — на уровне массового менталитета. Причем восприятие капитализма является далеко не единственным свидетельством этого.
 

Идет, активный процесс адаптации нового социального явления к массовому менталитету, а через его посредство — и ко всему обществу в целом. И растягивается он подчас на немалый срок.

Именно это и произошло в России с такой видной социальной фигурой, как предприниматель. Взгляды на нее, как говорят многочисленные опросы, все еще не устоялись и продолжают резко колебаться.

Симптоматична в этой связи попытка выяснить: насколько приемлют россияне весьма настойчивые попытки СМИ, части аналитиков и ряда представителей непосредственно предпринимательских кругов, представить современного российского бизнесмена неким особым, почти природным явлением. А случается — и персоной, генетически наделенной набором черт, позволяющих ей триумфально вписаться в рыночные отношения.

Оказывается: в народе этот тезис приемлется слабо. Всего только 17,4% россиян после всех внушений и уроков жизненного опыта пришли к мнению, будто и в самом деле, склонность наших «новых русских» к деловой активности имеет врожденный характер. И те, кто ею обладают — «избранная разновидность людей».

К ярым защитникам этой мысли принадлежат сторонники таких отечественных политиков, как Немцов — в его электорате на них приходится 35,7%, Ельцин — 29,4, Лебедь — 25,5, а также Явлинский — 20,5% и ряд других.

Для относительного же большинства (45,4%) наших соотечественников, в целом не оспаривающих необходимость особой сметки для занятия коммерцией, финансовыми делами, производством, дело кроется в другом: не в пресловутой «генетике», как этаком даре свыше, а в способностях, желании и упорстве самого человека. Любой, по их мнению, в силах стать бизнесменом. Хватило бы для этого здоровья, упорства и, естественно, средств. В общем ни тени мистики.

Особо массовое хождение подобный взгляд имеет среди сохраняющихся еще в народе симпатизантов Ельцина — 58,8%, Немцова — 57,1, Лужкова — 55, Лебедя — 48,9, Черномырдина — 66,7% и некоторых прочих.
Заметим: в массе сторонников Зюганова и образ предпринимателя, как «избранной» общественной фигуры, и взгляд на него, как на обычный «продукт» социального развития, очень слабы: их разделяет самое большое треть его избирателей. В их среде особенно весомо обозначился другой взгляд. Почти для 70% последователей лидера КПРФ, как и для 40% всего населения России предприниматель — не только не «сверхличность», но и не достойный простого уважения «продукт» нынешней социализации. «Это — воры, рвачи, бесчестные обманщики, сколотившие деньги на бедах людей и всей России». Бизнесмен для них — это то, чем общество обязано не гордиться, а брезговать...

К тому же, так мыслят не они одни. Вместе с ними на этом настаивают и 53,8% симпатизантов Жириновского, 38% лиц, ориентирующихся на Лебедя, 36 — на Явлинского, 26,5% потенциальных избирателей Лужкова и даже 23,5% тех, кто идет еще за Ельциным. Элемент негативного консенсуса — налицо.

Как видим, антипредпринимательский морально-политический и социальный потенциал в «рыночной» России — после десятилетия капитализирующих ее реформ — не просто ощутим, но и очень весом. Во всяком случае страна категорически отказывается принимать «сверхчеловеческий» образ «новорусского» слоя общества. И вместе с тем весьма спокойно — хотя и не без настороженности — готова встретиться с обычной, так сказать, популяцией деловых людей, у которых в свою очередь, также есть полная возможность органично и прочно врасти в ткани нового российского социума. Однако возможность эта, похоже, дана ей не навечно, принимая во внимание поднимающуюся в обществе волну все более массового социального отторжения, тем более в нынешних российских обстоятельствах, когда ослабли и заколебались многие ценности и символы прямо либо косвенно обеспечивающие благополучие данной социальной прослойки.
 

В центре его оказалась оценка действующего президента. Материалы зондажей июньского опроса общественного мнения рисовали очень непростую и крайне не юбилейную картину взглядов россиян на личность Бориса Николаевича, даже в тех случаях, когда респондентам — по условиям опроса — приходилось собственноручно и без подсказки вписывать в опросные листы свои характеристики главы государства.

Каким же рисуется в свете этих оценок — нередко резких и предельно эмоционально окрашенных — Б.Ельцин, оказавшийся на переломе своего второго президентского срока?

«Непредсказуемый», «властолюбец», «эгоист», «предатель», «самодур», «лжец», «хитрый лицемер», — таковы самые частые, яркие и, можно сказать, кричащие краски, которыми сочли себя вправе изукрасить «портрет» главы российского государства 62% респондентов.

Причем — тревожнейший для «партии власти» момент — прокоммунистически настроенным гражданам принадлежит всего лишь половина такого рода высказываний. Тогда как не меньше четверти — ярым антикоммунистам. Остальные же — тем, кто предпочитает держаться в этом ключевом для нынешней политики вопросе (о власти и компартии) осторожного нейтралитета. К тому же, этот основной блок оценок Б.Ельцина окружает и целый рой других не менее режущих, но не столь распространенных в народе определений. К примеру, до 4% граждан сходятся на том, что нынешний наш президент — «марионетка»; столько же жалуются, что он «твердолобый упрямец»; да еще 5% россиян трактуют Бориса Николаевича как личность «недалекую по общему развитию» и т.д...

Те же, кто два года назад вновь «всенародно» избрал Б.Ельцина, явно начали теперь тушеваться в оценках. Они вдруг утратили способность сказать хоть что-то хорошее и доброе о деятеле, которого вознесли на пост главы государства. Позитивные качества Бориса Николаевича напоминают в их трактовке пыль, хвостом летящую за плотным «ядром» резко уничижающих его определений.

«Умный» и «мудрый» лидер, «современный», «энергичный», «деятельный» человек, «настоящий», «головастый», «уверенный в себе» и «знающий» мужик и даже народный «царь», — все эти определения, выдвинутые 1—3% россиян каждое, с трудом набирают сегодня, вместе взятые, 15—18% сторонников в народе. В подавляющем большинстве своем их исповедуют те из наших сограждан, которые сохраняют открытую враждебность к КПРФ и ее союзникам.

Положительные характеристики второго и третьего плана, рисующие Ельцина как человека веселого, богатого, серьезного, тонкого психолога и интуитивиста, собирают не больше чем 1% граждан каждая. Так что и этот позитив не в силах защитить тот главный «фронт» мнений, защищающих светлый образ президента, что пытаются противопоставить напору неприязненных взглядов на «первое лицо» современной России.
Перед нами, судя по всему, почти хрестоматийно развивающийся процесс вырождения прежней ельцинской харизматичности, который, как практически любой крах харизмы, — этой своеобразной политической влюбленности народа в общественного деятеля — единожды начавшись, оказывается затем неудержим.
За два года до окончания второго президентского срока Б.Ельцин столкнулся с небывалым для его политической карьеры негативным консенсусом в общественном мнении. А с таким багажом, как давно уже доказала история, мало кому удавалось мирно дотянуть до финиша своего властного срока...
 

Обратимся к традиционному мониторингу президентских шансов 50 самых известных политиков (табл. 3).
Прежде всего следует отметить рост популярности лидера КПРФ Г.Зюганова (свыше 21%). Прирост его электората на 1,3 % за два месяца (с июня по август) можно назвать очень существенным.

Укрепились позиции и московского мэра Ю.Лужкова, который твердо продолжает занимать в рейтинге второе место.

На третью позицию в ряду самых популярных российских политиков перешел... белорусский президент А.Лукашенко, которого все большее число наших избирателей считают своим и не прочь увидеть в президентском кресле России. В том, конечно, случае, если законодательство нарождающегося Союза России и Белоруссии разрешит всем его гражданам баллотироваться на высшие государственные посты в обеих республиках.

В то же время покинул ведущую тройку соискателей лидер «Яблока» Г.Явлинский, хотя уровень его популярности и остается стабильным.

Высокую позицию в рейтинге пятидесяти самых перспективных деятелей России продолжает занимать красноярский губернатор А.Лебедь. Хотя он и остался на пятом месте, но его общефедеральный авторитет вырос на 2%.

Следующий за первой пятеркой эшелон политиков значительно отстает по своей авторитетности. И если президентский рейтинг А.Тулеева твердо сохраняется на прежнем уровне (шестая позиция в общефедеральном списке претендентов), то положение дважды экс-премьера В.Черномырдина незавидно. Всего за два месяца показатель его президентской популярности снизился на треть (до 4,2%).

Далее в первой десятке идут генерал А.Николаев, который вместе со своим «Союзом народовластия и труда» недавно оформил тесные отношения с НПСР. А также экс-вице-премьер Б.Немцов и лидер ЛДПР В.Жириновский.

Особо следует отметить 12-е место нынешнего президента Б.Ельцина, который при 2,8% популярности перешел черту, ступив за которую пора забыть о претензиях на третье переизбрание.

Из сенсаций, которые зафиксированы во второй десятке рейтинг-листа, следует отметить высокий авторитет краснодарского губернатора Н.Кондратенко, который был впервые внесен в опрос.

Нельзя также не заметить и серьезного роста «президентской» популярности... А.Чубайса (с 1,5 до 2,1%), которому, видимо, стали отдавать свои симпатии некоторые из разочарованных сторонников Немцова и прочих «юных реформаторов».
 
Даже суженный до десяти кандидатур набор возможных соискателей президентского кресла, лишь немного, видоизменяет отдельные черты общей картины избирательских симпатий, сохраняя ее главные контуры. Более тщательное обдумывание вопроса, за кого голосовать, как всегда приводит лишь к консолидации симпатий вокруг центральных, знаковых фигур из того или другого политического лагеря (табл. 4).

Расстановка сил в десятке самых вероятных претендентов почти не меняется. Сужение круга соискателей ведет по преимуществу к росту шансов Зюганова, которые достигают почти 26% вероятных голосов. Среди политиков, которые также увеличивают долю своих сторонников, — Лебедь, Лужков, Явлинский, Строев, Селезнев. Снижается рейтинг Черномырдина, Немцова, Ельцина, Жириновского.

И еще: если переход от общего к консолидированному рейтингу ведущих общественных деятелей отчасти меняет картину соотношения их персонально-политических сил, то сопоставление их пар — с целью моделирования второго тура президентских выборов — еще ближе подводит нас к реальному представлению о шансах каждого.

Очевидно, что в качестве одного из финалистов будущей электоральной гонки выступит лидер КПРФ Г.Зюганов. Поэтому наиболее адекватной является такая «модель» событий, при кото-рой в решающем туре голосования именно лидеру КПРФ станут противостоять наиболее авторитетные представители партии власти (табл. 5).

Как видим, случись президентские выборы завтра, верх почти во всех случаях вновь взял бы председатель ЦК КПРФ. Отрыв Г.Зюганова от остальных, наиболее вероятных, претендентов остается стабильным. Хотя в паре Лебедь — Зюганов разрыв этот за лето 1998 г. несколько сузился. В то же время былое преимущество Лужкова над Зюгановым — выявленное в ходе предыдущих опросов, — явно подрастерялось.

Такова оказалось расстановка политических сил в стране уже по первым итогам правительственного кризиса. И стало ясно: привычный для «партии власти» — силовой выход из создавшейся ситуации более вряд ли возможен.
 

Знаменито-банальный ход «е2 — е4» превращается подчас чуть ли не в шедевр политической изощренности...

Именно такого рода сравнение напрашивается, когда, в ответ на очередную попытку Думы — причем уже не только оппозиционной ее части, — выразить свое недоверие главе государства и его правительствам из кремлевских инстанций вновь и вновь раздаются угрожающие посулы. И в их числе предупреждения, призванные пробудить в депутатах инс-тинкт самосохранения. Вдруг, мол, Думу все-таки возьмут и досрочно распустят? А там, глядишь, еще неизвестно, когда (при отсутствии-то денег у государства) заново выберут и соберут...

Компромиссный выбор Е.Примакова вроде бы разрядил обстановку. Но угроза такого рода, если учесть российский опыт, сохранена. Наши сограждане вообще, и парламентарии в особенности (после трагедии 1993 г.), имеют много оснований ожидать от околопрезидентских кругов чего угодно. Предположим, что и новый «компромиссный» примаковский кабинет постигнет судьба предыдущих... Веры в то, что «партия власти» после этого законопослушно возьмет и — осознав свою теперь уже полнейшую и вопиющую несостоятельность — откажется от управления Россией, не много...

Нет сомнений, более или менее завуалированные угрозы «наказать» непослушную Думу всегда были рассчитаны на воздействие на массовую психику. Ибо делать большую политику страхом, и в том числе страхом гражданской войны, стало привычкой у нашей «партии власти», ее излюбленной политической технологией. Особенно в «рубежных» с политической точки зрения обстоятельствах.

Вроде тех, что сложились после очередного финансового «обвала» в стране, выпотрошившего — для нужд обанкротившегося режима — карманы населения, превратив в ничто те остатки надежд на лучшую (при этой власти) жизнь, что замерещились было на излете 1997 г., а также с назначением в премьер-министры «свежего» человека С.Кириенко.

Напомним: согласно опросным данным, мнения в народе в момент его назначения разделились. Треть россиян начала было утешать себя, что новый де премьер «смотрится хорошо, а как будет руководить, покажет время». И лишь такая же треть догадывалась, что юный глава кабинета — всего лишь очередной «жертвенный мальчик» режима, судьба которого в общем-то предрешена. Предрешена вне зависимости от того, будет ли он послушно делать все, что ему прикажут (как то предполагалось), или же попробует действовать и по собственному разумению (что и получилось на самом деле), выходя за рамки отведенной ему роли.
События конца лета подтвердили именно этот последний малоприятный вердикт.

А что же наш российский избиратель? Какие подвижки в его политических умонастроениях и эмоциях способен сегодня порождать подобный, с самых верхов власти идущий нажим (см. рис.)

Во-первых, свою солидарность с президентом в случае его очередного «воспитующего» выпада против Думы готов сегодня выразить самое большее один наш российский избиратель из четырех. Речь идет о тех, кто давно уже сроднился с мыслью, усердно подбрасываемой околовластными СМИ, будто «с думской говорильней пора кончать любой ценой». А также о россиянах, для которых самые невероятные поступки власти внешне объяснимы тем, что «сделать так — право президента» (табл. 6).

В чем-то солидарны с ними и те, кто утверждает: если Б. Ельцин все-таки «закроет» Думу, то благословить сей его жест они не смогут, но и на морально-политическую оппозицию главе государства не решатся. Мол, «это будет не лучший шаг Ельцина, но с ним придется смириться». Такова позиция 14% россиян с небольшим.
Тогда как вся оставшаяся и большая часть общества активно не приняла бы теперь антипарламентские акции исполнительной власти.

Со стороны примерно каждого второго из россиян президент получил бы обвинение в том, что им осуществлен очередной государственный переворот. И это ему недешево встанет. Ибо поставит Ельцина вне закона: «...Придется выйти на улицу, и дать отпор», — прямо обещает это относительное большинство наших сограждан.

К тому же, по прогнозам еще каждого пятого избирателя, президент, покусившись на сей раз на Думу, — в отличие от прошлых, прошедших для него в целом удачно выпадов, — надо-рвется. Поскольку на подавление парламента у него и его команды сегодня нет сил. И потому, народу не стоит тут ввязываться в драку («закрой» президент парламент), а лучше подождать «естественного» падения режима.

В совокупности же соотношение про- и антирежимных мнений в вопросе о судьбах Думы выглядит ныне как 1 : 3 в пользу последних.

Так что, не переоценивая практическую эффективность общественного мнения в делах конкретной политики, — оно ведь далеко не всегда «правит миром» — следует заметить: ставить на «резкие» поступки во взаимоотношениях с законодателями президенту уже не стоит.

Тем паче, что такие его поступки, как показывают те же опросы, обещают и другое: резко поднять авторитетность Думы и оппозиции, особенно КПРФ, даровав им (кроме многого прочего) своего рода мученический образ в людских глазах.
О полном и окончательном разгроме компартии в случае роспуска Думы рассуждают меньше 4% граждан. Да еще чуть больше 5% населения, не разделяя апокалиптического видения таких событий, пророчат КПРФ в грядущем парламенте если не поражение, то ощутимо меньшее, чем оно сейчас, влияние. Примерно четверть населения к этим проблемам равнодушна...

Тогда как относительное большинство, до 40 их процентов, прогнозируют, что после очередного парламентского разгона позиции КПРФ еще ощутимее усилятся. Компартия станет по-настоящему решающей силой в Думе...

Иначе говоря, вопрос о возможном «разгоне» Думы, встающий практически при каждом серьезном повороте или обострении общественной ситуации, «перетек» к середине 1998 г. в новое качество. Он перестал служить одним из эффективнейших орудий политического шантажа оппозиции да и всего корпуса парламентариев, ибо утратил в обществе былую эмоциональную опору, а с ней — и свою политико-психологическую энергетику. Вместе с тем он начал превращаться в почти привычную ошибку, логический просчет, ловушку для режима. Режима, бессильного отказаться от довода устрашения в диалоге с оппозицией, и все больше теряющего от этого, поскольку всякое новое извлечение «из ножен» подобного оружия настраивает теперь избирателей против самой же «партии власти».

Что остется властям — искать пути для внутреннего своего сплочения?
 

Имеются они и у российских «демократических» сил. И в том числе — мечта и даже тоска по единству, на худой конец — по деловой, хотя и временной коалиции.

Каких только организационных «формул» не было здесь перепробовано за истекшие пять — семь лет «рыночных реформ».

Тут и объединение разнообразных либерального толка движений, партий и групп «под Ельцина», под флагом создания единой президентской партии. Тут и всевозможные «мощные блоки», так сказать, именного характера: скажем, И.Рыбкина или В.Черномырдина. Тут и виртуальные новообразования, состоящие, например, из «Нашего Дома России» и «Демократического выбора России» и также «Яблоко».

И, конечно, вплотную уже надвинувшиеся на нас очередные — а то и внеочередные — думские выборы не могут не взбодрить данное организационно-коалиционное творчество.

Вопрос весь в том, что оно способно дать? Отчасти ответить на этот вопрос позволяют сведения одного из недавних, летних, социологических опросов, высвечивающие шансы «демократических» сил на предвыборное объединение.

Почти семейный и в силу того наиболее логичный альянс НДР — ДВР?  Он привлек бы голоса всего только, оказывается, 4% россиян с небольшим, то есть примерно в четверо меньше, чем им обещает расклад симпатий в народе, выступай они каждая по отдельности. Что, заметим, в целом подтверждает (уже на российской почве) закономерность хорошо известную в западных демократиях: «1 + 1» в делах электоральных «далеко не всегда дает в сумме искомое «2»...

Чуть эффективнее может оказаться избирательный «брак по расчету» между НДР и «Яблоком», сулящий им 6,5% симпатизантов на двоих. Хотя и это грозит обрезать их союзный электорат примерно втрое от того размера, какой он имеет, пока обе эти силы действуют по отдельности.

А как тогда быть с предположительной коалицией сразу трех партий — НДР, ДВР и «Яблока»? Как это ни странно, итог грозит оказаться все тем же. Не 29 без малой доли процента голосов, которые обещают им «сольные» выступления на выборах, а лишь 9,1% голосов ждут их избирательный альянс.

Столь же, если не менее спорен и вероятный исход процесса подведения под общую организационную крышу сразу всех демократических и проправительственных сил: 8,2% сторонников подобного альянса делают его весьма сомнительным.

Причем попытка замаскировать каких-либо союзников, «спрятав» их под этикетку «Наш Дом — Россия» и не упоминая в составе каких-то там коалиций, тоже ничего не изменит. Наоборот, лишь обострит взаимоотношение НДР и голосующих.

Наконец свыше половины россиян вообще заявили о своей незаинтересованности данной проблемой. Свыше трети из них ни при каких обстоятельствах не намерены голосовать за НДР в любом возможном для той обличии; каждый шестой предпочел уйти от ответов.

Вот и выходит, что подобно всем остальным ведущим партиям страны, НДР «обречена» идти на выборы самостоятельно, что обещает ей до 10% голосов — не растворяясь в рядах даже близкородственных ей сил, и не пытаясь растворить на время избирательных «боев» эти силы в своих структурах. Каждый — за себя: это далеко не лучший жизненный принцип, похоже, весьма укоренился в российских политических делах.

Вцелом же «партия власти» в России перестала быть чем-то неопределенным и даже загадочным для основной массы населения. Для россиян она — система структур, связей, лиц, выстроенная вокруг Б.Ельцина и его ближайшего (в т.ч. семейного и околосемейного) окружения, которая вызывает нарастающее политико-психологическое отторжение со стороны народа.

Распался набравший было решающую силу образ капитализма как единственно якобы жизнеспособного и перспективного для России устройства, одна из главных отличительных черт которого — безусловный приоритет сильного в общественных делах.

А вместе с этим надломилась и рожденная эпохой «рыночных реформ» экспансия в массовом сознании образа «нового русского» как особого и даже «высшего» социального явления наших дней, наделенного чертами социальной исключительности.

Последние остатки личной политической избранности (то есть харизматичности) утратил и основной гарант преуспевания этой общественной группы — Президент Ельцин, чей образ в людском восприятии оказался теперь соткан из множества чисто негативных характеристик и эпитетов. Его президентский рейтинг — после целой полосы правительственных кризисов и в преддверии новых выборов главы государства — достиг одной из низших отметок.

Выйти же из этого тупика чрезвычайными, особенно же силовыми методами становится уже невозможно. Попытка нового государственного переворота грозит Президенту ответным подъемом сопротивления со стороны подавляющего большинства россиян, принадлежащих практически ко всем политическим течениям.

Не в силах «расшить» эту проблему и очередные коалиционные решения в среде околопрезидентских сил.

Кризис нынешней российской «партии власти» приобрел системный перманентный и почти необратимый характер, чреватый ее быстрым вырождением и исчезновением — по крайней мере в теперешнем обличии — из общественно-политической жизни страны.
 
¹ По данным опроса, проведенного Центром исследований политической культуры России (ЦИПКР) в августе-сентябре 1998 года в 76 регионах страны на базе «панельной» выборки в количестве 1500 респондентов.

Not Found

The requested URL /hits/hits.asp was not found on this server.