В.АФАНАСЬЕВ,
член-корреспондент Академии истории и политологии, директор НИЦИР

Ах, если бы вы знали, как недалеко, как близко уже то время, когда будет иначе!
Ф.Ницше.

Не только теоретический, но и практический интерес представляет проблема соотношения таких явлений, как духовное наследие, духовные ценности, духовная традиция, политика. Хотя большую актуальность имеет осмысление взаимосвязей между этими двумя явлениями в наши дни. Данные явления всегда находились в теснейшей, хотя временами и не явно акцентированной связи. Традиция присутствует часто подспудно, приобретая особое политическое значение на переломах истории народов, в кризисные эпохи, когда вопрос стоит о выборе пути и, следовательно, судьбы.
Запад, на который у нас часто ссылаются как на эталон после 1985 г., это конгломерат национальных государств, народы которых при всей схожести традиций, культур, парадигм исторического развития сохраняют национальные корни, отличия в национальных менталитетах и характерах и т.д. Чем более единой делается западно-европейская цивилизация (особенно при рассмотрении с дальнего расстояния), тем более национальными становятся отдельные государства. Великая французская революция выдвинула идею свободы всех народов, но именно после нее Франция и европейские государства сделались более национальными. Этнические черты, выглядевшие смутно во времена господства в средневековье “вселенской” католической церкви, не стерлись, а наоборот, просматриваются рельефнее, четче. Парадокс заключается в том, чтобы превратиться в развитую, уважаемую страну, следует сохранить самобытность, а не примитивно подражать Европе и США.

Россия сейчас на пороге нового этапа своей истории. Форма демократии, предложенная народу после 1985—1991 сопровождавшихся большими надеждами годов, переживает острейший кризис. Это кризис не демократии вообще, так как демократия — единственно возможный метод власти для нашего и последующих веков. Мы имеем кризис данной конкретной олигархического (точнее — криминального) типа демократии, и главное тех нравственных и идейных основ и ценностей, на которые пытается опереться политический режим.
Еще Аристотель классифицировал человека в качестве “общественного существа”. Первичной единицей общества и государства поэтому логично считать не индивид, а такое объединение людей, как семья, община, клан. Индивид познает себя, чувствует свою значимость, полезность, актуализирует свою роль, например, в политике через общество. Подобное многоединство характеризуется общим мировоззрением, характером, “симфонической душой”. Колорит такого объединения всегда национален, так как индивид и этнос — явления не исключительно социальные, но и природные. Не существует “граждан мира” в том смысле, что эти люди вне этноса, вне конкретной культуры, без национальной принадлежности. Человек, выпавший из социальной системы, из общественных связей (хотя выпадение это относительно), в социологии определяется термином люмпен. Человек, отколовшийся от этносистемы, от родной культуры, потерявший свое национальное лицо, превращается в своего рода этнического люмпена. Потерявший лицо своей культуры этнос не может выжить.

Русский народ поразительно альтруистичен, до самоуничижения, что хотя и заслуживает, возможно, абстрактного уважения, но приносит России в XX в. постоянный вред. Советский интернационалистический альтруизм способствовал пробуждению эгоизма национальных республик СССР. Гипер-трофированный, утрированный интернационализм притупил наше национальное чувство. У нас и теперь принято подменять понятие “русский народ” понятием “российский народ”, следует, наконец, осознать, что Россия — суперэтническая система, в которой русский этнос, подобно всем другим этносам, имеет свои собственные интересы и право их защищать. Уважение к другим народам вовсе не требует самоунижения. Совсем наоборот, без самоуважения не заслужить уважения других. Не стоит стесняться быть националистами в смысле отстаивания неотчуждаемых никем из здоровых этносов исторических прав на свою культуру, на свою территорию и геополитические сферы влияния, на свои ресурсы. России жизненно необходим переход к политике разумного эгоизма. И прежде всего — озаботиться даже не столько задачей сохранения государства, сколько угрозой нашему существованию в качестве самостоятельного народа в будущем. Без народа со своей культурой, т.е. со своим духом и своей национальной душой, не сохранится и государство. Все симптомы свидетельствуют, что ныне мы — больное общество и, боюсь, — больной народ, больной из-за отсутствия воли к выживанию. Народ будто подталкиваемый какой-то темной мистической силой к суициду. Наше государственное существование, если болезнь будет прогрессировать, тем более под вопросом.

Народ является не только социальной, этнической, историко-политической, культурной единицей, но имеет общее духовное начало, общую славу и общих предков в прошлом, общих потомков в будущем. Чтобы иметь это будущее, народу необходима общая воля к будущему. В этой связи возникает задача выбрать, привести к власти соответствующую правящую элиту. Оптимально лишь положение, когда руководящий слой народа и государства выражает мировоззрение и волю народа, постоянно общаясь с народом формирует потенциал политических и социаль-ных идей. В таком подходе — здоровое ядро демократии.
Причина любой революции — в деградации политической элиты, переставшей общаться с народом, выражать его мировоззрение и волю. Подобные правители, достигнув своих эгоистических целей, уже не интересуются нуждами народа и быстро политически вырождаются. Когда народу грозит бедствие, опасность, тогда общество воочию видит никчемность этих вождей и чиновников, начинает их презирать. Таким образом, парадокс исторической социологии в том, что революцию подготавливают, сами того не подозревая, консерваторы, пытающиеся неумными мерами поставить преграду любым изменениям, а вовсе не революционеры, в рядах которых часто доминируют демагоги и популисты.
Среди революций высок процент псевдореволюций, когда народ проявляет пассивность и новая власть не исходит органически из самого народа. Последний лишь апатично смотрит, как власть берет социальная или политическая группа, чьи взгляды и стремления не соответствуют чаяниям народа, национальной идеологии, а в вожди выходят эти самые демагоги и популисты.

XX в. прошел как бы под лозунгом поиска совершенного общенародного государства. Возникло много типов и вариантов демократического государства. Выводы таковы: демократия не равнозначна формально “демократическому государству” с выборами и референдумами. Необходим еще фактор “Х”, легитимизирующий в глазах народа власть. Что представляет собой эта искомая величина?
Она явно лежит не в сфере материальной, хотя и не может ее совершенно игнорировать. Прочность институтов власти напрямую, жестко не детерменирована уровнем жизни. Масса примеров в истории свидетельствует о том, что народ может выдержать любые лишения, если считает власть “своей”. Следовательно, этот фактор “Х” присутствует в сфере духовного начала, духа, души народа. Власть прочна, уважаема и любима только в одном случае, если правящий слой является помимо прочего духовным лидером общества. Речь не о харизматическом единоличном вожде (о чем так много писали М.Вебер и другие социологи), а о харизме правящего слоя, правящей партии, о харизме политической системы, выражающей подлинно национальную идею, идею не надуманную, а глубинно народную. Эта идея не дается народу вначале его этногенеза в неизменном виде раз и навсегда, а нуждается в переформулировке на каждом качественно новом отрезке парадигмы исторического пути народа при сохранении чего-то главного, самого существенного, того, что заставляет звучать струны в душе народа. Новая формулировка на новом этапе развития национальной идеи и более прагматической государственной доктрины должна сохранять заложенный историческим предназначением высший смысл существования народа, т.е. каждая новая национальная идея является ипостасью неизменного.

Как показывает история, консерватизм не продуктивен. Нельзя, скажем, идти в XX веке вперед в XIX век. Более точно суть того, что важно для максимально устойчивого развития, для, в частности, легитимизации власти, отражает понятие “традиционализм”. Верность национальной традиции “освящает” институты власти, она подразумевает не сохранение формы правления (монархия или республика), а именно верность духовному наследию, духовной традиции, то есть вечным ценностям этноса.
Революцию совершает всегда народ, но вдохновляет его на нее всегда идея. На поверхностный взгляд кажется, что у каждой новой революции новые идеи. Свергаемый режим принято называть старым, а утверждающийся в результате победы революции — новым. Так ли это по-существу? Крутые повороты 1917, 1991 гг. и приближающийся — результаты углубления расхождений между официальной идеологией и социально-политическим идеалом этноса. Западнические “модернизации” (Петра I, Александра II, Витте, большевиков и современная) натыкались на “подводный риф” — несостыкованность с “исконным”, традиционным менталитетом. Национальный идеал патерналистского “народного царства”, “святой Руси”, “града Китежа” входил в противоречие с имперскими амбициями, разрушавшими привычные нормы общежития и противоречившие духовному наследию, этническому менталитету, той душе, которая сложилась в ходе этногенеза. Идеология коммунизма, подобно высшим религиям, имеет мессианское и миссионистское стремление, претендующее на весь “универсум”, на всемирность. Это созвучно вроде бы доктрине “Москва — третий Рим”, на которую часто ссылаются, забывая, что создана эта теория была в элитарных кругах, а не в толщах народных. Повторялось одно и то же. Склонявшийся к западничеству, “империализму”, к иродианской политике, не учитывающее влияния евразийских корней, в определенном смысле, изоляционистской по отношению к Западу традиции, правящий режим терял поддержку народа и становился уязвимым для новых зилотов, не важно в каком конкретно политическом обличии выступала идея сохранения национальной самобытности.

В результате социальная месть настигала политический режим -“обидчик”, предавший народную систему ценностей. Аффекты масс обычно были ими не до конца осознаны, действия в значительной степени интуитивны, но от этого они не делались менее целенаправленными. Радикальные изменения, кажущиеся поворотом на 180о, выглядят логично в “системе координат” русского менталитета, отечественных ценностей. Очередные “духовные революции” оказываются контрреволюциями, провозглашающими “вечные”, традиционные идеалы этноса. Из новшеств приживались лишь созвучные национальному духовному наследию. При общих тенденциях мировой цивилизации (понятие условное) конкретный опыт других цивилизаций, имеющих другие системы ценностей и приоритетов, являлся западней для примитивных подражателей.
Пожалуй, не прав был Гете, утверждавший (с долей сарказма и иронии), что новое есть хорошо забытое старое. Новое — это именно незабытое старое, по крайней мере удерживаемое если не в сознании и памяти индивидуальной, то в подсознании и памяти рода, этноса. Возрождается не просто любое старое, а связанное с духовным стержнем собственной, родной культуры и цивилизации, то, что является, пока жив этнос, его непреходящей и всегда актуальной ценностью. Данное утверждение соответствует и общим выводам таких сравнительно молодых, появившихся во второй половине XX в. наук, как этнология и этология. Каждый этнос имеет свой этос, точнее — видоизменяющуюся в частностях, но сохраняющую преемственность на протяжении истории этноса систему этосов. Другими словами, народ имеет свою направленность культуры, иерархию ценностей, своеобразный стиль жизни, стереотипы поведения, свои нравы, приемы мысли, обычаи, восприятие предметов искусства и т.д. Духовное наследие — фундамент этнической традиции, включает в себя культурные и мировоззренческие устои.
Этос народа, хотя и видоизменяется в разные эпохи, тем не менее несет постоянное зерно. Например, поскольку народной философией, философией русского народа в значительной мере со времени начала этногенеза стало православие, меняющиеся оболочки этосов несут в сердцевине идею приближения к нормам Нагорной проповеди Христа. Религия народа всегда относится к квинтэссенции культуры. Как отмечал М.Вебер, мы “при всем желании обычно неспособны представить себе всю степень того влияния, которое религиозные идеи оказывают на образ жизни людей, их культуру и национальный характер...”