Уже в самой постановке вопроса можно не без основания усмотреть противоречие: разве Россия не есть составная часть Европы? А если это так, то о каком их сближении или отдалении вообще может идти речь? Но мы говорим не о географии и не об истории, которая, как известно, знает, какими подвижными были цивилизационные, социокультурные границы между Россией и Европой. Нет, мы говорим о политике, точнее, о геополитике, структура которой вновь оказалась сломанной на рубеже 90-х годов.

Споры об отношениях и соотношении России и Европы, разгоревшиеся в русской литературе и публицистике в XIX веке, а в российской политике начатые и того раньше, продолжаются. Больше того, развал Советского Союза дал им новый мощный импульс. И это понятно: новая Россия ищет свое место в мире, и в поисках этих определение отношения к Европе - к ее истории и культуре, политике и экономике - проблема из числа самых существенных.

Разумеется, решится она, в конечном счете, не умозрительными построениями, не сопоставлением точек зрения и новых аргументов, но самой жизнью. Важно, однако, из каких предпосылок будут исходить основные субъекты, действующие на международной сцене. И в первую очередь, из каких предпосылок будет исходить сама российская политика, по каким направлениям станет выстраивать свои геополитические приоритеты, какими средствами будет их добиваться.

И то обстоятельство, что географически Россия - это Евразия, не должно заслонять от нас ее цивилизационной, а во многом и геополитической принадлежности к Европе. Тем более сегодня, когда наиболее дальновидные политики определяют контуры Большой Европы от Ванкувера до Владивостока. Понятно, что это отнюдь не снимает одну из центральных проблем российской внешней политики - определение места европейских и азиатских интересов в системе внешнеполитических целей России.

Вопросы эти прямо или косвенно были в центре внимания участников состоявшейся в Москве на исходе 1992 года международной конференции "Большая Европа: идея, реальность, перспективы". Организатор ее - Международный фонд социально-экономических и политологических исследований (Горбачев-Фонд), среди участников - видные политические деятели, дипломаты, ученые, представители бизнеса европейских стран, США. Аргентины, Бразилии, Ирана, и, конечно, России. Можно назвать, в частности, такие имена, как Курт Фурглер, бывший президент Швейцарской конфедерации: Марк Эйскенс, бывший премьер-министр и министр иностранных дел Бельгии: член Европарламента и исполнительный директор культурного фонда "Пегас" Эудженио Беллони; директор Европейского института безопасности (Париж) госпожа Моник Гарнье-Лансон; президент Международного совета по общественным наукам ЮНЕСКО Кандидо Мендес; президент международного "Фонда Коллоквиум" (Аргентина) Хорхе Оскар Ромеро; профессор Института политических исследований (Австрия) Зденек Млынарж. Интерес к конференции проявила делегация МИД Ирана, руководитель которой выступил с сообщением на тему: "Европа и третий мир". Были представлены и ведущие центры европейских и международных исследований России.

Открывая конференцию, М.С.Горбачев отметил, что она дает старт одноименному проекту, рассчитанному на два-три года. Цель его - объединить усилия интеллектуалов, научных центров различных стран для исследования основных измерений современной Европы как целого. Измерений политических, экономических, экологических, социокультурных, в сфере безопасности. И, конечно, проанализировать положение в России, других постсоветских государствах под европейским углом зрения, чтобы выяснить возможности и условия их сближения с Европой, а в будущем - и интеграции в европейские структуры.

В свое время именно Горбачев, как известно, выдвинул концепцию "общего европейского дома", сыгравшую немалую роль в переменах, произошедших в Европе. Ну а в новых условиях? Будет ли нарастать тенденция взаимодействия государств континента, формирования единого европейского политического, экономического, правового, наконец, экологического пространств? Или начнется "бегство Е прошлое", возобладает стремление отгородиться от нарастающих проблем, от новых исторических вызовов непроницаемыми национальными перегородками?

В последние десятилетия, по крайней мере на Западе континента, заметно преобладала первая тенденция. Но сейчас, после окончания холодной войны на наших глазах усиливается и вторая. Об этом, в частности, говорят трудности, с которыми столкнулся в некоторых европейских странах процесс ратификации Маастрихтского договора, напряженности и разрывы в европейской валютной системе.

А может быть в разных частях Европы будут преобладать разные тенденции? И если так, то как они станут влиять друг на друга? Какие из европейских институтов сумеют адаптироваться к новой ситуации и будут эффективно воздействовать на судьбы континента? К подобным вопросам участники конференции возвращались не раз. И приходили, естественно, к неодинаковым выводам.

Европа больше других контитентов оказалась затронутой геополитическими переменами после падения Берлинской стены в ноябре 1989 года. По сути дела, ее геополитическая структура третий раз в нынешнем столетии радикально изменилась.

Первая такая перемена связана с установлением Версальской системы, закрепившей итоги первой мировой войны, с тем, что после Октябрьской революции 1917 года в России международные отношения все больше стали испытывать на себе воздействие идеологических, межсистемных противоречий. Следующий передел Европы обусловлен итогами Второй мировой войны, закрепленными в Ялтинских и Потсдамских соглашениях, разделивших мир на два лагеря. Третий раз геополитический облик Европы начал (и продолжает) меняться с окончанием холодной войны и прекращением военной и идеологической конфронтации между Востоком и Западом.

Как же отразились последние перемены на перспективах единства Европы, строительства того самого общеевропейского дома, образ которого уже вошел в европейское сознание?

Ответить однозначно на этот вопрос, по крайней мере сегодня, отнюдь не просто. С одной стороны, на Востоке континента исчезли жесткие политические и идеологические барьеры, его разделявшие. А на Западе с 1 января 1993 года сняты препоны для свободного перемещения людей, товаров, капиталов и услуг. Страны, принадлежавшие ранее к Варшавскому Договору, и страны НАТО перестали рассматривать друг друга в качестве противников, ориентировать на противостояние свою политику и экономику. Многократно возросло их взаимное доверие, иным, что весьма важно, стал сам европейский политический климат.

С другой стороны, ликвидация противостояния военно-политических лагерей нарушила привычную послевоенную стабильность и предсказуемость поведения отдельных европейских государств. Вместо политических и идеологических противоречий на первый план вышли экономические интересы и социокультурные различия. Заметнее стало, что страны идут навстречу будущему с разными скоростями.

Немаловажно и то, что с распадом Советского Союза, Югославии, а теперь и Чехословакии, в европейские дела оказались вовлечены свыше двадцати новых независимых, политически весьма слабо связанных друг с другом на региональном уровне государств. У многих из них практически нет опыта международного поведения. Наконец, вместо одного появились де фак-то четыре новых ядерных государства.

По мнению ряда участников конференции, биполярность в Европе еще не скоро будет преодолена. хотя она и не носит уже прежний характер тотальной конфронтации. Ситуация на Востоке и Западе континента существенно различна не только по уровню политической и социальной стабильности, но и потому, что на Востоке - в Советском Союзе за 70, в странах Восточной Европы за 40 лет - были разрушены многие цивилизационные структуры в экономике, политике, в самом социуме, которые теперь необходимо создавать заново. Создавать не только и не столько материальные условия модернизации, сколько новые общественные отношения, словом, всю ту социальную структуру, без которой не сможет функционировать нормально ни рыночная экономика, ни политическая демократия. А это - процесс и медленный, и сложный. Тем не менее общий интерес европейцев, мысль эта подчеркивалась во многих выступлениях, состоит отнюдь не в том, чтобы на Востоке континента образовался "европейский третий мир", а в том, чтобы Россия и другие восточноевропейские страны постепенно, но неуклонно втягивались в общеевропейские политический и экономический процессы.

Затрагивался на конференции и такой вопрос: как отразятся на перспективах создания Большой Европы ход и неутешительные пока результаты экономических реформ в России, других восточноевропейских странах. Ведь за последний год ситуация существенно ухудшилась, 1992 год в этом смысле был буквально обвальным. Если в 1991 году валовой национальный продукт Востока Европы составлял 40% от валового национального продукта Запада, то в 1992, по оценке ИМЭМО, только одну треть. А ВНП России, по всей видимости, "будет уступать по размерам не только объединенной Германии, но и Франции, Англии, Италии". И это изменение соотношения экономических сил в пользу Запада произошло "благодаря ошибкам экономической политики, просчетам во внешнеэкономической политике правительства".

Мало того, чуть не вполовину снизился объем экспорта с Востока на Запад, здесь, правда, сыграл свою роль и такой фактор, как увеличение внутрирегиональных хозяйственных связей в ЕС. Тревогу вызывает и растущее несоответствие между направлением структурных сдвигов в экономике Запада и структурой хозяйственных связей Восток-Запад.

Участники констатировали значительные трудности в решении проблемы подключения стран Восточной Европы и, конечно, России к Европейскому Сообществу. С одной стороны. ЕС пока не готово их принять, ибо это резко затормозило бы процесс западноевропейской интеграции, а то и обратило бы его вспять. С другой, сами эти страны не готовы войти в ЕС, ибо в большинстве из них пока не сложился национальный рынок, несоверешенны демократические институты, заметно отличаются уровни политической культуры.

В ряде выступлений были рассмотрены проблемы системной трансформации постсоветских обществ, в особенности России, высказывались различные взгляды на политику "шоковой терапии". В этой связи отмечалась исключительная важность не только характера, но и самого темпа перемен.

Даже те, кто наблюдает за ходом реформ из европейского далека отмечали опасность дезинтеграционных процессов в России, их разрушительного воздействия на всю обстановку в Европе. Здесь, отметил один из выступавших, где государство опекало гражданина от колыбели до могилы, народ нужно подготовить к переменам, нужна определенная постепенность. В такой "высокоидеологизированной, милитаризованной" стране очень трудно сразу перейти на западную модель, не подвергая большому риску все внутренние структуры. Поверхностный подход к столь серьезным проблемам просто недопустим.

Нынешняя нестабильность в Европе усиливается тем обстоятельством, что все новые страны, независимо от их исторического опыта, связей, традиций, вынуждены сегодня заново строить свою государственность - от обустройства границ до создания собственных институтов власти, менять структуру экономики, определять внешнеполитические интересы и формировать дипломатическую службу.

Идет и поиск новой государственной идеи, которая могла бы объединить народ, а главное - легитимизировать властные позиции новых элит. Чаще всего, однако, место государственной идеи занимает набор национал-патриотических стереотипов, которые лишь подталкивают новые государства к обособлению, возбуждают ностальгию по утраченному героическому прошлому, которое нетрудно отыскать в истории каждого народа. Разумеется, все это отнюдь не работает на европейское сближение, скорее наоборот, препятствует ему, а то и провоцирует напряженность и конфликтные ситуации в отношениях с соседями. Не случайно в последнее время национально-этнические конфликты стали мощным дестабилизирующим фактором не только на окраинах, но и в центре Европы.

Как все это повлияет на развитие европейской ситуации? Надо сказать, что в выступлениях некоторых участников конференции прозвучали ностальгические нотки по былой стабильности в Европе и мире. В этой связи Горбачев заметал в своем выступлении, что ему непонятна "грусть постарей Европе", по "стабильности на пороховой бочке", когда друг против друга стояли миллионные армии, когда с обеих сторон были развернуты ракеты средней и малой дальности, способные накрыть большую часть европейской территории, а самые мощные интеллектуальные центры стали заложниками психологической войны.

Вместе с тем он констатировал, что мы оказались просто не готовы действовать в новых условиях, извлечь нужные уроки из прошлого Европы. Но его можно использовать только в том случае, если при углублении процессов интеграции, интернационализации в Европе будет сохранено сложившееся за века национально-культурное многообразие. Если же мера здесь не будет найдена - конфликты неизбежны. Многое здесь упирается, полагали выступавшие, в проблему реализуемых международных гарантий прав национальных меньшинств, обеспечения условий идентификации и мирного сожительства наций. А если уж дело дошло до крайности и стало неизбежным государственное обособление отдельных наций, то происходить оно должно в политических, цивилизованных формах.

Одно из заседаний конференции было посвящено ситуации в Европе, прежде всего в Западной, после заключения Маастрихтского договора. Чем объясняются препятствия, возникшие на пути ратификации этого договора? Не возвращается ли европейский менталитет к системе координат начала века, когда точкой отсчета в европейской политике неизменно оставались суверенитет, интересы отдельно взятого государства?

Что ж, тенденции такого рода стали видны в последнее время в Европе невооруженным глазом. Тем более, что экономический спад не обошел стороной интегрирующуюся европейскую экономику, систему взаимосвязанных национальных валют. Свои коррективы в интеграционные процессы вносит, видимо, и факт исчезновения с горизонта политического противника в лице Советского Союза, а также обострение на Востоке континента этносоциальных проблем. нарастающая опасность общего хаоса, который не может не отразиться на ситуации в Европе в целом.

На самом Маастрихтском договоре, отмечалось на конференции, лежит печать известного форсирования западноевропейского объединительного процесса, которое на определенном этапе, когда сам договор вырабатывался, объяснялось бурными переменами на Востоке континента, их возможным воздействием на Запад.

И все же серьезные исследователи сегодня сходятся в том, что сам процесс европейской интеграции был вызван к жизни и поддерживался все эти годы глубинными потребностями европейской экономики, нуждами расширения рынков капиталов и рабочей силы. Опыт развития Европейских Сообществ как нельзя лучше доказал, что государство может повышать благосостояние граждан, усиливать свое влияние на международной арене не только индивидуально наращивая национальные усилия, но и через взаимодействие, объединение, интеграцию с другими государствами. А значит процесс экономической, а следом и политической, социальной интеграции преодолеет возникшие препятствия и двинется дальше. Без этого сегодня, к примеру, трудно представить себе, как Старый Свет сможет выдержать конкуренцию, обостряющуюся буквально день ото дня, и с Соединенными Штатами и с Японией.

Есть у европейского строительства и еще одно измерение. Столетиями в европейских государствах формировалась парламентская система. Далеко не идеальная , но все же позволяющая канализировать интересы общества, дающая им возможность оформиться и подняться на национальный уровень, стать самостоятельным фактором в игре политических сил. Без демократически избранного парламента сегодня трудно представить себе, как может государственная машина корректировать свой курс, поддерживать эффективную обратную связь с обществом.

Однако европейским институтам, отдаленным от национальной почвы, поддерживать такую обратную связь значительно сложнее. Здесь - одна из реальных проблем функционирования региональных, да и мировых организаций. Характерно, что при оценке нынешних сбоев в движении к объединенной Европе участники конференции обращали внимание на определенное несоответствие нынешних национальных и европейских структур, в результате чего избиратели в отдельных странах не чувствуют своей сопричастности к решениям, принимаемым на уровне Европейских Сообществ.

Вообще тема совершенствования европейских институтов, и прежде всего повышения их роли в урегулировании конфликтов и укреплении европейской безопасности, заняла значительное место в работе конференции. В немалой степени интерес к этим проблемам стимулировали сбои в миротворческом процессе на территории бывшей Югославии, тот факт, что международное сообщество пока не сумело выработать в адекватных ситуациях миротворческие механизмы.

Одни участники считали, что центральную роль в укреплении безопасности на континенте призваны играть отлаженные военно-политические механизмы Североатлантического союза. Другие возражали, что НАТО была создана для вполне определенных целей в разгар холодной войны и сегодня состав ее, а значит и возможности остаются ограниченными. В этом отношении, как полагали некоторые, больше перспектив у СБСЕ, охватывающего ныне все европейские страны. США и Канаду, а также неевропейские республики бывшего СССР.

Им возражали, что политический механизм СБСЕ слишком громоздок, что принцип консенсуса и даже принятие решений по формуле N 1 существенно затрудняют оперативное решение острых проблем. Наконец, СБСЕ не располагает собственными вооруженными силами, отсутствуют и прецеденты формирования объединенных национальных сил европейских стран для осуществления необходимых полицейских функций на континенте. Остается полагаться на силы и механизмы ООН, но и они, как показывает развитие югославского конфликта, вооруженных столкновений на территории бывшего СССР, не в состоянии регулировать уже вспыхнувшие "войны малой интенсивности".

В этой связи Горбачев напомнил свое давнее предложение о создании Совета безопасности для Европы в качестве специализированного регионального органа по урегулированию кризисных ситуаций и конфликтов, решению других проблем, повышающих надежность безопасности на континенте - таких как сокращение вооружений, контроль за экологической ситуацией и т.п.

Различные точки зрения были высказаны относительно того, каким историческим сроком располагают Восток и Запад Европы, чтобы реально двинуться навстречу друг другу. Одни определяли его в 40-50 лет и более, исходя прежде всего из сложностей цивилизационного процесса, начавшегося на Востоке. Другие возражали, что историей вряд ли будет отпущен для этого такой длительный срок.

Отмечалось, в частности, что проблему европейского сближения, создания Большой Европы нужно рассматривать в увязке с тем, что происходит вокруг, с нарастанием общей кризисной ситуации в мире, которая уже завтра может категорически потребовать совместных действий. Это и угрозы разрастания открытых конфликтов, возможность неконтролируемых миграционных волн, и экологические проблемы, обостряющиеся день ото дня, и опасность распространения СПИДа, международный терроризм, деятельность наркомафий. А завтра могут возникнуть новые, непредвиденные угрозы.

В этих условиях на первый план выдвигается задача политической интеграции Европы, даже если сближение в других сферах, в том числе в экономической, за ней не будет поспевать. И эта задача должна быть решена уже в ближайшее десятилетие. Создание Совета Безопасности Европы могло бы стать одним из крупных шагов на этом пути.