Eще недавно казалось, что отмена цензуры, партийного руководства печатью создаст все условия для свободного самовыражения, а через это — и для народовластия. Теперь практически все видят: народовластие не состоялось. И хотя вроде бы можно говорить все что хочешь, средства одурачивания работают гораздо эффективнее, чем в советское время.

Западная демократия предлагает гораздо более тонкий инструмент управления массовым сознанием. Он ограничивает участие масс в принятии решений таким образом, что ими самими это не осознается. Основную идею такой технологии можно сформулировать как «Если разрешено говорить, что думаешь, надо сделать так, чтобы думали то, что разрешено». Такой поворот ставит новые задачи перед борцами за права человека, поскольку затрагивается гораздо более фундаментальное право, чем право на самовыражение, а именно — право на невмешательство в психику человека. Это заставляет применять всевозможные методы различных наук — психологии, социологии, языкознания, семиотики — для раскрытия механизма этого вмешательства. Вскрытие способов манипулирования помогает выработать рецепты противодействия данному насилию.
 
Мы рассмотрим языковые и связанные с ними семиотические аспекты манипулирования общественным сознанием.

1. Электронные СМИ и многотиражные газеты превращают последнее в очень большую опасность для общества. Именно через них формируется картина мира у большинства жителей Земли. Раньше она формировалась на основании личного опыта и передаваемых традиций, поскольку касалась в основном бытовой сферы и мифологии. Теперь же ее все больше составляют фрагменты действительности — жизнь дальних мест, философские и научные отношения и т.п., сведения о которых получаются из книг, газет и телевидения. При этом эти сведения перестают быть отвлеченными, а затрагивают важные стороны жизни. Например, в зависимости от этой информации человек решал, что ему делать с ваучером, как голосовать, как распорядиться деньгами и т.п.

Сразу отметим, что результаты пропагандистского воздействия обычно не достигают 100%.

Даже тех средств, которые были брошены на избирательную кампанию Б.Ельцина в 1996 г., не хватило для того, чтобы большинство населения сочло, что при Ельцине оно стало жить лучше (хотя эта идеология тоже входила в число внедряемых в сознание).

Однако существенный сдвиг в общественном сознании может быть вызван. Такой успешно внедренной идеологемой является, например, «Лужков — хороший хозяйственник». Ее исповедуют нередко даже жители тех районов города, где явно недостает «хорошего хозяйствования» (не достроены дороги, не отселяется ветхий аварийный фонд, детские площадки застраиваются «ракушками», высыхают деревья и т.п.).

Успех идеологемы кроется, как представляется, в сочетании улучшения положения в Москве после катастрофических 1990—1994 гг. с нерасчищенными тротуарами, мусором от толкучек и троллейбусами без сидений (когда, кстати, Лужков тоже входил в руководство города, а затем и был полновластным хозяином), относительно более высоким благосостоянием москвичей по сравнению с Россией в целом и продуманными регулярными пропагандистскими акциями, в первую очередь на московском телеканале.

Таким образом, мы видим, что пропагандистское вмешательство включает планомерное внедрение идеологемы (или создание имиджа), которая частично подкрепляется реальными фактами. Дальнейшая работа содержит целый арсенал средств, в том числе языковых.

2. Обычный способ сообщения — провозглашение какого-либо утверждения при помощи предложений (предикация). Однако такой открытый способ лучше всего допускает сопротивление воздействию, поскольку слушающий ожидает новую информацию, которую он готов оценить — согласиться с нею или признать не вполне достоверной. Поэтому прямая пропаганда оказывается самым честным способом убеждения, но и не очень эффективным, так как может радикально воздействовать только при очень многократном повторении, в сочетании с дополнительными факторами (например, музыкой, образом), т.е. когда оценивающая деятельность слушателя чем-то тормозится или нейтрализуется.

Однако внушаемая информация может оказаться на непривычном месте. Тогда от слушающего требуются дополнительные усилия, которые он не всегда успевает сделать (в этом смысле телевидение, навязывающее свой темп восприятия, гораздо действеннее газеты, которую можно читать с остановкой, «возвратом»).

Такими «непривычными местами» могут оказаться «свернутые предикаты» — отглагольные существительные типа нарушение, преступление, отказ и т.п. Если на утверждение большевики совершили преступление, захватив власть в 1917 г., можно возражать, приводя доводы и т.п., то Преступление большевиков, состоящее в захвате власти, не может быть прощено, позволяет споры только вокруг возможности прощения, но не относительно того, был ли этот захват преступлением. Для этого следует отказаться от нормального хода беседы, вернуться к этому вопросу, что непросто.

Очень важной для слушателя является аргументация: на чем основывается вывод. Отсутствие аргументации (встречающееся как в листовках некоторых групп типа РНЕ, так и в рекламе и лозунгах типа Купи еду в последний раз, а также в хроникальных разделах «МК» и некоторых других газет) часто вызывают раздражение. Поэтому нередко создается ложная аргументация, когда в качестве причины приводятся никак не связанные положения. (Примером может служить «демократическая» листовка перед референдумом 1991 г. об СССР: «Сказав Союзу «да», вы проголосуете за дальнейшее повышение цен».) Невозможность восстановить причинноо-следственную связь воспринимается слушателем как результат собственной тупости, поскольку понимание речи основывается на постулате искренности — считается, что говорящий адекватно употребляет языковые средства, следовательно, знает, почему из одного следует другое. Обычно, не установив оснований для провозглашенной связи, просто верит говорящему, что связь есть, и продолжает чтение или слушание (Возможность задавания вопросов по ходу слушания или чтения в политическом дискурсе обычно исключается).

3. Существенным свойством всех пропагандистских текстов является, условно говоря, интонация, которая может быть нейтрально-информирующей, эмоциональной, пафосной, иронической. Все эти оттенки создаются при помощи употребления соответствующих стилистически окрашенных слов, а определяются тем, как автор рассматривает свои взаимоотношения с адресатами текстов.

Наиболее действенным оказывается такое отношение, при котором автор как бы включает адресата в число единомышленников, противопоставляя «непосвященным» и тем самым льстя ему. Это встречается в «тоталитарных» обращениях. Например, в призывах сект, националистических организаций: «Россия ждет твою волю» (предполагается, что воля у адресата есть), где превосходство адресата предопределено принадлежностью к определенной нации или группе.

Похожий прием эксплуатируется и при употреблении наиболее распространенной в современных СМИ интонации — иронической. Ирония бывает разной. Общая ее идея — говорящий сообщает нечто, что должно пониматься не буквально (часто наоборот), он рассчитывает, что слушающий понимает его правильно. Такой способ понимания создает ощущение близости слушающего и говорящего, насмешку над теми, кто в эту общность не входит и понимает сказанное буквально. Воздействие на слушателя идет не только за счет лести, но и за счет принижения «непосвященных».

В сегодняшних СМИ мы наблюдаем иронию, в которой преобладает насмешка, граничащая с оскорблением. По всей видимости, эта насмешка направлена против некоего объекта и предлагается как общая для говорящего и слушающего. Однако в таком случае слушающий разделяет не только общее отношение, но и способ его выражения. Иными словами, читатель, к которому адресованы подобные фразы, оказывается как бы их соавтором. Это аналогично подмигиванию и грязным намекам. В этом случае может возникнуть вопрос: не является ли такое «вовлечение в грязь» отталкивающим моментом для читателя. Несомненно, да, и немало читателей в руки не берут «МК» или «Мегаполис» именно по этой причине. Однако общение по природе своей предполагает сотрудничество слушающего с говорящим: слушающий, чтобы понять, всегда должен становиться на точку зрения последнего. Естественно, если он ее понял, он может с ней не согласиться, отстраниться от нее. Однако немало эмоциональных средств этому препятствуют. В их числе и ирония, поскольку она включает лестный для слушателя момент включения в число посвященных, противопоставленных «дебилам, не понимающим иронии».

Таким образом, иронический текст может способствовать «опущению» читателя, приобщению его к числу грубых самодовольных недоумков, повторяющих банальности авторов газеты. Этот момент опущения важен не только сам по себе, как средство заставить встать на точку зрения автора — не вполне «честный» способ. Важно именно ощущение опущения, потери прежних представлений о допустимом и достойном. Это люмпенское мироощущение очень характерно для значительной группы сторонников нынешнего режима, что показывают исследования социологов.

4. Но наиболее тонким средством воздействия можно считать использование эмоциональных слов и предложений, ассоциаций, в том числе и тех, которые заложены в переносных значениях слов. Фраза «Клика Лигачева рвется к власти» создает у слушающего ощущение тревоги и желания немедленного действия, т.е. приводит его в паническое состояние, которое меньше всего подходит для трезвого анализа. Это результат употребления крайне отрицательно окрашенного слова «клика» и словосочетания «рвется к власти». Последнее более действенно, чем, к примеру, «изо всех сил стремится к власти», поскольку «рвется» включает образ из последних сил сдерживаемого бесноватого, вырывающегося из рук.

Некоторые слова своими ассоциациями создают ощущение другого мира, привлекательного для слушателя. Такими были в 1990—1994 гг. для многих иноязычные заимствования, хлынувшие в русский язык: холдинг, дистрибьютор. Они несли на себе отблеск «сияющего мира», который казался желанным. Когда дистрибьюторы появились в России и оказалось, что это уличные торговцы, слово стало резко терять свою ауру. Однако ассоциациями окружают практически каждое слово, так что перспективы использования этого механизма неисчерпаемы.

5. Итак, мы видим, что существует достаточно большое количество чисто языковых средств, позволяющих внушать слушателям (читателям) какую-то идеологему вопреки их сопротивлению. Эти средства в той или иной мере всегда использовались в диспутах, проповедях, публицистике. Однако по степени их использования можно судить о том, насколько добросовестен убеждающий, действительно ли он надеется убедить в положении вещей, в котором и сам убежден, или он вводит собеседника в заблуждение, манипулирует его сознанием.

В наши дни опасность от манипулирования многократно усиливается. Под влиянием пропаганды человек нередко действует вопреки собственным интересам и желаниям. Так, в референдуме 1991 г. о сохранении СССР около половины москвичей высказались против союза, хотя почти все хотели его сохранения: демократическая пропаганда убедила их, что ответ «да» поддержит «происки коммунистов». У людей возникают несознаваемые предубеждения, фобии.

Особенно опасны такие средства пропаганды, как телевидение и компьютерная связь, поскольку в них заложены дополнительные средства воздействия на человеческую психику (25 кадры, резонанс с мозговыми ритмами). Однако и помимо них умелое применение средств пропаганды, усиленное многократным повторением с одновременным применением эмоциональных средств воздействия оказывается исключительно сильным инструментом, определяющим поведение человека. Таким образом, приходится говорить о потере человеком суверенитета над собственным сознанием.