Вряд ли такое положение дел будет выгодным кому-либо из крупных ядерных держав — будь то Россия или США.

Возникает вопрос: разве всего этого не понимают в США?

Почему о спасении положения должна заботиться российская сторона?

Конечно, и в США хорошо понимают отрицательные последствия нарушения Договора по ПРО для стратегической стабильности и всей военно-политической обстановки в мире. Но американский подход к проблеме сегодня отличается от российского.

Создание системы ПРО страны США мотивируют озабоченностью непредсказуемыми действиями некоторых третьих стран, называемых ими «злонамеренными». Для этого, видимо, есть причины. Поведение США на мировой арене и, в частности, в отношении этих стран многие годы было таковым, что у США действительно есть основания опасаться их «злонамеренной» ответной реакции. Россия такой обеспокоенности не испытывает.

США располагают огромными финансовым и промышленным потенциалами. Опираясь на них, люди, определяющие дальнейшую судьбу этой страны, привыкли к стандартной и не подвергаемой ими сомнению мысли: все, что имеет шанс быть созданным в области вооружений при нынешней финансово-технической базе, должно быть создано или хотя бы опробовано на уровне НИОКР. При этом вопросы ограничения вооружений становятся второплановыми, подчиненными этой цели. Россия сегодня не имеет таких широких финансовых и технических возможностей.

Поэтому представляется, что именно Россия вынуждена быть более здравомыслящей стороной по отношению к дальнейшей судьбе разоруженческого процесса, проявив в этом вопросе крайнюю осмотрительность.

США заявляют о том, что они намерены создавать систему ПРО, способную защитить территорию США лишь от ограниченного удара баллистических ракет, пытаются отстоять право участников Договора по ПРО на такие действия. Российская сторона, как видно, выбрала принцип «все или ничего», исходя из того, что сегодня исключительно трудно провести ясную техническую грань между незапрещенными («тактическими» — для защиты от ограниченных ударов) и запрещенными Договором («стратегическими» — для защиты от массированного удара) системами ПРО. Создавая «тактическую» систему ПРО США, одновременно приобретают и определенный потенциал «стратегической» ПРО.

И тем не менее, предпосылки для поиска компромисса по Договору по ПРО пока, как представляется, существуют.

Во-первых, это упорно демонстрируемое стремление американцев к поиску взаимно согласованных решений. Можно, конечно, в этом видеть лишь их желание сделать русских соучастниками слома договора и тем самым уменьшить собственную вину и ответственность. Но можно подойти к делу и по-иному — в максимальной мере использовать в российских интересах это стремление американской стороны. Не следует сбрасывать со счетов высказанную американцами в сентябре 1997 г. в Нью-Йорке — на высоком правительственном уровне — готовность пойти на технические разграничения «стратегических» и «нестратегических» систем противоракетной обороны, на заявления о принципах проведения работ в области «нестратегических» систем, а также на ряд мер укрепления доверия, просвечивающих их деятельность в части «нестратегических» систем ПРО. Отмечалось же в свое время российской стороной, что тем самым создавался бы «определенный инструментарий для предотвращения обхода Договора по ПРО»? Этот «инструментарий» пока не приведен в действие путем ратификации нью-йоркских документов, что оставляет даже возможность корректировки содержащихся в них технических данных о разграничении двух видов систем, например, в ходе ратификации. Пока мы полностью не утратили возможность влияния на поведение США в области систем ПРО, было бы целесообразнее не разрушать, а укреплять границу между «разрешенными» и «неразрешенными» действиями, не дать американской стороне перейти грань, за которой процесс создания стратегической системы ПРО для защиты страны от массированного ядерного удара станет неминуемым. Тем самым — максимально связывая движение наших партнеров в нежелательном для нас направлении в будущем, сохраняя способность воздействия на них.

Во-вторых, российскую сторону, очевидно, должна беспокоить не столько сама «нестратегическая» система ПРО, которую могут создать США, сколько возможность ее перерастания в систему ПРО территории страны от стратегических баллистических ракет. В конце концов различимым отличием «тактических» и «стратегических» систем ПРО, видимо, может служить конечная эффективность их действия: «тактическая» система должна быть рассчитана на перехват нескольких единиц, в крайнем случае — десятков боеголовок, а «стратегическая» система ПРО территории страны — на одновременный перехват сотен боеголовок. Возможность нанесения неприемлемого ответного удара российская сторона еще долгие годы (в условиях действия договоров СНВ-1, СНВ-2, СНВ-3) сохранит и при наличии у США «нестратегической» системы ПРО, рассчитанной на перехват лишь малого числа боеголовок. Это делает актуальным вовлечение американской стороны в широкую систему мер эффективного контроля за соблюдением Договора по ПРО, которая возможно, предусматривала бы взаимное проведение инспекций на местах, непрерывные обмены результатами работы систем предупреждения о ракетном нападении сторон и др.

В-третьих, российская сторона имеет возможность вести борьбу за Договор по ПРО с сохранением для себя возможностей широкого маневра по проблемам ограничения стратегических вооружений в целом. Для этого потребовалось бы объединить в единый переговорный пакет вопросы Договора по ПРО, будущего Договора СНВ-3 и даже подписанного, но еще не ратифицированного, Договора СНВ-2.

Наконец, у российской стороны еще есть некоторый запас времени для поиска решений в области ПРО без выхода пока из действующих договоренностей об ограничении стратегических наступательных вооружений. Создание беспокоящих российскую сторону систем ПРО возможно в США не ранее середины следующего десятилетия. Известно, что к этому времени начнут истекать гарантийные сроки службы некоторых существующих типов российских стратегических ракет. Таким образом, исходный уровень стратегических вооружений, с которого мы начали бы наши ответные меры — если возникнет необходимость в должном ответе на развертывание США «стратегической» системы ПРО — к середине следующего десятилетия будет для России примерно одинаков, независимо от того, будет она соблюдать до этого времени договоренности СНВ или нет. В то же время американский ядерный потенциал тоже продолжал бы понижаться и тем самым требовались бы даже меньшие масштабы нашего противодействия.

К этому следует добавить, что быстро меняющаяся военно-политическая обстановка в мире создает потенциальные возможности обесценивания решений, кажущихся сегодня несомненными. Никто не может гарантировать, что нынешнее распределение сил в мире сохранится вечно. Как нельзя гарантировать и то, что Россия навсегда останется экономически слабой и не изменит своих взглядов на создание систем ПРО в будущем.

Таким образом, было бы крайне непродуктивным сегодня ослабить усилия по поиску выхода из создавшегося положения в отношении Договора по ПРО. Постепенно укореняющаяся в широком общественном сознании мысль о том, что действия США в области ПРО толкают нас лишь по единственному ответному пути прямолинейного военного противодействия может, как представляется, дать нежелательный для нас конечный результат.