Обозреватель - Observer |
Партии и движения
|
"АПОПЛЕКСИЧЕСКИЙ УДАР... В ВИСОК" А. ШАМАРО История убийства императора Павла I, открывшего сыну его Александру путь к российскому трону, - история сложная, запутанная, противоречивая, а местами - темная и даже мистически таинственная... Не будем ни чернить, ни романтизировать императора Павла. Он был не лучше, но и не хуже российских царствующих особ обоего пола, по крайней мере до середины того столетия, в первый год которого его и прикончили. В коронационном манифесте, обнародованном 5 апреля 1797 г., новый император запретил помещикам выгонять принадлежавшие им "души" на работы в собственном хозяйстве в праздничные дни и порекомендовал сократить барщину до трех дней в неделю, полагая, что этого будет вполне достаточно... Не Бог весть какие послабления, конечно, но не трудно представить себе, как были восприняты они многотысячным российским барством. Познакомимся с некоторыми главными действующими лицами той драмы, точнее сказать - трагедии, которая разыгралась в ту навеки памятную, студеную, ветреную и дождливую ночь - ночь с 11 на 12 марта 1801 г. Братья Зубовы - Платон и Николай, оба - в графском достоинстве... В июне 1789 г. Екатерина II порвала всякие отношения со своим очередным фаворитом ("пареньком", как называл этих добрых молодцев не лишенный чувства юмора статс-секретарь императрицы Храповицкий) Александром Дмитриевым-Мамоновым, который посмел влюбиться в одну из фрейлин матушки-государыни и - более того! - решил на ней жениться. Екатерина была так обозлена и так нетерпелива, что новый "паренек" появился за десять дней до свадьбы "паренька" предыдущего. На сей раз, как выражались в те времена при дворе по сему интимному и пикантному поводу, "попал в случай" секунд-майор Платон Зубов, заурядный двадцатидвухлетний офицерик, служивший в охране царскосельских чертогов. Заурядный, но весьма смазливый... Эмоциональный вакуум требовал немедленного заполнения, и он, можно сказать, просто всосал в себя этого низкорослого, хилого, совершенно ничтожного в умственном отношении молодого человека, словно по иронии судьбы носившего имя величайшего мыслителя античной древности... "Императрица не хочет больше иметь адъютантов, - украдкой хихикали придворные, - она бросилась в объятья философии, обратилась к платонической любви"... Надо заметить, что объект такой возвышенной любви был на 38 лет моложе императрицы. Монаршьи милости пролились на голову секунд-майора буквально в первый же день его "случая", 21 июня 1789 г., когда он, как отметил в дневнике один из придворных, "в вечеру был один до 11 часов" в апартаментах Екатерины. 10 тыс. рублей и перстень с портретом государыни. Несколько дней спустя, Платон Зубов становится сразу полковником и флигель-адъютантом и поселяется в роскошно обставленных комнатах дворца. Далее - шеф кавалергардского корпуса, генерал-поручик, генерал-адъютант, сенатор, генерал-губернатор Екатеринослава и Тавриды, командующий Черноморским флотом. Все ордена Российской империи. Князь Священной Римской империи1. Этот титул Зубов получил от австрийского императора. Имения с 30 тыс. крепостных, приносившие более 200 тыс. рублей годового дохода... Таковы ступени, круто поднимавшиеся к блистательной вершине. Вслед за Платоном всплыло и его достопочтенное семейство, все его братья и сестры. Семейство патриархально многочисленное, но отнюдь не патриархально скромное... Вторым шел старший брат нового "паренька" Николай. Если Платон, при всем его хамстве, был хотя бы внешне привлекательным, миловидным, то и облик, и характер Николая с исчерпывающей полнотой и точностью охарактеризованы были его прозвищем - "Мясник". Русский биографический словарь, с неизменной почтительностью, корректностью излагающий жизнеописания представителей дворянского сословия, вынужден был тем не менее обрисовать графа Николая Зубова такими словами: "Гигант, обладавший большой физической силой... был пигмеем по своим нравственным качествам"... Груб, высокомерен; отличался пристрастием к рукоприкладству. "Один раз на пути из Москвы, - прочтем мы далее в том же словаре, - он приказал высечь кнутьями видных чиновников Сената за то, что они не хотели уступить ранее занятые ими места ночлега"... Но - как это ни странно - именно он стал избранником одной из самых привлекательных невест тогдашней России - Суворочки, единственной дочери Александра Васильевича Суворова - Натальи, которая, конечно, хлебнула с "Мясником" горя. Вслед за братьями Зубовыми в списке действующих лиц... Петр Алексеевич Пален (1745-1826), выходец из дворян Эстляндской губернии. Фамилия его в полном написании - фон-дер-Пален - со всей определенностью обнаруживает его немецкое происхождение. Лишь на шестом десятке посчастливилось ему сделать карьеру-получил "графское достоинство с нисходящим потомством". Удостоен одного из самых высоких званий в тогдашней Российской армии - генерала-от-кавалерии. Назначен великим канцлером Мальтийского ордена и - что несравненно важнее - военным губернатором Петербурга. Награжден орденом Александра Невского... И все это по милости императора Павла I, который испытывал к Палену исключительно большое доверие, поручив ему, кроме всего прочего, и руководство внешней политикой Российской империи... "Изворотливый, холодный, решительный и вероломный лифляндец2 - характеристика, данная Палену автором анонимной брошюры "Павел I", изданной в Лондоне в 1897 г. Леонтий Леонтьевич Беннигсен, граф (возведенный в это достоинство из достоинства более низкого - баронского)... Оба руководителя и "двигателя" заговора против Павла I - и Пален, и Беннигсен - полные одногодки: не только в один и тот же, 1745 г., родились, но и в один и тот же, 1826 г., скончались. Двадцати восьми лет от роду Беннигсен приехал из родного Ганновера в Россию, чтобы поступить на службу в русскую армию. Стал боевым офицером. Достаточно сказать, что он принимал участие в штурме Измаила. В годы турецких войн Беннигсен сблизился с одним из Зубовых - Валерианом, братом Платона и Николая, - и нет ничего удивительного в том, что позже был втянут ими в заговор против Павла I. Надо заметить, что незадолго до покушения на Павла I и Платон, и Николай пребывали в некоторой опале, были высланы императором из Петербурга. Так бы и обошлись без них заговорщики (а может быть, заговор вообще бы не был организован) , если бы не похлопотали за них перед его императорским величеством двое очень близких к нему в ту пору сановников - уже знакомый нам Пален и еще одна очень любопытная и колоритная личность, которой суждено было сыграть в грядущем заговоре, быть может, роковую роль. Речь идет об Иване Павловиче Кутайсове. Фамилия его не покажется странной, если знать о том, что происходит она от названия турецкого городка Кутая, где будущий граф Российской империи появился на свет. В 1774 г. он попал в плен к русским под Вендорами и был отправлен в Петербург в подарок Екатерине II, которая, в свою очередь, пожаловала его сыну. Великий князь Павел крестил юного турка, образовав вымышленное отчество от своего имени и определил его при себе в роли слуги. Потом был командирован в Берлин обучаться парикмахерскому искусству и фельдшерской премудрости. По возвращении из Германии Кутайсов назначен был камердинером наследника-цесаревича. Едва наследник получил царственное наследство, буквально на другой день после смерти Екатерины II, 8 ноября 1796 г., вчерашний камердинер и парикмахер произведен был Павлом в гардеробмейстеры 5-го класса, а два года спустя стал обергардероб мейстером 4-го класса и кавалером ордена святой Анны I степени. Ордена - орденами, но необходимо было и дворянское достоинство. И еще через год бывший брадобрей и чистильщик великокняжеских ботфортов получает два дворянских звания, одно вслед за другим - баронское (22 февраля) и графское (5 мая). Последнее, как было сказано в указе, - "за отличную ревность, усердие и приверженность". Минуло ещё два с половиной месяца и Кутайсов получает один из высших орденов Российской империи - орден Святого Александра Невского. Далее: ордена Святого Иоанна Иерусалимского и Святого Андрея Первозванного с бриллиантами и в дополнение к ним - французский орден святого Лазаря, пожалованного Кутайсову королем Людовиком XVII. Пять тысяч крепостных, пятьдесят тысяч десятин земли. И ключиком ко всему этому сказочному богатству стала... обыкновенная сапожная щетка!.. Так вот, Кутайсов тронул очень чувствительную струну императорского сердца - отцовскую. С чьей-то подсказки намекнул Павлу, что Платон Александрович, "овдовевший" после кончины Екатерины II, всерьез подумывает о женитьбе на одной из дочерей императора. После такого намека царский гнев был сменен на истинно царскую милость - братья Зубовы появились в столице. "Зубовы приехали в Петербург в ноябре (1800 г. - А.Ш.), - сообщает Русский биографический словарь (т. 13, с. 59), - и осыпаны милостями императора: им возвращены были их имения, и оба они были назначены шефами кадетских корпусов". Если верить бессчетным воспоминаниям и свидетельствам, если принимать на веру рассказы всех, кто был непосредственным участником тех событий и очевидцем их или уж по меньшей мере собственными ушами слышал о них от очевидцев и непосредственных участников, - то следует отметить, что, во-первых, император был достаточно хорошо осведомлен о том, что против него замышляли, и, во-вторых, дни и часы, предшествующие цареубийству, просто насыщены были мистическими предзнаменованиями. Так, незадолго до гибели Павел, просматривая книгу, повествующую о царствовании Петра I, остановился на страницах, посвященных злосчастной судьбе царевича Алексея. Император распорядился показать эти страницы великому князю Александру: вот, дескать, что грозит сыну, замышляющему против родного отца! (В отличие от Александра Павловича, Алексей Петрович ни в каких заговорах против отца не участвовал и свержения его с престола - в свою пользу - не благословлял)... Буквально за каких-нибудь пять часов до цареубийства, в 8 часов вечера 11 марта, великие князья Александр и Константин, по повелению Павла, приведены были к повторной присяге на верность отцу-императору. Какой бы смысл был в этом, если бы у царствующего родителя не было самых серьезных подозрений в соучастии сыновей (прежде всего старшего) в заговоре против него? Незадолго до роковой ночи Павел вызвал Палена и, глядя ему прямо в глаза, сказал: - Я получил предупреждение, что против меня составляется заговор... С добродушной и открытой улыбкой Пален ответил: - Государь, но это решительно невероятно!.. Заговор был бы возможен в том случае, если бы я в нем принимал участие... Но Павел не успокоился, и некоторое время спустя, на вахтпараде (торжественном разводе караулов на плацу против Михайловского замка), вдруг спросил Палена: - Знаете ли Вы, что было в шестьдесят втором году? (Павел имел в виду 1762 год-год дворцового переворота, совершенного его матерью, и убийства его отца - императора Петра III.) - Знаю, государь. - А знаете ли, что теперь делается? - Знаю. - Так что же Вы, сударь, ничего не предпринимаете по званию военного губернатора? Знаете ли Вы, кто против меня в заговоре? - Знаю, Ваше Величество. Вот список заговорщиков, и сам в нем. - Как, сударь?! - Иначе как бы мог я узнать их всех и их замыслы?.. Я умышленно вступил в число заговорщиков, чтобы подробнее узнать все их намерения. - Сейчас же схватить их всех, заковать в цепи, посадить в крепость, в казематы, разослать в Сибирь на каторгу! - Ваше Величество, извольте прочесть этот список: тут ваша супруга, оба сына, обе невестки. Я прошу, Ваше Величество, ввериться мне и дать мне своеручный указ, по которому я мог бы исполнить все то, что теперь приказываете, но исполнить тогда, когда я уличу в злоумышленности кого-нибудь из вашей фамилии, а остальных заговорщиков я тогда же схвачу без затруднения. Павел попался на эту удочку и тут же написал указ, повелевающий отправить в дальние, глухие монастыри и супругу, и жен обоих сыновей, а последних заключить в крепость... "Верный Пален" отправился к цесаревичу Александру, дал прочитать ему этот рескрипт и, разумеется, получил полное согласие на низвержение отца с престола... при сохранении ему жизни, конечно. Если верить воспоминаниям и свидетельствам, в последние дни и в последние часы перед гибелью зловещие предчувствия, приметы, предзнаменования кружили над обреченным императором, как переполошенное воронье над своими гнездовьями... "Накануне своей смерти, - писал историк С. Горский в брошюре "Смерть Павла I" (М., 1912), - Павел катался в сопровождении обершталмейстера (управляющего царскими конюшнями) Муханова... Вдруг он обратился к своему спутнику... - Муханов! Сейчас я почувствовал, что задыхаюсь. Мне не хватало воздуха. Казалось, что я сейчас умру. Вероятно, меня удавят". Призрак гибели от удушья не оставлял Павла и в последний вечер его жизни... "После ужина,-вспоминал генерал Михаил Илларионович Кутузов, принимавший участие в последнем императорском застолье, - он говорил со мной... Он взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми, посмеялся над этим и сказал мне: "Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону"... А ведь можно было смертельную угрозу отвести, если бы приближенные императора не были такими разгильдяями и растяпами!.. Заподозрив нависшую над ним смертельную опасность, более того, проведав о ней, Павел решил немедленно и тайно вызвать из новгородского имения одного из самых верных и преданных ему людей - Алексея Андреевича Аракчеева, два года назад возведенного им в графское достоинство. Тот сразу же ринулся в столицу и успел бы и, наверное, спас бы, взяв на себя охрану царствующей особы, если бы... Если бы по распоряжению Палена, которому, по злой иронии судьбы, император доверял так же, как Аракчееву, - последний вечером 11 марта не был задержан на заставе при въезде в Петербург до получения "особого повеления государя"... Утром в "высочайшем пропуске" уже не было никакого смысла. Была еще одна возможность: вечером 11 марта 1801 г. какие-то доброжелатели императора сумели проникнуть к Кутайсову с доносами на заговорщиков. Добраться до графа в тот вечер было очень не просто: большой жуир и бонвиван, Кутайсов уже восседал за столом, уставленным яствами и напитками, в обществе обольстительных петербургских куртизанок. Когда ему передали какие-то конверты, он тут же с улыбкой засунул их в карман: - Дела до завтра поспеют!.. Титулованный брадобрей, прокутивший своего повелителя, в тюрьме сидел недолго. Его выслали за границу. Вернувшись оттуда, он принялся за рачительное хозяйствование на своих 50 тысячах десятин. Позже, после всего случившегося, участники императорского ужина дружно свидетельствовали о том, что в продолжении всей этой чопорной трапезы Павел был веселым и оживленным, громко говорил, шутил и смеялся... Вспомнил ли он в эти часы о собственном признании, высказанном семнадцать лет назад в одном из доверительных писем?.. Он писал тогда о том, что заметил в своей жизни некую странную закономерность: если на него "находило" веселое, шутливое настроение - значит завтра надо было ждать всяких огорчений и несчастий. Наследник-цесаревич Александр Павлович, напротив, был задумчив, молчалив, словно угнетен чем-то; он не вступал в разговор, почти не поднимал глаз от стола и от тарелок. - Что с Вами сегодня такое? - спросил его отец по-французски. - Государь, я чувствую себя не совсем хорошо, - тихим голосом отвечал Александр, естественно, на том же языке. - Ну, так посоветуйтесь с доктором, - наставительно произнес Павел, - и берегите себя. Всегда нужно останавливать недомогание с самого начала, чтобы помешать ему превратиться в серьезную болезнь. Александр, все так же не поднимая взгляда, закивал головой и опустил ее еще ниже. И вдруг чихнул. Павел, снова посмотрев в его сторону, и все на том же французском, не без иронической интонации, произнес: - За исполнение всех ваших желаний!.. "Ужин закончился в половине десятого, - читаем мы в официальной и в высшей степени фундаментальной биографии злосчастного самодержца, созданной Николаем Карловичем Шильдером (1842-1902), академиком и директором Публичной библиотеки в Петербурге. - Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с государем. Павел Петрович также вышел в другую комнату, но ни с кем не простился, а сказал только: "Чему быть, тому не миновать" (Император Павел I. Спб., 1901, с. 491). ...А в квартире генерала Талызина в тот же вечер царила совсем другая атмосфера... Более гостеприимного и хлебосольного хозяина и собутыльника и вообразить было невозможно... Федор Иванович Талызин был искренне рад этой преступной затее и готов был сделать все, что было в его возможностях, ради ее успешного осуществления. На императора Павла он тоже имел зуб и даже не зуб, а волчий клык... Подумать только!.. Так обойтись с ним, столбовым московским дворянином!.. Да с какой родословной!.. Род Талызиных восходил ко времени великого князя московского Василия Васильевича по прозванию "Темный" (вторая четверть XV в.) и вел происхождение от перешедшего на сторону Москвы татарского мурзы Тагай-Эльдзира (имя его со временем и превратилось в Талызина)... Его, Талызина, "служившего" в гвардейских полках с двухлетнего возраста (известная практика российской императорской армии), этот "тиран", этот "самодур" (речь шла, конечно, об императоре Павле) несколько месяцев назад отстранил от службы за какое-то небрежение в ее исполнении... В таком хмельном прологе цареубийства проявился трезвый ум его вдохновителей и зачинщиков. Они-то были трезвы в тот вечер и в ту ночь (разве что пригубили бокал "за успех", за нового императора Александра Павловича и т.п.), оставались с ясными, холодными головами. Расчет был прост, психологически реалистичен и поэтому - верен. Собирать участников "налета" заблаговременно и на трезвые головы - значит рисковать тем, что половина из них может сдрейфить, уклониться, даже пообещав свое участие, - а то еще, чего доброго, и донести о "злодейских умыслах". А не лучше ли объявить о заговоре в разгар пирушки, когда отступать уже будет некуда (кругом - твоя офицерская каста, и показать себя трусом - неминуемая служебная катастрофа) ? Не лучше ли, не надежнее ли раскрыть цель и планы заговора уже основательно охмелевшим, призвать к "походу на дворец" пьяных, а не трезвых и по сей причине осмотрительных и осторожных?.. Но даже шампанское, которое на этой конспиративной попойке, как принято говорить , лилось рекой, - не смогло полностью предотвратить настороженное отношение "актеров драмы" к этому крайне рискованному "спектаклю", грозящему (в случае провала) "актерам" смертной казнью, в лучшем случае - бессрочной каторгой... После короткой речи Палена в зале генеральской квартиры, надо полагать, повисла тяжелая тишина, и к Палену стали обращаться с вопросами. Один, самый важный, волновал всех: "Что делать, если император будет сопротивляться?.. Пален тонко усмехнулся. - Господа, чтобы приготовить яичницу, необходимо разбить яйца, - напомнил он популярную французскую пословицу. Наконец, вся эта в высшей отметке возбужденная и разгоряченная публика, надев шинели и нахлобучив форменные фуражки и шапки, вывалилась на темную, безлюдную улицу. Решено было двигаться к Михайловскому замку двумя "колоннами". Одна - под командованием Николая Зубова и Беннигсена, вторая - под командованием Палена. И каждая нацелена была на разные дворцовые двери в расчете на то, что если стража задержит одну группу - прорвется другая. По пути "колонна" Зубова и Беннигсена сильно поредела. То ли поотставали, то ли протрезвев на студеном воздухе, под ледяным дождем, некоторые сочли за благо из этого предприятия поскорее выпутаться... Почти у цели, в Летнем саду, их подстерегала никем не предугаданная угроза провала: они спугнули с вершин деревьев бессчетное множество ворон, и те принялись с истошным криком кружить и над парком, и над дворцом. Заговорщики остановились на минуту в испуге и полной растерянности. И их можно было понять, ибо любому дураку в Михайловском замке должно было стать ясно, что ворон могли вспугнуть только люди. А кого и с какой целью занесло в полночный час под стены царского дворца?.. Тревоги можно было ожидать каждую секунду... Но отступать уже было поздно. Оставалось лишь одно - как можно быстрее и решительнее прорываться во дворец. Истошный вороний грай никого в Михайловском замке не встревожил, не насторожил, за исключением соучастников заговора из дворцовых караулов, с минуты на минуту ожидавших подхода "боевой группы". Никакой необходимости взламывать дворцовые двери не было, и заговорщики бегом затопали по темным коридорам, по бесконечным залам - и круглым, и овальным, и прямоугольным, и многоугольным, по лестницам и переходам. Нет ничего удивительного в том, что многие из них, редко бывавшие (или совсем не бывавшие) в императорских чертогах, плохо знакомые (или вообще не знакомые) с их причудливо усложненной планировкой, да к тому же еще в полной темноте и в крепком подпитии, сбились с пути, поотставали и добрались до императорской спальни, когда судьбоносные события в ней уже достигли кульминационной точки. Разбудить сладко спящего императора, потряся его за плечо, не пришлось: Павла Петровича заставил вскочить с постели отчаянный вопль его камер-гусара. Уже в непосредственной близости от парадной спальни заговорщики попали в маленькую комнату, наверное - кухоньку, ведущую в прихожую-коридор перед самой спальней. В этой комнатке они увидели царского казачка, который крепко спал, сидя у печи, прислонясь к ней головой... Можно было бы пройти мимо этого юнца, но не тут-то было! Сердца, трепещущие и от волнения, и от бега по дворцовым коридорам, залам и лестницам и, наконец, от лошадиной дозы шампанского, жаждали действий, требовали немедленно - прямо сейчас! - бранных подвигов, - и один из заговорщиков бесстрашно огрел тростью спящего камер-гусара по голове. Тот завопил во весь голос и не мог не разбудить императора. В коридоре-прихожей висела особо почитаемая императором икона (по всей вероятности, Архангела Михаила). Перед образом и днем, и ночью стоял почетный караул. В ту ночь выпало дежурить рядовому Агатеву. Не желая, видимо, добавлять его крика к воплям окровавленного камер-гусара, Николай Зубов нанес ему страшной силы удар в затылок и свалил на пол в бессознательном состоянии... Много позже, в разгар "Наполеоновских войн", Агатев рассказал своему командиру - будущему декабристу, что в ту ночь Павел, придя с ужина, долго молился перед образом, опустившись на колени. Наконец-то можно было распахнуть дверь императорской спальни... Все могло бы быть иначе. Император Павел I сохранил бы и жизнь, и корону, и история российская (а вместе с ней, разумеется, и не только российская) потекла бы, наверное, по какому-то иному руслу, если бы... Если бы император Павел Петрович не охладел бы к императрице Марии Федоровне, да в такой степени, что из-за этой доходящей до отвращения неприязни приказал заколотить наглухо двери в спальню супруги. Возможно, в ту самую минуту, когда еще, толком и не проснувшись, выскочил из постели. Первое, что предпринял: бросился к дверям в апартаменты императрицы, отодвинул тяжелую портьеру... И не придумал ничего другого, как спрятаться за эту портьеру... Почему не сбежал он через комнаты фаворитки - навсегда останется загадкой. То ли не пришло к голову. Панический страх недаром называют слепым. То ли готов был этим ходом воспользоваться, но не успел? То ли такое бегство показалось ему недостойным царствующей особы?.. Дверь распахнулась, и в спальню с обнаженными шпагами ворвалась группа заговорщиков во главе с братьями Зубовыми - Николаем и Платоном и Беннигсеном. Платон подбежал к постели... О, ужас! Она пуста!.. Сбежал!.. Все погибло!.. Сейчас поднимет тревогу, и храбрые заговорщики в один миг превратились в мышей, попавших в мышеловку! К постели поспешил Беннигсен. Он пощупал простыни. - Гнездо тепленькое, птичка недалеко!.. - Государь! - воскликнул Беннигсен. - Ваше царствование - окончено! Император России - Александр! По его приказу Вы арестованы! Павел молчал, переводя ошалелый взгляд с одного на другого. Наконец, глядя на младшего Зубова, он пролепетал: - Что Вы делаете, Платон Александрович!.. И тут Платон, как идеолог дворцового переворота, выступил с пространной речью, обличающей невыносимый деспотизм венценосного тирана... Вечная истина: от трагического до смешного - один шаг. Офицеры в мундирах и с обнаженными шпагами и смазливый царедворец, произносящий высокопарную речь перед низкорослым, скуластым и курносым мужичком, босым, в спальном колпаке и ночной рубахе... Немного оправившись после всех этих потрясений, Павел стал перебивать резкими возражениями, кричать и размашисто жестикулировать. И вдруг из-за дверей, из прихожей послышался шум, который заставил заговорщиков застыть в страхе, а императору даровал последнюю надежду на спасение. Шаги, голоса... И заговорщики, и император решили, что подоспела дворцовая стража. Заговорщики оцепенели от ужаса, а Павел стал громко звать на помощь. Но то были не его спасители, а его погубители: отставшие и заблудившиеся в лабиринте Михайловского замка заговорщики наконец-то добрались до императорской спальни. Один из вновь подошедших офицеров бухнул прямо в лицо Павлу: - Надо было еще четыре года назад с тобой покончить!.. - Что я вам сделал? - чуть ли ни плачущим голосом и по-русски воскликнул Павел. Преступная затея вплотную подошла к трагической развязке... Познакомимся с обеими версиями, начав с версии об императорской табакерке... Согласно одним свидетельствам, табакерка эта была в руках Павла, который, как можно предположить, находясь в состоянии предельного нервного напряжения, машинально взял ее со стола. Николай Зубов, которому после всего выпитого позволяла держаться на ногах только огромная физическая сила, совершенно бесцеремонно попытался запустить в нее пальцы. Возмущенный такой наглостью, Павел ударил его по руке. Тогда Николай Зубов вырвал табакерку из рук Павла и со всего размаха ударил его ею в висок. Павел упал. Согласно другим свидетельствам, табакерка лежала на столе. Павел еще пытался образумить и усовестить бунтовщиков громким, до крика доходящим, голосом, - и это, видимо, сильно раздражало Николая Зубова. - Чего разорался? - рыкнул он Павлу прямо в лицо, навалившись на него грудью (в тепле дворцовых помещений его, понятное дело, еще более развезло). Император резко оттолкнул его от себя, и тоща разъяренный граф, схватив в это мгновение попавшуюся ему на глаза табакерку, ударил ею в голову императора... Задушили Павла шарфом гвардейского офицера Скарятина, не только проявившего подобную душегубную изобретательность с использованием подручных средств, но и принявшего на себя роль главного палача. Скарятин сдернул с себя упомянутую форменную принадлежность и ловко обмотал ею императорскую шею. Он стал тянуть за одни конец шарф, кто-то из его сподвижников - за другой. Но Павел успел все же судорожным движением просунуть кисть руки между шеей и удавкой. - Воздуху!.. Воздуху!.. - кричал император. - Пощадите, Ваше Высочество! - взмолился Павел, обращаясь к сыну. - Бога ради, воздуху, воздуху!.. Но Павел ошибся: великого князя Константина Павловича не было среди заговорщиков. Подобно старшему брату - Александру, он сидел одетым в своей комнате, в трепетном волнении и с нетерпением ожидая свержения отца с престола, но отнюдь - не его озверелого убийства. На одном из заговорщиков был красный кавалергардский мундир, который носил и великий князь Константин. Этого кавалергарда задыхающийся Павел и принял за собственного сына и с этой мыслью ушел в иной мир. Душителям-дилетантам надоело возиться со своей жертвой, которая оказалась более стойкой и сильной, чем они предполагали, надоели ее крики и мольбы, - и они вырвали руку Павла из-под шарфа... И только после того, как все было кончено и ярость поостыла, цареубийцы обратили внимание на то, что среди них нет ни Палена, ни тех их сообщников, которых повел он второй колонной к Михайловскому замку. Как потом уверял всех Пален, они, видите ли, "опоздали" и добрались до императорского дворца, когда его хозяин был уже убит. Но мало кто сомневался в том, что такой матерый лис, как Пален, решил обезопасить себя на случай провала заговора и - если это случится - сделать вид, что он спешил на защиту императора. Можно представить себе, какие заботы свалились на парикмахеров и иных придворных служителей и сколько самого изощренного искусства потребовалось им, чтобы прикрыть, спрятать, загримировать, запудрить следы зверского умерщвления, чтобы придать лицу, голове убитого императора достаточно приличный вид, в котором можно было выставить труп в парадном зале и в соборном храме... Следы от удара, нанесенного Николаем Зубовым, были так ужасны, что их немыслимо было ни замазать, ни закрасить, и дворцовым служителям не оставалось ничего другого, как прикрыть весь этот ужас нахлобученной на покойника треуголкой. "Когда дипломатический корпус был допущен к телу, - читаем в сборнике, целиком посвященном этому преступлению и приуроченном к его столетию (Цареубийство 11 марта 1801 г. Спб., 1907), - французский посол, проходя, нагнулся над гробом и, задев рукою за галстук императора, обнаружил красный след вокруг шеи, сделанный шарфом". В первый же день своего царствования новый император Александр I опубликовал первый манифест, начало которого воспроизведено на этой странице с сохранением некоторых характерных для подобного рода документов особенностей орфографии. МЫ АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ император и самодержец всероссийский и прочая, и прочая, и прочая, Судьбам Вышнего угодно было прекратить жизнь любезного Родителя НАШЕГО Государя Императора ПАВЛА ПЕТРОВИЧА, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-е число сего месяца". Столичные шутники, прекрасно осведомленные, конечно, об истинных причинах "прекращения жизни любезного родителя", не замедлили пустить в оборот убийственную (для официальной лжи) остроту:
"Государь император скоропостижно скончался от апоплексического удара... в висок".
__________
|
|