Cогласно распространенному в масс-медиа клише, смена политической власти в Югославии открывает принципиально новый этап в истории Федерации. Падение коммуниста Милошевича рассматривается как окончание затянувшейся эпохи авторитаризма, позволяющее сербам вернуться в лоно "цивилизованного" мира.

Существует и прямо противоположная трактовка, оценивающая прошлогодние события в Югославии как логическое завершение многолетней подрывной деятельности Запада против суверенного государства. Позиция, занятая руководством РФ, не вписывается ни в одну, ни в другую точку зрения. С одной стороны, Кремль совершенно лоялен к новому президенту В. Коштунице, с другой - сдержанно осуждает тенденциозность Запада относительно югославских проблем. Весьма показателен и демонстративный нейтралитет России в период выборов, официально оправдываемый уважением к волеизъявлению народов Федерации. Так или иначе, позиция Москвы звучала явным диссонансом в общем потоке подчеркнуто однозначных заявлений американских и европейских лидеров.

Насколько занятый Россией нейтралитет адекватен современным геополитическим реалиям и чем, собственно, являлись югославские события в действительности?

Итак, смещение Слободана Милошевича - это государственный переворот, инспирированный Западом, или же добровольное волеизъявление сербов?

В принципе верны обе оценки. Другое дело, что их искусственное разделение совершенно некорректно и малоубедительно. Безусловно, Милошевич потерял власть по воле сербов, однако считать, что выбор народа в данном случае был полностью добровольным, по меньшей мере наивно. Утверждать обратное после 10 лет беспрецедентного давления Запада на Югославию было бы в высшей степени неразумно или цинично. Не менее абсурдно обвинять Милошевича в попытке незаконным путем удержаться у власти, подавив "демократическую" оппозицию. Даже при очень большом желании оказавшийся в международной изоляции, шантажируемый НАТО и ЕС югославский президент не смог бы сохранить прежний статус-кво. Как умудренный многолетним опытом политик, Милошевич это прекрасно понимал. Отсюда его фактическое бездействие во время беспорядков в Белграде, показавшееся многим проявлением нерешительности и замешательства.

В сходном положении со своим лидером находилась и большая часть патриотически настроенных сербов. Уставшему, обессиленному войной и блокадой народу приходилось выбирать не между "демократией" и "тоталитаризмом", а между продолжением мондиалистской агрессии и призрачной надеждой на спасение государства. Других объективных причин, заставивших сербских патриотов принять победу компромиссного политика Коштуницы, не существует. Выбор сербов в пользу Коштуницы - это не предпочтение абстрактной демократии или "общечеловеческих ценностей", но вынужденный шаг изнуренного, лишенного всякой надежды на мирную альтернативу народа.

Конечно, определенную долю ответственности за случившееся несет и сам Милошевич. Однако большинство упреков в его адрес, как правило, не имеют ничего общего с действительно допущенными экс-президентом ошибками. Расхожие обвинения гласят, что югославский лидер был чуть ли не последним в Европе диктатором и радикальным националистом. Это прямой обман или, если угодно, идеологическая манипуляция. Да, правление Милошевича было авторитaрным, амбициозным и клановым. Все это неоспоримо. Но столь же очевидно и другое: весь этот негатив не разоблачает изгоя, но, напротив, указывает на типичного, слишком типичного для посткоммунизма политика. В данном случае Милошевич скорее неоригинален, чем одиозен.

Не имеют под собой никакого основания и обвинения в диктатуре, так как даже при колоссальной поддержке Запада подрывная деятельность оппозиции не смогла бы достигнуть такого масштаба ни в одном тоталитарном государстве. Для этого необходима достаточно либеральная система правления, которая и сложилась при Милошевиче.

Что же касается самого "страшного" упрека в национализме, то, пожалуй, наиболее абсурдным он показался бы самим сербским радикалам. Дело в том, что политической опорой Милошевича, его неизменным электоратом всегда оставалось менее всего ангажированное революционным национализмом крестьянство. В свое время, именно желая угодить своим избирателям, ожидавшим ослабления эмбарго, югославский президент прекратил помощь боснийским сербам. Резкую критику со стороны национал-радикалов вызвал и его фактический отказ защищать Книнскую Краину - последний оплот сербского сопротивления в Хорватии. Совершенно чуждыми национал-радикализму были и ближайшие союзники Милошевича - "югославские левые" ("ЮЛ"), возглавляемые супругой президента Мирой Маркович. Между тем именно представители этой партии в последние годы контролировали официальные СМИ, подчеркнуто пропагандируя общеюгославский, а не сербский патриотизм. В частности, как и демократы, они признавали существование отдельной черногорской нации, что категорически неприемлемо для настоящих националистов.

По большому счету, Милошевич вообще боялся серьезного усиления сербских радикалов, видя в них реальную угрозу собственной власти и действующей в его стране системе. Скорее всего это и было его главным просчетом. В трагический, тяжелейший момент своей истории сербский народ нуждался в вожде, национальном герое, Милошевич же так и остался в значительной степени функционером, пускай и харизматическим, талантливым, но бюрократом. А победить или хотя бы выстоять в этой жесточайшей схватке, действуя привычными методами партийной номенклатуры, было невозможно. Поэтому Милошевич в конце концов проиграл.

Теперь о том, что означает новая расстановка политических сил в Югославии для России. Возможно, не стоит слишком торопиться с прогнозами относительно будущей тактики В. Коштуницы, однако вполне логично предположить, что новый президент окажется заметно слабее связан с Москвой, чем его предшественник. Это вполне естественно хотя бы уже потому, что Коштуница обязан своим возвышением Западу. В интервью "Независимой газете" от 28 декабря 2000 г. министр иностранных дел Югославии Г.Свиланович уже заявил, что главным партнером Белграда на мировой арене новые власти считают ЕС. По его словам, планируется восстановление разорванных отношений со странами НАТО, а также серьезная чистка среди дипломатических кадров. "Изменение страны - именно потому, что оно коренное, - должно отразиться и на дипломатии", - подчеркнул Свиланович. Таким образом, есть основание ожидать, что политика Белграда станет разворачиваться к ориентирам, прямо противоположным московским.

Насколько оправданны эти опасения - покажет время. И все же, поскольку наиболее вероятен именно неблагоприятный для России сценарий, рассмотрим его возможные последствия.

Совершенно ясно, что распад Югославии, равно как и боснийский, а затем и косовский конфликты, использовался Вашингтоном для дестабилизации Европы и окончательного подрыва российского влияния на Балканах. Уже по условиям Дейтоновских соглашений 1995 г. Москва катастрофически быстро теряла свои позиции в регионе, ввиду того что контроль над ситуацией фактически полностью передавался НАТО. Серьезный удар был нанесен и по амбициям государств ЕС, чья политика на Балканах оказалась поставленной в прямую зависимость от Соединенных Штатов. Итоги боснийского конфликта скомпрометировали и популярную в начале 90-х годов идею о независимой системе европейской безопасности.

Очевидная неспособность ЕС прекратить эту войну была представлена как доказательство необходимости сохранения и даже расширения американского присутствия на континенте. Казалось, что уроки Дейтона должны были чему-нибудь научить российских политиков. Однако ответом на еще более жестокую агрессию НАТО в Косово в конечном счете стало все то же соглашательство. С тех пор режим Милошевича - последняя региональная опора Москвы - был обречен.

Пока нет никаких оснований сомневаться, что его недавнее падение ведет к дальнейшей изоляции России от балканских процессов. Даже если В. Коштуница окажется менее сговорчив, чем ожидают в Вашингтоне, новый югославский лидер-западник скорее предпочтет искать помощь в Европе, а не в Москве. В любом случае свободы геополитического маневра на Балканах у России теперь значительно меньше, чем было при Милошевиче. Возможности же заключения стратегического союза с Белградом сегодня практически ни существует.

Как может использовать эту ситуацию Вашингтон?

Скорее всего американцы попытаются вернуть Сербию к в общем традиционной для нее роли "санитарного кордона" в Юго-Восточной Европе. То есть снова поставят на нее как на атлантистский форпост, мешающий усилению в регионе как Германии, так и России. Эту же функцию и в довоенный, и в послевоенный период достаточно успешно выполняло югославское государство. Геополитически и культурно противоестественный альянс прогерманских хорватов и словенцев с православными пророссийскими сербами служил мощным фактором сдерживания немецкого, а позднее советского продвижения на Восток. В результате народы, входившие в Югославию, долгие годы оставались заложниками геополитической стратегии Запада: сначала - Франции и Великобритании, а в последние десятилетия - США. Отсюда парадоксальная на первый взгляд поддержка Вашингтоном коммунистического, но антисоветского режима И.Б.Тито. Как только в связи с развалом СССР геополитическая необходимость единой Югославии исчезла, расчетливый Запад отвернулся от исчерпавшего свою миссию союзника. Что последовало вслед за этим, известно.

Каковы дальнейшие ходы Вашингтона после очередного пришествия в Белград прозападно настроенных политиков? Вероятнее всего, после некоторой выжидательной паузы, во время которой будет решаться судьба Косово и Черногории, последует попытка подключения Сербии к американской "Инициативе для Юго-Восточной Европы". От того, каким образом решится судьба Федерации, будет зависеть конкретная форма этого сотрудничества.

Напомним, что выдвинутая в 1996 г. американская "Инициатива" является проектом создания экономического союза 11 государств Юго-Восточной Европы, от Венгрии до Турции включительно. Весьма показательно, что главным противником программы Вашингтона тогда выступило не югославское, а хорватское руководство. Аргументы Загреба были подчеркнуто националистическими, вплоть до обвинений "Инициативы" в угрозе государственному суверенитету Хорватии. Оценки же югославских лидеров носили более или менее сдержанный характер и в целом не противоречили идее экономической интеграции региона. Участвовать в женевском учредительном заседании "Инициативы" представителям федерации помешали протесты сербской оппозиции, после которых приглашение Югославии было отозвано американцами. Конечно, действительная причина этого отказа скрывалась в упорном нежелании США давать Белграду развивать региональное сотрудничество, пока у власти находился Милошевич.

Тем не менее без участия Сербии реализация вашингтонского проекта оставалась бы неполной. Ощущалась некая геополитическая незавершенность, мешавшая превратить юго-восточный блок в своеобразный противовес общеевропейской интеграции и России. Дело в том, что еще в 1995 г., то есть за год до появления американской "Инициативы", ЕС предложил так называемый "региональный подход" к политическому и экономическому сотрудничеству республик бывшей Югославии (место Словении в новом союзе должна была занять Албания). Предполагалось, что сотрудничество в рамках этого блока станет предварительным этапом, вслед за которым последует окончательная интеграция республик в ЕС. Осуществлению данной программы воспрепятствовала негативная позиция Македонии и Хорватии плюс нежелание отдельных стран Евросоюза чрезмерно обременять себя балканскими проблемами.

Таким образом, значительно более масштабный проект Вашингтона можно расценивать как попытку поставить интеграционные процессы в регионе под собственный контроль и тем самым затруднить независимое продвижение ЕС на Восток. В этом контексте подключение к американской "Инициативе" Сербии решило бы сразу две важнейшие геополитические задачи:

во-первых, исключение возможности резкого усиления на Балканах Германии (через традиционное влияние на Хорватию и Словению);

во-вторых, срыв потенциально опасного для США союза между Белградом и Москвой.

Кроме того, окончательное оформление юго-восточного блока под патронажем Вашингтона означало бы завершение стратегической изоляции России в Европе и безальтернативную гегемонию США в наиболее важной зоне российских интересов.

В силу этих обстоятельств возвращение американцев к своей "Инициативе", теперь уже с дополнением "демократической Сербии", представляется самой вероятной перспективой на ближайшее время.