Начать приходится с того, что во всех рассуждениях о военной реформе с разной степенью детализации перечисляются объективные условия, определяющие ее необходимость. Мировой и отечественный опыт свидетельствует, что военная реформа вызывается изменением внутриполитического устройства государства, сменой приоритетов в его внутренней и внешней политике, серьезными геополитическими и геостратегическими сдвигами в мире, появлением новых видов вооружений, влекущих за собой перестройку всех сторон военного дела. Наличие в нашей стране всех этих условий не вызывает возражений. И с этих позиций проведение военной реформы представляется назревшим и необходимым. Здесь нет вопроса. 

Однако за рамками разговора остается тот факт, что возможность ее проведения обусловлена субъективным фактором — политической волей верховной власти, которая условие и смысл своего существования видит в процветании и безопасности государства. Успех инновационных начинаний зависит от того, насколько правильно определены их цель и направления, содержание и формы, последовательность и темпы осуществления. 

Серьезные сомнения в успехе очередной команды "реформаторов" обусловлены тем, что их логически стройные системы, модели и сценарии зиждутся на том же порочном основании, что и предыдущие. Коротко говоря, они под чужим — государствоведческим — флагом пытаются реализовать идеи, которые на заре "постсоветской демократии" кристаллизова лись в хулу по адресу победителей в Великой Отечественной войне, прожекты о начавшемся становлении ненасильственного мира, рассуждения о том, что с голодными и нецивилизованны ми "совками" никто не хочет и не будет воевать, в патетический вопрос "Зачем нам армия?" и алармистский лозунг "Армия, не стреляй в народ!" и т.п. Есть жесткая правда в словах генерал-полковника В.Коваленка: "Сегодня многие... намеренно раздувают шумиху вокруг военной реформы... Из политиков о военной реформе трезвонят прежде всего те, кто боится армии и не желает видеть свои Вооруженные Силы боеготовыми и боеспособными". 

Здесь находится центральный пункт противоре чия. Дело в том, что изменение подходов к военному строительству может быть продиктовано разными целями: укрепление обороноспо собности государства, повышение его военной мощи; демилитаризация страны в интересах получения дополнительных средств для развития общества; усиление военных гарантий безопасно сти правящего режима; утверждение и развитие гражданского контроля за военной организацией и военной деятельностью; либерализация принципов комплектования военно-силовых структур и гуманизация воинской службы и т.д. Многие из этих целей являются взаимоисключающими. 

В самом деле. Если теперь для России "угроза внешней агрессии отпала", исчезла опасность большой войны, а конфликты, подобные чеченскому, угрозы ее национальной безопасности "не представляют", то всякие оборонные усилия, в том числе и связанные с военным реформированием, становятся совершенно ненужной обществу уступкой генералам, озабоченным собственным выживанием. Кстати сказать, постоянное сокращение финансирования нужд обороны, при котором не хватает средств даже на проведение объявленного президентским указом призыва в армию, на питание тех, кто находится в воинском строю, является логическим результатом такой позиции. И что до того, что это находится в вопиющем противоречии со словами Президента о том, что "интересы страны, ее обороноспособность — это святое! Это должно быть первейшим приоритетом"? 

Красноречием, умело выстроенными рассуждениями, обилием различного рода цифр и ссылками на опыт "цивилизованных стран" общественности навязывается целый ряд односторонних положений, в совокупности дающих извращенное представление о задачах и механизмах развития военной организации и военной деятельности в Российской Федерации. В частности, в официальных документах и публицистических выступлениях военная реформа предстает как безальтернативный и безупречный путь решения назревших военных проблем, выхода из накопившихся противоречий в военной сфере; она априори характеризуется как исключительно положительное явление. Инициаторы и идеологи военной реформы рассматривают ее как своего рода особый процесс, развертывающийся параллельно с военным строительством или даже вместо него. При этом в качестве цели выдвигается задача создания "дешевой армии", которая не будет обременительной для экономики и населения страны. Что можно сказать в этой связи? 

Давно известно, что "в области военных явлений содержание вывода в огромном большинстве случаев не может служить указанием на ошибку в доказательствах"¹. Для того чтобы вскрыть эту ошибку, которая может быть и результатом добросовестного заблуждения и следствием злого умысла, надо анализировать их логические построения. Нам обещают при меньших военных расходах сделать армию более боеспособной. Но достижение максималь ного результата с минимальными затратами в принципе невозможно. Либо вы не считаетесь с затратами, либо соглашаетесь на ограниченные результаты, третьего не дано. Общество вправе знать, на что в действите льности ориентируется власть. 

Декларируется, что "уменьшение численности войск должно непременно компенсировать ся повышением качества их оснащенности..." ². Однако при этом умалчивается, что качество стоит немалых денег. По некоторым подсчетам, для того, чтобы обеспечить необходимый технологический уровень оборонного производства, на закупки вооружений и военной техники, а также на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, необходимо выделять порядка 30 млрд. долл., то есть больше того, что составляет весь военный бюджет. Между тем объем финансирования этих направлений за 1990—1995 гг. сократился в 13—14 раз. Говорят, что многочисленная армия не по карману государству и должна быть сокращена. Но в то же время идет процесс строительства параллельных армий, конкурирующих по численнос ти и стоимости с Вооруженными Силами. 

Все эти и подобные примеры односторонно сти — а им несть числа — характеризуются известной фразой: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить". Такая забывчивость является результатом или заблуждения или умысла, которые произрастают на почве непрофессионализма. Вот почему предметом публичных дискуссий и политичес ких или идеологических оценок не должны быть специальные военные вопросы. Их должны решать люди, подготовленные в военном отношении, на основе и в соответствии с четкими политическими установками. 

Теперь уже большинство запомнило и легко повторяет слова о том, что военная реформа и реформа Вооруженных Сил — не одно и то же, что вторая подготавливается первой и является ее частью, что военная реформа — не только и даже не столько военное политическое мероприятие. Но всегда ли делаются из этого практичес ки значимые выводы? А ведь отсюда следует, что коренное изменение подходов к обеспечению военной безопасности, обороноспособности страны предполагает обновление военной организации государства, то есть всего механизма подготовки страны и населения к применению, когда того потребуют обстоятельства, вооруженной силы в целях обеспечения жизненно важных интересов государства. 

Реформа включает целый ряд крупных общественных программ, далеко выходящих за рамки армии. В их числе введение новых схем и механизмов формирования военной политики, создание и совершенствование правовой системы регулирования военной сферы, выработка порядка и правил взаимодействия Вооруженных Сил и других войск, военизированных органов и формирований, развитие необходимых производственных и мобилизационных мощностей промышленности по выпуску военной продукции, обеспечение мобилизационной готовности органов управления и экономики; создание государственных мобилизационных резервов; организация современной, соответствующей условиям рыночной экономики системы разработки, производства и утилизации вооружения и военной техники, материально-технического снабжения войск; повышение престижа армии и военной службы; формирование морально-психологичес кой готовности граждан к защите Отечества и т.д. 

В этой связи несостоятельны попытки указать на "жиреющих генералов" как "главный тормоз военных реформ". Во-первых, "жиреющими" генералы могут стать только при откровенном, граничащем с соучастием, попустительстве со стороны государственного руководства. Во-вторых, компетенция генералов по определению ограничена сферой военно-силовых структур и не они должны разрабатывать и осуществлять военную реформу, а следовательно, нести ответственность за ее срыв. Вот частный отнюдь не филологический вопрос: введение контрактной службы является процессом перехода или перевода Вооруженных Сил и других войск на новый принцип комплектования? Если это "переход", то его успех или провал целиком лежит на совести военного руководства, если "перевод", то оно несет лишь часть ответственнос ти. Но в таком случае вызывают удивление как генералы, рассказывающие о "военной реформе в войсках", так и политики, которые, рассуждая о реформах в армии, приводят в пример бригаду внутренних войск. 

"Нельзя себе представить, — писал в начале века русский военный теоретик Н.Л.Кладо, — что войну могут правильно вести и сообразно этому правильно готовить такие люди, которые не понимают ее природы". Не всякому Сеньке впору шапка Мономаха. Президенту и Верховному Главнокомандующему Вооруженными Силами создание военной организации новой России оказалось не по плечу. До сих пор не оправдались и надежды справиться с этой задачей с помощью государственных комиссий, в которых тон задают люди, вышедшие, как говорил о себе Ю.Батурин, "не с военного поля". Вспоминается такой факт. Есть у генерала П.Краснова критическая заметка по поводу рассказа А.И.Куприна "Последние рыцари". В ней он, называя Куприна "блестящим писателем, к чьему голосу мы привыкли прислушиваться и чей прекрасный талант с давних пор любить и уважать", вскрывает многие несуразицы этого рассказа и заключает: "Беда если о военном деле, таком в общем тонком, сложном и глубоком, будет писать даже и гениальный писатель, но военного дела не знающий и не изучивший — выйдет только полная соблазна неправда". Вот и последнее решение, в соответствии с которым военное строительство поручено одной комиссии, а его финансовое и экономическое обеспечение — другой, не представляется оптимальным. 

К сожалению, нередко проблемы реформы рассматриваются в неконструктивном русле, когда абстрактно-теоретические построения создают своего рода виртуальный мир, в котором нет места реальным противоречиям и проблемам. Равно контрпродуктивны рассуждения, в которых поверхностность знаний существа проблемы маскируется подчеркнутым вниманием к частностям, что проявляется в жонглировании цифрами, примерами и тому подобной конкретикой. И то и другое создает видимость компетенции и скрывает дилетантизм, очевидный профессионалу. Но вопрос в том, как соотносятся не понятия, а явления, обозначаемые ими. 

Можно оживленно дискутировать на тему "Какая армия нужна России?", тщательно обходя вопрос, зачем она. Ведь если, к примеру, согласиться с тем, что "в ближайшие годы" остро стоит "не столько вопрос обеспечения обороноспособности России от внешней опасности (как будто существует и какая-то другая обороноспособность. — Авт.), сколько задача предотвращения внутренней серьезнейшей угрозы социально-политической стабильности и безоопасности общества", то речь надо вести не о военной, а о политической, пенитенциарной, полицейской и т.п. реформах. 

Но при так расставленных акцентах состояние и будущее армии уже не воспринимается как "первейший приоритет". Тогда можно спокойно констатировать, что "сегодняшних вооружений России вполне хватит для оснащения реформируе мых Вооруженных Сил более или менее современной техникой третьего и четвертого поколения". Но острота проблемы в том, что армии индустриально развитых стран оснащаются системами пятого и шестого поколений. Ситуация усугубляется тем, что, по оценкам специалис тов, уже через три года Россия лишится системы ПВО, через пять лет — всех элементов сил общего назначения нашей армии, через 8—10 лет — стратегических ядерных сил... Сегодня Вооруженные Силы РФ имеют только 30% современных вооружений от их общего количества. В странах НАТО — 60—80% вооружений — это современные образцы. К 2000 г. при сохранении нынешних тенденций в Российской армии современного оружия будет 10%, а к 2005 г. — 5—7%³. 

Публичные обсуждения направлений военной реформы, состава и структуры Вооруженных Сил России, величины необходимого ядерного потенциала и т.п. отвлекают обществен ность от главных вопросов: должна ли и может ли Россия в новых геополитических условиях безусловно гарантировать свою военную безопасность, определять стратегическую стабильность или, по крайней мере, влиять на нее и, если должна, то как и на каком уровне эти стабильность и безопасность могут обеспечивать ся. В этой связи вызывают недоумение военачальники, публично заверяющие политическую власть и общественность в том, что при любом финансовом дефиците, при любых количественных сокращениях, при любом техническом оснащении вверенные им войска способны эффективно выполнить свои задачи. Маршал Советского Союза В.Куликов задним числом констатирует: "Высшее военное руководство страны десятилетиями пыталось добиться улучшения положения дел в армии и на флоте путем администрирования и усиления нажима на подчиненные войска. Однако наука о системном подходе и практика показывают, что если какие-либо отрицательные явления, к примеру, имеются в одном—двух видах ВС, двух—трех военных округах, флотах, то причину нужно искать именно в этих округах, флотах. Но если они имеют место повсюду, то без принятия ряда радикальных мер в Центре, одним лишь нажимом нельзя достигнуть положительных результатов. Должна заработать совсем другая организация военной службы". Думается, это замечание не утратило своей актуальности и сегодня. 

Короче, страна столкнулась с вопиющим дефицитом подлинных государственников. Говоря философским языком, это означает, что не созрел субъективный фактор военного реформирования. Попытки его искусственного выращивания, продиктованные интересами политической целесообразности, могут оказаться контрпродуктивными. Об этом предупреж дает пятилетняя практика "реформирования", в результате которого к 1997 г., по оценке нынешнего министра обороны И.Сергеева, в Вооруженных Силах сложилась критическая ситуация. 

Результаты прошедшего пятилетия вынуждают признать либо порочность самой установки с помощью реформы привести военную организацию в состояние, соответствующее требовани ям дня; либо принципиальные ошибки в определении ее концепции, направлений и приоритетов; либо, наконец, демагогическое использование идеи реформы в спекулятивных целях, ничего общего не имеющих с заботой о военной безопасности страны? Есть ли гарантии того, что планируемые ныне преобразования окажутся результативнее предыдущих, а не станут очередным шагом по пути, ведущему Россию к черте, за которой полная утрата всех элементов военной мощи, исчезновение армии и абсолютная неспособность государства защитить себя? 

Такими гарантиями может и должна быть четко сформулированная легитимная, то есть понятая и поддерживаемая гражданской и военной общественностью, и законная, то есть соответствующая нормам международного права и Конституции страны и закрепленная специальным государственно-правовым актом, программа военного строительства. 

Не надо придумывать задачи и направления военной реформы. "С первого взгляда видно, — писал Р.Фадеев, — насколько легче дать окончательное устройство силам, которые сами складываются в готовую форму, чем биться над устройстством искусственным, которое требует столько труда и времени и потому уже не может расширяться по произволу". Задача состоит в определении и создании условий, при которых станут невозможными волюнтаристские решения и произвольные меры, способные окончательно сломать обороноспособность страны. Стране не нужна армия, содержание которой становится смыслом и целью жизни общества и причиной международной напряженности; но и потешная армия нашему государству ни к чему. Россия должна обладать боевой мощью, соизмеримой с ее геополитическим положением и ролью в мире и сопоставимой с тем, что есть у других крупных держав. 

² К новому облику армии. На вопросы "Красной звезды" отвечает Президент России, Верховный Главнокоман дующий Вооруженными Силами РФ Б.Н.Ельцин//Красная звезда, 1997, 7 мая. | назад | 

³ Зюганов Г.А. НВО, № 30, 1997. С. 1. | назад |