Четырнадцатого июля 1941 г. приняла боевое крещение батарея капитана Флерова - первая в Советских Вооруженных Силах батарея реактивной артиллерии. Это было под Оршей.

Мне, в ту пору командиру пристрелочного взвода, довелось участвовать в подготовке и осуществлении первых залпов батареи. С наблюдательного пункта я хорошо видел результаты нашей стрельбы.

Особенно мне запомнился удар по переправе через реку Оршица. Он пришелся по самому центру гигантского треугольника, образованного автоколоннами и конными повозками, пехотными подразделениями и группами танков и бронетранспортеров противника, стянувшимися к единственному мосту.

Вражеских потерь мы, естественно, подсчитать не могли. Но отчетливо видели, какой дикой - более точного слова, пожалуй, не подобрать - паникой были охвачены все, кому удалось уцелеть и вырваться из-под огня.

В течение нескольких часов переправа бездействовала и в дальнейшем уже больше не использовалась врагом с прежней интенсивностью.

Огромное впечатление произвел огонь батареи и на наши войска. Находившийся недалеко от нашего НП командир 413 стрелкового полка 73 стрелковой дивизии был буквально в восторге. Единственное, на что он сетовал, так это на то, что внезапное применение нового оружия вызвало некоторое замешательство среди наших бойцов на переднем крае и вблизи огневой позиции батареи. В результате залпа батареи натиск врага был существенно ослаблен, а наша пехота получила передышку для организации прочной обороны.

Об успехе первых залпов реактивной артиллерии было доложено в Москву. Это способствовало принятию решения об ускоренном развертывании серийного производства реактивных пусковых установок и снарядов к ним и формировании подразделений, а затем и частей реактивной артиллерии.

Решение о формировании первой батареи реактивной артиллерии было принято 28 июня 1941 г. И уже через четверо суток, в ночь на 2 июля, она своим ходом убыла на Западный фронт.

Батарея состояла из взвода управления, пристрелочного взвода, трех огневых взводов, взвода боевого питания, хозяйственного отделения, отделения горюче-смазочных материалов, санитарной части. Она имела на вооружении семь пусковых установок Б М-13 и 122-мм гаубицу образца 1910- 1930 гг. для пристрелки. Кроме того, в ней было 44 грузовые машины для перевозки 600 реактивных снарядов М-13, 100 снарядов для гаубицы, шанцевого инструмента, трех заправок ГСМ, семи суточных норм продовольствия и другого имущества.

Командный состав батареи был укомплектован в основном слушателями Артиллерийской академии им. Ф.Э.Дзержинского, только что окончившими первый курс командного факультета. Командиром батареи стал капитан

И.А.Флеров. Лейтенант П.К.Ветряк возглавил взвод управления. Мне, как я уже говорил, было поручено командовать пристрелочным взводом, а лейтенантам И.Ф.Костюкову, Н.А.МалышкинуиМ.А.Подгорному - огневыми взводами. Комиссаром батареи был назначен политрук И.Ф.Журавлев, командиром взвода боепитания - лейтенант А.В.Кузьмин, оба из запаса.

Все мы, молодые лейтенанты, составившие костяк командного состава батареи, были людьми необстрелянными, без какого-либо боевого опыта. Что касается нашего командира, то это был артиллерист-фронтовик, обладавший солидной боевой практикой и большими профессиональными знаниями.

Еще учась в академии, мы с огромным вниманием слушали его рассказы о фронтовых делах, о победах и поражениях нашего оружия. Участник военного конфликта с Финляндией, он отличился в боях на Карельском перешейке и под Выборгом в 1939 г., за что был награжден орденом Красной Звезды.

Иван Андреевич Флеров был из тех офицеров-строевиков, о которых говорят, что он родился в гимнастерке. Ходил он всегда в военной форме, перетянут широким командирским ремнем, через правое плечо портупея, до блеска начищенные сапоги. Обмундирование на нем, даже хлопчатобумажное, сидело как влитое. Ходил он прямо, высоко подняв голову, движения рук были точны. Голос спокойный, уверенный. Светло-серые глаза всегда смотрели на собеседника доброжелательно, располагая к откровенному разговору. Лишь в минуты опасности или гнева цвет глаз капитана неуловимо менялся, становился темно-серым, даже стальным. Нет, он не был ангелом во плоти. Бывал крутым, порой беспощадным. Знал вспышки ужасающего, но справедливого гнева.

В последних числах июня И.А.Флеров был вызван в Главное артиллерийское управление Красной Армии (ГАУ), где впервые получил подробные инструкции относительно той части, которой ему предстояло командовать. Как рассказывал впоследствии Иван Андреевич, беседа с одним из руководителей ГАУ сводилась примерно к следующему: "Мы вас знаем, капитан, как опытного офицера, получившего серьезную боевую практику и фронтовую закалку в советско-финской войне. Вот почему на вас пал выбор, когда мы решали, кому доверить командование новым секретнейшим оружием, боевые свойства которого являются невиданными в истории войн". Далее Флерову кратко обрисовали это оружие, а затем поставили задачу: за время не более чем четверо-пятеро суток сформировать батарею, обучить личный состав первичным навыкам обращения с материальной частью и в первых числах июля отбыть в действующую армию. На фронте - беречь батарею как зеницу ока, не подвергая ее ни малейшей опасности. Главное, что ждет от батареи руководство страной и Вооруженными Силами, - это тщательная и всесторонняя проверка эффективности нового оружия в реальной боевой обстановке, в различных условиях боя и местности и подготовка объективной характеристики о его свойствах и возможностях.

Никакой специальной подготовки по реактивной артиллерии ни офицеры, ни номера боевых расчетов батареи не имели. Я подозреваю, что большинство из нас вообще не имело представления о природе реактивного движения. За период формирования удалось провести лишь три занятия, главным образом по устройству материальной части и боеприпасов и общим приемам обращения с ними. Занятиями руководили разработчики ракетного оружия инженер-конструктор А.С.Попов и военный инженер 2 ранга Д.А.Шитов. Перед самым концом занятий А.С.Попов указал на большой деревянный ящик, укрепленный на подножке боевой машины. "Вы, вероятно, думаете, - сказал он, - что этот ящик предназначен для инструмента водителя или для каких-либо аналогичных целей. Ничего подобного. При отправке вас на фронт мы набьем этот ящик толовыми шашками и поставим пиропатрон, чтобы при малейшей угрозе захвата реактивного оружия врагом можно было подорвать и установку, и снаряды, не дать ему возможности воспользоваться ценнейшим творением ума и рук советских людей".

В ходе занятий никаких письменных инструкций и наставлений выдано не было. Запрещалось делать какие-либо записи.

В ночь на 4 июля батарея выступила на фронт. Наша колонна медленно двигалась по затихшей Москве, и не было наверняка ни одного батарейца, который бы, мысленно прощаясь со своей столицей, не старался навсегда запечатлеть в своей памяти красоту Кремля и Красной площади, особый колорит московских улиц, сверкающую ленту реки Москвы.

Через два дня после начала марша батарея вошла в состав артиллерии 20-й армии Западного фронта. Но боевую задачу мы получили только десять дней спустя, - утром 14 июля. О том, как эта первая задача была выполнена, я уже упоминал. В последующие дни батарея использовалась на различных направлениях действий 20-й армии в качестве огневого резерва начальника артиллерии армии. Несколько весьма удачных залпов было произведено по противнику в районах Рудни, Смоленска, Ярцево, Духовщины. Смелое маневрирование столь мощным огневым средством, как наша батарея, по всему фронту армии сдерживало наступательный порыв врага, наносило ему серьезные потери и, что особенно важно, вселяло уверенность в действия наших войск, укрепляло их обороноспособность.

2 августа 1941 г. начальник артиллерии Западного фронта направил начальнику артиллерии Красной Армии донесение. В нем отмечалось, что внезапный огонь батареи реактивных установок наносит большие потери противнику, обращая его в паническое бегство. При наступлении на участках, где применялась батарея, наши части обычно не встречают сопротивления. Так, в районе Ярцева, на одном из участков наша пехота дважды атаковала вражеские части, занимавшие деревню Шуклино, но успеха не имела. Но после того, как по расположению противника был дан залп батареи реактивных установок, пехота не встретила сопротивления и заняла деревню.

В том же донесении указывалось, что, по показаниям пленных, захваченных 31 июля, залпы батареи были восприняты противником как сосредоточение большого количества артиллерии и вызвали паническое бегство не только с тех участков, по которым велся огонь, но и с участков, находившихся в стороне, на расстоянии 1-1,5км ¹.

Докладывая И.В.Сталину о боевом применении батареи Флерова, член Военного совета Западного фронта Н.А.Булганин писал: "31.7 на ярцевском направлении на немцев был наведен буквально ужас. Батареей PC (реактивных снарядов. - М.Н.) был обстрелян, находившийся в ложбине, батальон немцев, обратившийся в паническое бегство, большая часть противника из батальона была уничтожена на месте. В дивизии, среди красноармейцев, вокруг действий этой батареи велись нескончаемые разговоры. Практика показывает, что батарея PC сильно эффективное оружие"².

Надо сказать, что характер действий войск противника в первые месяцы войны создавал достаточно благоприятные условия для залпового огня батареи. В атаку гитлеровцы часто ходили в сомкнутых строях, шеренгами, естественными укрытиями пользовались мало. Сказывалось еще влияние легких побед в Европе, уверенность в быстротечной войне против Советского Союза, предвзятое мнение о слабости Красной Армии. В исходном положении для наступления они также представляли собой групповые, открыто расположенные цели, так как никаких инженерных работ по укрытию войск и техники на исходном рубеже обычно не производилось, как в его материальной части, так и в организационно-штатной структуре. Конструктивным недостатком пусковых установок или, как скоро стали их называть, - боевых машин, являлось прежде всего отсутствие бронезащиты двигателя, топливного бака и кабины водителя. Вследствие этого боевая машина была весьма уязвимой на тюле боя. В процессе боевого применения было обнаружено несовершенство подъемного и поворотного механизмов. Случались частые неполадки в работе электрооборудования, особенно прибора управления огнем. Порой не срабатывали пиропатроны для пуска реактивного двигателя снаряда, а также взрыватели, особенно при стрельбе по целям, расположенным на болотистом грунте. Выявилась и ограниченная проходимость автомобиля ЗИС-6, на шасси которого были смонтированы боевые машины.

Что касается организации батареи, то она оказалась излишне громоздкой. Соотношение боевых и обеспечивающих подразделений было не в пользу первых, что говорило о явном несовершенстве организационной структуры. Неоправданным явилось включение в состав батареи пристрелочного взвода, так как траекторные данные 122-мм гаубицы и боевой машины резко отличались друг от друга: при одинаковых углах возвышения дальности их стрельбы были различными. Вот почему гаубицей удавалось пристреливать только направление.

Опыт боевого применения батареи позволил вскрыть и некоторые недостатки. Пуск реактивных снарядов сильно демаскировал батарею. После залпа над огневой позицией поднимались густые клубы дыма, а в сухую погоду - и пыли. В сумерках и ночью образующееся при стрельбе зарево над огневой позицией батареи было видно на большое расстояние. Поэтому на первых порах батарея обычно больше одного залпа без смены огневой позиции не производила. Сразу после стрельбы боевые машины отводились в тыл на 5-10 км и более, маскируясь в глубоких оврагах, рощах и лесах. Потом мы научились отрывать окопы для пусковых установок, чтобы хоть как-то обезопасить личный состав и технику при необходимости вести повторный огонь с этой же огневой позиции.

На первых порах командование фронта и 20-й армии внимательно следило за батареей, ставя боевые задачи там, где фронт был более или менее стабильным и наши войска стойко держались под натиском превосходящих сил противника. Затем, когда обстановка резко обострилась, управление стало нарушаться, нам приходилось самим искать связь с командованием, получать от него задачи, выбирать маршруты следования, районы укрытия. Охраной батареи, кроме нас самих, никто не занимался.

Опасность захвата батареи постоянно висела над нашим командиром. Лицо Ивана Андреевича всегда выражало тревогу, его настроение невольно передавалось и всем нам. Мы понимали, какая колоссальная ответственность лежит на командире, да и не только на нем. Тем более мы знали, что гитлеровское командование поставило задачу своим войскам во что бы то ни стало захватить батарею.

Во второй половине июля в результате наступательных действий немецко-фашистских войск на западном направлении 20-я армия попала в оперативное окружение в районе Смоленска. Обстановка для нашей батареи, действующей в составе этой армии, еще более осложнилась. Тем не менее батарея активно участвовала в оборонительном сражении, поддерживая своим огнем различные дивизии, совершая при этом многокилометровые марши с одного фланга армии на другой. Однако интенсивность залпов была не особенно высокой: командование армии экономило снаряды, так как их подвоз из тыла совершенно прекратился.

К началу августа батарея вместе с армией отошла к Днепру и вместе с отступающими войсками переправилась на левый берег реки в районе деревни Ратчино.

К началу августа на Западном фронте действовало уже несколько батарей реактивной артиллерии: лейтенанта А. М. Куна, лейтенанта Н.И.Денисенко, старшего лейтенанта Е.В.Черкасова, капитана В.А.Смирнова. Появились реактивные батареи и на других фронтах. Вскоре на Западном фронте был создан первый дивизион реактивной артиллерии. Это был закономерный и необходимый шаг в развитии организационной структуры нового рода войск. В дивизион вошли батареи капитана Флерова, старшего лейтенанта Черкасова и капитана Смирнова. Его командиром был назначен капитан Смирнов.

Успех первых батарей реактивной артиллерии на полях сражений Великой Отечественной войны явились мощным толчком к развитию нового рода войск. Реактивную технику стали называть в народе ласковым именем " Катюша ". Каждый командующий армией и командир дивизии стремился заполучить для поддержки своих войск хотя бы одну батарею "Катюш".

Быстро было налажено массовое производство пусковых установок, однако их широкое применение сдерживалось недостаточным количеством боеприпасов, главным образом из-за отсутствия развитой промышленной базы по изготовлению высококачественных порохов для двигателей снарядов. Обычные пороха не могли быть использованы. Требовались их особые сорта, с нужной поверхностью и конфигурацией, временем, характером и температурой горения.

Отставание в производстве боеприпасов сильно беспокоило руководство Наркомата Обороны и Генерального штаба.

На вопрос начальника Генштаба Красной Армии Маршала Советского Союзе Б.М.Шапошникова командующему войсками Резервного фронта генералу армии Г.К.Жукову о том, как действуют на его фронте реактивные части, Жуков ответил, что работают они хорошо, но зачастую им нечем стрелять. Фронту требуется сейчас не менее 20 залпов, а можно сделать всего восемь. "Если бы их было побольше, - утверждал Жуков, - я ручаюсь, что можно было бы одними PC (реактивными системами. - М.Н.) расстрелять противника. Кстати говоря, на наши войска они также производят ошеломляющее впечатление. От неожиданности первые эшелоны войск при разрыве залпов пятятся назад""³.

Положение с производством реактивных снарядов явилось предметом специального заседания Государственного Комитета Обороны. Решением этого заседания было поручено секретарю ЦК ВКП(б) Г.М.Маленкову и наркому боеприпасов СССР П.Н.Горемыкину в предельно сжатые сроки наладить изготовление пороховых шашек для двигателей реактивных снарядов, частично используя для этого мощности заводов, которые по мобилизационному плану разворачивались для производства артиллерийских порохов. Острый дефицит с реактивными снарядами удалось ликвидировать лишь к концу 1941 - началу 1942 г., когда переброшенные с Запада на Восток заводы стали набирать требуемые темпы производства⁴.

В состав 42-го реактивного дивизиона батарея Флерова несколько дней действовала по поддержке соединений и частей 16-й и 20-й армий. Затем нам была поставлена задача совершить марш в район Ельни, где поступить в распоряжение командующего войсками 24-й армии Резервного фронта генерал-майора К.И.Ракутина.

С 12 по 22 августа мы несколько раз вели массированный залповый огонь по скоплениям войск противника в районах севернее и южнее железной дороги Ельня-Смоленск, поддерживали атаки танков и пехоты, уничтожали огневые позиции и тыловые объекты противника. Впервые огонь батареи корректировался с самолета-разведчика У-2, что еще более повысило эффективность залпов.

День то ли второго, то ли третьего сентября, теперь не припомню точно, едва ли не стал для нас с командиром последним. Следуя за командованием 586-го стрелкового полка, капитан Флеров выбрал место для батарейного НП на одной из возвышенностей на северо-западной окраине деревни Волосково. На рассвете полк был контратакован врагом и окружен. Мы хоть и не попали в кольцо окружения, но, находясь вблизи ожесточенного боя, подверглись огневым ударам и атакам мелких групп противника. Людей у нас на НП было мало, всего 8-10 человек, вооруженных трехлинейками, двумя или тремя автоматами и несколькими десятками гранат. Но покинуть батарейный наблюдательный пункт мы не хотели, да, пожалуй, и не могли. Во-первых, стрелковый полк остро нуждался в нашей поддержке, а, во-вторых, наша высотка, как и вся деревня Волосково, находилась под таким обстрелом, что выбраться из окопа было практически невозможно.

К вечеру фашисты обнаглели. Видимо, почувствовав, что боеприпасы у нас на исходе, они вплотную придвинулись к высоте, обстреливая наше расположение из автоматов. В этот момент Флеров принял смелое и, пожалуй, единственно правильное решение - вызвать огонь батареи на себя. Данные для стрельбы были давно готовы, пристрелка произведена заранее, связь с батареей имелась. Оставалось только подать команду: "Огонь!".

Выждав, когда гитлеровцы почти уже добрались до НП, Флеров подал команду на залп. Тревожно сжалось сердце. Каждый из нас с надеждой смотрел на перекрытие окопа, невольно задавая вопрос: выдержит или не выдержит оно прямое попадание снаряда. И вот загрохотали разрывы. Под тяжкими ударами тряслась земля. Казалось, даже воздух уплотнился до предела и жестко бил наотмашь по телу. Даже сейчас, хотя прошло уже более полувека, это ощущение всплывает в памяти. Один снаряд, видимо, разорвался недалеко от окопа и нас густо осыпало глиной. Но вот наступила тишина. Первым к стереотрубе бросился командир.

Жалкие остатки гитлеровцев бежали. Большая часть из них осталась лежать на высоте. Вокруг все было изрыто воронками. Тяжелый горький дым навис над нами...

Уже после боев под Ельней капитан Флеров совместно с офицерами батареи тщательно обобщил весь накопленный батареей опыт боевых действий и подготовил подробную докладную записку о положительных свойствах ракетной артиллерии и ее недостатках. Доставить этот документ в Москву было приказано мне. По прибытии в столицу я вручил докладную записку члену военного совета частей реактивной артиллерии генерал-лейтенанту артиллерии П.А.Дегтяреву. Видимо, к сожалению, генералу было недосуг беседовать с лейтенантом, поэтому встреча продолжалась всего несколько минут, без каких-либо вопросов со стороны Дегтярева.

Одновременно с докладной запиской я передал генералу целую пачку наградных листов на наиболее отличившихся флеровцев, подписанных командиром и заверенных батарейной печатью. Среди представленных к награде были почти все офицеры батареи, а также, помнится, многие отважные сержанты и солдаты, такие как В.Я.Тютенин, В.И.Овсов, А.Н.Втюрин, И.Я.Нестеров, И.Н.Коннов, Д.М.Матвеев, Г.М.Платов, И.В.Ястребов, И.Е.Гаврилов и др. К сожалению, наградным материалам дальнейшего хода дано не было, и заслуженные ордена и медали наши батарейцы не получили.

После Ельни батарея почти весь сентябрь провела в обороне в составе 24-й армии, изредка нанося удары по скоплениям противника на правом берегу Десны. 25 сентября нас в срочном порядке передислоцировали в полосу соседа слева - 43-й армии, оборонявшейся вдоль шоссе Рославль-Спас-Деменск.

Флеров часто ездил на армейский КП, бывал и на командных пунктах стрелковых дивизий и полков: всюду было тревожное настроение, все ожидали крупного вражеского наступления.

Наконец 2 октября противник начал активные действия на нашем направлении. После мощной артиллерийской и авиационной подготовки он бросил против 43-й армии крупную группировку танков и, несмотря на упорное сопротивление наших войск, уже к вечеру прорвал тактическую полосу обороны. 4 октября были взяты Спас-Деменск и Ельня; 5-го - Юхнов.

За три дня боев батарея, отступая вместе с нашими передовыми частями, израсходовала практически весь боезапас. Осталось снарядов всего на полтора залпа: один на пусковых установках, половина - на транспортных машинах. Флеров все эти дни непрерывно находился на командных пунктах стрелковых дивизий и различных полков. Он сильно осунулся и устал, глаза ввалились, сказывались бессонные дни и ночи.

Батарея действовала только по заявкам стрелковых и танковых командиров. Ввиду неясности в положении наших войск залпы давали только по глубине расположения врага, нередко, думается, впустую, поскольку надежных разведывательных данных было мало. Лишь однажды с командного пункта одного из стрелковых полков мы увидели колонну немецких танков с пехотным десантом и дали по ним удачный залп: вспыхнуло шесть или семь машин из двадцати.

В течение 5 октября батарея, уже не ведя огня, двигалась по проселочным дорогам в тыл, по направлению к Вязьме. Связи с командованием дивизиона и штабом армии не было. На исходе был запас горючего. Сначала мы двигались одной колонной с другими частями 43-й армии. Затем, по неизвестной мне причине, остались одни. Думаю, Флеров получил на это соответствующее распоряжение, или, что более вероятно, другие армейские боевые и тыловые подразделения оставили транспорт из-за отсутствия горючего и отходили в пешем строю. Но это только мое предположение, так как я со своими подчиненными двигался впереди колонны в 5-10 км, выполняя задачу по разведке пути.

Вскоре батарея оказалась одна в тылу врага. Гул канонады удалялся на восток: мы не поспевали за ним. Над нами постоянно висел вражеский самолет-разведчик, названный фронтовиками "рама" за причудливый фюзеляж. Горючего осталось совсем немного. Флеров принял решение слить весь остаток бензина в баки пусковых установок и нескольких транспортных машин. Остальные автомобили были размонтированы, их двигатели законсервированы и зарыты в землю.

В таком облегченном составе вечером 6 октября батарея снова тронулась в путь, стремясь скрытно, глухими лесными дорогами оторваться от разведки противника, а затем пробиться к Вязьме или Можайску.

Мне в течение всего отступления довелось выполнять обязанности начальника разведки. И в этот день я получил приказ осмотреть с группой солдат близлежащую деревню Богатырь, а также километров 8-10 дороги, по которой должна была следовать батарея. Нам было очень важно проскочить без потерь этот открытый участок. Далее дорога упиралась в лес, что способствовало скрытности дальнейшего движения батареи.

Ничего подозрительного не обнаружив на маршруте, я доложил об этом командиру. Капитан Флеров вручил мне пакет с донесением и устно поставил задачу: двигаться впереди батареи в направлении на Вязьму и попытаться найти штаб нашего дивизиона; при встрече доложить командиру дивизиона об обстановке и дальше действовать по его распоряжению.

Выехали под вечер. Ничто не мешало нашему движению. Примерно через два-три часа встретили колонну наших войск, также отступавших к Вязьме. Ночью фары включать было нельзя. Поэтому всей колонной остановились на короткий ночлег, а с рассветом продолжали движение. Где-то в середине дня 7 октября встретили штаб нашего дивизиона и батарею Черкасова. Капитан Смирнов молча выслушал мой доклад, прочитал донесение. Помолчав, сказал:

"Даже не знаю, как я теперь соберу дивизион. Ведь Флеров может не выйти на ту дорогу, по которой мы идем к Вязьме. И брод через Угру может найти совсем в другом месте, чем мы. - И добавил: - Вас, лейтенант, посылать назад искать вашу батарею бессмысленно. Будете у нас за разведчика. А с Флеровым, если все обойдется благополучно, встретимся за Угрой".

Больше я своих товарищей-батарейцев до самого перехода линии фронта не встретил. Продвинувшись за день еще на несколько километров, наша колонна окончательно остановилась. Дальше двигаться было нельзя. Повсюду уже шныряли немцы: на проезжих дорогах, в населенных пунктах, на немногочисленных переправах через Угру.

Оставалось одно: взорвать боевые установки и снаряды батареи Черкасова и двигаться дальше пешком. Это и было сделано утром 9 октября. Взрывы привлекли внимание немцев, и в наше расположение ворвалось несколько танков. Отбиваться от них нам было нечем, и потому большая часть людей разбежалась по близлежащим рощам и лесочкам.

Только к исходу дня Смирнову удалось собрать до сотни человек. Похоронив погибших товарищей неподалеку от догоравших обломков наших боевых машин, мы двинулись на восток. Нет нужды говорить, чтоэтобыл трудный переход. Несколько раз натыкались на фашистов, вели с ними огневые бои, наносили им урон и сами несли потери. С нами были раненые, а также больные. И все-таки 16 октября добрались до Можайска, а оттуда - товарняком - до Москвы. Всех нас направили на сборный пункт, где формировались части и подразделения реактивной артиллерии.

О судьбе своей родной батареи я узнал только в конце октября, когда на сборном пункте появилось несколько моих боевых товарищей, с которыми мы расстались у деревни Богатырь.

Оказалось, что через несколько часов после моего отъезда батарея попала в немецкую засаду. Видимо, немцы все время тщательно следили за нами, причем как с земли, так и с воздуха. Недаром "рама "постоянно контролировала маршрут нашего движения. Враг атаковал батарею внезапно, на марше, с разных сторон, обстреливая огнем из танков, орудий и пулеметов. Силы были неравными, но батарейцы бились отчаянно. Флеров израсходовал по фашистам последние боеприпасы, а затем взорвал пусковые установки. Руководя боевыми действиями батареи, он геройски погиб в бою. Многие мои боевые товарищи остались лежать вместе с командиром на поле боя. Но части батарейцев удалось после подрыва материальной части оторваться от противника. Немало трудностей пришлось преодолеть им на пути к своим. Но флеровцы с честью выдержали суровые испытания.

Мне довелось заново создавать флеровскую батарею, костяком которой были мои боевые товарищи, и командовать ею в течение нескольких месяцев.

Память о героических делах первой батареи реактивных установок прославленных "катюш", живет в нашем народе. Во многих военных и краеведческих музеях открыты постоянные экспозиции, посвященные славным делам флеровской батареи.

На месте гибели батареи, у деревни Богатырь, установлен гранитный обелиск, на котором золотыми буквами написано: "Доблестным воинам первой в Советской Армии батареи реактивной артиллерии и ее командиру капитану Флерову Ивану Андреевичу, геройски погибшим в боях за Родину в 1941 году". У города Орши, там, где батарея произвела первые залпы, установлен памятник, на котором застыла могучая "катюша" как символ постоянной готовности к ратному подвигу во имя свободы, независимости и счастья нашей Отчизны.

__________