год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Чем занимался в крайкоме комсомола замзав отдела агитпропа? Судя по тому, что рассказывает М.С., поначалу все больше мотался по командировкам, читал лекции сельским труженикам. Люди слушали с интересом, поскольку ни радио, ни тем более телевидения по селам не было, газеты приходили с опозданием, книг не хватало. Но лекциями молодой коммунист (в партию он вступил еще в 52-м) не ограничивался.

В глубинке он “целые дни проводил в мастерских, на фермах, в бригадах – положение ужасающее, бедность и разорение полное. Вечерами засиживались в правлении колхоза, проясняя бесконечное множество проблем. О многом теперь уже и не вспомнишь – сколько лет прошло”. Но кое-что врезалось в память. Например, бедная убогая жизнь в селе под говорящим названием Горькая Балка. Горбачев разглядел эту жизнь с горы, еще на подходе к селу, и подумал: “Вот почему бежит из этого Богом забытого села молодежь. Бежит от заброшенности, от этой жути, от страха быть похороненным заживо”.

То есть начинающего пропагандиста, лишь несколько лет назад убежавшего из родного села, поразила не столько материальная нищета этого открывшегося вдруг перед ним мира деда Андрея, сколько нищета духовная: “Где-то там, внутри этих убогих жилищ, шла своя жизнь. Но на улочках (если их можно так назвать) не было ни души. Будто мор прошел по селу и будто не существовало между этими микромирками-хатами никаких контактов и связей”. Это типичный взгляд коммуниста со своей архетипической вершинки на прозябание частных людей. Что же делать с этими людьми, как им помочь? Да насадить среди них виртуальный мир деда Пантелея: “Я решил обо всем этом поговорить со специалистами, тоже в осоновном молодыми людьми.

Все были согласны – молодежь нуждается в общении. Решили организовать несколько кружков политического и всякого другого просвещения, прорубить, как говорится, “окно в мир”. Провели первые встречи – пришли на них не только люди молодые, но и пожилые. Высказали пожелания о регулярных встречах – лед тронулся”. Или, переводя это с языка Остапа Бендера на язык позднего Горбачева, “процесс пошел”.

Кстати, в этом описании поездки в глубинку нетрудно увидеть то, что мы все наблюдали в работе М.С. времен перестройки и гласности: посоветоваться со специалистами (запомним этих “специалистов”, в дальнейшем они в той или иной форме постоянно нам будут встречаться на пути следования карьеры М.С.), организовать нечто просветительское (слово “гласность” намекает на тот же процесс, что и слово “просвещение”, но – не средствами света, а средствами звука), собрать людей, высказать благопожелания о регулярности, запустить процесс.

Самое интересное, что и последствия этой поездки во многом перекликаются с тем, как заканчивались в своем большинстве перестроечные начинания. Президент пишет: “Самое удивительное, что поиск живых человеческих форм работы нередко встречал, мягко говоря, непонимание со стороны партийных комитетов”. Имеется ввиду, что по окончании командировки он заехал к первому секретарю местного райкома партии товарищу Дмитриеву, рассказать о том, что видел и чем занимался в Горькой Балке (во времена перестройки он все тоже отчитывался перед своими партийными товарищами), и результатом этого визита стала “телега” Сергея Афанасьевича Дмитриева в крайком: Горбачев “вместо того, чтобы наводить порядок, укреплять дисциплину и пропагандировать предовой производственный опыт, стал создавать какие-то “показательные кружки”.

Чем объяснить эти навязчивые переклички между тем, что происходило у всех на глазах в дни перестройки, и тем, что Горбачев делал, работая в комсомольском агитпропе (и дальше, как мы увидим, на всех этапах своей партийной карьеры)? Да тем, что с годами человек по сути своей не меняется. Меняются должности, окружение, места обитания, род занятий, что угодно, но – не приемы решения возникающих перед ним проблем. Эта истина всем очевидна, но последствия ее как-то мало осмысливаются. А стоило бы...

В дальнейшем, описывая жизненный путь Горбачева (точнее – его партийную карьеру), мы вменим себе в обязанность постоянно обращать внимание на то, какими приемами он пользовался на каждом этапе движения вверх, будем анализировать структуру его карьерных технологий, находить в них общие моменты и фиксировать различия. Инвентаризировав горбачевские технологии, мы хотя бы частично поймем причины его стремительного взлета, а также – падения. Ну а попутно, даст Бог, наметим хотя бы пунктиром контуры общей теории советской партийной карьеры. Да и, чем черт не шутит, российской карьеры вообще.

Начнем с того, что нам известно: Горбачеву свойственно отталкиваться от мира деда Андрея и стремиться в мир деда Пантелея. Начав свою деятельность с “поиска живых человеческих форм работы”, он натолкнулся на “непонимание со стороны партийных комитетов” в лице товарища Дмитриева, который считал, что дело Горбачева – “наводить порядок”, а не создвать “показательные кружки”.

Дальше – больше. Наш герой уже жалуется: “Но постепенно “просветительство” в комсомольской работе стало все больше вытесняться хозяйственными кампаниями, разворачивовшимися одна за другой по инициативе Хрущева. Я очень скоро начал понимать, что работа в партийно-комсомольском аппарате по-своему коварна. Она предполагает готовые “правила игры”, втискивает в определенные жесткие рамки. Опасность скатиться от работы действительно общественной к чисто чиновно-бюрократической, от которой я бежал из прокуратуры, была крайне велика и здесь, в комсомоле”.

То есть получается, что молодой пропагандист обнаружил на практике неприятную вещь: партийная работа, которую он первоначально принимал за прекрасный и легкий мир деда Пантелея, может обернуться скучнейшей рутиной, оказаться постылым миром деда Андрея. Сама жизнь заставила Горбачева осознать этот факт, и с этим знанием, с этой вставшей перед ним во весь рост реальной проблемой надо было что-то делать, как-то с ней жить. От нее не спрячешься, не убежишь.

После бегства из прокуратуры бежать уже некуда. Не так поймут. Остается работать с тем, что имеешь, искать в этой комсомольско-партийной сфере особые ниши, в которых можно успешно упражнять свои внутренние задатки, создавать свой особый, преемлемый для “Вылитого деда, требующего внимания”, мир.

Что и как искать? Чтобы это понять, надо четко поставить проблему. Горбачев ее ставит прямо ребром: “Партийные организации, взяв на себя функции прямого руководства экономикой, сами действовали как хозяйственные органы и от комсомола ожидали того же. Все оценивалось через призму хозяйственных успехов. Есть они, хорошо работают и партийные организации, и комсомол. Ну а нет – так и политическая работа ничего не стоит”.

Какой вывод отсюда? Целых два. Первый: по мере возможности надо избегать тех областей партийной работы, которые хоть как-то связаны с хозяйственной деятельностью. Второй: искать и находить такие ниши в партийной работе, в которых нет “правил игры” (готовых), “жестких рамок” (определенных кем-то), то есть – те лакуны партии и комсомола, в которых можно играть без “правил”, жить вне “рамок”, определенных и изготовленных кем-то другим, где можно создавать свои “правила” и таким образом определять “рамки” жизни и поведения для других. А чтобы это стало реальностью, надо быть либо очень большим начальником (вот и корень карьерного устремления), либо – действительно искать себе такую нишу, в которой тебя трудно проконтролировать (а лучше – и то, и другое).

Так вот, именно эту еще только умопостигаемую (нами) нишу наш герой интуитивно счел сферой чисто “политической работы”, деятельности “действительно общественной”. Что это такое, сходу трудно понять. А уж найти-то – совсем нелегко. Но Горбачев не унывал, постоянно искал. Мы это занятие будем в дальнейшем называть “Поиск своей ниши”. А саму эту странную нишу, где человек, находясь на службе, может делать, что хочет, – “Нишей свободы” (для Горбачева это, конечно, мир деда Пантелея).

Самое удивительное – то, что он эту идеальную “Нишу” всегда находил. Иногда сам, иногда жизнь подбрасывала. Например, весной 56-го подоспел разоблачительный доклад Хрущева на ХХ съезде. Ознакомившись с текстом информационного письма в крайкоме партии, наш герой поддержал “мужественный шаг Хрущева”. Нужно было включаться “в разъяснительную работу итогов ХХ съезда среди молодежи”, ехать в район (с глаз долой от начальства). Это было сложное дело, потому что далеко не все правильно понимали, что произошло. Тут и понадобилось то, что М.С. называет “политической работой”. “Уже в первые дни пребывания в районе я понял, что нужны не публичные речи, а откровенные дружеские беседы. Свои наблюдения и предложения после этой командировки передал в крайком партии, и они вызвали интерес”. О, “вызвать интерес” это важно...

И все-таки: что конкретно понимает М.С. под “работой действительно общественной”? Попробуем разобраться. Аполитичные люди, с детства ориентированные на свою узкую специальность и частную жизнь, привыкли думать, что вся эта пионерская, комсомольская и прочая партийная работа нужна для того, чтобы мешать им жить и работать. Но настоящий партийный работник (не подменяющий собой хозяйственные и прочие органы) должен думать иначе, он должен искать способы встать впереди всякого процесса и вести людей, куда указывает партия. А еще лучше – самому организовать какой-то процесс и объявить (но – доказательно, доказательно), что он идет ровно по магистральному курсу, проложенному ЦК. Пожалуй, это и будет означать, что ты не скатываешься к работе “чисто чиновно-бюрократической”, а занимаешься “работой действительно общественной”.

Господа, пусть я ретроград, пусть я покажусь вам товарищем Дмитревым, но – я, право, не понимаю, почему какой-то комсомольский засранец должен лезть в чужие дела, вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом? Любым, но – конкретным и взрослым. Не нравятся “правила игры”? Пытайся менять их, но не для себя одного, а для всех, ведь ты же юрист. Не можешь? Тогда превращайся в товарища Дмитриева. Он, конечно, и пузо отъел, и университетов не проходил, но он худо-бедно дает стране план, а что делает какой-нибудь искатель своей роли и места? Путается под ногами, а потом резко идет на повышение. Почему? Совсем непонятно. Тут проблема и тайна. И самый нерв советской партийной карьеры.

Давайте разбираться по порядку. Что делал Горбачев, приехав в Горькую Балку? Искал. Что искал? Живые формы работы. Как искал? Советовался со специалистами. Какими? Такими же, как он (молодыми). Что нашел? Что люди имеют нужду в общении. Что решил? Организовать кружки. Какие? Всякие. Каков результат? Пришли люди. Что они сделали? Высказали пожелания. Что из этого следует? Процесс пошел. Конец первого действия.

Действие второе. Горбачев наносит визит товарищу Дмитриеву и пересказывает ему содержание первого действия. Как реагирует Дмитриев? Не понимает. М.С. еще раз объясняет: люди жаловались на беспросветную жизнь, и я организовал им кружки просвещения. Дмитриев в шоке – “кружки”? – он готов с ума соскочить, но тут, как последнее средство спасения от нервного срыва из глубин его бессознательного начинает вверх всплывать архетипика: ба, да, может, это какой ревизор под видом пропагандиста? Инкогнито проклятое! И он уже здесь две недели, а у меня...

В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии! На улицах кабак, нечистота! Короче, райононачальник узнает в Горбачеве Хлестакова. Но самое забавное, что и Горбачев узнает в Дмитриеве Городничего: “Я был буквально ошарашен, а потом понял. Дмитриев рассуждал так: приедет Горбачев в крайком, расскажет о жизни села, о невнимании к людям”. Дмитриев: “Все узнал, все рассказали проклятые купцы!” Дальше уже не по Гоголю. Советский Городничий спасается, нанося “упреждающий удар”, пишет...

Действие третье. В крайком партии приходит “телега”: “приезжал какой-то Горбачев” и создал “показательные кружки”. Что должен думать человек, получивший подобный сигнал? Для начала он должен понять: кто рехнулся? Он сам? Дмитриев? Горбачев? Чтобы это понять, вызывает Горбачева: “что у тебя там случилось?” Ответ: “Ничего чрезвычайного” (опять гоголевский мотив: “Чрезвычайное происшествие! Неожиданное известие!”). И тут же многозначительный довесок пропагандиста: “Но впечатления тяжелые”. Стоп, контакт установлен, Горбачев не сумасшедший, он трезво оценивает ситуацию.

И при этом производит хорошее впечатление, смотрит прямо, рассуждает здраво (правильно о нем отзывался товарищ Мироненко). А это паникер Дмитриев, чем перестраховываться, лучше бы показатели по мясо-молочной продукции улучшил...

Так в крайкоме КПСС узнают, что есть такой молодой человек Михаил Горбачев, приятной наружности, симпатичный, внимательный, в меру критичный к отдельным недоработкам (неизбежным, впрочем, в неуклонном процессе поступательного движения к светлому будущему всего человечества), образован, недавно закончил юрфак МГУ, нешаблонно работает с массами, постоянно ищет новые формы, причем придумал такую штуку – вот умора! – показательными кружками отвлекать поселян от того, что им жрать нечего. В общем, наш человек, надо взять его на заметку.

Все это безымяный товарищ, получившего тревожный сигнал незадачливого Дмитриева, узнает непосредственно от Горбачева, который открыто, но сдержано улыбаясь, делится (прямо, как Иосиф Прекрасный у Томаса Манна) своими задумками, дает почувствовать свои возможности, на что-то полунамекает (не все же говорится впрямую), выражает какие-то опасения, надежды и так далее. Одним словом партийцы – “обмениваются”. Никто и не говорит, что точно так и происходил этот разговор. Может быть даже, М.С. давно был знаком с безымянным товарищем.

Но нам важно почувствовать главное: если бы Горбачев был Акакием Акакиевичем Башмачкиным, он навсегда бы им и остался, а поскольку он – Иосиф Прекрасный, то – стал генсеком. Известная всем словоохотливая обаятельность президента (с теми, кто ему по какой-то причине нужен) – это своего рода тоже прием делания карьеры. Зафиксируем его под рубрикой “Улыбка Иосифа”.

Далее: если бы наш герой просто создал эти свои кружки, но не зашел бы к товарищу Дмитриеву, может быть, и не было бы этого (или другого, пятого, десятого) разговора. Начинание в Горькой Балке естественным образом заглохло бы (как выражалась бабушка Васютка, “а наутро все разбежались”) в безвестности, не дав никакого плода. А так – оно тоже, конечно же, умерло, но – принеся добрый плод Горбачеву. Отсюда несколько последствий. Во-первых, увенчавшийся успехом “Поиск своей ниши” приводит к тому, что президент называет “процесс пошел”, а мы будем называть “Запускание процесса”.

Однако, во-вторых, для того, чтобы “Запущенный процесс” дошел до начальства и таким образом привел к реальному результату лично для запускающего, необходимо, чтобы кто-нибудь поднял шум вокруг идущего процесса. Все мероприятия по поднятию этого шума (а они, как увидим, могут быть очень разнообразны – не всюду же сидят такие идиоты, как Дмитриев) мы будем называть “Синдром Бобчинского” (поскольку уж обнаружили этот прием при помощи Гоголя и – в честь героя, который выразил чаяния всех жаждущих заявить о себе: “Ваше императорское величество, в таком-то городе живет Петр Иванович Бобчинский”). И уж только, в-третьих, представ пред очами безымянного товарища, можно применить “Улыбку Иосифа”.

В целом технологию, состоящую из логически стройной цепи упомянутых выше приемов, по праву следует называть “Чистой политической работой”. В дальнейшем мы это понятие углубим и расширим, а пока просто скажем: если бы М.С. действовал как все – не искал свою нишу, а тянул рутинную лямку, сообразуясь с “готовыми “правилами “игры”, которые ему предлагал партийно-комсомольский аппарат, – если бы не запускал процессов, если бы на него не жаловались в крайком партии, если бы он сам не передавал туда же свои “наблюдения и соображения”, он при всем своем трудолюбии, университетском образовании и обаянии не смог бы так стремительно выдвинуться (“Стремительное выдвижение” – завершающий этап данной технологии).

А так – уже через год после начала работы в комсомоле, ему предлагают стать первым секретарем Ставропольского горкома комсомола. Что же, прекрасный случай проверить нашу теорию. Каковы первые шаги Горбачев на новом посту?

“Долго размышлял, с чего начать. Проблем было много. /.../ Начал с того, что создал городской дискуссионный клуб. /.../ Тема первого диспута была вроде бы достаточно безобидной: “Поговорим о вкусах”. /.../ Реакция последовала незамедлительно. Секретарю горкома партии сразу стали звонить бдительные доброхоты: “В самом центре... Какой-то щит... Явная провокация!”

Блестящий результат! Не успел приступить, а “доброхоты” уже доносят (это, видимо, об афише клуба). Отчетливый случай “Синдрома Бобчинского” после тщательно проведенного “Поиска свой ниши” и едва лишь наметившегося “Запускания процесса”. Пора идти применять “Улыбку Иосифа”. Нет сомнений: если и дальше столь же эффективно использовать технологию “Чисто политическая работа”, то молодой человек на этом посту не задержится.

Впрочем, помимо споров о вкусах комсомольский секретарь занимался и многим другим. Например, чтобы “реализовать энергию комсомольцев” решил, он создать нечто сугубо практическое – “Оперативный комсомольский отряд – ОКО” (не “государево”). Отряд завоевал огромный авторитет, пользовался страшной популярностью – чуть где возникла какая “буза”, сразу – раз, и все опять тихо. Одно плохо – вскоре под видом оперотряда в городе стали действовать хулиганы и грабители. Да и сами оперотрядчики иногда нарушали закон, прибегая подчас к неоправданному мордобою (что индуцировало “Синдром Бобчинского”). Пришлось к ним приставлять милицейских (результат походов в райком КПСС с “Улыбкой Иосифа”). Были и другие формы работы – трудоустройство молодежи, “окна сатиры”. Во всем этом тоже легко увидеть приемы “Чисто партийной работы”, но еще тут проглядывают кое-какие иные приемы. Они пока не очень ясно видны, поэтому в чистом виде мы их будем выделять в других местах нашего исследования.

А сейчас констатируем: при такой шумной и бурной комсомольской деятельности (“Чисто политической работе”) в крайком КПСС не могли не заметить Горбачева, и уже в апреле 58-го он был избран вторым а ровно через два года первым секретарем крайкома ВЛКСМ. Это время было очень тяжелым для нашего героя – в том смысле, что “Чистая политическая работа” на этих должностях, похоже, не очень-то получалась. Потому что время было такое. И должности. “Эти четыре года моей жизни были до предела заполнены повседневной будничной работой, что постепенно становилась все более характерной для комсомола тех лет. Одна массовая кампания следовала за другой”. М.С. просто извели эти постоянные “месячники”, “двухмесячники”, рейды, отчетность. Надо было выполнять все, что спускалось из ЦК ВЛКСМ.

Приходилось жить по “готовым “правилам игры”, а не по своим. Конечно М.С. постоянно предпринимал “Поиск своей ниши”, но будучи все время на виду, практиковал все больше другой прием, о котором речь будет чуть ниже, но назовем уже сейчас: “Не залупайся”. Дело в том, что наш герой уже тогда “понимал, что комсомол – это часть системы”. По крайней мере – он так теперь утверждает.

Но в той работе все-таки были и плюсы: “Моя новая должность вывела меня, между прочим, на новый круг общения – с “верхами” региональной политической элиты, секретарями крайкома партии”. Постоянно общаясь с этими влиятельными людьми, можно было отбросить описанную выше начальную часть технологичесуой цепочки “Чисто партийная работа” и применять лишь ее эффектную концовку – “Улыбку Иосифа”.

Так вот – о “верхах”. Федор Давыдович Кулаков стал первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС летом 60-го – вскоре после того, как Горбачева избрали первым секретарем крйкома ВЛКСМ и кандидатом в члены бюро крайкома партии. Этот яркий человек сыграл в дальнейшем особую роль в карьере будущего генсека. Естественно, двум первым секретарям приходилось работать сообща. “Кулаков, давая все новые и новые поручения, как бы присматривался ко мне, изучал, на что я способен”, – сообщает М.С. Надо ли объяснять, что он выполнял все эти поручения с особым блеском и рвением. И к тому же “Улыбка Иосифа” у него всегда была наготове.

Потому вскоре и случилось то, что мемуарист передает скромно и буднично: “В январе 1962 года на отчетно-выборной конференции меня вновь избрали первым секретарем крайкома ВЛКСМ, а всего через несколько недель Федор Давыдович вызвал к себе и предложил перейти с комсомольской на партийную работу”. Так Горбачев стал парторгом крайкома по Ставропольскому территориальному производственному колхозно-совхозному управлению, объединившему три пригородных района.

Что это была за должность, свежему человеку теперь уже трудно понять (и М.С. толком не объясняет, просто говорит: “создавался новый институт”), но отбору на нее придавалось такое значение, что назначаемого на нее приглашали на беседу в ЦК. Опять-таки не усомнимся: на этой беседе кандидат на новую должность вел себя достойно и правильно – смотрел открыто, рассуждал здраво, улыбался...

Новое дело захватило Горбачева, он день и ночь колесил по хозяйствам, создавая новые структуры управления. Искал свою нишу? Да ее и не надо было искать, это была самой природой (точнее, все-таки партией) созданная ниша. Не то, чтобы там вообще не было “готовых “правил игры”, но – многое надо было создавать заново, творить, а это, как помнится, полностью соответствует игровым установкам “Вылитого деда, требующего внимания”, который так склонен был заниматься описанной выше “Чисто политической работой”. По этой работе М.С., конечно же, часто встречался с Кулаковым (который, будучи его самым главным реальным начальником, являлся еще и символом: этаким дедом Пантелеем одноименного виртуального мира)

И вот тут один небольшой эпизод, вскрывающий новые горизонты карьерных технологий, которыми столь успешно пользовался наш подопечный. Летом 62-го на бюро крайкома обсуждался врпрос о каком-то очередном Обращении ЦК и Совмина к труженикам села. Заведующий отделом агитации и пропаганды товарищ Лихота вдруг ни с того ни с сего наехал на молодого парторга: Горбачев, мол, недооценивает соцсоревнования и пошло... Может, М.С. и действительно, увлекшись новой работой, чего-то недооценил, этим лихотам и дмитриевым ведь не угодишь. А может быть, он как-то совсем бессознательно спровоцировал бдительного Лихоту (до чего же говорящая фамилия), применив один из известных уже нам приемов технологии “Чисто политическая работа”.

Но, так или иначе, услыхав слова критики, новоиспеченный парторг возразил бюрократу. Возникла перепалка. Назначили комиссию, проверили, собрался партактив, на котором Кулаков в грубой форме распек Горбачева. Тот хотел и здесь возразить, но не дали. Парторг впал в тоску, он был на грани: “После этого эпизода некоторые коллеги стали посматривать на меня как на конченного человека” Но дальше: “Каково же было мое изумление, когда работники аппарата крайкома со ссылкой на Кулакова попросили написать справку об опыте моей работы”. Мол, в ЦК обобщают наиболее интересные материалы о партийных организациях колхозно-совхозных объединений, и твои соображения придутся кстати.

Почему М.С. считает нужным рассказать подробно именно об этом эпизоде своей партийной биографии? Видимо, потому что это было сильное потрясение. Еще, пожалуй, потому, что некий старый мудрый товарищ сказал ему после того распекания: не переживай, что тебе не дали слова, и запомни: “Самая лучшая речь – непроизнесенная”.

Солженицинский Иван Денисович выразился бы емче: “Не залупайся”. Эту партийную мудрость М.С. хорошо запомнил и в дальнейшем (как, впрочем, и раньше, в комсомоле) использовал как технологический прием. Но самое главное то, что, несмотря на разнос на партактиве, создавший ложное мнение о Горбачеве как человеке конченом, Кулаков не только оценил опыт его работы (“чисто политической”), но вскоре призвал Горбачева к себе “и – как гром среди ясного неба – предложил перейти на работу в аппарат формировавшегося сельского крайкома (тогда как раз началось разделение партийных организаций по производственному принципу. – О.Д.) заведующим отдела партийных органов”. Существенное повышение.