год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Дорогие товарищи! Хотя сейчас слово "товарищи" невероятно ошельмовано, хотя доказывается, будто его принесли в нашу жизнь люди в кожаных куртках и с маузерами, - слово это на самом деле живет в наших летописях, в песнях, в созданиях Лермонтова, Жуковского, Пушкина, Блока, и слово это наше родное, особое, в котором заключено духовное братство.

В 1937 году Андрей Платонов написал статью и назвал ее "Пушкин - Наш товарищ". Ну, как все у Платонова, это совершенно поразительно. Трудно представить себе, например, даже на уровне фразы, а не просто названия статьи, скажем такое сочетание: "Пушкин - наш господин". Пушкин своим сиянием отторгает вот эту чудовищность, которая всегда предполагает, что там, где есть господин, во-первых, есть растленная челядь, а во-вторых, черный смерд или раб.

И вот поэтому, дорогие товарищи, хотелось бы высказать - и, если позволите, не в форме доклада - какие-то замечания в связи с тем, что сегодня обсуждается и о чем мы говорим.

Свободно конвертируемая рать правящей плутократии, все эти расстриги марксизма-ленинизма и плейбои непролетарского интернационализма, те, которых когда-то предвидел Бунин, когда писал: "своекорыстные пророки, лжецы и гордые умы", что можно просто выбить на фасаде нашего национального телевидения, они устами вседенежно избранного резидента доказывают с редким таким приплевывающе-чавкающим интонированием, что нам немедленно и давно уже пора бежать в так называемое стадо цивилизованных народов и вообще в некий рай цивилизации. Вот пусть туда они сами и бегут, плывут, ползут, летят, а лучше всего - улетают в печную трубу русской избы, куда должна улетать всякая нечисть, даже самая юркая, потому что мы - страна величайшей, ослепительно расточительной культуры, и мы останемся вопреки нынешнему ожесточению, - мы останемся на земле и в духе нашей величайшей, совершенно поразительной (да что об этом говорить!) культуры, которая была, есть и, несомненно, будет.

В связи с разговорами о судьбах современной русской культуры, не россиянской, вот так странно как-то сконструированной ахинеи, а русской, или российской, культуры, здесь возникает не то чтобы проблема, а существенное свойство - это взаимоотношение культуры и государства, культуры и интеллигенции. И не сегодняшнего государства, потому что это не государство, это вульгарнейший, антирусский тип правления, жестокий, мелкий, хамоватый, лишенный всякого художественного вымысла и нравственного достоинства. Это очевидно. А вот государства, в пределах которого жила и, надо надеяться, будет жить наша нация и вообще нации, населяющие великую Россию.

Я приношу извинения за неизбежную хаотичность. Слишком огромны эти лирические величины, по Блоку: государство и художник, государство и культура, государство и интеллигенция. Сколько об этом написано, все мы знаем. И величайшие наши художники, и величайшие наши мыслители постоянно и очень болезненно, особенно в начале века, скажем, Блок или еще раньше - Достоевский, касались всего этого.

К сожалению, в интеллигентском восприятии на протяжении нескольких веков эти категории - лирические величины - были полярны, они как бы отвергали друг друга. В последнее время на этом часто специализируются люди, национальность которых можно твердо, спокойно и вполне порусски определить так: политологи. Вдохновенные лакеи грошовой власти.

Прямое и последовательное отождествление государства и власти справедливо и верно до известной степени. Власть - есть власть и, безусловно, это существеннейшая часть государства и государственности. Но для непосредственного человеческого ощущения жизни, для народа государство - это историческое жилище, исторический дом нации. И с тем, что в этом доме плохо, холодно, и с тем, что в нем тепло - как когда-то писал наш мыслитель: тепло, потому что за много веков хорошо надышали.

Опять же, к сожалению, "каноническое" представление о русской духовной культуре, в частности, о русской художественной культуре, сводится в основном к противостоянию художника и государства. Это исток многовекового диссидентства и этакой ползучей оппозиционности. Чаще всего и внеморальной, и вненациональной.

Существуют либералистские мифологемы, в которых государственность идентична полицейщине, воплощает в себе, я бы сказал, метафизическую антихудожественность вообще. В окошке государственности непременно чиновник с лицом как тюфяк. Однако ведь есть такое явление, как писатель или художник, человек культуры, знаний и одновременно носитель определенной государственной идеологии - политической и социальной. И здесь можно приводить очень много примеров.

Блок когда-то писал, что между народом и интеллигенцией утеряна связь, и спасительным должно оказаться только возникновение между ними музыкального согласия.

Когда возникало музыкальное согласие между художником и государством, между культурой и государством, государственностью, тогда культура, литература наша становились понастоящему плодоносящими, передавали тепло исторического жилища, в котором личность не просто пребывает в потоке времени, как песчинка, а в известном смысле даже и воплощается с поразительной пластикой и заветностью для будущих поколений.

Георгий Федотов, у которого, как и у всех, много различных грехов, назвал свою статью 37-го года о Пушкине "Певец Империи и свободы", найдя замечательное смысловое равновесие, потому что художник не может не быть человеком свободы и не взывать к свободе. Но, с другой стороны, Пушкин - действительно певец империи, не только парадной, фасадной военно-морской ее стороны: "...Чу, пушки грянули... Ликует русским флот..." и т.п., но и самой сути. Я бы даже сказал какой-то духовно-растительной сферы. Потому что для Пушкина, и потом для наиболее значительных русских художников и мыслителей было очевидно, что антигосударственность и безгосударственность равны духовной и социальной бездомности, бомжествованию, если можно так выразиться. По слову Владимира Соловьева, государство пришло на свет не для того, чтобы "издать рай на земле, а для того, чтобы предотвратить ад.

Я не историк, но из прошлого мне совершенно ясно, и особенно это ясно теперь, что в России антирусскость и есть антигосударственность, а антигосударственность обязательно приходит к антирусскости - в самом широком и зловеще-агрессивном смысле.

Почему люди даже здравой национальной идеологии рукоплескали разрушению государственности, "тоталитаризма", не думая о последствиях? Почему в ходу в России отождествление консерватизма, то есть творческого и степенного обновления бытия, с реакционностью? Все это принесло в свое время много бед и подготовило почву для многого из того, что происходило в последнее десятилетие. Страшное десятилетие!

Мне кажется, главное - это чтобы нашлось, как находилось прежде в высших проявлениях русского гения, а он всегда выступал как оправдание жизни и человека, - чтобы нашлось согласие между музыкальнонационально устроенным государством и тем, в чем заключается суть, смысл и дело художника. Тем более художника русского!

Надо еще добавить, что Россия и ее государственность невероятна одиноки в мире. Одиночество это безбрежно. И когда происходит какая-то историческая пауза, спотыкание, нащупывается исторический тупик, это одиночество оборачивается для России цинично-глуповатым равнодушием Европы, холодной наглостью вчерашних сателлитов плевками невероятной вульгарности и сладострастной жаждой жить там где они никогда не сеяли.

И должно нас спасти только музыкальное согласие русской культуры, русского художества и настоящей высокой русской государственности, которая может быть, с моей точки зрения, только имперской в старом, великом, единственном смысле, в пушкинском смысле, потому что очертания русской государственности, социальной архитектуры более всего воплощены и как-то поразительно тревожно и замечательно с наивысшим пластическим достоинством выражены Пушкиным, рядом с которым, как было давно сказано, все пустяки, - Пушкиным, в сущности, нашим главным государственным идеологом.

И еще. Знаменитый наш эссеист, исследователь искусства, прекрасный писатель, к сожалению, оказавшийся в изгнании после Октябрьской революции, Павел Павлович Муратов когда-то написал, что не надо забывать: Россия - это страна великого северного крестьянина и страна исторически длинных мыслей. Исходя из этого, надо полагаться не просто на элементарный консерватизм, на поэтику возврата, реставрации, возрожденчества, а на некое воскрешение и органическое обновление всех сфер нашего национального бытия.

Перед художником, как и вообще в целом перед культурой, всегда будет стоять и иная, вопросительно-горестная интонация, потому что да, в государстве можно жить, пусть мучительно и страшно, вне государства тоже можно жить - вселенским бродягой, и вообще в любом случае омерзительно.

И еще. Все-таки русская культура никогда не была буржуазной. Она может быть какой угодно, она может обладать даже распадно-опустошительными чертами, как это было в ныне восхваляемом бед всякого предела так называемом Серебряной веке. Нашли уже такое ювелирно-металлургическое определение. Но буржуазной она никогда не была. И сегодняшнее оскудение, то, что исчез великий русский читатель, такая Атлантида… Кстати, великий русский писатель предполагает великого русского читателя, и наоборот... Так вот, все это - обморок культуры, в облаке "насаждаемой буржуазности.

В свое время наш замечательный поэт, один из последних орфических русских народных поэтов, Георгий Владимирович Иванов написал:

Туманные проходят годы,
И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы.

Вот предпоследняя строчка, к глубокому сожалению, определяет то, что есть сегодня.

Но я думаю, если мы будем держаться своей культуры - и не в абстрактных каких-то началах, а просто как живого опыта наших предков и в какой-то, даже скромной, мере нашего собственного, то мы несомненно победим, это сделать мы просто-напросто обязаны.

Я хочу завершить строчками того же Георгия Иванова. В мае 1945 года он написал стихотворение, неожиданное для многих, о взятии Берлина русскими, - он, который сам называл себя стопроцентным белогвардейцем и человеком, до конца презирающим российскую интеллигенцию, на что имел некоторое право. Там были такие строчки:

Россия русскими руками
Себя спасла и мир спасла.
Ребята, не Москва ль за нами?
Нет, много больше, чем Москва!